Ю.А. Зуев

Ранние тюрки: очерки истории и идеологии.

// Алматы: Дайк-Пресс, 2002. 338 с. + вкл. 12 с. ISBN 9985-441-52-9

Содержание

От автора. — 5

Раздел I. Юэчжи. Усунь. Канцзюй. — 13

Юэчжи. — 20

Абзойа (Яньцай). — 48

Урбе-кыпчак. — 63

Канцзюй. — 90

Канцзюй на востоке. — 102

Кимеки Внутренней Монголии. — 110

Кимеки на Иртыше. Общность. — 126

Хэйчэцзы. — 136

Тюргеши и Канг. — 143

Согдак, Кюнгю, Тарбан. — 157

Раздел II. О тюркском манихействе. — 179

Кыргызы. — 236

Байар. — 256

Приложения. — 262

Китайские известия о Суйабе. — 262

Древнетюркская социальная термино­логия в китайском тексте VIII века. — 278

«Джāми’ ат-тавāрих» Рашид ад-Дина как источник по ранней истории джалаиров. — 291

Сиглы памятников. — 298

Список сокращений. — 299

Библиография. — 301

Тyйiн. — 333

Summary. — 334

Resumé. — 335

От автора   ^

В исторической науке бытовало и достаточно широко существует в наши дни пришедшее из древней мифологической традиции представление о происхождении народа во времена рождения его генеалогического первопредка.

Такое представление ущербно во многих отношениях прежде всего потому, что всегда создавалось и культивировалось господствующей (династической) группой и отражало в лучшем случае его собственный генеалогический миф, который порой не имеет никакого отношения к предшествовавшей истории подвластного народа или племени. Примеров тому множество.

В известной версии монгольского генеалогического мифа, сохранившейся в труде Рашид ад-Дина «Джами ат-таварих» и отражающей раннюю историю династии киян (кият) Чингиз-хана, целиком присутствует заключительный этап истории огузских кимеков-киянов долины реки Аргунь на восточных склонах Большого Хингана, идеологическая традиция которых восходит к юэчжийской.

(5/6)

Идеологические общности относятся к разряду «великих консервативных сил». Они менее динамичны, нежели этнические, не тождественны им и могут сохраняться даже при смене этноязыкового пласта. Последнее обстоятельство — характерная черта истории народов Центральной Азии и всего евразийского региона. Подавляющее большинство ранних племенных объединений Центральной Азии было полиэтничным. Верховное положение крупного господствующего племени в рамках таких объединений делало его язык престижным: на нём отдавались распоряжения, проводились ежегодные собрания «для подсчёта людей и скота» и т.д. В принципе, это был язык межплеменного общения. Его роль значительно усиливалась в случае завоевания такого объединения пришлым коллективом, что само по себе создаёт ситуацию, наиболее благоприятствующую активизации этого процесса. Зато возможен и другой исход: ассимиляция местным этноязыковым субстратом пришлого суперстрата, давшего новое имя и завоёванному народу, и его языку.

Связанные с этим исторические пародоксы встречаются давольно часто. Примерно в III в. до н.э. правительница большого восточно-иранского племени юэчжи присоединила к числу своих владений жившее в верховьях реки Хуанхэ племя дася (тохар). С этих пор «царицынское» племя юэчжи стало называться да-юэчжи («большие юэчжи»), а дася-тохары - сяо-юэчжи («малые юэчжи»). Вместе они назывались просто юэчжи. Учёный и переводчик V столетия монах Кумараджива при переводе буддийских текстов на китайский язык слово тохар переводил китайским юэчжи. В середине II в. до н.э. юэчжи становятся главной силой так называемого «штурма Бактрии». В свою очередь, античные авторы сообщают, что завоевателями Бактрии были племена асиев и тохаров. Бактрия же стала называться страной Дася, т.е. Тохаристаном, а язык жителей этой страны стал называться «тохарским». В связи с этим известный ориенталист, датский учёный Стэн Конов одну из своих работ даже назвал «Был ли “тохарский” язык действительно тохарским?». Добавим,

(6/7)

что тохары киданьского государства на территории Маньчжурии говорили на протомонгольском языке, средневековые тохары (дюгер) будущей Туркмении говорили по-огузски, а тохары (дигор) Северного Кавказа изъяснялись по-алански. Между тем их идеологические традиции во многом оставались сходными.

О преемственности идеологических традиций и пойдёт речь в этой книге.

В китайских записях древнетюркских генеалогических преданий представлена предшествовавшая история династийного плгмени ашина (хот.-сак. asseinā «синий», «голубой»), ставшего династийным в Первом и Втором тюркских каганатах. Ни название династийного племени, ни имена исторических основателей Тюркского каганата — Бумын и Эштеми — тюркскими не являются.

Много лет я старался объяснить это явление табуацией собственно тюркских сакральных имён и стремлением заменить их иноязычными эквивалентами. Это внешне благополучное умозрительное заключение было опубликовано не раз; оно не вызвало ни печатных, ни устных нареканий, но конкретного ему подтверждения обнаружить в письменных источниках пока не удалось.

