Э.Б. Вадецкая
Таштыкская эпоха в древней истории Сибири.
// СПб: «Петербургское востоковедение». 1999. 440 с.
ISBN 5-858303-075-0 (Archaeologica Petropolitana, VII).
Послесловие.
Таштыкская культура чрезвычайно оригинальна, но главными особенностями эпохи являются следующие. Во-первых, порядок обрядовых действий при совершении похорон, при которых лепили маску на лице покойника, кремировали труп, изготовляли куклу или бюст с его чертами, строили обширные камеры, напоминающие жилые дома, которые сжигали вместе с коллективными захоронениями. Во-вторых, характерное изобразительное искусство, скульптура и миниатюрная графика, воплощённые преимущественно в дереве, глине и гипсе. В-третьих, этническая смешанность населения, что определяется преимущественно по скульптуре. Напомню, что маски отражают европеоидов, монголоидов и метисов. Смешанность типов главным образом механическая, но, по мнению Г.Ф. Дебеца, уже формировался метаморфный уральский тип населения, характерными представителями которого являются шорцы, барабинские татары и большинство обских угров [Дебец, 1948, с. 134]. Население было, безусловно, многоязычным. С наибольшей вероятностью можно говорить о преобладании самодийцев (потомков тагарцев) и тюркоязычных народностей.
В эпоху чаатас, судя по наскальным изображениям, сохраняется некоторая преемственность в искусстве, но в погребальных ритуалах она практически отсутствует. Очевидно, основная масса коренного сибирского населения покидает территорию южной части Присаянья. Поиски его следов могут вестись в двух направлениях. Во-первых, при сопоставлении таштыкской культуры позднего периода с археологическими культурами сопредельных с Присаяньем территорий. Во-вторых, при сопоставлении ее особенностей с традициями этнографических народов Сибири. По предварительному наблюдению, основное наследие минусинского населения таштыкской эпохи в целом прослеживается у народов Западной Сибири и у северных народностей. Направление миграции объясняется наличием прохода в Западную Сибирь и этнической близостью населения с большинством таштыкских родов. Этническое единство зародилось ещё в предыдущее время, о чём свидетельствуют культовые вещи древних южных сибиряков (с эпохи ранней бронзы), ставшие реликтовыми украшениями у самодийцев, кетов, угров (рис. 91). Что же касается коренного населения Присаянья в таштыкский переходный этап, то его общие с самодийцами генетические корни подробно разбирались в этой работе по покрою и составу одежды, способам изготовления деревянной и берестяной посуды и т.д.
У одних и тех же племён, оказавшихся в разных географических условиях, изменялся не только хозяйственный уклад жизни, но и возможные способы погребения мёртвых. Значит, разыскивая потомков таштыкцев, можно рассчитывать на выявление в лучшем случае реликтов наиболее устойчивых таштыкских традиций и предпочтительно у тех народов, связи с которыми прослеживаются у таштыкцев и по другим археологическим или этнографическим материалам. С учетом длительности сосуществования поздних тагарцев с таштыкцами, пережитки обрядов тех и других следует ожидать прежде всего у самодийцев и тюркоязычных народов Сибири и, в меньшей степени, у кетов и обских угров.
Первыми в цепи сопоставлений являются раннесредневековые могильники в междуречье р. Томи и Оби (Тимирязевский I-II, Рёлка). В могилах V-VIII вв. найдены изделия, сходные с тагарскими и таштыкскими: крючки от колчанов, бляшки, пряжки, серьги, подвески. На керамике часто встречаются енисейские орнаменты — бордюр из «жемчужин», заштрихованные косые углы и треугольники, скобки, рассечённые валики. В таштыкской манере украшены изображения птиц (хвост и крылья), среди находок имеются миниатюры ножей и долот. Погребённых хоронили в срубах-рамах, укладывая их на берёсту и берёстой же закрывая, саму могилу сжигали. Среди новых
(201/202)
черт обряда предполагаются вторичные захоронения, кенотафы, а с VI в. трупосожжения на стороне [Чиндина, 1977; Беликова, Плетнёва, 1983]. Могильники принадлежали этнически неоднородному населению, но среди покойников преобладали самодийцы, а возможно конкретно селькупы [Чиндина, 1977, с. 139-140; 1979, с. 88]. Последнее подтверждается материалами Тискинского проселькупского и селькупского могильника XII-XVIII вв., где среди украшений и изображений имеются аналоги более древним [Боброва, 1982, с. 42, рис. 5; 1984, с. 147]. У селькупов на протяжении нескольких веков сохранялся обычай хоронить мёртвых в наземных деревянных и берестяных сооружениях, которые сжигали во время похорон. Отголоски длительности актов погребения и сожжения могил сохранялись ещё в XIX в. [Семейная обрядность... с. 154].
У обских угров, как, видимо, и у таштыкцев, была устойчивая вера в то, что жизненная сила тесно связана с телом и душа погибает вместе с его разложением и что окончательная смерть наступает не только с разложением тела, но и с уничтожением его иным способом, особенно сожжением [Кулемзин, 1984, с. 155]. Реликт древнего обычая сожжения покойников, очевидно, отражает обычай класть в кулак мертвому уголь, когда труп заворачивают в берёсту или шкуру [Семейная обрядность... с. 132]. Следы миграции южносибирского населения прослеживаются на Оби, в Тюменской области, где в 1982-1983 гг. в Киндусовском и Сайгатинском могильниках XII в. найдены 2 бронзовых изделия, аналогичных позднетагарским амулетам-пластинкам с головками лошади на концах (рис. 91). Под Томском украшения, сходные с тагарскими и таштыкскими, найдены в могильнике Басандайка XII-XIV вв. [Басандайка, 1947, табл. 45, 13; 62, 41; 72, 210-213].
