Н.Л. Жуковская
Категории и символика традиционной культуры монголов.
// М.: ГРВЛ. 1988. 200 с.
Оглавление
Введение. — 5
Пространство и время. — 13
Календарь. — 36
Мир праздников. — 48
Цаган-сар. — 50
Надом. — 59
Пища: экология, история, символика. — 69
Как уберечь счастье. — 86
Подарок — отдарок. — 100
Основы этикета. — 110
Число. — 131
Цвет. — 153
Список использованной литературы. — 174
Глоссарий. — 188
Summary. — 193
Заключение. ^
Все культуры мира похожи друг на друга, и в то же время каждая культура особенна и оригинальна по-своему. К этому выводу, наверное, придут многие читатели этой книги. К этому выводу их исподволь вёл автор. В самом деле, разве есть на земном шаре народы, не выработавшие представлений о времени и пространстве, не имеющие хоть какого-нибудь календаря и не отмечающие время от времени каких-либо праздников? Можно с уверенностью сказать, что нет народа, у которого не существовало бы правил поведения людей по отношению друг к другу или, что одно и то же, норм этикета. А разве представления о счастье не входят в систему материальных и духовных ценностей каждого народа, даже если оно идентично понятиям «судьба», «благодать», «случай», «богатство»? Сакральная математика и цветовосприятие возникают сразу вслед за умением считать и различать цвета — везде, где проводились исследования роли числа и цвета в культуре, отмечены эти явления. Дарение и отдаривание — также универсальная категория первобытной экономики, существовавшая тысячелетия и сохраняющаяся в тех или иных формах и в наши дни. Каждый народ вкладывает в свои трапезы представление об отношении людей друг к другу и к природе, каждый народ имеет свои представления о съедобном и несъедобном, о пище праздничной и будничной, о ритуальных блюдах, о пищевых запретах и о многих других вещах, которые делают пищу не только средством утоления голода, но сложной и разветвлённой знаковой системой.
И это неудивительно, ибо при всём многообразии закономерностей социального развития человечества в основе их лежит некоторое число общих для всего мира инвариантов. Их универсальность предопределена принадлежностью людей к единому биологическому виду и вытекающим отсюда единством наиболее фундаментальных жизненных потребностей, основных форм мышления и в конечном счете единством общих законов исторического развития. Чем дальше в глубь истории, тем ближе друг к другу формы культурных проявлений, тем больше типологического сходства между социальной структурой и культурой первых человеческих коллективов. Чем ближе к нашим дням, тем они, напротив, разнообразнее. Это естественный процесс культурной дивергенции человечества в целом. По мере развития человечества всё более совершенным становился его адаптационный механизм по отношению к природно-социальной среде,
(170/171)
всё более разнообразный характер принимали формы его культуры.
Категории, о которых шла речь в книге, интересны тем, что они являются как бы сквозными магистралями культуры человечества в целом и отдельных этнических культур в частности.
Сложившись в глубокой древности, они развиваются вместе с этносом и принимают весьма сложные формы, обрастая в развитых обществах с их развитыми религиозными системами сложной философской подоплёкой, и в таком виде принимаются официальной элитарной культурой. Однако в относительно стабильном виде они сохраняются лишь в традиционной культуре, на исследовании которой основано утверждение об этнокультурной специфике каждого народа.
В каждом очерке, посвящённом одной из выделенных нами категорий, мы постарались одновременно подчеркнуть и общечеловеческую значимость этих категорий, и их специфику именно в монгольской культуре. И если глобальность категорий подразумевается как бы сама собой, то их этнокультурная индивидуальность требует тщательных доказательств. Мы не будем повторять здесь выводов, сделанных в конце каждого из очерков. Приведём лишь несколько общих соображений о важности непредвзятой оценки чужой культуры, без чего немыслимо взаимопонимание людей, воспитанных в разных культурных традициях.
Любая традиционная культура (а чем дальше в глубь веков мы сумеем заглянуть, тем отчётливее это видно) представляет собой некое сбалансированное единство, где каждый обряд, идею, образ, предмет материальной или явление духовной жизни следует рассматривать не по отдельности, а в тесной взаимосвязи с прочими элементами, важными или на первый взгляд неважными, главными или второстепенными, из которых она состоит. Следует также помнить, что наша оценка чужой культуры и её собственная самооценка могут быть в корне различными.
