главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги
М.И. АртамоновИстория хазар.// Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. 523 с.
Под редакцией и с примечаниями Л.Н. Гумилёва.4. Утигуры и кутригуры.
В то время, как в юго-восточном углу европейских степей хозяйничали угорские племена, на западе степной полосы выступают болгары. Первое появление их на исторической арене, если не считать недостоверного упоминания в одном хронографе 354 г. [1] и анахронистического сообщения о них армянского историка Моисея Хоренского в связи с событиями II в. до н.э., [2] относится к началу V в., когда жил первый из известных по имени лангобардских королей. По рассказу лангобардского историка Павла Диакона, болгары неожиданно напали на лангобардов, убили их короля Агельмунда и взяли в плен его единственную дочь. Наследник Агельмунда Ламискон хотел отомстить врагам, но при первой же встрече с болгарами лангобарды бежали. [3]
В то время, к которому относятся описанные события, гунны ещё только утверждались в Паннонии. Болгары, если только упоминание их и в данном случае не является вполне возможным анахронизмом, могли оказаться на границе с лангобардами только в составе гуннской орды. (79/80) Это имя, следовательно, может быть и наименованием особого племени и синонимом названия гунны.
В последней четверти V в., когда гунны были уже изгнаны из Паннонии и кочевали в степях Причерноморья, Восточно-Римская империя испытывала сильную угрозу со стороны готов, находившихся на её территории. В Эпире они действовали под началом Теодориха, сына Теодемира, а во Фракии во главе готов стоял Теодорих, сын Триария. Император Зенон (474-491 гг.) призвал против них болгар, но в сражении с готами Теодориха, сына Триария, болгары были побеждены и готы достигли самого Константинополя (481 г.). [4] Имеются сведения о столкновении болгар с Теодорихом, сыном Теодемира, вероятно, в 487 г., когда и этот Теодорих достиг стен Константинополя. Во время переселения готов в Италию в 488 г. болгары выступили против них вместе с гепидами. В битве на р. Саве погиб болгарский вождь Бузан. [5]
В конце V в. союзные отношения между болгарами и Византией по неизвестной нам причине были порваны; в 499 г. болгары вторглись во Фракию и опустошили её; византийское войско под начальством Ариста было при этом разгромлено. [6] В 502 г. болгары, не встречая сопротивления, дошли до Иллирика. [7] В 504 г. мы опять видим болгар, неудачно действующих против готов, захвативших у гепидов город Сирмий. [8] В то же время болгары наряду с другими варварами, среди которых появляются и славяне, опустошают Балканский полуостров. [9] Не имея возможности воспрепятствовать набегам варваров, император Анастасий (491-518 гг.) соорудил около 512 г. для защиты столицы известную «Долгую стену», протянувшуюся от Силимврии на Мраморном море до Деркоса на Чёрном; всё же области к северо-западу от неё остались открытыми для вражеских нападений. [10]
Гунны-болгары участвовали в восстании Виталиана в 514-515 гг., составляя главную силу этого авантюриста, мечтавшего под предлогом защиты православия от монофизитской ереси захватить византийский (80/81) престол. Рассказывают, что во время решающей битвы около г. Акры, недалеко от Одисса (Варны), гуннские колдуны так же, как позже у Герата тюркютские шаманы, [11] вызвали заклинаниями темноту, чем и обеспечили полный разгром правительственной армии. Не видя ничего перед собой, солдаты падали в овраги и разбивались о камни. Современники считали, что ужасное по своей опустошительности нападение гуннов-савир в 515 г. на Армению и Малую Азию было вызвано происками Виталиана. [12] Они, очевидно, не без основания полагали, что гуннские племена несмотря на свою раздробленность и разделявшее их большое расстояние, способны на согласованные действия и могут одновременно выступать и на дунайской и на кавказской границах империи.
В первой половине VI в. болгары неоднократно упоминаются в качестве опасных врагов империи. Так, в 530 г. болгары под предводительством двух ханов переправились через Дунай. Один из их отрядов, вторгшийся во Фракию, удалось разбить, зато другой наголову разгромил византийское войско. Магистр армии Иллирика, крещёный гунн Акум, попал при этом в плен и как изменник был уведён на родину. Вместе с ним был захвачен византийский полководец Константин, назначенный вместо павшего в бою с болгарами Юстина. Третий византийский военачальник Годила успел кинжалом перерезать аркан и убежать. Но в том же году гепид Мунд, перешедший на службу Византии и назначенный военачальником Иллирика, разбил болгар, появившихся в этой провинции. Захваченных им пленных болгар показывали в Константинополе на ипподроме, а затем отослали в византийское войско в Армению и Лазику. [13] В 537 г. посланный в Мизию полководец Ситта разбил болгар на Ятре (Янтре). [14] В 537 г. Велизарий с федератами, состоявшими из гуннов (болгар), славян и антов, изгнал готов из Рима.
Большое нашествие гуннов было в 539-540 гг. Не встречая сопротивления, они разлились от Адриатического моря до Константинополя, проникли в Грецию, а один отряд переправился даже в Малую Азию. Захватив и разрушив ряд крепостей и один город, варвары с огромным количеством пленных вернулись назад. Число захваченных ими пленников Прокопий определяет в 120 тысяч человек. [15]
Варваров, опустошивших западные провинции Византийской империи в 539-540 гг., Прокопий называет гуннами, но он вовсе не знает болгар. Замечательно, что и византийский хронист VI в. Малала называет гуннами болгар, [16] выступающих у Марцеллина комеса и Феофана в 530 г. С другой стороны, Феофан говорит, что войско Виталиана (81/82) состояло из множества гуннов и болгар. [17] В данном случае гунны и болгары не только не отожествляются между собой, а, наоборот, выступают как разные народы. Византийские историки VI в. — Прокопий, Агафий и Менандр — вовсе не упоминают болгар, во всех случаях покрывая их термином гунны. Из латинских авторов второй половины VI в. их знает только Павел Диакон, сообщающий, между прочим, что лангобардский король Альбонн в 569 г. привёл с собой в Италию из Паннонии вместе с другими народами и болгар. [18] В первой половине VII в. болгар опять называет византийский автор Феофилакт Симокатта, но уже в качестве подданных аварского кагана. [19]
Многие учёные полагают, что болгары, оказавшиеся беспокойными соседями Восточно-Римской империи на Дунае, представляют собой одно из подразделений гуннов, после распадения державы Аттилы поселившееся в Малой Скифии, т.е. в степи северно-западного Причерноморья, между Дунаем и Днестром, под начальством любимого сына Атиллы Ирника, который под именем Ирник в известном перечне болгарских ханов, так называемом «Именнике», поставлен вслед за открывающим его Авитохолом, отожествляемым с Аттилой. [20] А. Бурмов считает, что болгары были особым племенем, отличавшимся как от гуннов, так и от других племён того же времени, известных в степях Причерноморья. Он обращает внимание на тот бесспорный факт, что гуннами византийские писатели называли народы различного происхождения, иногда не имевшие к ним никакого отношения. Для этих писателей достаточным основанием для причисления к гуннам служило то, что эти народы входили в состав гуннской державы или действовали вместе с гуннами, или даже просто оказывались на территории, ранее принадлежавшей гуннам. Последнее связывается с нередкой у византийских авторов склонностью к архаизации имён племён и народов, вновь появляющихся на исторической арене. Ввиду этого название «болгары» встречается преимущественно у западных писателей, тогда как византийские авторы именуют тех же врагов империи гуннами. [21]
По мнению А.П. Смирнова, основанному на анахронистических недостоверных сведениях армянских писателей, ещё до появления основной массы гуннов в восточные районы предкавказских степей в первые века нашей эры проникла из Азии группа тюркоязычных племён, (82/83) именовавших себя болгарами. Оказавшись на большой дороге гуннского вторжения, часть их была уничтожена, другая подчинена гуннами и вовлечена в их движение на запад, третья отошла в горные районы и после разгрома гуннов вернулась на свою основную территорию. [22] Венгерский учёный Симони считает, что болгары представляли собою особый народ, проникший в Европу только в 60-х г. V в. вместе с другими племенами того же происхождения — савирами и оногурами. Последняя, по его счёту, группа этих болгаро-угров достигла 2-й Паннонии, где и обосновалась по соседству с германскими племенами. Именно их имеют в виду Павел Диакон и другие авторы, когда говорят о выступлениях болгар в Среднем Подунавье. [23]
Такое решение вопроса о происхождении болгар так же, как и построение А.П. Смирнова, находится в противоречии с имеющимися данными. Поскольку локализация савир и оногур не вызывает сомнения, проникновение с ними или вслед за ними какого-то ещё одного гунно-угорского племени на Дунай, вовсе не засвидетельствованное источниками, является совершенно невероятным. На пути этого племени за Доном плотной стеной стояли вытесненные из Паннонии гунны. Скорее всего болгарами назывались угры, присоединившиеся к гуннам ещё в Западной Сибири и Приуралье. Вместе с ними это наименование распространилось на всю территорию, занятую гуннскими племенами, в составе которых угры, по-видимому, преобладали, чем и объясняется, что в дальнейшем их собственное имя вытеснило наименование собственно гуннов, тем более, что с распадением державы Аттилы прекратилось и политическое преобладание последних. Только гуннские династии вождей у некоторых племён остались как память об организующем значении выходцев из Монголии да тюркский язык, мало-помалу распространившийся среди всех племён, входивших в гуннское объединение.