Идея заменителя покойника его символом является универсальной, и семантика подобных заменителей различна. В одних случаях заменитель покойника изготовляли, чтобы похоронить вместо умершего, а в других в него временно вселяли его душу. В одних случаях душа покойного помещалась в его изображение, в других сами изображения должны были включать частицу покойника — волосы, пепел, одежду и т.д. В частности, в XIX в. торгоуты Монголии на месте сожжения трупа, а калмыки в надмогильные сооружения ставили как изображения покойника, так и его символический заменитель, вылепленный из остатков сожжения трупа и глины [Ивановский, 1892, с. 184-185, 404].
Среди таштыкских изображений преобладают куклы или бюсты с пеплом, но были уже и отдельные бюсты, поставленные в склепы. Значит, возникла вера в раздвоение души покойника, одна из которых воплощена в его изображении. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что прототипы угро-самодийских заменителей умершего, так называемых кукол мёртвого, предполагаются в средневековых могилах Западной Сибири, где прослеживается влияние минусинского населения таштыкской эпохи. Первые из них найдены в упоминавшихся могильниках V-VIII вв. (Рёлка, Тимирязевский I-II) и имеют вид миниатюрных бронзовых антропоморфных фигурок или одних личин, которые пришивались нитками к тряпичной или деревянной кукле [Чиндина, 1977, с. 97; Беликова, Плетнева, 1983, с. 112]. В 1986 г. куколки найдены Л.М. Тереховой в могильнике IX-X вв. Сайгатинский III, а также поблизости от могильника Сайгатинский I с уже упоминавшимися тагарскими амулетами. Две куколки впущены в могилы, группки из двух и пяти куколок захоронены самостоятельно. Куколки сделаны из прутиков, обложенных мхом или травой и обшитых кожей. На месте головы привязана деревянная или бронзовая личина, к которой прикреплена прядь человеческих волос. Завернуты куколки в мех и берёсту (описания даны автору Л.М. Тереховой). Логично предполагать, что прототипами этих изображений являются таштыкские куклы. Миниатюрные личины, нашитые на средневековых куколок, могут быть сопоставляемы, с одной стороны, с более древними таштыкскими масками, с другой — с теми лицевыми покрытиями, на которых имитированы черты лица. Это металлические личины на шёлке в могилах угров IX-X вв. в Среднем Поволжье и на Каме [Казаков, 1968, с. 226], а также пластины, бисеринки, пуговицы, монеты на месте глаз и рта в могилах угров, селькупов и других самодийцев XIV-XVIII вв. и позже. Всё вышеперечисленное, от сходства культовых изделий до разнообразных реликтов обрядности, на мой взгляд, может свидетельствовать об участии таштыкцев в этногенезе не только самодийцев, но и, частично, обских угров.
Поиски традиций таштыкского населения среди тюркоязычных народов затруднены многочисленными параллелями в культуре «енисейских кыргызов» и саяно-алтайских тюрков. Тем не менее есть основание предполагать, что идею изготовления заменителя умершего тюркоязычные народы заимствовали также от таштыкцев. В одной из древнетюркских эпитафий, обнаруженных в Туве, от имени умершего говорится: «На шестьдесят первом году [жизни] я на голубом небе не стал видеть солнца. Моя княжна в тереме сделала тул». Тул расшифровывается как символическое изображение умершего. Пережитки этого обычая зафиксированы и в Средней Азии, где символом покойника служила его одежда или приметная вещь, например пика. То и другое представляло только покойных мужчин [Шишло, 1975, с. 248-250]. У тюркоязычных народов Сибири изображения вместилища души покойника известны у томских и тарских татар, а также у якутов. Татары на могиле ставили деревянный шест или столб,
(202/203)
верхняя часть которого оформлялась в виде человеческой головы. Якуты изготовляли куклу из нижней части лошадиной или коровьей бабки, окутывали шкуркой дорогого зверя, украшали бляхами [Семейная обрядность... с. 98]. В культуре якутов много общих черт с тюркоязычными и отчасти монголоязычными племенами Южной Сибири и Центральной Азии, поэтому этнографы считают, что они пришли с южной территории, однако многое отличает их от тюркоязычных сибирских народов и сближает с таштыкцами. Якуты не были кочевниками, разводили крупный рогатый скот и коней, всегда занимались охотой, как мясной, так и пушной. Помимо кожаной, берестяной и деревянной посуды имели примитивную глиняную. Кромку берестяных туесков обшивали, как народы Присаянья и Севера. Голенища их сапог завязывались тесёмками, их древняя распашная одежда была без запáха, т.е. борта сходились встык. Якуты имели не только геометрические, но и криволинейные узоры в орнаменте, схожие с таштыкскими. Наконец, у якутов долго сохранялся обычай сжигать мёртвых прямо в юртах, а если человек умирал вдали от родных мест, то его кремировали. Реликт древнего способа «трупосожжения» проявился при новом, воздушном погребении, когда пространство между фобом и срубом заполняли углем, а крышку фоба замуровывали наваром из берёсты. Еще в XVII-XVIII вв. якуты обертывали фоб берёстой, снятой с юрты [Семейная обрядность... с. 97]. Археологи связывают якутов генетически с курыканами, тюркоязычным населением Западного Прибайкалья IX-X вв. Но, с учетом многих параллелей в культуре якутов и таштыкцев, возможно, что в Прибайкалье предки якутов пришли из Присаянья.
Таким образом, таштыкская эпоха Южной Сибири не только оставила значительный след в этногенезе сибирских народов, но и внесла в него вклад в качестве культурного наследия.
|