М.И. Артамонов

Вопросы истории скифов в советской науке.

// ВДИ. 1947. №3. С. 68-82.

Книгу М.И. Ростовцева «Скифия и Боспор» ¹ [1] можно рассматривать как итог всей научно-исследовательской работы в области истории скифов в досоветский период. М.И. Ростовцев рассмотрел в ней все виды источников, относящихся к скифам: литературные, эпиграфические, нумизматические и археологические и дал им оценку в свете последних достижений исторической науки об античном мире. Попутно он изложил и свои воззрения на содержание исторического процесса в Северном Причерноморье в античный период. Впрочем, взгляды, этого, весьма популярного за границей, русского учёного на скифов были сформулированы им ещё раньше в ярко написанной книжке «Эллинство и иранство на юге России», вышедшей в свет в 1918 г. ². [2] Указанные работы М.И. Ростовцева вместе с его же трудами по вопросам скифского искусства, опубликованными за границей ³, [3] представляют весьма важный рубеж в истории науки о скифах. Они завершают длинный путь исследований, шедших по разным направлениям, и представляют собой обобщение всех ранее накопленных наукою данных. В лице М.И. Ростовцева собственно история, имеющая дело с письменными источниками, и археология, обращающаяся к вещественным остаткам прошлого, пришли к единению, какого ещё не знала наука о Северном Причерноморье. Блестящий эрудит и тонкий исследователь, одинаково ценящий и сведения, сообщаемые древними авторами, и данные археологии, умеющий критически разобраться в тех и других, М.И. Ростовцев в синтезе во многом превзошёл своего предшественника в этом деле английского учёного Е. Minns’а, труд которого в общем не поднимается выше добросовестной компиляции ⁴. [4]

Руководящая идея в обобщающих трудах М.И. Ростовцева сводится, в сущности говоря, к очень простой мысли о столкновении в Северном Причерноморье двух этно-культурных начал — восточного, или иранского, принесённого сюда кочевыми племенами скифов и сарматов, и эллинского, рассадниками которого были греческие колонии. Сочетание этих двух начал и дало замечательную скифскую культуру, воспринимаемую прежде всего со стороны скифского искусства, или «звериного стиля». Во внутренней,

(68/69)

социальной и экономической жизни варварского населения Северного Причерноморья руководящее значение с начала и до конца античного периода оставалось за восточными «феодальными» формами. Эта несложная идея связывает у М.И. Ростовцева явления материальной и духовной жизни Северного Причерноморья, придавая им единство и стройность и включая нашу страну в рамки всемирноисторического процесса ¹. [5] В этом — её ценность и значение, но здесь же обнаруживается и её слабость.

Даже ближайший ученик М.И. Ростовцева Г.О. Боровка не мог не почувствовать и не понять, что в стройной системе учителя имеется весьма слабое место: она оставляет без всякого внимания исконный местный этно-культуриый элемент Северного Причерноморья. Для Г.О. Боровки было ясно, что в области скифского искусства далеко не всё исчерпывается иранскими и эллинскими привнесениями; остаётся нечто весьма существенное как в отношении стиля, так и содержания, что не может быть сведено ни к восточному, ни к греческому искусству. Г.О. Боровка для выяснения этого специфического «скифского» остатка обратился к «неолитическим» культурам севера и к «бронзам» Минусинской котловины ². [6] Открытие «ордосских бронз», столь близких к произведениям скифского искусства, заставило и некоторых других учёных рассматривать «звериный стиль» не как традицию древнего Востока, а видеть в нём выражение свойственной древним охотникам тотемической магии и искать корни его на месте ³. [7] Всё это приводило лишь к некоторым поправкам в концепции М.И. Ростовцева, а не снимало её совершенно. Теория М.И. Ростовцева продолжала жить и доныне занимает доминирующее положение в буржуазной науке.

Молодая советская наука прежде всего поставила под сомнение ту часть концепции М.И. Ростовцева, которая касается социально-экономического строя скифов. С.А. Семёнов-Зусер воскресил представление о скифском обществе, распространенное в русской исторической науке второй половины XIX в., периода увлечения теорией родового строя. Он рассматривал скифов как пример общества с родовыми порядками ⁴. [8] Мысль о родовом строе у скифов получила дальнейшее развитие, и притом на значительно более высоком теоретическом уровне, в работе В.И. Равдоникаса, напечатанной в 1932 г. в «Готском сборнике» ⁵. [9] В.И. Равдоникас сделал первую в советской науке попытку обобщённого представления о ходе исторического развития в Северном Причерноморье в духе диалектико-материалистического мировоззрения и учения Н.Я. Марра о стадиальности.

(69/70)

Совершенно правильно критикуя наивные стороны взглядов С.А. Зусера, В.И. Равдоникас особо отмечает в этой работе значение у скифов вождей и дружины в связи с начавшейся имущественной дифференциацией между семьями и наличием элементов рабовладения. Вместе с тем он наносит сокрушительный удар теориям о классовой — феодальной, как у М.И. Ростовцева и М. Эберта ¹, [10] или рабовладельческой — природе скифского общества. Теория о рабовладельческом строе у скифов была к этому времени выдвинута А.П. Смирновым ². [11] Однако В.И. Равдоникас признаёт, что развитие социально-экономических порядков у скифов шло в сторону рабовладельческого строя, причём для части Скифии, прилегающей к античным колониям и находившейся в сфере особенно сильного воздействия со стороны античного мира, он допускает наличие уже сложившегося классового общества рабовладельческого типа ещё в скифское время.

Учение о родовом строе скифского общества и его разложении, изложенное в общей форме в вышеуказанной статье В.И. Равдоникаса, было в дальнейшем разработано мною путём анализа всей совокупности имеющихся археологических и литературных данных. Задача моей работы заключалась в том, чтобы на примере скифов, как конкретного исторического образования, проследить процессы, приводящие к превращению первобытно-общинного строя в классовый, государственный. Основные результаты этого труда можно свести к следующим положениям ³. [12] Важнейшей предпосылкой возникновения скифской культуры был громадной важности переворот, совершившийся в хозяйстве населения южной половины Восточной Европы к I тысячелетию до н.э. В это время на основе в общем однородного осёдлого скотоводческо-земледельческого хозяйства в соответствии с различными геофизическими условиями степной и лесо-степной полосы образовались два глубоко различные между собою типа хозяйства: скотоводческое, кочевое в степях, и осёдлое, земледельческое с применением в обработке земли тяговой силы скота — в лесо-степной полосе ⁴. [13] Тот и другой тип хозяйства открывал возможность для развития экономической независимости патриархальной семьи и для возникновения на этой основе экономического и социального неравенства.