Действительно, болгары известны не только на западе Причерноморских степей, их называют также и в Предкавказье и в Поволжье. Не говоря уже о ставших известными позже волжских болгарах, болгары с VI в. указываются источниками в степях Северного Кавказа там, где в дальнейшем появляются кубанские или чёрные болгары. Болгары известны и в Северном Дагестане. В сирийской хронике Захария Ритора, составленной в середине VI в., болгары помещены за Каспийскими воротами рядом с аланами: «За воротами (живут) бургары (болгары) со (своим) языком, народ языческий и варварский, у них есть города, и аланы, у них пять городов». [24] В другом месте того же сочинения автор даёт перечень 13 народов, «живущих в палатках и существующих мясом скота и рыб, дикими зверями и оружием», т.е. народов кочевых, которые ему были известны в «пределах гуннских». Это — «аунгур, аугар, савир, бургар, куртагар, авар, хазар, дирмар, сиригур, баграсик, кулас, (83/84) абдел и эфталит». [25] Несмотря на искажения, в этом списке нетрудно узнать оногур, огор (угров), савир, болгар, кутригур, авар, хазар, сарагур и эфталитов. Остальные имена расшифровываются лишь предположительно и в данной связи не имеют для нас существенного значения. Зато важно подчеркнуть, что в сирийской хронике в сообщении, по всей видимости, относящемся к несколько более позднему времени, чем середина VI в., так как в нём значатся авары, явившиеся в 558 г., болгары указаны не только в ряду других «гуннских племён», но и локализованы в степях Северного Кавказа. Трудно допустить, что это те же болгары, которые в V и VI вв. выступают на дунайской границе Византийской империи. Но и те и другие могут быть частями одного и того же народа. [26]
К середине VI в. относится и другое сочинение, содержащее общий перечень степного населения Восточной Европы. Это — труд готского историка Иордана. Вслед за акацирами, «по ту сторону от них, — говорит он, — выше Понта распространяются поселения булгар, ставших широко известными за грехи наши». [27] Судя по тому, что акациры помещены им западнее болгар, надо полагать, что нарисованная Иорданом картина отражает положение, существовавшее в Причерноморье не в VI в., а много раньше — в середине V в., до того, как акациры были оттеснены к востоку от Дона вернувшимися из Паннонии гуннами. Для VI в. акациры в Причерноморье — явный анахронизм. Продолжая описание, Иордан говорит, что гунны произвели два яростных народа: альтцигир и савир, местожительство которых, однако, различно: «у альтцигир — возле Херсона, куда алчный купец ввозит блага Азии; летом они кочуют, широко раскидывая свои жилища там, где их привлекают пастбища для скота, а зимой удаляются в страны, лежащие над Понтийским морем». [28] Где жили савиры — не говорится. Зато вдруг появляются гунугуры — возможно оногуры, известные тем, что торговали горностаевыми шкурками: «Мы читаем, — продолжает Иордан, имея в виду один из источников своего сочинения, — что сначала их поселения были на скифской земле возле Меотийского болота, затем в Мизии, Фракии и Дакии, в третий раз поселились они опять в Скифии над Понтийским морем». [29]
Исходя из этого, можно было бы думать, что поселившиеся «над Понтийским (Чёрным) морем» гунугуры тожественны с болгарами, которых Иордан указывает тоже «выше Понта». Вместе с тем ясно, что гунугуры Иордана не что иное, как гунны. Он рассказывает, что сначала они жили в болотах за Меотийским озером (Азовским морем), а затем, случайно обнаружив брод через это болото, перешли на скифскую его сторону и напали на готов. Второе место их поселения находилось (84/85) согласно Иордану, на Балканском полуострове, а третье над Понтийским морем, [30] там, где затем оказываются болгары. Таким образом, болгары Иордана это его же гунугуры или гунны, они же оногуры. От гуннов же Иордан производит альтцигир, названных у Агафия ультизурами, [31] незначительное племя, которое стало известным, по-видимому, только благодаря своей близости к Херсону в Крыму, и савир, о которых он ничего не знает, кроме имени.
Современник Иордана и один из наиболее авторитетных византийских историков Прокопий Кесарийский в географическом введении к IV (VIII) книге «Войны с готами» сообщает то же предание о случайном открытии перехода через Меотийское болото, о котором повествовал и Иордан, но в связи с совершенно другими племенными именами, вовсе не известными последнему. Выше готов-тетракситов, живших вдоль северо-западного побережья Чёрного моря, и по соседству с аланами, — говорит он, — «осели многие племена гуннов». [32] Страна их простирается до Меотийского озера и Танаиса (Дона).
Она называется Евлисией и населена по берегам и внутри варварами, которые «в древности назывались киммерийцами, теперь же зовутся утигурами». [33] У одного из государей этих варваров — гуннов — было два сына, из коих один назывался Утигур, а другой Кутригур. После смерти своего отца сыновья разделили между собою власть и каждый назвал своих подданных своим именем. И в моё время, — добавляет Прокопий, — одни называются утигурами, а другие — кутригурами. [34] Все они жили вместе, имея одни и те же нравы и образ жизни. После того как несколько юношей в погоне за ланью открыли брод через «Болото», гунны, пользуясь им, напали на готов, живших к западу от Меотийского озера, одних перебили, а других изгнали и овладели их территорией. Кутригуры вызвали к себе жён и детей и обосновались на новом месте, где они жили ещё и во время Прокопия. «И хотя они ежегодно получали от императора большие дары, но тем не менее,— говорит наш автор, — переходя через реку Истр (Дунай), они вечно делали набеги на земли императора, являясь то союзниками, то врагами римлян». [35] (85/86)
Утигуры же решили вернуться домой. На обратном пути недалеко от Меотийского болота дорогу им преградили готы-тетракситы. Встреча произошла на перешейке (Перекопском?), где готы заняли очень крепкую позицию. Не желая биться, те и другие решили стать союзниками и поселиться вместе. Готы-тетракситы перешли с утигурами на восточный берег Меотиды и обосновались по Черноморскому побережью южнее Таманского полуострова, [36] а утигуры заняли всю страну, в которой они раньше жили вместе с кутригурами. [37] Таким образом, согласно легенде, произошло разделение утигур и кутригур, после чего границей между ними стали Азовское море и река Дон. Продолжая свой географический обзор, Прокопий говорит, что нужно перейти Меотиду и реку Танаис, чтобы вступить во владения гуннов — кутригур. В другом месте он сообщает, что при нападении на кутригур утигуры прежде всего должны были переправиться через Танаис. [38]
В рассказе Прокопия заселение кутригурами области к западу от Азовского моря относится ко времени после удаления вандалов в Африку, а визиготов в Испанию, [39] т.е. к началу V в. (406 г.). У других писателей с аналогичной легендой о лани или корове, показавшей брод, связывается появление гуннов в IV в. Уже Созомен в первой половине V в. приводит эту легенду [40] в форме, близко напоминающей позднейшие рассказы Прокопия и Иордана. [41] Имеется она и у Агафия, писавшего, как и два последних автора, в VI в. [42] Своим происхождением эта легенда восходит к греческому мифу об Ио, обращённой ревнивой Герой в корову. [43] Соединяя сообщение о расселении утигур и кутригур с легендой о лани, которую другие писатели связывают с появлением гуннов в IV в., Прокопий или путает два различных события или же под утигурами и кутригурами подразумевает тех же гуннов, что и другие авторы, но ошибается в хронологии их нападения на готов. А.А. Васильев, пытаясь разобраться в этом вопросе, разлагал его рассказ на два хронологических слоя: относя движение гуннов на запад к IV в., он выделял возвращение утигур в Восточное Приазовье через Крымский полуостров после смерти Аттилы и распадения его державы (454 г.). Это второе или точнее обратное движение гуннов и послужило, по его мнению, основой для рассказа Прокопия, припутавшего сюда же (86/87) сведения, относящиеся к первому нападению гуннов на готов. [44] Как бы то ни было, признавая достоверность сведений Прокопия о размещении утигур и кутригур в его время, т.е. в середине VI в., мы не можем с той же степенью доверия отнестись к его рассказу о времени и обстоятельствах появления этих племён на обозначенных им местах.