«Чистых» этносов не бывает. В этом убеждает обращение к ранней истории многих народов.

Подобные сюжеты широко известны. Французы получили своё название от имени германского племени франков. Основатели Русского государства скандинавы-варяги (норманы) создали династию Рюриковичей в Киеве и дали восточным славянам скандинавское название Русь. Не миновало такой судьбы и Срединное государство (Чжун го), известное, например, под некитайскими названиями Табгач и Китай (протомонгольское, киданьское). Для Срединного государства, роль которого в истории мировой культуры вообще, и народов Евразии в частности общеизвестна, это явление характерно особенно.

Обратим внимание на влияние иноземного фактора в истории Китая. Основателями и династами государства Чжоу (XI в.

(7/8)

до н.э. — 256 г. до н.э.) в Китае считаются иноземные племена; династия Хань (Ранняя Чжао, 304-328 гг.) была основана северным кочевым племенем сюнну; династию Поздняя Чжао (319-325 гг.) основали племена цянцзюй, имеющие отношение к среднеазиатскому Кангу; династия государства Западная Цинь (388-431 гг.) была сяньбийской (их речь —прототюркской и протомонгольской); а основателями династии и государства Раннее Янь (333-370 гг.) были выходцы из племени мужун (из Приамурья и Маньчжурии). Они же были династами в государствах Западное Янь (384-394 гг.) и Южное Янь (398-410 гг.). Государство Южное Лян (397-414 гг.) основали сяньбийцы из племени туфа («косоплёты», коса которых считалась лестницей на Небо), а государство Ся (407-431 гг.) — сюнну; династами государства Дай (Северное Вэй, 386-530 гг.) были сяньбийцы-тоба (табгач); династия Северная Ци (550-577 гг.) была бохайской (племена Приморья); династия государства Позднее Тан (923-956 гг.) была представлена тюрками-шато (западные племена чигили); государство Ляо (907-1125 гг.) было киданьским (кытайским), Цзинь (1115-1234 гг.) — чжурдженьским. Династия Юань (1260-1404 гг.) была монгольской, а Цин (1644-1911 гг.) — маньчжурской.

Свидетельства подобного рода имеют несомненную устно-историографическую (например, родословие-шежре) и литературную ценность, они уникальны, но служить единственным ориентиром в этнологических исследованиях не могут. В большей мере они важны для изучения процесса становления государственности в разных областях Центральной Азии.

В этнологических изысканиях существует и применяется ряд других методик. К сожалению, каждая из них несовершенна; не разработана и методология историко-этнологической науки в целом.

Прежние марксистские определения наиболее значимых категорий оказались несостоятельными и потому отвергнуты, а новые ещё не сформулированы. Они необходимы для понимания такого многосложного в историческом, этногенетическом и эколвго

(8/9)

географическом планах массиве, как Центральная Азия. Неразрывно связанные между собой понятия — политогенез, этногенез, культурогенез, идеогенез — далеко не всегда наполнены конкретным содержанием и обязательными критериями. Неясно, в чем причины сходства (вплоть до терминологического) разноязычных мифологических систем, разделённых в пространстве и времени? До какого хронологического потолка действует инерция идеологической преемственности? Где же проходит грань между стадиальностью исторического процесса и конвергентностью?

Даже на толику этих вопросов невозможно ответить в рамках одной, пусть даже самой умной книги, так как имеющийся письменный материал ничтожно мал или по разным причинам недоступен.

В древних летописях и произведениях порой встречаются внешне вроде бы никчёмные фразы и сообщения, не имеющие прямого отношения к тексту и не представляющие никакой ценности. Но беспощадная цензура тысячелетий через свое строгое сито не пропускает ничего малозначительного. Приведу пример. Махмуд Кашгарский передаёт имевший хождение в его время (XI в.) рассказ о дождевой туче за Ходжентской рекой, пролившей потоки воды на землю и грязи, которая оказалась непроходимой для войска Александра Македонского. Легендарный воитель воскликнул в недоумении: «Что это за грязь? Мы никак не можем выбраться из неё!» — и приказал возвести здесь строение, в котором поселились чигили. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что это — мнемоническая закодированная информация о первом этапе распространения манихейской религии в тюркском мире. Возносясь к Свету (стране богов), праведная душа манихейца омывается в дождевой туче, смывает весь земной грех, который вместе с дождем падает на землю и образует грязь. Грязь-материя, смешение Света и Мрака и есть та субстанция, из которой порождается земной человек, а «строение» — это «школа»-молельня юных послушников-манихеев.

(9/10)

Изложить в доступной мне логической последовательности часть такого материала я попытался в предлагаемых очерках.

В качестве субстратного (исходного) выбран доступный по письменным источникам (в основном китайским, систематическое изложение исторических известий о наиболее древних народах на севере и западе от Великой китайской стены собраны именно в них) исторический материал о племенных объединениях-«государствах» Юэчжи, Усунь и Канцзюй, который сосредоточен в I разделе книги.