Например, многим европейцам, побывавшим в Монголии, юрта кажется жилищем неудобным, расположение предметов в ней и вокруг неё — хаотическим, недоваренное мясо, предлагаемое хозяевами, — жёстким и безвкусным, способ есть руками без вилок и ложек, отрезая куски мяса возле самых губ острым ножом, — опасным и варварским, а ещё недавно существовавшая традиция оставлять покойника в степи на съедение собакам и волкам — безнравственной. Перечень подобных «несоответствий» с точки зрения европейца может составить солидный список, который ещё более отдалит друг от друга и культуры в целом, и их носителей — при нежелании понять, в чём истоки (экологические, психологические и социальные) всех вышеперечисленных и сотен других деталей культуры.
Да, юрта лишена многих удобств стационарного жилища, но зато её можно разобрать за два — два с половиной часа, пере-
(171/172)
везти на новое место и так же быстро собрать заново. А что может быть важнее для кочевника, живущего, как никто другой в мире, по принципу «всё моё ношу с собой». И всё, что взору «непосвящённого» кажется хаосом, неорганизованной свалкой вещей в юрте и вокруг неё, — на самом деле несёт в себе строгий порядок, но порядок, присущий кочевому миру. В жизни кочевника все необходимые вещи постоянно должны быть на месте, и количество их должно быть минимальным. Кочевой образ жизни не располагает к накопительству, и даже «вещизм» нашего века оказался бессилен перед многовековыми традициями кочевников. Покойник, оставленный на съедение хищникам в степи, — это не дикость, не безнравственность, не неуважение к мёртвым. Это лишь специфический способ осмысления древнейшей идеи человечества об отсутствии грани между миром живых и миром мёртвых, стремление помочь умершему быстрее избавиться от плоти, ибо как только она будет съедена хищниками, душа умершего примет новое обличье, и, возродившись, вернётся на землю и начнёт новую жизнь среди своих сородичей.
За каждым таким обрядом, обычаем, представлением стоит вся культура в целом — культура, ориентированная на общество, а не на личность. Общество не навязчиво, но настойчиво с детства направляет каждого своего члена в русло отшлифованных поколениями традиций. Проходя через возрастные этапы, он постигает в каждом из них соответствующие его возрасту правила. Мальчик копирует поведение отца и соплеменников-мужчин. Они знают, когда и как объявить мальчика взрослым (даже разрешить ему ходить походкой взрослого — «руки за спину» или «руки на крестце») и возложить на его плечи бремя ответственности за всё, что его окружает (семья, род, народ в целом), приучить к необходимости трудиться, охранять своё счастье-благодать, чтить предков, обязать жениться, растить детей, обучить их всему, что знает сам, и тем самым выполнить свой долг перед обществом, предками, потомками. Девочка должна стать женой, матерью и хозяйкой и воспринятые ею от своей матери традиционные навыки и знания тоже передать своим детям.
Поколения менялись, традиции оставались. В человеке ценились только его общественные качества. Даже такие весьма важные в средние века, да и в более позднее время в монгольском обществе личные качества, как меткость, сила, храбрость, были показателями тех требований, какие предъявляло к личности общество, с тем чтобы эта личность лучше выполняла свои обязанности перед ним. Право быть героем даровалось и разрешалось лишь тем, в чьих жилах текла ханская кровь. Всем прочим, не ханам по крови — только в порядке особого исключения, в экстремальные периоды истории: во время войн, захвата чужих земель, порабощения других народов и, напротив, в периоды потери государством независимости, когда её стремились вернуть любой ценой. Но эти факторы политическо-
(172/173)
го порядка лишь побочно влияли на традиционную культуру, В новое время такое же право давало образование и высокий сан буддийского священника, но это было уже лидерство иного типа, возникавшее вне столбовой дороги традиционной культуры. Пожалуй, в общих чертах именно так следует расценивать соотношение личности и общества в монгольской традиции.
Предложенная нами модель монгольской культуры не претендует на завершённость. Исследовать какую-либо культуру целиком, во всех её проявлениях невозможно в одной книге. Можно лишь более или менее приблизиться к этой цели. Культура — организм развивающийся, изменчивый, в нём не только постоянно появляются новые детали, явления, элементы, но совершенствуется и видоизменяется сам механизм их взаимодействия. Именно поэтому любое исследование культуры, независимо от того, что является его объектом — модель, схема или конкретная этническая реальность, — может только приоткрыть нам её бездонную глубину и дать понять, сколь неисчерпаема она и как ограниченны наши возможности. Но если нам удалось показать этот механизм взаимодействия категорий культуры хотя бы только в одном ракурсе, пусть даже не самом эффектном из многих возможных, мы сочтём свою задачу выполненной, ибо в культуре, как и в любой реальности, нет аспектов, не стоящих внимания.
|