Вполне возможно, что при общем отходе гуннов на восток, часть их, получившая название утигуры, что значит «малые угры», не осталась вместе с другими в Северном Причерноморье, а, пройдя через Крым и захватив часть уцелевших здесь готов, [45] обосновалась в Восточном Приазовье, присоединившись к обитавшим там с 463 г. угорским племенам, среди которых, видимо, находились сарагуры и оногуры. Эта часть гуннов так же, как и оставшаяся в Причерноморье, могла иметь в своем составе болгар, имя которых временами покрывало, если не всех, то большую часть гуннских племён как Приазовья, так и Причерноморья.
Агафий вполне отчётливо представлял себе, что название гунны — собирательное обозначение многих племён, каждое из которых имеет своё собственное имя. «Народ гуннов, — говорит он, — некогда обитал вокруг той части Меотидского озера, которая обращена к востоку, и жил севернее реки Танаиса, как и другие варварские народы, которые обитали в Азии за Имейской горой. Все они назывались гуннами или скифами. По племенам же в отдельности одни из них назывались кутригурами, другие утигурами, некоторые ультизурами, прочие вуругундами. Спустя много столетий они перешли в Европу или действительно ведомые оленем, как передаёт басня, или же вследствие другой случайной причины, во всяком случае перешли каким-то образом Меотидское болото, которое раньше считалось непроходимым, и, распространившись на чужой территории, причинили её обитателям величайшие бедствия своим неожиданным нападением». [46] Ни Прокопий, ни Агафий не знают болгар, но они не знают и никакого другого населения в степях Приазовья и Причерноморья кроме утигур и кутригур, которые, очевидно, представляли собой объединения нескольких племён, в другое время выступавших самостоятельно или же в других объединениях под другими именами — вроде гуннов, болгар, оногур и т.д.
Кутригуры наряду и вместе с другими варварскими племенами, подобно своим предшественникам, известным под именем гуннов и болгар, частыми набегами опустошали Фракию. Для защиты от варваров при Юстиниане I (527-565 гг.) был построен ряд укреплений на Дунае, принимались меры к тому, чтобы уничтожать шайки грабителей и отнимать у них захваченную добычу. Кроме того, византийская дипломатия, применяя подкуп и задаривание вождей, стремилась возбуждать вражду среди своих опасных соседей и натравливать одно племя на другое. (87/88) Она небезуспешно пыталась обратить против гуннов-кутригур племя антов, особое же внимание было направлено на утигур, которые вследствие своей отдалённости от границ империи не представляли для неё непосредственной опасности, но зато находились в тылу кутригур и могли быть для них весьма серьезной угрозой.
В 20-х г. VI в., когда гунно-болгары досаждали Византии на Дунае, приазовские гунны также находились в неприязненных отношениях с империей. Об этом можно судить по тому, что посольство патрикия Прова, направленное к ним при императоре Юстине в 522 г. с целью набрать войско для войны с Ираном, окончилось неудачей. [47] Причиною вражды, по-видимому, был город Боспор, незадолго до прибытия Прова, перешедший во власть Византии. [48]
В результате готского, а затем гуннского нашествия города Боспорского царства, обнимавшего обе стороны Керченского пролива, обезлюдели, а многие и вовсе запустели. Боспором теперь стала называться столица этого царства, ранее носившая имя Пантикапей и находившаяся на месте современного города Керчи. Но и этот город сильно сократился в своих размерах: древний акрополь (гора Митридата) запустел и был превращён в кладбище, заселённой оставалась только прибрежная полоса. [49] Тем не менее, в нём, как и в других продолжавших существовать городах Боспорского царства, развивалась торговля и ремёсла, рассчитанные прежде всего на удовлетворение потребностей соседних варваров. Здесь, в частности, вырабатывались украшения так называемого «полихромного стиля» с цветными вставками из камня и стекла, которые в позднеантичное и раннесредневековое время получили широкое распространение не только в самом Боспоре, но и по всему югу нашей страны. [50]
Хотя Боспор и находился под верховной властью сначала готов, а затем гуннов, он сохранял автономию и управлялся утвердившейся здесь ещё при Римской империи местной династией Тибериев-Юлиев. [51] В царствование императора Юстина (518-527 гг.), пользуясь ослаблением гуннского могущества, Византия завладела Боспором, может быть, действительно по желанию и при содействии жителей этого города. Сюда были направлены византийские чиновники, которые представляли интересы империи, первое время при сохранении власти местного царя. Об этом свидетельствует обнаруженная в 1888 г. надпись с именем царя Диптуна «друга кесаря и друга римлян», а также с именами епарха Иегудия и комита Опадина — византийских чиновников, из которых на (88/89) обязанности второго, судя по титулу, лежал сбор пошлин за ввозимые и вывозимые товары. Надпись эту Ю. Кулаковский относит к тому же 522 г., которым датируется прибытие Прова. [52]
Захват Боспора Византией не мог не вызвать недовольства гуннов, так как этот город играл важную роль в их торговле. [53] Здесь они сбывали скот, кожи, сало, меха и другие продукты своего хозяйства в обмен на соль, вино, ткани и предметы роскоши. О политике Византии в Приазовье после присоединения Боспора можно судить по истории с гуннским князем Гродом (Гордом). [54] Этот князь в 528 г., т.е. примерно в то же время, когда правительница савир вдова князя Болаха, Боарикс вступила в союз с Византией и влияние Византии на Северном Кавказе значительно усилилось, прибыл в Константинополь и принял крещение, а вместе с ним и определённые обязательства по отношению к Византии. По словам Феофана новообращённый, восприемником которого был сам император, получив богатые подарки, вернулся в собственную страну с тем, чтобы охранять римские пределы и город Боспор. Вместе с ним император Юстиниан отправил в Боспор трибуна с отрядом испанцев не только для охраны города, но и для собирания с гуннов положенной дани в виде скота (быков).
Вскоре после этого на рынке Боспора появился новый вид товара — перелитые в слитки изображения идолов. Грод уничтожил идолов, которых гунны делали из серебра. Дальше история развивается так же, как 1000 лет тому назад со скифским царём Скилом: [55] гунны возмутились, убили Грода и поставили вождем его брата Муагерия (Мугеля, Муила). [56]
О том, что причиной восстания гуннов против Грода была не только излишняя ревность неофита к новой религии, свидетельствуют последующие события. По словам Феофана, после убийства Грода гунны напали на Боспор, убили византийского трибуна Далматия и воинов его отряда и захватили город. [57] Из сообщения Прокопия известно, что Боспор некоторое время находился в руках варваров и что тогда же «соседними варварами» были взяты и разрушены Кепы и Фанагория (Фанагурис), [58] города, находившиеся на противоположной стороне Керченского пролива, на которые распространялась власть Боспора. Для возвращения боспорских городов Юстиниану пришлось снарядить большую военную экспедицию, во главе которой был поставлен комит Иоанн; византийская армия при этом была усилена значительным вспомогательным (89/90) войском из скифов (готов) с вождями Годилой из Одисса и Бадурием, направленными из Западного Причерноморья. [59] Боспор был возвращён и укреплён заново построенными стенами. [60] Возвращены были и боспорские города на Таманском полуострове. Памятником византийского владычества на восточной стороне Керченского пролива является надпись, найденная в Тамани, свидетельствующая о сооружении здесь какого-то здания при участии имперского комита и трибуна. [61] На Боспор была возложена обязанность поставлять империи суда, предметы оснастки и морского снаряжения, из чего можно заключить, что мореходство и судостроение оставались важнейшей отраслью промышленности этого города, в связи с чем ещё готы в III в. пользовались им в качестве главной базы для своих морских походов.