Как обнаружилось в ходе ряда лет исследования, юэчжи и усунь не два разных объединения-«государства», а изначально одно, с двумя разноэтничными половинами и с двумя противопоставленными частями единого космоидеологического комплекса «Солнце-Луна». Это было гинекократическое государство лунного рода юэчжи (ути, ати, аси), основанное на материнской форме семейной общины и соответствующего принципа наследования, в том числе династического. Кризис этой формы и вызвал выделение усуней (асманов), с формой семьи переходной к патриархальной. Это «братская семья» с принципом наследования «старший брат — младший брат (по линии матери) — племянник (по женской же линии, сын старшего брата)», т.е. принципом совмещения в наследовании мужской и женской линий.

Более подробная характеристика этой формы семьи дана в параграфе «Согдак, Кюнгю, Тарбан», где говорится, в частности, что острый её кризис, вызванный попыткой перехода к чисто патриархальному (каганскому) моноправлению, породил гражданскую войну в Восточнотюркском каганате в начале VIII в. Это и было главной причиной создания разнопозиционных по своему содержанию и направленности больших древнетюркских рунических надписей Монголии.

Построение текста и содержание очерков объясняется идеей явной идеологической преемственности; она прослеживается со времен первых письменных известий о племенах юэчжи и канцзюй (II в. до н.э.). Очерки о племенах или объединениях — идеологи-

(10/11)

ческих воспреемниках — ограничиваются задачей выяснения идеогенеза как важнейшей части культурогенеза, их нельзя считать этногенетическими. Это лишь материал для таковых.

Основные персонажи юэчжийской мифологии (с частичным сохранением имён) встречены в пантеоне Яньцай (Абзойа), кыпчаков, тюрков-огузов и тюрков-аштаков. Сделана попытка реконструкции объединения-«государства» Канцзюй (Кангха, Кюнгю, Кант и др.), вероятными идеологическими наследниками которого выступили кангиты, ханга-киши, азкиши, имеки, канглы. Субстратной этнополитической основой Тюргешского каганата являлась юэчжи-канцзюйская. Это было новое государство, а не продолжение истории Западнотюркского каганата.

Такое построение материла — не по политическому, этническому или иному признаку, а лишь по принципу идеологической преемственности — не самоцель и не погоня за оригинальностью, а способ установить ее каналы от последних веков до нашей эры и вплоть до нового времени.

Второй раздел очерков назван «О тюркском манихействе», я рассматриваю его как опыт системного изложения материала о внедрении и распространении этой мировой «религии Света» в тюркской Степи VI-X вв. Сравнительная лёгкость и безболезненность восприятия этого вероучения в значительной мере объясняется тем немаловажным обстоятельством, что оно принимало в свою доктрину все рациональное в содержании местных культов. В ряде случаев она обеспечивалась формальным совпадением местного культа с религиозным. Например, юэчжийские по происхождению представления о Луне, Млечном пути (Древе жизни) и Драконе имели соблазнительное для вывода об их идентичности манихейским символам сходство.

На первых порах его проповедниками были торговые согдийцы, главные функционеры на Великом торговом пути, многочисленные дороги которого пронизывали весь континент, вплоть до берегов Тихого океана. Торговля способствовала религиозной проповеди, а последняя становилась верной помощницей торгов-

(11/12)

ли. Принятие манихейства верхушкой большинства тюркских племён означало их приобщение к хозяйственным и культурным связям в масштабах континента.

Некоторые положения книги были опубликованы; они замечены в научной и периодической печати.

В процессе работы над очерками большую помощь в подборе необходимой литературы по теме, в работе над текстом и в написании некоторых его разделов оказала мне научный сотрудник Института востоковедения НАН К.У. Торланбаева.

Высококвалифицированное деловое участие в подготовке рукописи к печати принимали работники издательства «Дайк-Пресс».

Инициативная роль в написании очерков принадлежит директору Института востоковедения НАН, профессору М.X. Абусеитовой, без активного содействия которой они бы не смогли увидеть свет.

Пользуясь случаем, приношу всем искреннюю благодарность и признательность. Особенно благодарен я буду читателю, который, взяв в руки эту небольшую книгу, прочтет её до последней страницы и при этом не подумает, что зря потерял время.

Техническое замечание. В основу данной книги легли известия, содержащиеся в китайских письменных источниках. Индексом С в книге обозначен Большой китайско-русский словарь по русской графической системе в четырёх томах, составленный коллективом китаистов под руководством и редакцией профессора И.М. Ошанина, изданный в Москве в 1983-1984 гг. Следующие за ним цифры — номера словарных гнёзд. За ними следует транскрипция современного звучания иероглифов по данному словарю. Латинскими буквами в скобках приведено их же среднекитайское звучание по Karlgren В. Grammata Serica Recensa. Reprinted from the Museum of Far Eastern Antiquities, Bulletin 29. Stockholm, 1957.

наверх