Древние кочевники жили большими ордами и должны были вследствие этого для обеспечения корма своему скоту постоянно передвигаться с места на место по определённому маршруту в пределах принадлежавшей каждой кочевой группе территории. В связи с непрерывным кочеванием обычным типом жилища у кочевников Причерноморья была кибитка — дом на колёсах ⁵. [14]

В местностях, где кочевники проводили со своими стадами зимы — в низовьях больших рек, на морском побережье — в V-IV вв. до н.э. возникают поселения городского типа, служившие средоточием ремесла и торговли и вместе с тем являвшиеся резиденциями кочевой знати. Примером таких поселений могут служить: городище у станицы Елизаветов-

(70/71)

ской на Дону, древний Танаис ¹, [15] а также Каменское городище на Днепре в районе Никополя, в последние годы интенсивно исследуемое Б.Н. Граковым ². [16]

У осёдлых племён Скифии земля находилась в общей собственности и периодически (ежегодно) подвергалась переделам между семьями ³. [17] Для защиты от кочевых соседей земледельческие племена сооружали мощные земляные укрепления как вокруг своих поселений (городища), так и на границах со степью (змиевы валы). Степень изученности этих укреплений, как и поселений земледельческого населения Скифии, остаётся, к сожалению, весьма недостаточной. Некоторое оживление внимания к ним наблюдается только в последние годы, причём уже полученные данные позволяют рассчитывать на очень важные результаты. Отметим в этой связи раскопки Шарповского городища и обширные разведки, проводимые украинскими археологическими учреждениями как в восточной, левобережной, так и в западной, правобережной, Украине ⁴. [18]

Распространённая в античной литературе идеализация скифов, как общества с коммунистическим строем, основывалась на действительных признаках их социально-экономических отношений ⁵. [19] Экономической единицей скифского общества была патриархальная семья. Однако в условиях примитивной техники как кочевого скотоводческого, так и осёдлого земледельческого хозяйства оставалась ещё необходимой производственная кооперация этих семей, иными словами сохранение старой производственной организации, какой в первобытном обществе была родовая община.

В условиях общинной организации, когда ряд важнейших хозяйственных работ выполнялся сообща, рабство не могло получить широкого распространения и стать основою хозяйства. Богатые хозяйства пользовались чужим трудом, но эксплоатация эта была скрыта в формах совместной общинной работы. Вместе с тем родовая община, как форма коллективного производства, препятствовала росту отдельного хозяйства. То обстоятельство, что она в течение долгого времени оставалась формой организации даже частновладельческих хозяйств, может быть объяснено только тем, что деятельность последних получила особое направление, что экономические интересы их заключались не столько в развитии тех или иных производств внутри себя и в расширении на этой основе, сколько в стремлении к внеэкономическому обогащению посредством войны. Родовая община оказалась готовой формой военной организации, особенно для кочевников.

Скотоводческое кочевое хозяйство не могло обходиться без постоянных экономических связей с земледельческими хозяйствами. Поскольку такие связи ещё не основывались на одинаково необходимом для обеих сторон регулярном обмене, кочевники вынуждены были осуществлять его односторонне — вооружённым путём, в форме грабежей и даней.

(71/72)

Такие отношения в конечном счете обычно приводят к образованию объединений скотоводческих и земледельческих племён. Так могло возникнуть и скифское объединение, которое отнюдь не следует себе представлять в виде обширного могущественного государства. Это был непрочный, изменчивый в своём составе союз племён со множеством династов и вождей и с близким к номинальному преобладанием одного из них над другими.

Возможно, что образование скифского союза происходило в борьбе с ранее сформировавшимся в Причерноморье киммерийским объединением того же порядка, закончившейся разгромом последнего и подчинением скифам ряда киммерийских или подвластных киммерийцам племён.

Весьма вероятно также, что грабительские походы сначала киммерийцев, а затем скифов в Переднюю Азию были, вызваны возникновением этих военных союзов и, в свою очередь, содействовали их усилению и расширению.

В советской историографии важнейшие вопросы об общественном строе скифов получили принципиально новую трактовку.

Тот общественный строй, который выработался у скифов ко времени Геродота, Энгельс назвал военной демократией. Это был строй общества, уже знавшего частную собственность, имущественное неравенство и эксплоатацию, но не вступившего ещё в полосу социальных противоречий, не изжившего ещё родового устройства и общинных отношений. Единственной силой, грозившей стать над обществом, в это время была ещё только сила военного вождя, опиравшегося на независимую от родовых учреждений дружину, вызванная военным характером самого общества, а не непримиримыми противоречиями внутри его.

Дружина увеличивала силу и власть вождя, но не могла обеспечить за ним безусловного господства над обществом до тех пор, пока последнее представляло собою целостную организацию, не раздробленную классовыми противоречиями. Но в этой силе уже заключались элементы государственности, и она готова была стать орудием господства одной части общества над другой, эксплоататоров над эксплоатируемыми.

Развитие торгового обмена между варварами Северного Причерноморья и греческими колониями ускоряло процесс разложения первобытнообщинного строя у наиболее тесно связанных с греками племён. Верхи скифского общества тесно срастались с торговой аристократией греческих городов, усваивали греческую бытовую обстановку, греческие обычаи и представления. Яркую картину этого процесса дают нам богатые скифские могилы.

С течением времени, в связи с развитием экономической дифференциации, старые формы родовой производственной организации распадаются. Из неё выделяются в первую очередь богатые хозяйства. Вместе с тем исчезает необходимость непрерывного кочевания, постоянной смены пастбищ. С разрушением общинной солидарности богатые хозяйства получают в лице экономически зависимой от них бедноты достаточное количество рабочей силы не только для обособленного ведения скотоводческого хозяйства, но и для укрепления и расширения его посредством присоединения земледелия. Из кочевого хозяйство превращается в полукочевое. Возникновение большого количества земледельческих поселений в низовьях степных рек и на морском побережье — в излюбленных местах зимовок кочевников, означающее оседание части кочевников, начинается в IV-III вв. до н.э. и знаменует важный этап социально-экономического развития варваров.

Характер зависимости одной части общества от другой в это время, по всей вероятности, имел вид экономической кабалы, под маской патриархальности, граничившей с рабством, а в значительной мере и ничем не

(72/73)

прикрытого рабства. К этому времени общественная власть в Скифии уже полностью отделилась от своих корней в народе и представляла организацию господства над обществом в интересах рабовладельческой знати. Вместе с тем скифы сохраняли ещё племенное и родовое деление. Скифское царство III-I вв. до н.э. было полупатриархальным-полурабовладельческим обществом.