В 540 г. послы отложившихся от Византии армян, убеждая иранского шаха Хосроя Ануширвана начать войну с Юстинианом, перечисляли факты захватнической политики Византии и между прочим говорили: «Не послал ли он к боспоритам, подвластным гуннам, своих военачальников и не покорил ли себе этот город без всякого на то права?». [62] В глазах современников Боспор был законным владением гуннов, которое отнято было у них посредством грубого насилия. Вместе с тем определяется и дата вторичного захвата Боспора Византией: между 530 и 540 гг., из коих post quem означает время нашествия болгар в Придунайские области империи, в отражении которого участвовал Годила. Ещё точнее эта дата определяется В.В. Латышевым в связи с вопросом о времени вышеупомянутой таманской строительной надписи Юстиниана — 533 г. [63] По данным псевдо-Иосифа Тельмахрского, это было в 534 г.
Во главе каких гуннов стоял Грод или, иначе, какое их племя владело Боспором и вело борьбу с Византией за этот город? «Если идти из города Боспора в город Херсон, который лежит в приморской (90/91) области и с давних пор тоже подчинён римлянам, то всю область между ними занимают варвары из племени гуннов», — сообщает Прокопий. [64] По данным Иордана, в крымской степи жили альтцигиры. [65] Если учесть, что Прокопий, всегда называющий гуннов Восточного Приазовья утигурами, ни разу не упоминает их имени в связи с Боспором, то естественно предположить, что этот город принадлежал крымским гуннам и Грод был их вождём. Однако против этого имеются серьёзные возражения. Выше уже отмечалось упоминание Прокопия о разрушении соседними варварами небольших городков Кепы и Фанагории, находившихся на Таманском полуострове. Это случилось, по словам Прокопия, недавно, т.е., по-видимому, в то же время, когда гунны захватили Боспор, которому эти города издавна принадлежали. Едва ли крымские гунны могли и стали бы нападать на городки, находящиеся на противоположной стороне пролива. Другое дело гунны восточноприазовские — они не могли их миновать на пути к Боспору. Имеется и ещё одно соображение в пользу предположения о восточноприазовских гуннах, как врагах Византии. Миссия патрикия Прова, явившегося в Боспор (вскоре после его первого присоединения к Византии) для того, чтобы за большие деньги склонить гуннов выступить против Ирана и идти на помощь иверам в Закавказье, окончилась неудачей. Гуннами, к которым обращался Пров со своим предложением, могли быть только восточноприазовские гунны, жившие поблизости от Кавказа и Боспора.
Восточноприазовскими гуннами, враждовавшими с Византией из-за Боспора, могли быть болгары, о которых сообщает сирийская хроника Захария Ритора, оногуры, известные здесь ещё во второй половине V в. [66] и утигуры, к середине VI в. занявшие в Восточном Приазовье господствующее положение, вследствие чего их имя стало общим названием для местных кочевников. Был ли Грод вождём болгар, оногур или утигур — неизвестно. Если предположить, что утигуры выдвинулись на первое место потому, что возглавили борьбу гуннов с Византией за Боспор, то Грода, обещавшего империи не только добиваться возвращения этого города, но и охранять его от других варваров, следует считать вождём болгар или оногур, дискредитированных его изменою. [67]
Еще Д. Иловайский заметил, что крещение Грода означало не что иное, как превращение его в вассала Византийской империи. [68] Христианизация варваров была одной из форм связи их с империей и являлась актом в большей мере политическим, чем религиозным. Подкупая вождей, наделяя их богатыми подарками и пышными титулами, рассылая епископов и священников, Византия расширяла сферу своего непосредственного влияния и власти. (91/92)
Обращение Грода не являлось чем-то исключительным и необъяснимым. Боспор издавна был христианским. [69] Ещё на Первом вселенском соборе в Константинополе в 325 г. присутствовал епископ Боспора Кадм. Епископы Боспора являлись на соборы в 448 г. в Ефесе и 449 г. в Константинополе. Царь Диптун, как показывает крест в начале надписи и сопровождающий его имя эпитет «благочестивый», был христианином. В боспорском некрополе известен ряд христианских погребений, из которых древнейшее с надгробием Евтропия датируется 304 г., [70] в другом было найдено серебряное блюдо с изображением императора Констанция (353-361 гг.). [71] К V в. относятся два погребения в усыпальницах (катакомбах), на стенах которых краской нанесены кресты и надписи с молитвами, псалмами и поминаниями погребённых; [72] довольно много христианских могил VI-VII вв. [73]
Христианами же были и готы-тетракситы (трапезиты, евдусиане) — соседи и союзники гуннов. Известно о существовании готского епископа Унилы на рубеже IV-V вв. После его кончины в 404 г. Иоанн Златоуст, в то время находившийся в ссылке, был весьма озабочен кандидатурой его преемника. [74] Где находилась кафедра готского епископа — неизвестно, но путь к ней лежал через Боспор. Судя по подписи епископа Иоанна под определениями Константинопольского собора 519 г., епископская кафедра существовала в Фанагории, [75] но она, вероятно, не распространяла свою компетенцию на готов-тетракситов, так как последние в это время были непосредственно связаны с Боспором.
Христианские проповедники проникали и в кочевья гуннов. В упомянутой сирийской хронике Захария Ритора сохранился любопытный рассказ о том, как семь священнослужителей с армянином Кардостом во главе проникли через горы в страну гуннов и занимались не только обслуживанием находившихся там пленных христиан, но окрестили и обучили многих гуннов. Больше того, как утверждает этот автор, они «выпустили там писание на гуннском языке», т.е. создали гуннскую письменность и, по-видимому, сделали переводы на гуннский язык церковных книг. Когда упомянутый выше Пров прибыл в Боспор в 522 г. (92/93) и узнал о деятельности этих проповедников, он встретился с ними, а затем сообщил о них императору. По распоряжению Прова, из находившихся поблизости византийских городов (вероятно из Кепы и Фанагории), Кардосту и его спутникам было отправлено 30 мулов, нагруженных пшеницей, вином, маслом, льном и другими продуктами, а также церковной утварью, необходимой для христианского богослужения. Кардост оставался у гуннов 14 лет и был сменён другим армянским епископом Макаром, который завёл посевы и построил кирпичную церковь. [76]
Н. Пигулевская полагает, что Кардост проповедывал христианство у гуннов-савир. Основанием послужили высказывания тех лиц, со слов которых ведётся рассказ в хронике Захария Ритора. Они попали в плен при взятии Кавадом города Амида на верхнем Тигре в 503 г., а затем проданные гуннам, были приведены в страну 'последних через «ворота», под которыми подразумевается Дербент. Сам Кардост был епископом Аррана, т.е. современного Азербайджана, откуда он и пришёл к гуннам, хотя и не через «ворота», а каким-то проходом через горы. Так как гуннами, ближайшими к «воротам» и Аррану, были савиры, то естественно вытекает предположение, что и христианские пленники из Амида и проповедники во главе с Кардостом находились у них. [77]
Миссия Кардоста имела целью, прежде всего, обслуживание пленных христиан, которых у гуннов было, видимо, не мало. Число таких пленников особенно должно было увеличиться в связи с войной гуннов с Ираном, вероятно, организованной Византией для того, чтобы облегчить своё неблагоприятное положение, сложившееся в ходе войны в Армении в 503-505 гг. В состав миссии Кардоста, кроме самого епископа, входили три священника и ещё 4 каких-то других лица. Особого внимания заслуживает указание на то, что Кардост со своими спутниками проник к гуннам не через «ворота», а каким-то другим путём, через горы. Это означает, что его миссия, хотя и исходившая из подвластного Ирану Аррана (Азербайджана), была организована без одобрения персидского правительства. Именно поэтому её путь лежал не через контролируемый Ираном Дербент, а трудной дорогой — через горы. Но если о миссии Кардоста ничего не знали в Иране, то о ней наверняка хорошо были осведомлены в Византии. (93/94)
Принимая во внимание, что для встречи с Провом Кардост посетил Боспор, делается весьма маловероятным предположение Н.В. Пигулевской о месте деятельности этого епископа в стране савир. Надо думать, что область, в которой он проповедовал, была значительно шире и что главная арена её находилась западнее савирской территории — у прикубанских гуннов. Вполне возможно, что крещение Грода имело прямое отношение к этой деятельности. Распространение христианства между гуннами было вместе с тем и укреплением влияния Византии среди них. В 528 г. Грод явился в Константинополь для того, чтобы принять христианство и тем самым сделаться вассалом византийского императора, иначе говоря, признать не только переход Боспора в руки империи, но и её гегемонию над гуннами. Если принять во внимание, что отбытие Кардоста из страны гуннов относится примерно к тому же времени, что и путешествие Грода в Константинополь, то можно предположить, что крещение гуннского князя было подготовлено именно этим епископом.
Как мы видели, предательство Грода не увенчалось успехом, а новый захват Боспора Византией привел к ещё более враждебным отношениям между гуннами и империей, чем это было до крещения Грода. Такого рода отношения продолжались до 548 г., когда послы готов-тетракситов, явившиеся в Константинополь с просьбой дать им епископа, «в беседе совершенно тайной, встретившись с глазу на глаз, изложили всё, насколько Римской империи будет полезно, если соседние с ними варвары будут находиться в вечных распрях друг с другом». [78] Надо полагать, что выгоды такого положения нечего было объяснять византийцам, они сами были великими мастерами политической игры и дипломатического вероломства и умели натравливать своих врагов друг на друга. Готское посольство давало возможность Византии начать переговоры с утигурами, которые в рассказе об этом посольстве впервые появляются в поле зрения истории. Заняв господствующее положение среди гуннских племён Приазовья, утигуры, вероятно, также были заинтересованы в восстановлении нормальных отношений с империей, хотя бы уже потому, что находившийся в руках Византии Боспор представлял для них важный рынок, обходиться без которого они не могли.
Поводом для обращения готов-тетракситов в Константинополь за назначением им епископа послужила, по словам Прокопия, смерть бывшего у них священнослужителя, [79] а также основание у абазгов (абхазов), незадолго перед тем принявших христианство, епархии и построение Юстинианом великолепного храма в Никопсии. [80] Новая Никопсий- (94/95) ская епархия находилась по соседству с готами-тетракситами и могла послужить образцом для разрешения их собственных церковных дел, осложнившихся после перехода Боспора в руки Византии. [81] Епископ Боспора был одновременно главою готской церкви. Готы хотели получить себе епископа, независимого от Боспора. Император Юстиниан исполнил их просьбу и, вместе с тем, установил через готов связи с их союзниками утигурами, после чего последние и без христианизации оказались в полном подчинении у византийской политики.
В 551 г. гепиды обратились за помощью против лангобардов к кутригурам, которые к тому времени стали во главе причерноморских гуннов, ранее выступавших под именами гуннов и болгар. Те немедленно направили в Паннонию 12 тысяч человек во главе с Хиниалоном — «человеком исключительно хорошо знающим военное дело». Так как кутригуры явились к своим союзникам ещё до истечения срока перемирия, заключённого ими с лангобардами, то гепиды решили использовать своих воинственных друзей против Византии и переправили их через Дунай. Кутригуры немедленно начали грабить и опустошать византийские области. Не располагая силами для их отражения, Юстиниан обратился к правителям гуннов-утигур. Он упрекал их в том, что они не выполняют своих обязательств и не противодействуют разорению союзников. Он ловко разжигал жадность варваров, указывая, что кутригуры, получая ежегодно большие дары от Византии и постоянно грабя византийские области, вовсе не думают делиться своей добычей с утигурами, так что последним нет решительно никакой выгоды их поддерживать. Само собой разумеется, что все эти доводы сопровождались более внушительными аргументами в виде подарков и обещаний ещё больших даров. Утигуры собрали большое войско, в состав которого вошли 2000 союзных готов-тетракситов. Начальствовал над ними Сандилх — «человек очень разумный и опытный в военных делах, достаточно известный своей силой и храбростью». Перейдя Дон, утигуры напали на становища кутригур. Хотя последние и поспешили собраться, чтобы оказать сопротивление, утигуры оказались сильнее, так как главные силы противника находились в походе против Византии. После упорного боя кутригуры были разбиты, спаслись лишь немногие. Забрав в качестве рабов жён и детей побеждённых, утигуры вернулись домой. Тысячи византийских пленников, находившихся в рабстве у кутригур, воспользовались этим разгромом и беспрепятственно бежали на родину. Византийцы сами поспешили уведомить Хиниалона о случившемся и, предложив ему большие деньги, уговорили немедленно вернуться в свою страну. [82]
По мирному договору кутригуры выговорили себе право, в случае невозможности вернуть родную землю, поселиться в пределах Византии, (95/96) с обязательством защищать границу империи от вторжений других варваров. Ввиду этого условия две тысячи кутригур вместе с жёнами и детьми явились в Византию и получили земли во Фракии. В числе предводителей этих переселенцев был Синний, известный в Византии в качестве начальника наёмных гуннских конных стрелков, сражавшихся в 530 г. под командованием Велизария против вандалов в Африке.
Слухи о предоставлении кутригурам земли во Фракии привели Сандилха в сильное негодование. Так как, несмотря на деятельность Кардоста, вероятно ограничивавшуюся только церковными делами, утигуры не знали грамоты, то направленные в Византию послы Сандилха устно, «как это бывает у самых варварских народов», [83] упрекали императора в том, что он поверил кутригурам и поручил волкам охранять стадо, что побеждённые враги получили в империи положение лучше своих победителей. «Живём мы в хижинах в стране пустынной и во всех отношениях бесплодной, — говорили послы, — а этим кутригурам дается возможность наедаться хлебом, они имеют полную возможность напиваться допьяна вином и выбирать себе всякие приправы. Конечно, они могут и в банях мыться, золотом сияют эти бродяги, есть у них и тонкие одеяния, разноцветные и разукрашенные золотом. А ведь эти же кутригуры в прежние времена обращали в рабство бесчисленное количество римлян и уводили их в свои земли. Этим преступникам не казалось, между прочим, недопустимым делом требовать от них рабских услуг: они считали вполне естественным бить их бичами, даже если бы они ни в чём не провинились, и даже подвергать смерти, одним словом применять к ним всё, на что даёт право господину-варвару его характер и полная его воля». [84]
Эта речь, вложенная Прокопием в уста утигурских послов, а может быть документально воспроизведённая по записям дипломатического архива византийского двора, как нельзя лучше обрисовывает мечты варваров, влачивших жалкое существование в бесплодной степи. Наедаться хлебом, пить вино, одеваться в яркие одежды, носить золотые украшения и даже мыться в бане — вот жизнь, лучше которой и быть не может. Вместе с тем выясняется, что у гуннов было много рабов и что они жестоко обращались с ними. Богатыми дарами император утешил утигур, они успокоились и остались послушными Византии. [85]
В 559 г. при аналогичных обстоятельствах утигуры опять выступили на стороне Византии против кутригур. Полчища кутригур, вместе с которыми Феофан и Кедрин называют славян, перейдя по льду Дунай, вторглись в пределы Византии и, разделившись на три отряда, начали опустошения и грабежи. Это нападение византийский историк Агафий, современник этого события, объясняет завистью к утигурам, получавшим от империи ежегодные подарки, тогда как кутригуры ничего (96/97) подобного не имели. Желая внушить к себе страх и не оставаться в пренебрежении, кутригуры напали на византийские владения. Семитысячный отряд варварской конницы под начальством вождя кутригур Завергана беспрепятственно прошёл через сильно повреждённую землетрясением и невосстановленную Длинную стену Анастасия и лишь вблизи столицы встретил сопротивление. [86]
Ещё Агафий разъяснил причину слабости империи перед варварами в конце царствования Юстиниана. Византийская армия, совершившая перед тем громадные завоевания, была сильно сокращена. Константинопольский гарнизон состоял из плохо оплачиваемых линейных полков и небоеспособной привилегированной императорской гвардии — схолариев. Кроме того, в распоряжении империи не было кавалерии, столь важной для борьбы с конными варварами. Отражение кутригур от Константинополя было поручено прославленному, но в то время уже престарелому полководцу Велизарию, который и вышел против них с большой, но крайне разношёрстной, мало дисциплинированной и плохо обученной армией. [87] Феофан сообщает, что для создания кавалерийского отряда Велизарий забрал коней из дворца, с ипподрома, из богоугодных домов и у всех, у кого они имелись. [88] Благодаря большой военной опытности и благоразумной осторожности, Велизарию удалось нанести варварам небольшое поражение, достаточное, чтобы они не рисковали больше подступать к городу. Но и византийское войско не решалось идти дальше Долгой стены, для возобновления которой вышел сам царь и с ним всё население столицы. [89]
Действия двух других отрядов кутригур были менее удачны: отряд, направленный в Грецию, был задержан в Фермопилах и вернулся, [90] другой безуспешно осаждал фракийский Херсонес. [91] Узнав, что Византия готовит флот, чтобы отрезать им отступление через Дунай, кутригуры согласились покинуть страну при условии, что им будет обеспечено беспрепятственное возвращение на свою землю вместе с награбленной добычей. Сверх того, они потребовали выдачи значительной суммы денег и выкупа захваченных ими пленных, угрожая в случае отказа избиением последних. Византия поспешила согласиться. [92]