В истории Скифского царства III-I вв. ознаменованы ожесточённой борьбой с греческими колониями Северного Причерноморья. Скифская знать, эксплоатируя рабов и кабальных, была заинтересована в организации наиболее выгодного сбыта продуктов своего растущего хозяйства и уже не могла мириться с независимостью колоний и довольствоваться теми подачками, которые ей перепадали от греков. Она желала сама распоряжаться в греческих городах и получать все барыши, которые давало обладание этими ставшими необходимыми для варваров рынками. Борьба эта кончилась неудачно для скифов. Античный мир был ещё достаточно сильным, чтобы справиться с варварами. С помощью Понтийского царства, а затем Римской империи притязания скифов были отражены, но зато греческие колонии Северного Причерноморья утратили свою независимость и попали под власть сначала Понтийского царства, а с падением его вошли в состав Римской империи ¹. [20]

Скифское царство, обнимавшее степной Крым и нижнее Поднепровье, было значительно меньше Скифии Геродота и представляло наиболее передовые в смысле социально-экономического развития племена северозападного Причерноморья. Аналогичный процесс, но в несколько других условиях, протекал на берегах Керченского пролива и в бассейне нижнего, течения Кубани.

Греческие колонии на Боспоре, просуществовав около сотни лет в качестве самостоятельных государственных образований, в конце концов волей или неволей должны были подчиниться туземной власти, предоставив ей место в системе политической организации колоний ². [21] Но вместе с тем они превратили её из силы, если и не всегда враждебной, то чуждой греческому городу, в аппарат колониальной эксплоатации. Из объединения греческих колоний Боспор при Спартокидах превратился в греко-варварское государство, включающее в свой состав ряд туземных племён нижней Кубани и Приазовья.

Сильная в отношении греков своими традиционными связями с туземным населением, царская власть, опираясь на дружину, наёмное войска и поддержку греческих городов, рано делается независимой от этого населения, господствующей над ним. Родовая демократия заменяется государственным строем, в условиях которого разложение первобытно-общинных порядков протекает с особенной быстротой.

Трудно в рамках одной статьи исчерпать все вопросы истории варварского населения Северного Причерноморья в скифскую эпоху, как они поставлены в работах советских историков. Намеченное выше в общих чертах решение некоторых относящихся сюда проблем также, конечно, не является окончательным и бесспорным. В ряде случаев оно опирается на явно недостаточный материал. Накопление новых, в особенности археологи-

(73/74)

чесних, данных и тщательное исследование отдельных сторон указанного выше процесса является насущнейшей задачей нашей науки. Особенно важным мне представляется исследование отношений собственности, поскольку они находят отражение в погребальном обряде. Погребальный обряд с уничтожением имущества умершего указывает на неразвитость права собственности, на несовпадение личного и семейного имущества, следовательно, на не-частновладельческий характер хозяйства. Объединение того и другого вида собственности в личности семейного главы приводит к смешению связанных с ними представлений. Семейное хозяйство начинает рассматриваться как личное, но зато и личное имущество подчиняется нормам, существовавшим для семейного. На этой основе становится возможным ограничение количества и состава вещей, следующих за покойником в могилу, наследование личной собственности в составе семейного имущества. Скифские погребения, мне кажется, дают возможность проследить этот процесс.

Другим важным вопросом скифологии, разрабатывавшимся в советской науке, был вопрос об этнической принадлежности, а в связи с этим и о происхождении скифов. В буржуазной науке прочно утвердилось представление об иранстве скифов. Скифы, если не в целом, то в своей господствующей кочевой части рассматриваются в качестве иранской народности, вторгшейся в Северное Причерноморье с востока, из Азии, и вытеснившей или частично подчинившей старое фракийское население этой области — киммерийцев. Впрочем, часть учёных распространяет иранскую этническую принадлежность и на киммерийцев ¹. [22] Крупнейший советский лингвист, автор так наз. яфетической теории, или учения о стадиальном развитии языка, акад. Н.Я. Марр в ряде своих статей установил яфетическую природу скифского языка ². [23] Н.Я. Марр не отрицал наличия иранских элементов в скифском языке, но относил их за счёт связей яфетического в своей основе населения Северного Причерноморья с Передней Азией, хорошо засвидетельствованных и сведениями античных писателей, и данными ассирийских текстов, и, наконец, археологическими фактами.

Учение о стадиальности в развитии языка, будучи распространено на социально-экономическое развитие и отождествлено с последним, нашло своё выражение в указанной выше работе В.И. Равдоникаса, где, например, феодализация и готизация в Северном Причерноморье объявлены одним и тем же явлением. В дальнейшем советская наука нашла более правильное понимание отношения между стадиями социально-экономического и языкового развития и, не отрицая связи между ними, отказалась от отожествления их между собою ³. [24] Яфетическую природу скифского языка также нельзя считать несомненной, хотя распространение яфетических элементов в Причерноморье и было весьма убедительно подтверждено в блестящем исследовании акад. А.И. Джавахишвили ⁴. [25] С точки зрения общего представления о возникновении индоевропейских языков, в системе которых скифский должен был занимать весьма важное место необходимого звена, соединяющего западную и восточную (азиатскую или арийскую) индоевропейские группы и ввиду наличия бесспорных иранских элементов в этом языке тезис об его яфетической природе едва ли может быть

(74/75)

сохранён без существенных оговорок, по сути дела сводящих установленные Н.Я. Марром яфетизмы к пережиткам значительно более древней стадии ¹. [26] Лингвистические исследования в этом плане являются насущно необходимыми, и можно только пожалеть, что скифский язык последнее время выпал из поля зрения советских лингвистов.

При этом надо иметь в виду, что вопрос о скифском языке есть вместе с тем и вопрос об этно-культурном составе населения нашей страны в скифскую эпоху. Понятие «скифы», которым до сих пор оперировала наука, слишком общее и нуждается в уточнении. Скифы в разных аспектах — географическом, политическом и этническом — не одно и тоже. Географически Скифия довольно определённо очерчена Геродотом, но и в этом своём виде она, согласно тому же Геродоту, включала не только скифские, но и нескифские племена. Признаком, по которому Геродот различал их между собою, был язык. В культурном же отношении они были весьма близки между собой, что, конечно, не исключает наличия у отдельных племён или родственных групп последних своих особых этно-культурных или этнографических признаков. В деле установления этих признаков, а тем самым определения этнического состава населения Скифии решающая роль принадлежит археологии. Она должна и может выделить основные этнографические группы внутри населения Скифии и определить их отношение к населению соседних областей. Этническая же природа этих групп может быть раскрыта путём исследования их генезиса как в отношении возникновения, так и последующего превращения в новые образования с известной, не вызывающей сомнения этнической аттрибуцией.

Эта задача важна и актуальна ввиду распространенного представления о крупной роли скифов в возникновении восточных славян. Однако для каждого занимающегося этим вопросом должно быть ясно, что речь при этом может итти только об осёдлом, земледельческом населении Скифии, причём остается вовсе не доказанным, что это население было «скифским» даже в той своей части, которая несомненно находилась под властью кочевого населения этой страны и входила в состав того полугосударственного образования, во главе которого, по словам Геродота, стояли «скифы царские». Племена Среднего Поднепровья, связь которых со славянами проходит через культуру полей погребений, едва ли когда-нибудь были подвластны кочевым скифам и даже, видимо, никогда скифами в собственном смысле не назывались. После работы Сулимирского, установившего признаки так наз. Подольской группы скифской культуры ², [27] данные Геродота о западных «скифах-пахарях» могут быть без труда связаны с определёнными археологическими памятниками, существенно отличающимися от среднеднепровских.

В связи с этим старое представление, по которому скифы-пахари локализовались на Среднем Днепре, должно быть оставлено, тем более, что по точному смыслу слов Геродота в лесо-степной полосе Среднего Поднепровья и по Донцу жили не-скифские племена будино-гелонов, часть которых, повидимому описательно, именовалась андрофагами и меланхленами ³. [28]

С другой стороны, в составе кочевых племён Скифии Геродот указывает две особые группы, различие между которыми едва ли не было в какой-то степени этническим. Одна из них географически локализована в степном

(75/76)

Крыму, другая, занимавшая господствующее положение в скифском политическом образовании, обитала в степном Поднепровье.

Анализ геродотовских легенд о происхождении скифов в связи с археологическими данными приводит к заключению, что основное население Скифии как исторического образования было автохтонным и этнически родственно, с одной стороны, с гелоно-будинскими племенами Среднего Поднепровья, а с другой — с фракийским населением Прикарпатья и Балкан. По свидетельству указанных легенд и по археологическим данным, особенно большая близость существовала между земледельческими скифскими и не-скифскими племенами Скифии. Все они мыслились как потомки одного родоначальника Липа (Липоксая) или, по другой легенде, — Гелона. Потомство Арпоксая (Арпа или Карпа, сравни Карпаты) или Агафирса занимало Прикарпатье и состояло из двух групп: катиаров (акатиров, т.е. агафирсов) и траспиев (траков, т.е. фракийцев). Потомки Колаксая (Кола — Скола) или Скифа, видимо, составляли по преимуществу кочевую часть этой родственной группы племён, потомков Таргитая. Название этой части племён, по свидетельству Геродота, было паралаты, общим же именем всех скифов было — сколоты. Естественно предположить, что наименование «сколоты», подобно всем другим вышеперечисленным наименованиям, связывалось с одним из легендарных этнонимов, а именно с Нолаксаем или Сколом, и что оно было общим для всех скифов лишь постольку, поскольку они находились под властью собственно сколотов. Однако собственным именем этой господствующей части скифов, по Геродоту, было не сколоты, а паралаты. Спрашивается, откуда взялось это наименование и что оно означает?

А.Д. Удальцов считает, что в основе наименования «паралаты» лежит иранское слово «пар» или «спар» — плуг, и полагает, что оно представляет название той части скифов, которую Геродот, дословно переводя местный термин, означающий «плужники», называет «скифами-пахарями» ¹. [29] Однако с этим мнением трудно согласиться. Нет сомнения, что свои описательные обозначения частей скифов, такие, как, например, скифы-пахари, скифы царские и др., Геродот не выдумал, а заимствовал из местной терминологии, переводя её на греческий язык в тех случаях, когда этнические наименования поддавались осмыслению. Так, название «царские» представляет перевод хорошо известного нам племенного обозначения скифов — «саи», которое упоминается в ольвийском декрете в честь Протегена. Этот термин повторяется в именах родоначальников скифов: Арпо-ксая, Липоксая и Кола-ксая и, сближаясь с иранским «кшайя», несомненно, означает — «царь». По аналогии со скифами царскими, местное название которых было «саи», мы вправе предполагать, что и для такого обозначения, как скифы-пахари, существовал туземный эквивалент. Но может ли таковым быть название «паралаты»? Мне кажется, что нет, так как туземным названием населения западной Скифии, где помещались скифы-пахари, было «авхаты», термин же «паралаты» относился к восточным, кочевым скифам и уже по одному этому не мог значить плужники или пахари. Может быть, название это надо связывать с упоминаемыми Диодором Сицилийским «палами», подчинившими себе обширную страну от Танаиса до Фракии (кн. II, 43), и видеть в них тот новый в Поднепровье этнический элемент, появление которого обусловило разделение кочевого населения Скифии на две группы и послужило основанием для принятого уже Геродотом мнения об азиатском происхождении скифов. В таком случае название «сколоты» можно было бы связать с автохтонными кочевниками, в этни-

(76/77)

ческом отношении родственными с местными же осёдлыми племенами.

Хотя теория азиатского происхождения скифов пользуется всеобщим признанием, у нас до сих пор нет археологических доказательств вторжения кочевников в Поднепровье с востока, по крайней мере для времени, к которому это событие относит античная историческая традиция. Зато по археологическим данным можно проследить более древние передвижения с востока на запад, а равным образом с запада на восток, которые должны быть учтены при суждении о происхождении скифов. Отмечу в этой связи появление культуры шнуровой керамики в Поднепровье, западные связи которой несомненны, но отнюдь не в том смысле, в каком их истолковывали немецкие археологи, например Коссинна и Эберт ¹. [30] Появление этой культуры знаменует собою серьёзные изменения в направлении хозяйственной деятельности местного населения, выделение внутри его пастушеских племён и понятное в связи с этим перемещение части населения в степь. С другой стороны, распространение так наз. срубной культуры нельзя не связывать с ещё более мощным движением в степи, шедшим с северо-востока ². [31] Скрещение этих двух потоков: западного и северо-восточного, в Причерноморье и привело к возникновению той этно-культурной среды, которая вместе с дожившими до скифского времени трипольскими элементами составила основу скифского образования с рядом локально-племенных его вариантов. Изучение их составляет насущную задачу советской археологии; только на основе такого изучения может быть определён этно-культурный состав населения Скифии к моменту появления той культуры, которая в археологии известна под наименованием скифской и которая в наиболее общих своих признаках распространена далеко за пределами собственно Скифии.

Именно эту культуру М.И. Ростовцев охарактеризовал как восточную, «иранскую», в своей основе и несколько изменённую эллинскими привнесениями. Формально такая характеристика совершенно правильна. Действительно, в так наз. скифской культуре, распространённой много шире, чем сами скифы, имеется множество элементов, близких или даже тождественных с восточными, «иранскими», по терминологии М.И. Ростовцева, а равным образом много черт греческого происхождения, особенно в Северном Причерноморье, где эллинское влияние на местное население через колонии было особенно велико и где сами греки принимали активное участие в создании варварской культуры. С точки зрения М.И. Ростовцева скифская культура в её основных восточных элементах была иранской в этническом смысле этого определения. Зарождение её он поэтому искал в колыбели иранства, вместе с которым она и распространилась на юг, запад и восток. В действительности это, конечно, было не так.

Скифская культура — явление не этнического порядка, и связь её с иранством может быть признана лишь в той мере, в какой иранскому элементу принадлежало господствующее положение в Передней Азии в период развития и широкого распространения скифской культуры. И сам ахеменидский Иран и варварские племена Евразии получили элементы этой культуры из наследия древнего Востока. В последнее время всё яснее и яснее становится крупная роль в возникновении так наз. скифской культуры Северного Кавказа и вместе с тем огромное значение Урарту, как источ-

(77/78)

ника, откуда древневосточные формы проникали на Северный Кавказ и в Причерноморье в раннее время ¹. [32] Элементы «скифской культуры» появляются на Северном Кавказе ещё в конце периода бронзы. Во вполне выраженном виде эта культура выступает перед нами в замечательных погребальных комплексах Келермеса, относящихся к началу VI в. до н.э.

Едва ли можно сомневаться в том, что блестящее и раннее развитие скифской культуры на Северном Кавказе объясняется положением его на пути в Переднюю Азию, том самом, которым, по сообщению Геродота, воспользовались и киммерийцы и скифы в своих грабительских походах на Древний Восток ². [33] Появление форм, аналогичных с северокавказскими, в Поднепровье (Мельгуновский клад) свидетельствует, что в этих походах принимали участие не только северокавказские варвары (киммерийцы?), но и собственно скифы. Мельгуновская находка является ярким археологическим свидетельством прямого контакта с Кавказом и, вероятно, и с Передней Азией поднепровских племён. Этот контакт вместе с вышеуказанными крупными переменами в социально-экономическом строе варварских племён и был условием возникновения скифской культуры, охватившей все области, входившие в сферу восточного, переднеазиатского культурного воздействия. Эта культура лишь постепенно проникала в толщу туземного населения, видоизменяя этнические культуры отдельных племён, но видоизменяясь и сама при слиянии с ними.

Возможно допустить, что иранская среда в составе кочевого населения Евразии была особенно восприимчива к этому восточному воздействию, поскольку иранский элемент на Востоке занял господствующее положение и вызвал соответствующее своим потребностям переоформление древней культуры. Интенсивно проводимые в последние годы советскими археологами исследования в Средней Азии (особенно работы С.П. Толстова и А.А. Марущенко) ³ [34] позволяют надеяться на окончательное разрешение вопроса о происхождении восточной группы индоевропейцев («арийцев» — иранцев). Степные среднеазиатские культуры эпохи бронзы, проникающие в область древней земледельческой культуры восточного типа (Анау), теснейшим образом связываются с культурами Евразии вроде андроновской и срубной. Надо думать, что эти культуры, если и не были собственно «арийскими» (иранскими), то явились важнейшей основой для образования азиатских индоевропейцев, в том числе и иранцев. Если это так, то у иранского населения Передней Азии и скифоидных племён степной Евразии была общая традиция, вероятно, немало способствовавшая распространению среди последних восточных культурных элементов в иранском переоформлении.

Другим аспектом своей культуры евразийские, особенно причерноморские, племена обязаны грекам. Восточносредиземноморские влияния рано проникают в Северное Причерноморье ⁴, [35] но особенно интенсивными они становятся с возникновением здесь греческих колоний. Взаимоотношения между миром колоний и варварской периферией составляют важней-

(78/79)

шую часть содержания истории юга нашей страны в античный период, причём для нас становится всё более и более ясным, что роль местного населения в этих взаимоотношениях отнюдь не была пассивной. С самого начала своего существования колонии включали в свой состав значительное количество туземцев ¹; [36] эллинизированная туземная знать рано заняла руководящее положение в политической организации Боспорского царства, и её вкусы нашли себе выражение в боспорском искусстве, оказавшем огромное влияние на всё Причерноморье ². [37] История других северочерноморских колоний проходит под знаком борьбы со скифами, стремящимися подчинить их своей власти. Своего апогея эта борьба достигает при скифских царях Скилуре и Палаке ³, [38] когда Ольвия оказывается под протекторатом скифов, а Херсонес и Боспор, чтобы не разделить её участи, вынуждены обратиться за помощью к Понту. Разгромом Палака заканчивается история скифского царства, но, конечно, не тех племён, которые входили в его состав. В условиях тесных связей экономического, политического и культурного порядка ближайшие к колониям племена становились полуэллинскими; социальные верхи варваров настолько усваивали греческую культуру, что даже наиболее устойчивые местные этно-культурные элементы подвергались переработке в греко-античном духе. В этом отношении особенно выразительны памятники скифской религии, вышедшие из греческих мастерских.

Кстати, вопросы скифской религии и религиозного синкретизма, охватившего не только варваров, но и самих осевших в колониях греков, остаются весьма слабо разработанными ⁴. [39] Большое значение в этом отношении имеют наблюдения И.И. Мещанинова, вскрывшего космическое содержание в известных сценах терзания зверей ⁵. [40] Но этим, конечно, вопрос не исчерпывается, равно как не исчерпывают его и штудии, рассматривающие явления религиозного порядка, отложившиеся в памятниках Северного Причерноморья, исключительно с позиции идеологии античного мира.

Для дальнейшей, послескифской, истории нашей страны особенно важно исследование до сих пор мало привлекавших к себе внимание западных связей земледельческой Скифии. Не касаясь более ранних периодов, отметим, что в скифское время эти связи выступают с полной определённостью и настолько значительны, что в конце концов вызывают коренное изменение этно-культурного облика Среднего Поднепровья. До сих пор мы знали о скифских элементах на западе вплоть до Бранденбурга (Феттерсфельде). Их относили за счёт скифской экспансии, особенно значительной в VI- V вв. ⁶ [41] Но ещё более сильным было воздействие, шедшее с запада на восток, выразившееся во всё более увеличивающемся распространении в Западной Украине лужицких элементов ⁷. [42] Первым результатом этого воздей-

(79/80)

ствия было возникновение в Северной Галиции и на Волыни так называемой «высоцкой культуры», по всем данным принадлежавшей известному Геродоту племени невров ¹. [43] Но лужицкие культурные влияния ещё в VI в. доходят и до Среднего Днепра. Их воздействие с течением времени становится настолько значительным, что здесь меняется обряд погребения (трупосожжение в урнах) и весь облик культуры. Культура среднеднепровских полей погребений, появление которой считалось внезапным и поэтому связывалось с вторжением германцев (бастарнов, готов или гепидов), в действительности возникает постепенно, путём скрещения скифских и лужицких (особенно высоцких) элементов. Распространение этих западных элементов в земледельческой Скифии означает ещё большее расхождение в этническом развитии между лесо-степной и степной Скифией, чем это было раньше в доскифское и раннескифское время, причём качественное изменение в первой из них происходит около III в. до н.э. ². [44] Земледельческая Скифия постепенно славянизируется, в то время как в степях доминирующее положение занимает сарматский — иранский элемент.

Однако в последней области сохранялись и более древние этнические группы, в особенности в наиболее эллинизированных частях Причерноморья, где греческая культура вместе с древней этнической традицией явилась серьёзным барьером для распространения сарматского воздействия. С этой точки зрения, нам кажется, следует рассматривать процесс консолидации племен Крыма и Нижнего Поднепровья в Скифское царство Скилура и Палака, а равным образом объединение вокруг Боспора прикубанских варваров. Эти племена отличались от сарматской группы степных кочевников не только более высоким социально-экономическим строем с далеко зашедшей классовой дифференциацией, но и этническими признаками. Характерные указания на этот счёт представляют последние археологические открытия П.Н. Шульца в столице крымской Скифии — Неаполисе. Погребальный склеп возле оборонительной стены содержит все признаки таврской традиции. И надо полагать, что наименование «скифо-тавры» было не просто констатацией смешанного характера населения скифского царства. Оно означало общий этнический облик этого образования, родственный с таврами, синдами и другими яфетическими племенами Причерноморья и Кавказа и отличный от сармат.

Следует считать, что скифы представляли собою особую группу индоевропеизирующих языков, подобно фракийской, не дожившую до нашего времени и вовсе не тождественную с сарматской.

Я отнюдь не ставлю своей целью перечислить все вопросы истории скифов или дать сводку достигнутых советскою наукою результатов их изучения. Многие из них остаются ещё проблемами, которые разрабатываются советской наукой, но для разрешения которых требуется ещё не только мобилизация всех уже имеющихся материалов, но и серьёзные и притом планомерные усилия в накоплении новых, в первую очередь археологических, данных. С величайшим сожалением приходится констатировать, что долги, оставленные дореволюционной русской наукой в части научного исследования огромных археологических материалов, собранных почти за сто лет интенсивных раскопок, не ликвидированы в советский период. Наоборот, они возросли и грозят превратиться в серьёзную помеху на пути дальнейшего развития нашей науки. В самом деле, даже важнейшие комплексы скифской культуры остаются до сих пор не изданными полностью. Келермесские находки Шульца, Солоха и даже раскопанный в 1862 г. Чертомлык, не говоря уже о многих и многих других менее блестящих

(80/81)

комплексах, всё ещё ожидают научной публикации и монографического исследования ¹. [45] Вопросы хронологии скифских памятников остаются не разработанными и могут быть удовлетворительно разрешены только тогда, когда хронология будет основываться не на одном лишь античном материале. Весьма примечательны в этом отношении возражения М.И. Ростовцева на хронологические заключения Шефольда ². [46]

Приходится горько пожалеть о гибели молодого талантливого исследователя Б.З. Рабиновича, который вместе с А.П. Манцевич наметил совершенно правильный подход к изучению скифской культуры путём исследования отдельных видов вещей. Его работа о зеркалах ³ [47] и посмертно опубликованная статья о шлемах ⁴, [48] равно как и статья А.П. Манцевича [так в тексте], посвящённая скифским поясам ⁵, [49] надо надеяться, вызовут тщательное изучение и других памятников скифской культуры ⁶. [50] Особенно нужны исследования о скифской керамике. В этой области сделано ничтожно мало ⁷. [51] До сих пор нет ни региональной, ни хронологической классификации керамических находок и, конечно, отсутствуют исследования о происхождении разных керамических типов.

В дальнейшем развитии советской историографии о скифах важное место должен занять вопрос о формах скифских погребений. Устройство могилы и обряд погребения в целом являются важнейшими признаками этнографического порядка. Без исследования их вышеизложенные заключения по этнической истории Скифии остаются в области догадок.

Наконец, нельзя не отметить особой необходимости изучения поселений. На них до сих пор обращалось очень мало внимания, несмотря на то, что и быт и хозяйство скифов могут предстать перед нами в отчётливых формах только в результате исследования этих памятников.

Археологические исследования в нашей стране ежегодно приносят новые данные о давно прошедших временах. И хотя размах полевых исследований в области скифских памятников в настоящее время не столь велик, как в период деятельности Археологической комиссии, которая почти все свои средства направляла на раскопки античных и скифских древностей, всё же с каждым годом круг наших источников по истории скифов непрерывно расширяется. Зияющие лакуны заполняются. В поле зрения исследователя входят всё новые и новые факты, хотя и не относящиеся обязательно к Скифии и скифам, но тем не менее проливающие новый свет и на последних. Историческое развитие любой страны и любого народа совершается не изолированно, а в теснейшем взаимодействии с другими странами и народами. Крупные исторические события подготовляются задолго до их совершения. Вот почему в поле зрения историка скифов должны нахо-

(81/82)

диться и явления доскифского периода и факты, относящиеся к Западу и Востоку. Замечательные находки в Пазырыкском кургане ¹ [52] поэтому важны не только для истории Алтая; они бросают яркий свет и на многие явления собственно скифской культуры. Исследования в Урарту ², [53] на Северном Кавказе ³ [54] и в Поволжье ⁴ [55] внесли в понимание скифской культуры больше, чем многие и многие находки в Приднепровье.

Важность скифской проблемы для дославянского периода истории СССР очевидна. Надо, чтобы она привлекла к себе внимание не только археологов, но и историков и лингвистов. Только совместные усилия представителей всех этих исторических дисциплин могут привести к совершенно удовлетворительным результатам. В этом отношении немалое значение приобретает предпринятое ВДИ переиздание переводов текстов древних писателей о Скифии и Кавказе, что, несомненно, будет способствовать актуализации вопросов истории скифов, их быта и культуры.

[1] ¹ Изд. ГАИМК, 1925 г. С некоторыми дополнениями переиздана на нем. языке: «Skythien und der Bosporus», I, Berlin, 1931.

[2] ² В переработанном виде издана на англ. языке: «Iranians and Greeks in South Russia», Oxford, 1922.

[3] ³ «The Animalstyle in South Russia and China», Princeton, 1929; «Some new aspects of Iranian art», «Sem. Kond.», 1933, VI.

[4] ⁴ E. Minns, Scythians and Greeks, Cambridge, 1913.

[5] ¹ В этом отношении интересна последняя работа М.И. Ростовцева «The social and economic history of the Hellenistic World», 3 тома, Oxford, 1941.

[6] ² G. Boroffka, Scythian Art, London, 1928; Kunstgewerbe der Skythen, «Geschichte d. Kunstgewerbes», I, Berlin, 1928. Чистые туземные формы скифского искусства в памятниках Минусинской котловины усматривал ещё Е. Minns (ук.соч., стр. 26). В советской науке идеи Г.О. Боровки о путях происхождения скифского искусства разделял недавно скончавшийся Д.Н. Эдинг (см. «Резная скульптура Урала. Из истории звериного стиля», в «Трудах Гос. ист. музея», вып. 10, М., 1940). Энергичные возражения против роли охотничьего населения лесной полосы Евразии в образовании скифского звериного стиля см. у А.М. Tallgren’a («Zum Ursprungsgebiet des sog. Skythischen Tierstyls» в «Acta Archaeologica», 1933, т. IV, №2-3,).

[7] ³ I.G. Andersson, Hunting Magic in the Animal Style, «The Museum of far Eastern Antiquities», 1932, Bull. №4; Ср. В.В. Гольмстен, Из области культа Древней Сибири. Из истории докапит. формаций, «Сборник к XV-летию научной деятельности Н.Я. Марра», Л., 1933.

[8] ⁴ С.А. Семёнов-Зусер, Родовая организация у скифов Геродота, «Изв. ГАИМК», т. IX, в. 1.

[9] ⁵ В.И. Равдоникас, Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием Северного Причерноморья, «Изв. ГАИМК», т. XII, в. 1-8; «Готский сборник», Л., 1932.

[10] ¹ Мах Еbert, Südrussland im Altertum, Bonn und Leipzig, 1921; Südrussland, Skytho-sarmatische Periode, «Reall. d. Vorgesch.», XIII, Berlin, 1929.

[11] ² А.П. Смирнов, Рабовладельческий строй у скифов-кочевников, M., 1935.

[12] ³ «Скифы. Очерки по истории Северного Причерноморья. Тезисы к диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук», ЛГУ, 1941. Ср. «История СССР с древнейших времён до образования древнерусского государства», т. I, ч.2, изд. АН, Л., 1939 (на правах рукописи).

[13] ⁴ Ср. А.А. Миллер, Тезисы к вопросу о скифах, «Проблемы истории матер. культуры», 1933, №5-6, стр. 19.

[14] ⁵ С.А. Семёнов-Зусер. Скіфи-кочовники на территоріі північного Причорномор’я, «Наукові записки», IV, І Харківського Державного Педагог. Инстітуту за 1939 рік.

[15] ¹ Т.Н. Книпович, Опыт характеристики городища у ст. Елизаветовской по данным эксп. ГАИМК в 1928 г. Из истории Боспора, «Изв. ГАИМК», №104 (1934).

[16] ² Б.Н. Граков, Археологические раскопки близ Никополя, ВДИ, 1939, №1 (6).

[17] ³ М.И. Артамонов. О землевладении и земледельческом празднике у скифов, «Уч. записки ЛГУ» (в печати).

[18] ⁴ М. Фукс, Про городища скитськой доби на Харьковщіні, «Записки Всеукр. археол. комітету», І, Київ, 1930, стр. 91-112; А.Т., Археологічна робота Музею 1926-27 р. «Збірник прысвяченый 35-річчю Музею», т. I, Полтава, 1928; Л. Славин, Научная конференция археологов, изучающих историю Украины в скифо-сарматский период, ВДИ, 1940, №1/103; П.Н. Шульц, Ямы-жилища в скифском поселении близ г. Николаева, «Кр. Сообщения ИИМК», V (1940); М.А., Юго-Подольская археол. экспедиция, «Вестник ЛГУ», 1946, №3-4.

[19] ⁵ Ср. Д.П. Каллистов, Античная литературная традиция о Северном Причерноморье, «Исторические записки», т. 16 (1945).

[20] ¹ С.А. Жебелёв, Народы Северного Причерноморья в античную эпоху, ВДИ, 1938, №1 (2); он же, Херсонесская присяга, «ИАН», 1935.

[21] ² С.А. Жебелёв, Народы Северного Причерноморья, ВДИ, 1938, №1 (2); он же, Образование Боспорского государства, «Изв. ГАИМК», №104 (1934); он же, Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре, ВДИ, 1938, №3 (4); М. Rostоwtzеff, The Bosporan Kingdom, САН, VIII, стр. 785 сл. Критические замечания Ростовцева по вопросу о Савмаке и восстании на Боспоре в трактовке С.А. Жебелёва см. в «The Social and economic history of the Hellenistic World», 1941, v. III, стр. 1512.

[22] ¹ К. Кretschmer, Scythae, RE, II A, (1923); E. Minns, The Scythians and northern nomads, САН, III, стр. 187.

[23] ² Н.Я. Марр, «Термин скиф», «Скифский язык» и др. («Избранные работы», т. V, 1935).

[24] ³ И.И. Мещанинов, Глоттогонический процесс и проблема стадиальности, ИАН, Отделение языка и литер., 1941, №3.

[25] ⁴ И.А. Джавахишвили, Основные проблемы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи, ВДИ, 1939, №4.

[26] ¹ М.И. Артамонов, Археологические теории происхождения индоевропейцев, «Вестник ЛГУ», 1947, №2.

[27] ² Т. Sulimirski, Scytowie na zachodniem Podolu, Lwów, 1936.

[28] ³ M.И. Артамонов, Венеды, невры и будины в славянском этногенезе. «Вестник ЛГУ», 1946, №2.

[29] ¹ А.Д. Удальцов, Начальный период восточнославянского этногенеза «Исторический журнал», 1943, №11-12.

[30] ¹ Популяризацию этого рода взглядов представляет статья С.П. Шестакова, Кіммерійці в археології України («Сборник в честь Багалея»), 1927.

[31] ² Ср. A.M. Таllgren, La Pontide préscythique après l’introduction des métaex, ESA, II, Helsinki, 1926.

[32] ¹ Б.Б. Пиотровский, История и культура Урарту, Ереван, 1944, стр. 312 сл.; он же, Скифы и Закавказье, «Труды Отдела Востока Гос. Эрмитажа», т. III, 1940.

[33] ² В. Смолин. О передвижениях геродотовых скифов в Передней Азии, «Учёные записки Казанского университета», т. 1, 1926.

[34] ³ С.П. Толстов, Древний Хорезм. Опыт историко-археол. исследования (тезисы докт. диссертации), «КС ИИМК», XIII, 1946, стр. 143 сл.; он же, Новые материалы по истории культуры древнего Хорезма, ВДИ, 1946, №1(15), стр. 60 сл.; А.А. Марущенко, Анау. Историческая справка, «Архитектурные памятники Туркмении», 1939, в. 1, стр. 99 сл.

[35] ⁴ А.А. Иессен, Греческая колонизация Северного Причерноморья, Л., 1947.

[36] ¹ С.И. Капошина, Погребения скифского типа в Ольвийском некрополе. Доклад на пленуме ЛОИИМК — см. ВДИ, 1946, №3 (17), стр. 223.

[37] ² Из новых работ отметим: Gisela М.A. Riсhter, A greek sword sheath from South Russia («Metropolitan Museum Studies», 1932, february и статью А.А. Передольской, Вазы Ксенофонта («Труды Отдела Античного мира», Гос. Эрмитаж, 1, Л., 1945, стр. 47 сл.).

[38] ³ Весьма интересна статья П.Н. Шульца, Скульптурные портреты скифских царей Скилура и Палака, КСИИМК, XII, 1946, стр. 44 сл.

[39] ⁴ С.А. Жебелёв, Геродот и скифские божества, «Изв. Тавр. о-ва», 1 (58).

[40] ⁵ И.И. Мещанинов, К вопросу о применении лингвистического материала при исслед. веществ. памятников, «Сообщения ГАИМК», 1932, №1-2.

[41] ⁶ Т. Sulimirski, Scythian Antiquities in Central Europe, «The Antiquaries Journal», XXV (1945), №1-2.

[42] ⁷ T. Sulimirski, Das Problem der Expansion der Lausitzer Kultur nach der Ukraine, «Wiadom. Arch. 14 (1936), стр. 40-54.

[43] ¹ Т. Sulimirski, Kultura wysocka, Kraków, 1931.

[44] ² Имею в виду появление могильников типа Зарубинцы — Корчеватое.

[45] ¹ Из публикаций старых материалов можно отметить лишь: Б.Н. Граков, Древности Яблоновской курганной группы из собр. Самоквасова («Труды арх. секции РАНИОН», т. II) и особенно С.Н. Замятнин, Скифский могильник «Частые курганы» под Воронежем («Сов.Арх.», 1946, т. VIII).

[46] ² M.Rostovtzeff, The social and economic history, III, стр. 1457; К. Schefоld, Der skythische Tierstyl in Südrussland, ESA, XII (1938).

[47] ³ Б. Рабинович, О датировке некоторых скифских курганов Среднего Приднепровья, «Сов. Арх.», 1936, т. I.

[48] ⁴ Б.З.Рабинович, Шлемы скифского периода, «Труды Отдела Истории первобытной культуры», 1941, т. I, стр. 42 сл.

[49] ⁵ А.П. Mанцевич, О скифских поясах, «Сов.Арх.», 1941, т. VII, стр. 19 сл.

[50] ⁶ Из подобного рода трудов можно назвать: W. Gіnters, Das Schwert der Skythen und Sarmaten in Südrussland, 1928; H. Schmidt, Skythischer Pferdegeschirrschmuck aus einem Silberdepot unbekannter Herkunft, P.Z., XVIII (1927). P.Rau, Die Gräber der frühen Eisenzeit im unt. Wolgagebiet, 1929, стр. 13 (о стрелах).

[51] ⁷ А. Роtароv, Inkrustierte Keramik von Belsk, ESA, IV; M. Makarenko, La civilisation des Scythes et Hallstatt, ESA, V (1930); L. Niederle, Keramika zapadnich skythskych mohil, «Recueil M.P. Kondakov», Praha, 1926.

[52] ¹ С.Р., Скифское погребение восточного Алтая, «Сообщения ГАИМК , 1931, №2: С.И. Руденко, Скифская проблема и алтайские находки, «Изв. АН, Серия истории и фил.»,1944, №6; М.П. Грязнов, Раскопки княжеской могилы на Алтае, «Человек», 1928, №2-4; Е. Gоlоmshtоk, and M.P. Griaznov. The Pazirik burial of Altai, «American Journ. of Arch.», v. 37, 1933, №1.

[53] ² См. указ. выше работы Б.Б. Пиотровского.

[54] ³ В.А.Городцов, О результатах арх. иссл. Елизаветинского городища и могильника в 1934 г., «Советская Этнография», 1935, №3; он же, Елизаветинское городище и сопровождающие его могильники по раскопкам 1935 г., «Сов.Арх.», 1937, №1; он же, Арх. иссл. в ст. Елизаветинской, «Археол. исслед. в РСФСР в 1934-36 гг.», M.-Л., 1941; Н.В. Анфимов, Новые данные к истории Азиатского Боспора, «Сов.Арх.», 1946, т. VIII; Б.Б. Пиотровский и А.А. Иессен, Моздокский могильник, Л., 1940.

[55] ⁴ Б.Н. Граков, Курганы в окр. пос. Нежинского, Оренб. у. по раскопкам 1926 г., «Труды секции археол. РАНИОН», 1928, т. IV; В. Grakov, Monuments de la culture Scythique entre la Volga et les monts Oural, ESA, III (1928); он же, Deux tombeaux de l’époque scythique aux environs de la ville d’Orenburg, ESA (IV). P. Rau, Die Gräber der frühen Eisenzeit im unteren Wolgagebiet, Pokrowsk, 1929; Prähistorische Ausgrabungen auf Steppenseite d. deutschen Wolgagebiete im Jahre 1926, Pokrowsk, 1927; П.С. Рыков, Очерки по истории нижнего Поволжья по археологическим материалам, Саратов, 1936.

наверх