Хотя Юстиниан и прислал своего племянника, чтобы организовать безопасное отступление кутригур из империи, это не значит, что Византия примирилась с унижением и не искала средства наказать дерзкого врага. Юстиниан вновь обратился к утигурам с упрёками в бездействии и с угрозами прекратить выдачу обычных даров, так как деньги, предназначавшиеся союзникам, приходилось платить в качестве откупа (97/98) врагам. Он предупреждал, что вместо утигур заключит союз с кутригурами, как более смелыми и сильными. Подействовали ли угрозы Юстиниана или утигуры соблазнились богатой добычей, с которой возвращались кутригуры после удачного похода, но так или иначе Сандилх собрал войско и вторгся в страну кутригур, подстерёг возвращавшихся из-за Дуная соплеменников, разбил их и отнял всю добычу. [93]
По словам продолжателя Агафия — Менандра, Юстиниан, опасаясь новых нападений со стороны кутригур, не давал покоя вождю утигур Сандилху, всеми способами подстрекая его воевать против Завергана. Он обещал ему передать то жалование, которое Византия ежегодно выплачивала кутригурам, если Сандилх их одолеет. Сандилх ответил, что хотя он и желает находиться в дружеских отношениях с Византией, однако считает неприличным и незаконным вконец истреблять своих соплеменников, не только говорящих одним языком с утигурами, но и ведущих одинаковый с ними образ жизни, носящих одинаковую одежду и родственных с ними, хотя и подвластных другим вождям. Чтобы успокоить Юстиниана, он обещал всё же отобрать у кутригур коней, чтобы им не на чем было ездить и невозможно было вредить империи. [94] Ловкая политика Юстиниана вызвала, по сообщению Агафия, ожесточённую войну между двумя родственными народами, которая довела их почти до полного взаимного истребления. Оставшаяся часть их, по словам этого писателя, рассеялась среди других племён и приняла их имена. [95] Впрочем, как отмечает и Агафий, всё это произошло несколько позже; утигуры и кутригуры упоминаются ещё в связи с аварами и тюркютами. [96]
Если считать, что гунны представляли собой более или менее сохранившихся выходцев из Монголии, то болгар можно признать за увлечённых ими из Заволжья отюреченных угров, усиленных новой волной того же происхождения во второй половине V в. Так как число гуннов не могло быть значительным, то болгары, в конце концов, полностью поглотили их и, смешиваясь с остатками местного восточноевропейского населения, составили тот народ, который, по крайней мере, с VII в. стал в целом называться болгарами, хотя и не утратил своей племенной организации с её особыми племенными наименованиями. Приведённый у Менандра ответ Сандилха как нельзя лучше характеризует отношения между гунно-болгарскими племенами в VI в. Этнографически они не отличались друг от друга и говорили на одном и том же языке. Это был один народ, хотя и состоящий из ряда племён и разделённый на несколько военно-политических организаций. Консолидация этих племён, начавшаяся на востоке преобладанием савир, на западе в Приазовье привела к появлению утигур, а в Причерноморье — (98/99) кутригур. Все они родились как военные организации, в значительной степени в связи с политикой, проводимой Византией и Ираном среди кочевников в своих узко эгоистических интересах. [97] У самих этих племён потребность в государственной организации ещё только назревала.
Можно отметить, что гунно-болгарские племена Причерноморья и Приазовья в V-VI вв. остаются на уровне военной демократии. Каждое племя (или даже подразделение племени) управляется своим правителем или старейшиной, а объединение племён возглавляется военным вождём. Только при таком общественном устройстве, при котором власть военного вождя ещё не стоит над обществом и не подавляет значения и самостоятельности отдельных его составных частей, Византийская империя должна была адресоваться не к правителю, а к правителям утигур, а появление Хиниалона или Сандилха в качестве военных вождей мотивировалось их храбростью и опытностью. Вместе с тем вполне вероятно, что положение племенных правителей или старейших было наследственным, а родовая знать и военные предводители сосредоточивали вместе с влиянием на общество значительные богатства и притом не только в виде самого ценного имущества кочевников — скота, но и различных дорогих вещей, награбленных у врагов или полученных в качестве даров от союзников. Большое количество рабов из военнопленных также свидетельствует о далеко зашедшем в гуннском обществе имущественном и социальном расслоении.
Очень характерно, что рабам было позволено обзаводиться семьями. Так, например, пленники из Амида, рассказ которых приведён у Захария Ритора, [98] были куплены в рабство гуннами и, пробыв у них 34 года, обзавелись там жёнами и детьми. Ввиду этого можно полагать, что положение рабов у гуннов мало чем отличалось от положения бедняков, которые жили при богатых сородичах и обслуживали их скот и хозяйство. Для пропитания и тем и другим могло выдаваться в пользование небольшое количество скота, но они могли при этом иметь и собственное имущество и даже свой скот, отличаясь от рабов только тем, что сохраняли личную свободу. Впрочем и это различие в большинстве случаев оставалось фиктивным и практически не могло быть реализовано.
Археологические памятники времени утверждения тюркоязычных племён в Восточной Европе остаются, к сожалению, очень плохо изученными и поэтому очень мало добавляют к тем сведениям, которые можно извлечь из письменных источников. [99] Большая часть относящихся сюда (99/100) погребений обнаружена в саратовском Поволжье, [100] но аналогичные памятники встречены и в степях Северного Кавказа и в Приазовье. Первое, на что следует обратить внимание в погребениях IV-VI вв., это нередкие случаи нахождения в них скелетов с выраженными монголоидными признаками. Уже одно это свидетельствует о приливе в степи Восточной Европы нового, азиатского по происхождению, населения. Различаются два рода погребений; с трупосожжением и с трупоположением. По форме могильного сооружения — узкая яма с подбоем — последние не отличаются от погребений предшествующего позднесарматского периода. Новым здесь является только положение с покойником-мужчиной частей коня — головы и конечностей с копытами. Новыми формами представлено и оружие. Как и следовало ожидать, чаще всего при погребённых встречаются остатки лука со стрелами. Луки длинные, до 1,65 м, с костяными обкладками на концах и в середине. Накладки, охватывающие концы лука, состоят из четырёх, позже двух несколько изогнутых пластин с вырезом на конце для крепления тетивы; средние костяные накладки широкие и тонкие с концами, срезанными углом. Подобный лук ещё в III-II вв. до н.э. появляется в усуньско-хуннской среде и в Восточную Европу проникает не раньше первых веков нашей эры, получая здесь широкое распространение только со времени гуннского нашествия. Этот тип лука имеет все основания называться «гуннским». Наконечники стрел, находимые вместе с остатками лука, представлены несколькими типами. Наряду с продолжающими бытовать мелкими трёхгранными черешковыми наконечниками, появляются крупные трёхлопастные и плоские ромбовидные с уступом при переходе к черешку, более соответствующие величине и силе гуннского лука. В некоторых могилах встречаются остатки сёдел. Особенно хорошо сохранилось седло в погребении у с. Бородаевки на левой стороне Волги в Саратовской области. Передняя лука этого седла вырезана из целого куска дерева и имеет дугообразную форму, задняя — круглая. Специальными отверстиями в середине и концах эти луки ремнями скреплялись с седлом, общая длина которого достигает 0,60 м. Такие сёдла были широко распространены; однако в находках V-VI вв. железных стремян при них не найдено. В это время, по-видимому, употреблялись стремена в виде ременной или веревочной петли. Пряжки для подпруги обычно делались костяные. (100/101)
Из предметов, связанных с одеждой, чаще всего встречаются поясные бронзовые и железные пряжки, имеющие форму слегка сплюснутого овала с немного изогнутым язычком. Иногда пряжки снабжаются щитком из двух полукруглых пластин с небольшими шпеньками с внутренней стороны для прикрепления к ремню. Встречаются бронзовые или серебряные поясные наборы из бляшек, наконечников для ремней и застёжек. Бляшки фигурные с прорезями, наконечники удлинённые с заострённым концом и тоже с прорезями, застёжки Т-образные с фигурным щитком с прорезями. Интересны небольшие четырёхугольные пряжки с обоймой из согнутых вдвое тонких бронзовых пластин. Этого рода пряжки находятся у ног и явно относятся к обуви, вероятно невысокой, застёгивающейся ремнями. Предметы украшения встречаются редко. В их числе можно отметить стеклянные и золочёные бусы, серьги в виде калачика с глазками из альмандинов, бронзовые пластинчатые браслеты с несомкнутыми концами.
Того же рода инвентарь находится в погребениях с трупосожжением, [101] которые только в послегуннское время появляются в степях Восточной Европы и, по всей вероятности, связываются здесь с пришлым тюркским элементом, тогда как трупоположения в подбойных могилах продолжают старую сарматскую традицию, одинаково характерную как для Восточной Европы, так и для Казахстана с предгорьями Средней Азии.
Формы вещей, находимых в могилах степных кочевников, имеют ближайшие аналогии в предметах, распространенных в соседних земледельческих областях, представленных, например, в Борисовском могильнике в районе Геленджика, который приписывается готам-тетракситам, или в крымских могильниках типа Суук-су, тоже связываемых с готами, или в аланских могильниках Северного Кавказа. Одинаковые вещи находятся и на севере в финских могильниках Оки и Камы. [102] (101/102)
Все такие вещи отражают одну моду, господствовавшую в Восточной Европе в V-VI вв. Впредь до накопления более значительного количества соответствующих материалов нет возможности определить этнографическое значение тех или других вещей, в частности предметов украшения и одежды, находимых в кочевнических погребениях степной полосы. В этом отношении наиболее показательными пока что остаются обряды погребения, которые даже при тех ограниченных данных, какими в настоящее время располагает археология, со всей очевидностью показывают, что в V-VI вв. в степях жили и смешивались племена различного происхождения, что уцелевшее местное население не только усваивало формы, принесённые завоевателями, но и, в свою очередь, распространяло среди них те или другие черты, характерные для старой местной культуры. Этот процесс смешения неравномерно охватывал местное население, но он уже очень скоро привёл к сложению гунно-болгарского этнического массива, в котором местные сарматские традиции в некоторых отношениях заняли господствующее положение, по-видимому, благодаря тому, что физически этот массив состоял из потомков главным образом местных европеоидных племён, а не пришлых монголоидов.
[1] Th. Mommsen. Über den Chronographen vom Jahre, 354, Leipzig, 1850, стр. 559, сл; Известия Ал-Бекpи, l, стр. 148.[2] История Армении Моисея Хоренского, стр. 55-56, 62. О времени автора этого сочинения см.: Манук Абегян. История древнеармянской литературы, стр. 198-240; А.Я. Манандян. Когда и кем была составлена «Армянская география», приписываемая Моисею Хоренскому. ВВ, I (XXVI), М., 1947, стр. 127, сл.[3] Paulus Diaconus, Historia gentis Langobardorum. MGH. Scriptores rerum Langobardicarum et Italicarum, VI-IX. Hannoverae, 1878, стр. 47, 56; Paulus Diakonus und die übrigen Geschichtsschreiber der Langobarden, übersetzt von O. Abe. Berlin, 1848, стр. 20; L. Sсhmidt. Die Ostgermanen, 2 Auflage, München, 1934, стр. 575.[4] Ioannes Antiocheus. Excerpta de insidiis. Ed. de Boor. Berolini, 1905, стр. 135; Ennodius. Panegyricus Theodorici régis Ostrogothorum, ed. F. Vogel. MGH Auct. Antiquiss., VII, стр. 205, 211; Латышев. СК, II, стр. 434; Л. Буpмов. Вопросы из историята на прабългарите. Годишник на Софийская университет. Ист.-фил. ф-т, т. XLIV, 1947-1948, кн. 2, История. София, 1948, стр. 10-12.[5] Paulus Diaconus. Historia Romana. MGH. Auct. Antiquiss. t. II, стр. 213-214; Ennodius, стр. 206.[6] Marcellinus comes, стр. 95.[7] Там же, стр. 96; Летопись Феофана, стр. 113; Cedrenus. Georgius ed. J. Bekker, t. I, Bonn, 1838, стр 628; Landolfi Sagасis additamenta ad Pauli Historiam Romanam, MGH, Auct. Antiquiss. II, Berolini, 1879, стр. 365.[8] Jordanis. Romana, стр. 135; Marcellinus comes, стр. 96; Ennodius, стр. 210; Cassiodoris senatoris. Variae. MGH. Auct. Antiquiss. t. XI, 1894, стр. 139-140.[9] Chronicon paschale, ed. J. Dindorf. Bonn, 1832, I, стр. 610; Zonarae epitomae historiarum, ed Büttner-Wobst, Bonnae, 1897, 144; М. Соколов. Из древней истории болгар. СПб., 1879, стр. 42.[10] Eвагpий. Церковная история, III, 38 (Христианское чтение за 1854 г.); Мишулин. Древние славяне, стр. 250.[11] В 589 г. Рассказ об этом содержится в Шах-наме. I. Моhl. Le livre des rois, VI, стр. 614.[12] Kyлаковский. История Византии, 1, стр. 483-491.[13] Летопись Феофана, стр. 168; Маlala, стр. 450; Marcellinus cornes (стр. 103) — называет Мунда гетом, а не гепидом. По Иордану (стр. 127), он был соплеменником Аттилы, т.е. гунн, а по Eннодию (стр. 278) — болгарин.[14] Marcellinus comes, стр. 104.[15] Прокопий. История войн с персами, стр. 165-167.[16] Malalа, стр. 437-438, 450-451.[17] Летопись Феофана, стр. 125.[18] Paulus Diaс. Historia Langobardorum, кн. 2, стр. 26.[19] Феофилакт Симокатта, стр. 156.[20] Изданный первоначально А.Н. Поповым (Обзор хронографов русской редакции) в 1866 г., «Именник» неоднократно воспроизводился у разных авторов. Первое серьёзное исследование, посвящённое этому памятнику, принадлежит акад. А. Кунику: «О родстве кагано-болгар с чувашами по славяно-болгарскому «Именнику». Известия Ал-бекри, ч. 1, стр. 118, сл. Из других специальных работ важнейшими являются: Бюpи. Хронологический цикл болгар. Изв. общ. арх., ист. и этногр. при Казанском университете, 1912; В.П. Златарский. Болгарское летосчисление. Изв. отд. русского языка и слов. РАН, т. XVII, кн. 2, 1912; П. Миккола. Тюрко-болгарское летосчисление, там же, XVIII, кн. 1, 1913.[21] А. Бурмов. Към въпроса, за происхода на прабългарите. Известия на Българ ското историческо дружество, кн. ХХII-XXIII, София, 1948.[22] Очерки истории СССР, стр. 588-590.[23] D. Simonyi. Die Bulgaren des 5 im - Karpatenbecken. — Acta Archaeologica, т. X, fasc. 3-4. Budapest, 1959, стр. 227, сл.[24] Пигулевская. Сирийские источники, стр. 165.[25] Пигулевская. Сирийские источники, стр. 165.[26] Б.И. Златарски. История на Българската держава през средните векове, т. I, ч. 1, София, 1938, стр. 31, сл.[27] Иордан, стр. 72.[28] Там же.[29] Там же.[30] Иордан, стр. 72, 73; «На третьем месте своего пребывания над Понтийским морем, они стали человечнее и, как мы выше сказали, благоразумнее, разделившись по семействам народа» (по племенам).[31] Иоpдан, стр. 72. «Ультизуры и вуругунды считались могущественными и были знамениты до времени императора Льва (457-474 гг.) и живших в то время римлян. Мы, живущие ныне (VI в.), их не знаем и, думаю, никогда не узнаем, или потому, что они, может быть, погибли, или же переселились в отдалённейшие местности». Агафий, стр. 147-148.[32] Прокопий. Война с готами, стр. 384.[33] Там же.[34] В греческих источниках эти имена имеют весьма различную транскрипцию (См. J. Marquart. Die allbulgarische Ausdrücke in Inschrift von Catalar und der altbulgarischen Fürsteriliste. Известия Русского археологического института в Константинополе, XV, 1911, стр. 11-12). Характерное окончание ‛гур’, по Маркварту ‛угур’, означает титул, что невероятно. Скорее всего это этнический термин, но не уйгур, как полагают некоторые учёные, а угур — огор.[35] Прокопий. Война с готами, стр. 387.[36] По указанию анонимного перипла Чёрного моря, относящегося к V в., по черноморскому побережью и окрестностях современных Анапы и Геленджика жили евдусиане, говорившие на готском и таврском языках. Это и есть те готы, которых другие источники называют тетракситами (Васильевский, Труды, II, 2, стр. 276, сл.; Васильев. ИГАИМК, 1, стр. 61). По мнению Ю. Кулаковского (История Византии, II, стр. 180, прим. 2) термин тетракситы «скорее следует понять в смысле указания на деление на четыре рода».[37] Прокопий. Война с готами, стр. 385-388.[38] Там же, стр. 435.[39] Там же, стр. 386.[40] Латышев. СК, I, стр. 763.[41] Иордан, стр. 90, 91.[42] Агафий, стр. 147-148.[43] Васильев. Готы в Крыму. ИГАИМК, I, 1921, стр. 33.[44] Васильев. ИГАИМК, I, стр. 44, сл.[45] Возможно, что в связи с их появлением в Крыму император Зенон (474-491 гг.) поспешил в 488 г. восстановить разрушенные землетрясением стены и башни Херсона (Л.Л. Бертье-Делагард. Надпись времени императора Зенона в связи с отрывками из истории Херсонеса. ЗООИД, XVI, 1893, стр. 47 и сл.).[46] Агафий, стр. 147-148.[47] Прокопий. История войн с персами, стр. 143-145.[48] Там же, стр. 144.[49] Г.А. Цветаева. Грунтовый некрополь Пантикапея. МИА, №19, 1951, стр. 84, рис. 3; В.Ф. Гайдукевич. Боспорское царство. М.-Л., 1949, стр. 479.[50] Л.А. Мацулевич. Погребение варварского князя в Восточной Европе. ИГАИМК, в. 112, 1934, стр. 89, сл.[51] По словам Прокопия (История войн с персами, стр. 144), сами «боспориты решили подчиниться императору Юстину». Ср. Васильев. ИГАИМК, V, стр. 180; Артамонов. Очерки, стр. 14-15; В.В. Латышев. История Боспорского царства. Понтика, СПб., 1909, стр. 117, сл.[52] JОSPE, II, стр. 49; Ю. Кулаковский. Керченская христианская катакомба 491 г., MAP, №6, СПб , 1891, стр. 23, сл. — В.В. Латышев приурочивал надпись ко времени восстановления Боспора при Юстиниане (ВВ, 1, 1894, стр. 661-662). Титулы упомянутых лиц византийские, а имена местные.[53] Маlаlа, стр. 432; Иордан, стр. 72.[54] Летопись Феофана, стр. 137; Malala, стр. 431-433; Landolfi, стр. 369. Пигулевская. Сирийские источники, стр. 87.[55] Латышев, СК, I, стр. 33-34 (Геродот).[56] Летопись Феофана, стр. 137.[57] Маlаlа, стр. 432.[58] Пpокопий. Война с готами, стр. 388.[59] Магистр армии во Фракии Бадурий и Годила (по предположению Ю. Кулаковского, тот самый кампидуктор из полка ланциариев, который в 518 г. при провозглашении императором Юстина I возложил на него свою шейную золотую цепь), упоминаются в событиях 530 г. в придунайских областях. Оба они участвовали в отражении нашествия гуннов, причем Годила был изловлен на аркан, но перерезал верёвку и сумел бежать. Кулаковский. История Византии, т. II, стр. 50 (эпизод при избрании Юстина — стр. 4); Летопись Феофана, стр 168; Маlаlа, стр. 437-438.[60] Летопись Феофана, стр. 137; Прокопий. О постройках, ВДИ, 1939, № 4, стр. 249; Маlаlа, стр. 431-433.[61] В.В. Латышев. Сборник греческих надписей христианских времён из Южной России. СПб., 1896, №98, стр. 101-103.[62] Пpокопий. История войн с персами, стр. 162.[63] В.В. Латышев. Греческие и латинские надписи, найденные в Южной России в 1892-1894 гг., MAP, вып. 17, 1895, стр. 56-60; Латышев. Сборник греческих надписей, №98; Ю. Кулаковский (ВВ, II, 1895, стр. 189-198) датирует её 548 или 563 г., с чем несогласен В.В. Латышев. При Юстине II (565-578 гг.) представитель власти императора на Боспоре носит титул дукса, а не комита, как было до захвата города гуннами. Этот новый, более высокий ранг византийского чиновника свидетельствует о более прочной связи города с империей. В.В. Латышев. Эпиграфические новости из Южной России. ИАК, 18, СПб., 1906, стр. 121-123.[64] Пpокопий. Война с готами, стр. 388; Он же. История войн с персами, стр. 57.[65] Иоpдан, стр. 72.[66] Агафий, стр. 73.[67] Маркварт считал его вождём утигур (Die altbulgarischen Ausdrüke, стр. 21).[68] Д. Иловайский. Разыскания о начале Руси. М., 1882, стр. 233-234.[69] Ю. Кулаковский. Керчь и её христианские памятники. Богословская энциклопедия, IX, 1908, стр. 538; Васильевский. Житие Иоанна Готского, стр. 100, сл.; В. Бенешевич. Синайский список отцов Пиксйского первого вселенского собора. ИАН, 1908, стр. 295.[70] В.В. Шкоpпил. Три христианских надгробия, найденных в Керчи в 1898 г. ЗООИД, XXII, 1900, протоколы, стр. 59.[71] Л.А. Мацулевич. Серебряная чаша из Керчи. Л., 1926, стр 48.[72] Ю. Кулаковский. Христианская катакомба 491 г. в Керчи. MAP, №6, СПб., 1891; Ю. Кулаковский. Христианская катакомба, открытая в 1895 г. MAP, №19, СПб., 1896, приложение.[73] Ю. Марти. Описание Мелек-чесменского кургана и его памятников в связи с историей Боспорского царства. ЗООИД, XXXI, 1913, стр. 19-20; Он же. ЗООИД, XXVIII, 1907, стр. 134.[74] Ю. Кулаковский. Прошлое Тавриды, изд. 2-е. Киев, 1914, стр. 52. Может быть, готы-тетракситы в это время находились еще в Крыму и Унила был общеготским епископом.[75] Васильевский. Житие Иоанна Готского, стр. 384, прим. 2.[76] Н.В. Пигулевская, опубликовавшая русский перевод изложенного рассказа (Сирийские источники, стр. 166-167), неправильно датирует приход Кардоста к гуннам 537 г., тогда как встреча его с Провом могла состояться только в 522 г., когда тот был в Боспоре. Соответственно этому и «писание» на гуннском языке могло выйти не в 544 г., как она полагает, а много раньше. Если автор хроники писал её в 555 г., то указанная ею датировка неправильна уже потому, что n тексте хроники выход «писания» у гуннов относится за 20 лет до того или больше, т.е. по крайней мере к 535 г. Но и это невероятно. В рассказе время пребывания Кардоста у гуннов делится на два периода, по 7 лет каждый, причём первый из них завершается выпуском «писания» и встречей с Провом. Следовательно, Кардост прибыл в страну гуннов не раньше 515 г., а покинул её в 529 г., «писание» же выпущено около 520 г. Цифру 34 надо понимать не как число годов, прожитых пленниками у гуннов до прихода Кардоста, а как общую продолжительность плена. В 537 г. они получили свободу.[77] Пигулевская. Сирийские источники, стр. 84-87.[78] Прокопий. Война с готами, стр. 385.[79] Там же.[80] Там же, стр. 383; Васильевский. Житие Иоанна Готского, стр. 384; Ю. Кулаковский. Где построил Юстиниан храм для абазгов. Арх. изв. и зам., 1897, №3.
|
главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги