[ коллективная монография ]

История Тувы. Т. I.

// В 2 т. Т. I. 2-е изд., перераб. и доп.
/ Под общей ред. С.И. Вайнштейна, М.Х. Маннай-оола. Новосибирск: 2001. 367 с.

ISBN 5-02-030625-8 (т. I); ISBN 5-02-030636-3

Глава VII. Тува в составе государства енисейских кыргызов

[ Г.В. Длужневская, дополнения С.И. Вайнштейна и М.Х. Маннай-оола. ]

Государство древних кыргызов, живших в Минусинской котловине, возникло в VI в. Они переселились на земли к северу от Саян в период с конца III — до середины I в. до н. э. из Северо-Западной Монголии. Во главе древнекыргызского государства в VI-VII вв. был правитель с титулом «ажо».

В 840 г. енисейские кыргызы (в китайских источниках именовавшиеся «хягас») [1], разгромив уйгуров, вступили на территорию Тувы и тем самым открыли себе путь на просторы Центральной Азии, т.е. территорию современной Монголии, Джунгарии и Восточного Туркестана. Ставка правителя енисейских кыргызов была перенесена в нынешнюю Северо-Западную Монголию южнее гор Танну-Оола, в китайских источниках Думань — «в 15 днях конной езды от прежнего хохуйского (уйгурского) стойбища». Во второй половине IX в. расселение кыргызов на захваченных землях заняло огромную территорию от верховьев Амура на востоке до восточных склонов Тянь-Шаня на западе [2].

В то время «Хягас было сильное государство... На восток простиралось до Гулигани (Прибайкалья), на юг до Тибета (Восточного Туркестана, которым в это время владели тибетцы), на юго-запад до Гэлолу (карлуков в Семиречье)» [3]. Аналогичные границы расселения кыргызов в IX-X вв. отмечают и арабо-персидские источники. По «Книге путей государств» ал-Истахри, «Худуд ал-алам» и картам арабского географа Ибн-Хаукала в «Книге путей и стран», кыргызы граничили на западе с землями кимаков с центром расселения в районе Иртыша (кимако-кыпчакским государственным объединением, возникшим в середине — второй половине IX в.), на юго-западе — с карлуками в пределах Семиречья, на юго-востоке — с тогуз-огузами (уйгурами) в горах Восточного Тянь-Шаня [4].

Можно полагать, что во второй половине IX и начале X в. ставка кагана кыргызов не меняла своего местонахождения (во всяком случае, об этом не имеется каких-либо конкретных данных). В начале Х в., вероятно в связи с усилением монголоязычных киданей, кыргызский каган переносит ставку в степи Тувы. В сочинении «Худуд ал-алам» говорится, что у всех кыргызов «нет совсем ни деревень, ни городов, и все они селятся в юртах и

(133/134)

Тува в составе государства енисейских кыргызов (IX-XII вв.).

(134/135)

шатрах, кроме того места, где живет каган. Он жил в городе, называемом Кемджикент» [5]. Остатки этого города (Кемджикент)* [Прим.: * Название, возможно, происходит от гидронима Хемчик (Кемчик) в Западной Туве.] в Туве пока не обнаружены. Однако, исходя из археологических материалов, можно предположить, что в первой половине X в. ставка находилась в долине р. Элегест близ исследованных здесь могильников Шанчы, Чинге, Элегест с серией каменных стел с надписями и разнотипными тамгами, поскольку представляется, что при ставке должны были находиться представители различных аристократических семей — обладатели разнотипных знаков.

К середине X в. ставка кагана была перенесена в Минусинскую котловину. В персидских источниках говорится, что от Кёгмена (Саянских гор) до неё пути 7 дней. К военному лагерю кыргызского кагана, главному и лучшему месту в стране, ведут три дороги, сказано у персидского автора Гардизи в «Украшении известий» (середина XI в.) [6]. Можно полагать, что речь идёт о местности в районе Белого Июса, где местопребывание ставки оставалось длительное время [7]. К этому времени кыргызы могли, вероятно, собрать войско в 100 тыс. всадников. Видимо, близкое к этому число воинов двинулось в южном направлении вдоль бассейна Верхнего Енисея. Впереди ещё были походы на Орду-Балык, к Великой Китайской стене, в Восточный Туркестан, богатая добыча, пленные. Не ранее чем через десять лет отряды возвращаются и начинают осваивать новые территории. На территории Тувы осталась часть прежнего населения, в том числе потомки населения тюркского и уйгурского периодов.

Исследованы курганы с погребениями по обряду трупоположения с конём, с сопроводительным инвентарём как общетюркского, так и кыргызского облика. Кроме того, в Туве исследовано 450 разнохарактерных комплектов енисейских кыргызов, из них 410 относятся к IX-X вв. и только 40 — к XI-XII вв. [8] Значительное сокращение количества выявленных погребально-поминальных комплексов XI-XII вв. и их преимущественное размещение по правобережью нижнего течения Хемчика и севернее Уюкского хребта позволяют предполагать уменьшение численности кыргызов в Туве к северу от Минусинской котловины вследствие их отхода вслед за каганом в течение Х в.

Письменных известий о политических событиях в истории кыргызов XI-XII вв. практически не имеется. В сочинениях тюркских, арабских и персидских авторов Гардизи, Махмуда Кашгар-

(135/136)

ского, ал-Марвази и ал-Идриси приведены лишь сведения о границах расселения, путях сообщения, хозяйственной жизни и религиозных верованиях, но не о конкретных событиях этого периода [9].

Последующие данные о населении бассейна Верхнего Енисея относятся к концу XII и XIII в. и связаны с историей народов монгольского происхождения. Рашид-ад-Дин говорит, что к началу XIII в. у кыргызов было две области: Кыргыз и Кэм-Кэмджиут. По мнению исследователей, под Кэм-Кэмджиут Рашид-ад-Дин имел в виду Кем (Енисей) и Хемчик. Из текста следует, что эти смежные друг с другом области составляют одно владение, хотя каждая из них имела своего правителя — «инала» [10].

После завоевания Верхнего Енисея эти земли были разделены на шесть багов, т.е. крупных уделов. В надписи Хая-Бажы говорится: «Я великий у народа шести багов в Кештиме»..

На основании анализа распространения тамг на надписях енисейской древнетюркской письменности можно определить примерные территории этих багов.

В военно-административном отношении тогдашнее население Тувы подчинялось владельцам багов — наместникам, назначенным каганом. Можно полагать, что в кыргызское время основным занятием населения горно-степных районов было, как и много позднее, кочевое хозяйство с годичным выпасом животных. Летние пастбища преимущественно находились в долинах, тогда как зимние — на открытых ветрам горных склонах. В состав стада входили бараны, крупный рогатый скот, лошади, верблюды, однако преимущество сохранялось за мелким рогатым скотом и лошадьми. Богатые семьи имели по 2-3 тыс. голов скота. Быков, кроме того, использовали и как средство передвижения.

Жизнь обитателей бассейна Верхнего Енисея без лошадей была невозможна. Они использовались и при выпасе скота, и в военных походах. В дальних экспедициях воины, видимо, имели запасных лошадей, обеспечивающих мобильность армии. Давая характеристику тюркам IX в., которая, несомненно, может быть отнесена и к кыргызам, арабский автор ал-Джахиз писал, что они проводят в седле значительно больше времени, чем на поверхности земли [11]. «Лошади были чрезвычайно крепки и крупны: тех, которые могут сражаться, называли головными лошадьми» и особенно ценили [12]. Наряду с мехом пушных зверей и соколами кони составляли предмет посольских даров при сообщениях со Срединным государством (Китаем).

(136/137)

Шкуры животных при натуральном ведении хозяйства использовались в домашнем производстве для изготовления разнообразных предметов обихода, для сбруи лошадей, одежды, обуви; шерсть шла на изготовление войлока и тканей; молочные продукты и мясо употреблялись в пищу.

Некоторые из средневековых источников отмечают земледельческие формы хозяйства у енисейских кыргызов, в том числе и на территории Тувы того времени. Пашенное земледелие при климатических условиях данного региона могло быть только орошаемым. На горных склонах и в степях главным образом центральных и западных районов Тувы (в бассейне Улуг-Хема и Хемчика, в северных предгорьях Танну-Оола) обнаружено довольно большое число оросительных систем, относящихся к раннему средневековью. Сохранились каналы, которые по своему устройству и размерам могли играть роль магистральных. Вода в них бралась высоко в горах и проводилась затем поперёк встречных гряд по искусно врезанным в них водотокам, о чём свидетельствуют участки каменной кладки, подпорные стенки на утёсах и высеченные в скалах лотки [13]. На реках Туран и Уюк имеются даже следы плотин, сложенных из камня. Датировки ирригационных систем в Туве остаются задачей будущего.

Китайские хронисты отмечают в земледельческих культурах кыргызов отсутствие «пяти хлебов», характерных для китайского земледелия: риса, проса, ячменя, пшеницы, бобов. Тем не менее тёмное просо, ячмень и пшеница выращивались, так же как и конопляное семя. Названные выше авторы Абу Дулаф и ал-Идриси упоминают и рис. Неприхотливое просо, не нуждающееся в постоянном уходе и хорошо приспособленное к климатическим условиям Тувы, могло составлять основной вид зерна в рационе населения, занимавшегося «кочевым» земледелием. С.И. Вайнштейн отмечает, что преобладание посевов проса в центральной части, а ячменя на западной и южной периферии земледельческой зоны Тувы могло быть связано с земледельческими традициями отдельных этнических групп кочевников.

Маршруты и сроки перекочёвок зависели от местонахождения земельных участков: сеяли перед откочёвкой на летние пастбища, а собирали урожай при возвращении на осенние.

Ал-Идриси писал, что у кыргызов имеются водяные мельницы, на которых размалывают в муку рис, пшеницу и другие злаки. Танские источники называют только жернова, приводимые в действие людьми. В пищу употреблялись как хлебцы, так и вареное или

(137/138)

жареное зерно без размола [14]. Землю возделывали с помощью деревянных плугов с железными сошниками и привозных китайских с чугунными отвалами. Урожай собирали железными серпами.

Обитатели, жившие в таёжных местах, в том числе горных районах, занимались в основном охотой, рыболовством и собирательством, имели лошадей, оленей. Полеводства в силу природно-климатических условий не было.

Имеется свидетельство о быте племён, живших на сопредельных с кыргызами территориях Восточного Саяна — в современной Тодже. Обитавшие там племена уже в то время имели общеэтническое название, в китайском написании — «дубо». В китайской летописи сохранилось лаконичное, но вместе с тем яркое описание племени дубо: «Земли поколения Дубо к северу прилегали к Малому морю (вероятно, Хубсугулу. — Авт.), а на западе — смежные с хягасом (кыргызским государством. — Авт.). Разделялись на три аймака (племени. — Авт.), из коих каждый управлялся своим начальником. Они не знали годовых и не имели календаря; жили в шалашах из травы (чумах. — Авт.), ни скотоводства, ни землепашества не имели. У них много сараны: собирали её корни и приготовляли из неё кашу. Ловили рыбу, птиц, зверей и потребляли в пищу. Одевались в соболье и оленье платье, а бедные делали одежду из птичьих перьев... Покойников полагали в гробы и ставили в горах или привязывали на деревьях» [15]. Из текста можно сделать вывод, что основными домашними животными были лошади и олени. Хотя это описание относится к VIII в., можно полагать, что подобные условия сохранялись и в кыргызскую эпоху.

Однако охотой занимались не только обитатели горно-таёжных районов, но и мужское население горно-степной части Тувы. Для бедных слоёв скотоводов охотничий промысел служил существенным подспорьем. Охотились с помощью лука и стрел с железными наконечниками, вероятно, делали наконечники из кости и рога, а также из дерева. Охотники добывали пушных зверей (соболя, куницу, белку, рысь), из копытных — горных баранов; животных, похожих на кабаргу, но с длинным чёрным хвостом — чернохвостых коз; косуль, лосей, оленей; из птиц — диких гусей, уток и др.

Промысел пушных зверей начинался, вероятно, после завершения земледельческих работ — в сентябре — октябре. Если маршруты кочёвок пролегали вдали от охотничьих угодий, то мужчины, судя по этнографическим данным, могли уезжать на охоту за

(138/139)

десятки и даже сотни километров, где жили питаясь в основном мясом добытых животных. Видимо, были известны индивидуальная и коллективная формы охоты, последняя практиковалась при коллективных облавах на копытных. Не исключено, что существовала и охота на копытных с применением лыж — «деревянных коней».

По данным источников, население селилось в шатрах и войлочных палатках, разнящихся размерами, но не конструктивно: ажо — каган — селился в большой палатке, начальники и люди ниже их рангом — в малых [16]. Именно отсутствие на территории Тувы каких-либо городских или осёдлых центров, производственных комплексов, относящихся к древнекыргызскому времени, позволяет предполагать, что основная часть кыргызского населения вела здесь кочевой образ жизни, а ставка кагана, в начале Х в. находившаяся в Туве, представляла собой шатровый или юртовый город, обнаружить который практически невозможно.

По описанию ал-Йакуби, тюркские племена, в том числе и кыргызы, жили в узорчатых шатрах, крыша которых состояла из войлока, а для скрепления частей деревянной основы использовали кожаные ремни [17]. Одновременно источники отмечают, что делали дома из дерева и кожи, вероятно, типа чума у тувинцев, известного под названием «алажы ог» или «чадыр ог». Это были шалаши из жердей, которые покрывали корой из берёсты, а также выделанными кожами лося и оленя. Зимние срубные жилища покрывались крышами из дерна и древесной корой.

Одежду шили из шкур диких и домашних животных, тонкого войлока, парчи, шёлковых и шерстяных тканей. В целом одежда была сходна с тюркской. Покрой её у разных слоёв населения был одинаков, и различие определялось материалом. Богатые одевались в привозные шёлк и парчу, шерстяные разноцветные материи, ценные меха. Вероятно, мужчины носили длиннополые облегающие кафтаны с двумя треугольными отворотами и узкими рукавами. Однотонные халаты с отворотами из разноцветной ткани подпоясывались кожаными ремнями с накладными и подвесными металлическими бляхами. Наборные пояса в зависимости от количества блях и качества металла являлись показателями социального ранга, знаком отличия. Слева к поясу крепилось оружие, справа — сумочка-каптаргак и другие предметы. Палаши и сабли прикреплялись двумя ремнями, наклонно, кинжал — впереди, горизонтально, рукоятью вправо. Установлено, например, что тюркские и, вероятно, кыргызские воины имели второй, так

(139/140)

называемый стрелковый пояс, к которому слева крепился сложносоставной лук в чехле, а справа — берестяной колчан, расширяющийся книзу. Стрелы в нём хранились остриём вверх.

Зимние шапки делали из собольих мехов, летние — с заострённым верхом и отогнутым низом — украшали золотым ободком. Подчиненные кагана делали колпаки такого же покроя из тонкого белого войлока.

Простолюдины одевались в одежды, сшитые из овчинных шкур и шерсти, нередко ходили с непокрытой головой, с заплетёнными в косы волосами.

Обувь имела мягкую подошву, о чём свидетельствуют стремена; они с полукруглой подножкой, иногда с прорезями. Прорези — круглые отверстия, скомпонованные по несколько вместе и в сочетании со скобковидными, — являются, вероятно, этнографическим признаком стремени енисейских кыргызов.

Из предметов украшения в курганах иногда находят кольчатые серьги. Их носили и женщины, и мужчины, поскольку имеется прямое свидетельство, что «мужчины носили кольца в ушах».

Характеризуя кыргызов, источники говорят, что они «высоки и велики телом», имеют рыжие волосы и голубые (или зелёные) глаза. Тех, у кого чёрные волосы и глаза, называют несчастливыми [18]. Их антропологический тип вследствие применения обряда трупосожжения остается неизвестным. Отмечен обычай, который также не фиксируется археологически: храбрейшие из взрослых мужчин татуировали руки и в качестве отличия чернили лица; чернили лица от уха до шеи и замужние женщины.

Законы их были очень строги. Согласно обычному праву кыргызов, карались неблагоразумный совет государю, невыполнение посольской должности, замешательство перед боем, а также воровство. За эти преступления приговаривали к смертной казни через отсечение головы. Если у совершившего воровство имелся отец, то отсечённую голову сына вешали ему на шею, и он обязан был до своей смерти носить её. Так же, как и у тюрков, преступлениями, заслуживавшими смертной казни, считались убийство, прелюбодеяние и похищение спутанной лошади [19].

На празднествах развлечениями были бег верблюдов, конские упражнения, балансирование на верёвке. Из музыкальных инструментов известны барабаны, флейты, свирели, дудки и плоские колокольчики.

Календарь, которым пользовалось население Тувы в кыргызское время, был основан, так же как и у древних тюрков, на

(140/141)

12-летнем «животном» цикле. Интересно отметить, что он сохранился у тувинцев до настоящего времени. Годы в календаре именовались по названиям двенадцати животных, расположенных в строго установленном порядке. При этом год под знаком «цзы» называли годом мыши, под знаком «сюй» — годом собаки, под знаком «инь» — годом тигра. Жители, говоря о начале года, называли его «масши». Месяц назывался «аи». Три месяца составляли сезон, различались четыре времени года: весна, лето, осень, зима. Источники специально подчеркивают сходство системы летосчисления с уйгурской. Существование солнечного календаря с 12-летним циклом не мешало внутригодичным подсчётам согласно лунному календарю: хлеб сеяли в третьей, а урожай убирали в восьмой и девятой луне, т.е. в апреле и сентябре — октябре.

При натуральном ведении хозяйства большую роль играло домашнее производство предметов обихода. Материалом для разнообразных изделий служили кожа, берёста, дерево, шкуры, войлок и др. Определённо выделившимися были гончарное и кузнечное производства. Наряду с лепной хозяйственной посудой, возможно, домашнего производства существовали так называемые кыргызские вазы, изготавливавшиеся на гончарном круге из тонкоотмоченной глины с вероятной примесью железистых илов, после обжига дававших звонкий прочный черепок тёмно-серого цвета. Их производством, видимо, занимались гончары-профессионалы.

Значительного развития в IX-XII вв. у кыргызов достигли горное дело, чёрная и цветная металлургия и связанные с ними кузнечное и ювелирное ремесла. Все источники непременно отмечают, что земля кыргызов производит золото, железо, олово. «Железо небесного дождя» (метеоритное) отличается от обычного, которое также «крепко и остро». Изделия из железа отличаются высоким качеством и искусностью.

На территории Тувы до настоящего времени не обнаружены производственные комплексы, связанные с деятельностью кыргызов. Вероятно, основным районом сосредоточения их металлургического производства являлось правобережье Енисея, где обнаружено много железоплавилен, остатков поселков металлургов и кузнецов [20].

Из железа изготовляли различные орудия труда, быта, оружие, части конского снаряжения. Поясные накладные и подвесные бляхи и пряжки делались из бронзы, серебра, золота и редко — из железа.

(141/142)

Посуда енисейских кыргызов (IX-XII вв.). 1-3, 7, 8 — металл; 4-6 — глина.

Облик изделий из погребально-поминальных комплексов позволяет проследить следующую закономерность. До второй четверти X в. такие предметы, как бляхи с прорезями и без них, наконечники ремней, пряжки — простых геометрических форм, без фестончатости краёв, в большинстве лишены декора. Орна-

(142/143)

Украшения енисейских кыргызов (IX-XII вв.).

мент, обычно растительный, выполнен гравировкой, иногда на кружковом фоне, чеканкой и редко — литьём. Подобные предметы находят и в погребениях древних кыргызов с сожжением, и в комплексах погребений по обряду трупоположения с конём, характерных для древнетюркской культуры. Исходя из этого облик художественных изделий назван общетюркским: время его возникновения определяется VII-VIII вв.; в VIII-IX вв. к ним добавляются бляхи «портальной» формы, со скошенным краем,

(143/144)

овальные уздечные с фестончатыми краями и др. В оформлении контуров использованы сердцевидные мотивы, фигурноскобчатость и фестончатость [21]. Этот пополненный комплекс художественных изделий общетюркского облика продолжает существовать на протяжении X-XI вв. Наряду с ними со второй четверти X в. появляются изделия «тюхтятского» облика, получившие своё наименование по Тюхтятскому кладу, обнаруженному в начале XX в. и включающему представительную серию характерных изделий. Среди них позолоченные, реже серебряные предметы с богатым растительным орнаментом: изображения лепестка с незаштрихованной узкой срединной частью, трилистника, сложных фигур из лепестков и листьев, цветка в виде висящей кисти, округлого плода или пламевидного лепестка; побегов в виде древовидных фигур с расходящимися или, напротив, сходящимися наверху ветвями; композиции изображений животных, птиц, антропоморфных фигур. Особенно часто встречаются литые, с оформлением краёв в образе «бегущей лозы» или с фестончатыми краями. Весьма редко используется приём нанесения гравированного орнамента по кружковому фону — традиция танского искусства.

В середине Х в. наряду с литыми бронзовыми распространяются железные кованые предметы, декорированные золотом и серебром, так называемого «аскизского» облика: наременные бляхи и наконечники без прорезей, в шарнирном соединении, с крепёжными приспособлениями, пряжки ременчатые и щитковые, сложносоставные предметы. Они часто удлинённых пропорций, с сильно рифлёными или фигурно-скобчатыми краями. Специфическая конструкция: упоровые удила с пластинчатыми насадными псалиями. Орнамент, наносившийся техникой инкрустации или аппликации (схематическое изображение бегущей лозы, розетки, плетёнки и др.), в ряде случаев является упрощённой вариацией тюхтятских мотивов.

По материалам археологических раскопок, в комплексах с изделиями «аскизского» облика иногда встречаются бронзовые «тюхтятские» вещи (например, могильник Эйлиг-Хем III), так же как в комплексах с преобладанием тюхтятских — аскизские (Тюхтятский клад). Отдельные предметы этого облика обнаружены в киданьских гробницах наряду с бронзовыми литыми. Широкое распространение аскизские вещи получают в XI-XII вв. Этот третий этап в культуре енисейских кыргызов характеризуется ослаблением влияния киданей, усилением тенденций к культурному обособлению кыргызов [22].

(144/145)

С середины IX в. в Туве широко распространяются изделия прикладного искусства, датируемые кыргызским временем, причём такие изделия были не только привозными, но и изготовлялись ювелирами в местных поселениях. В современном орнаментальном искусстве тувинцев удается проследить существенный историко-генетический слой художественных образов, связанный с кыргызской эпохой в истории Тувы.

Кыргызы, владевшие обширной территорией, поддерживали торговые отношения со Средней Азией, Тибетом и Восточным Туркестаном, Срединным государством — империей Тан, а позже — Ляо.

По сообщениям источников, предметом торговли со Средней Азией являлись узорчатые шёлковые ткани. Раз в три года приходил караван в двадцать верблюдов, а «когда невозможно было уместить всего — то двадцать четыре верблюда». Помимо среднеазиатских, кыргызы получали дорогостоящие шерстяные и шёлковые ткани из Восточного Туркестана [23]. С запада поступали также серебряные сосуды, о чём можно судить по археологическим находкам на берегах Енисея. В обмен из государства кыргызов отправлялись добываемые горно-таёжными охотниками меха соболей и куниц, мускус, древесина берёзы, рог хуту (бивни мамонта) и поделки из него [24].

Связи кыргызов со Срединным государством были возобновлены в 40-х годах IX в. В обмене с Китаем основную роль играли знаменитые лошади, меха пушных зверей и «местные произведения» со стороны кыргызов и традиционно — шёлковые ткани, лаковые изделия, сельскохозяйственные орудия, а также зеркала со стороны танского государства [25]. Вероятно, китайские монеты имели хождение в государстве кыргызов, где не чеканились собственные; абсолютное большинство их относится ко времени после 840 г. [26]

О тесных культурных и экономических связях кыргызов и киданей империи Ляо свидетельствуют письменные источники, но ещё более — археологические находки. Наряду с ляосскими зеркалами, обнаруженными на Среднем Енисее [27], можно назвать киданьский керамический бутылевидный сосуд, найденный в Центральной Туве, а также находки предметов оснащения коня и других в гробницах киданьской знати и изделий тюхтятского облика в погребально-поминальных памятниках енисейских кыргызов.

Письменные источники и археологические находки позволяют судить о характере и значении в жизни кыргызов военного

(145/146)

дела. Военная организация кыргызов IX-X вв. была приспособлена для нужд большой войны. Регулярная армия государства или тяжеловооруженная гвардия кагана насчитывала 30 тыс. чел.; во время военных действий войско увеличивалось до 100 тыс. чел. за счёт того, что выступал «весь народ и все вассальные поколения» [28]. Войсками, организованными в боевые единицы по десятичному принципу деления, командовали высшие чины военной администрации из представителей каганской династии и министры, главноначальствующие и управители. Министрами могли быть только представители родовой аристократии — беги, тогда как следующие военные чины равно могли иметь и выдвинувшиеся из числа профессиональных воинов-дружинников представители служилой знати. Верховным главнокомандующим был каган.

К этому времени основой армии была тяжеловооружённая конница. Специально выученные лошади были закрыты защитной бронёй — «щитами от брюха до ног». Воины в панцирях, усиленных на груди и плечах деревянными накладными щитками, в наручьях, поножах и шлемах имели на вооружении длинные копья, боевые топоры, палаши или сабли, сложносоставные луки и разнотипные стрелы. Стрелы хранились в берестяных колчанах вниз оперением.

Легковооружённые всадники прикрывали руки и ноги деревянными щитками; на плечи также накладывались круглые щитки, которые предохраняли от ударов сабель и стрел. Они имели лук и стрелы, возможно, палаши и щиты. Знамена и флаги, упоминаемые в источниках, развевались на древках копий, которые в походе вставлялись в кольцо, прикрепленное к стремени. Одно такое стремя было обнаружено в кургане могильника Эйлиг-Хем III конца X — начала XI в. Отмечается большая развитость кыргызского комплекса вооружения, в частности многовариантность стрел, и в том числе ориентированных на пробивание панцирной брони и рассечение колец кольчуги.

Боевые действия сочетали применение тактики рассыпного строя легкой конницы с метанием копий на скаку и атаки тяжёлой конницы сомкнутым строем с копьями наперевес. Обычно атака копейщиков решала участь боя, который продолжался при необходимости в рукопашных схватках.

В XI-XII вв. произошла децентрализация власти, что повлекло за собой изменение структуры военной организации. Изменяются цели и масштабы военных действий, часто приобретающих характер грабительских набегов и мелких междоусобных войн. Реальная власть в двух областях кыргызов, о которых говорилось

(146/147)

Предметы быта и вооружения енисейских кыргызов (IX-XII вв.).

выше, принадлежала иналам, в подчинении у которых находились правители более мелких военно-административных единиц — багов. Войско формировалось из дружин наместников — иналов и их вассалов. Ополчение, вероятно, как и раньше, составляли покорённые племена.

(147/148)

Общественный строй и социально-экономические отношения у кыргызов рассматриваемого времени могут быть охарактеризованы как раннефеодальные.

Во главе государства стоял «государь», или каган, которому принадлежала высшая власть. Сложный военно-административный аппарат включал шесть классов чиновников: правительственных чиновников, министров было семь (три главноначальствующих — великий командующий и два ниже его по чину — управляли совместно), управителей насчитывалось десять, делоправителей — пятнадцать человек; предводители и тарханы не имели определённого числа [29]. Во власти кагана находились военные силы, решение вопросов войны и мира, назначение высших должностных лиц; он мог казнить и миловать, давать различные награды и пожалования, определять размеры повинностей. Он же был верховным собственником и распорядителем всех земель государства. Военно-административные должностные лица определённо являлись также удельными собственниками и распорядителями отведённых им земельных угодий, что позволило высшей аристократии удерживать власть над массами рядовых кочевников, которые закреплялись вместе с определённой территорией за её владельцем. Основными производственными ячейками продолжали оставаться семейные мелкие хозяйства с частной собственностью на скот. Рядовые кочевники были лично свободными, хотя их судьбой в определённом смысле распоряжались земельные собственники.

Главным источником невольничества являлись набеги и войны, во время которых происходил захват людей в рабство. В силу специфики хозяйства (орошаемое земледелие, экстенсивное скотоводство) труд рабов применялся кыргызами достаточно широко: отмечается, что они «ловят и употребляют в работу» население, в том числе мужское, горно-таёжных районов. Жизнедеятельность общины и в какой-то мере её боеспособность зависели от труда невольников, но личное рабство преимущественно носило домашний характер. В условиях натурального хозяйства, когда обеспеченность семьи зависела не только от количества скота, но и от скорости переработки продукции, изготовления ряда предметов домашнего обихода, а также исполнения множества домашних работ, имелась большая потребность в женском труде и, следовательно, женщинах-рабынях, женах или наложницах своего владельца. Положение свободной женщины было довольно высоким, что обусловливается именно её ролью в ведении хозяйства и в семье.

(148/149)

Стела с древнетюркскими надписями.

Имущественная дифференциация определённо видна и по данным письменных источников, и по погребально-поминальной обрядности: наряду с богатыми, одевавшимися в ценные меха и дорогостоящие ткани, были бедные, носившие овчинное платье; вместе с большими шатрами и юртами упоминаются дома бедных скотоводов и охотников из дерева и коры; называются «богатые землепашцы», владеющие тысячами голов скота; имеются погребения с многочисленным сопроводительным инвентарём и с одной только пряжкой или ножом и т.п.

Древние кыргызы, так же как и тюрки и уйгуры, пользовались древнетюркской рунической письменностью.

В настоящее время на территории Тувы найдено около 100 памятников рунической письменности, в основном датируемых VIII-XI вв. Они высечены на каменных стелах и скалах. Письменностью владела, по-видимому, не только элита, но и некоторая часть рядовых кочевников. Помимо рунического письма отдельные представители местной знати владели и китайской грамотой, что служило признаком высокой образованности, ценилось и давало возможность служить при дворе

(149/150)

китайского императора. Для обучения китайскому языку детей высшей знати посылали учиться в Китай. Об этом сохранилось свидетельство в одном из камнеписных памятников в Туве, в котором говорится: «В пятнадцати лет я был взят на воспитание к китайцам...».

Верования жителей Тувы в то время основывались на анимистических представлениях, культе священных животных, которых приносили в жертву в открытом поле по указанию шаманов. Китайские летописи свидетельствуют, что шаманов у кыргызов, как и у современных тюркоязычных народов Сибири, называли «кам / гань». Камлания совершались для лечебных целей, предсказаний. По свидетельству персидского географа Гардизи, гадателями были также специальные люди, которых называли «фагинунами». Обряд исполнялся ежегодно в определённый день, вероятно, при большом стечении народа и с участием музыкантов. При исполнении музыки фагинун лишался сознания, после чего его спрашивали обо всём, что должно произойти в том году: «о нужде и изобилии, о дожде и засухе, о страхе и безопасности, о нашествии врагов». Отсутствие единого божества, видимо, поразило автора сообщения, и он подчеркивает, что кыргызы поклоняются различным объектам окружающего человека мира: корове, ветру, ежу, сороке, соколу, красным деревьям [30].

В эпитафии, посвященной Барс-бегу, упоминаются владыка преисподней Эрклиг (тув. Эрлик), дух скорой смерти Бюрт и его «младшая братия». В одной из притч уникальной тюркоязычной «энциклопедии» верований и суеверий — «Книги гаданий» (930 г.) — говорится, что отправившийся на охоту в горы воин при камлании назвал Эрклига небесным богом, что было расценено как грешный поступок. Эрклиг, как хозяин мира мёртвых, разлучает людей, обрывает жизнь и забирает души. Все три мира густо населены шаманскими духами и божествами. Связи Верхнего и Среднего миров, возможно, осуществлялись младшими родичами Тенгри-хана — йол тенгри; в то же время каганы обращались к Небу с вопросами и мольбами, осуществляя связь Среднего мира с Верхним. Возможно, сами каганы могли быть высшими, главными шаманами своего народа [31].

О некотором знакомстве кыргызов с религий бон — традиционным тибетским шаманизмом — можно судить по находке в Саглынской долине. В могильной яме под курганом IX-X вв. находились три фрагмента тибетских рукописей на берёсте с записями имён злых духов — демонов, вызывавших болезни.

(150/151)

О широком распространении в полиэтническом обществе кыргызского каганата манихейства, буддизма или христианства несторианского толка говорить затруднительно, так как какие-либо проявления взглядов приверженцев этих религий должны были бы найти отражение в источниках, в том числе и археологических. Интерпретация Суджинской рунической надписи (Монголия) позволила высказать предположение, что кыргызская аристократия, а затем и более широкие слои населения положительно отнеслись к миссионерской деятельности несторианских проповедников. Несторианство могло проникнуть к кыргызам от карлуков, дружеские отношения с которыми отмечены письменными источниками, а политическим фактором этого явления послужила ожесточённая борьба в середине IX в. или несколько раньше с уйгурами, исповедовавшими манихейство.

О проникновении манихейской религии к кыргызам можно говорить на основании сведений арабского географа X в. Абу Дулафа, который сообщает, что в молитвах ими используется особая мерная речь и, «молясь, обращаются в сторону юга... почитают Сатурна и Венеру, а Марса считают дурным предзнаменованием...

Есть у них дом для молений... Светильник (зажжённый) они не гасят, пока не погаснет сам собою» [32]. Нельзя совершенно исключать, что некоторая часть кыргызской аристократии в середине IX в. восприняла какие-то стороны манихейского вероучения от уйгуров-манихеев из числа своих союзников. Однако манихейство не получило распространения в древнекыргызском государстве. Основная часть населения по прежнему исповедовала древнее местное верование — шаманизм.

Более очевидно влияние на культуру енисейских кыргызов буддизма. Однако представляется, что и буддизм как религиозная система глубоко не проник в народную среду. До Х в., до появления поблизости киданей, металлические изделия прикладного искусства кыргызов не обнаруживают буддийской символики. Облик изделий оставался общетюркским.

Со второй четверти X в. металлические изделия покрываются пышной орнаментацией. Все изображения связаны с лотосом (животные и птицы, стоящие на цветках лотоса, лепестки лотоса, своеобразные гирлянды цветов, фениксы, «пламенеющая жемчужина» и др.) и имеют аналогии в художественном металле и керамике Ляо, а также фресковой живописи монастырей Восточного Туркестана.

(151/152)

Известно, что в киданьском государстве буддизм, наряду с шаманизмом, был распространён достаточно широко. В стране в 942 г. насчитывалось 50 тыс. буддийских монахов, а в 1078 г. — 360 тыс. [33] В Дуньхуане, правда, были обнаружены буддийские тексты, выполненные тибетским письмом по заказу кыргыза, выходца «из княжеского дома» этой страны, но такое сообщение пока остается единичным [34]. Об изготовлении изделий по образцам местными ремесленниками можно судить по тому, что они не всегда понимали изначальный смысл буддийских символов и при воспроизведении искажали их. Это же свидетельствует и в пользу высказанного мнения об определённом влиянии буддизма.

Как видим, миссионерская пропаганда мировых религиозных систем — манихейства, христианства несторианского толка и буддизма — не имела значительного успеха и в основной своей массе население Тувы IX-XII вв. оставалось шаманистским.

Религиозные воззрения проявляются также в погребальных обрядах. В летописях танского времени отмечено, что кыргызы при похоронах обёртывают тело покойника, лицо себе не режут, а только трижды всплакнут в голос, затем сжигают его и собирают кости.

В источниках имеется небольшое расхождение о сроках захоронения костей и возведения могильного холма: собранные кости погребают через год или через год только возводят сооружение над погребёнными ранее останками. После погребения «в известные времена производят плач», т.е. совершают поминки в установленные обычаем сроки [35]. Арабо-персидские источники IX-XII вв. также отмечают, что кыргызы сжигали своих умерших, поскольку огонь очищает всё от грязи и грехов, делает усопших чистыми [36]. Останки сожжённого на костре покойника собирали и переносили, по-видимому, сразу же после сожжения в могильную яму. Для погребения выкапывали неглубокую, в среднем до полуметра, грунтовую яму округлой или овальной в плане формы, затем над могилой возводили округлое каменное сооружение. Каменные курганы кыргызского времени археологи раскапывали в степях Центральной и Южной Тувы.

Считалось, что умерший «отделился», как обычно сообщается о смерти в рунических надписях, от светлого мира и переселился в свой особый после «встречи» через год. Не исключено, что подобная «встреча» и окончательное переселение в иной мир,

(152/153)

т.е. «отделение», и были отмечены средневековыми летописцами как акт погребения.

В ряде случаев в состав комплексов входили стелы с руническими надписями и тамгами. В основном обычай установки стел следует рассматривать как проявление поминального обряда, так как большая часть их находится вне связи с погребальными сооружениями, а в тех случаях, когда они расположены в непосредственной близости от курганов, под сооружениями не обнаружено погребений.

Важно отметить, что енисейские кыргызы, как и древние тюрки, а также уйгуры, сыграли большую роль в происхождении и формировании современных тувинцев. Группы тувинцев из рода кыргыс, проживающие в юго-восточном и центральном районах Тувы, а также в районе хр. Хан-Когей Монголии, несомненно, ведут своё происхождение от древних кыргызов IX-XII вв.

Об этногенетических связях современных тувинцев с древними кыргызами свидетельствуют и параллели в материальной и духовной культуре. Так, проявляется поразительное сходство отдельных сторон быта и хозяйства, а также обычаев и обрядов современных тувинцев с элементами хозяйства и быта, отмеченными у древних кыргызов в письменных источниках. Например, сообщается о существовании пашенного земледелия у древних кыргызов. Тувинцы Центральной и Западной Тувы вплоть до середины XX в. занимались пашенным поливным земледелием, сооружая ирригационные каналы.

Земледелие они совмещали с кочевыми формами хозяйства. По всей видимости, земледельческие традиции в бассейне Верхнего Енисея восходят к гораздо более ранним эпохам и продолжались в кыргызское время.

Знание суровых погодно-климатических условий и многовековой опыт ведения поливного земледелия давали возможность тувинцам-земледельцам получать достаточные урожаи местных сортов проса, ячменя и некоторых других культур.

Сходство проявляется и в ведении охотничьего промысла, идентичности некоторых предметов домашней утвари, жилища, а также в элементах духовной культуры, в частности в обрядах шаманства, наличии народного календаря, основанного на 12-летнем «животном» цикле, и т.д.

Таким образом, период вхождения Тувы в состав древнекыргызского государства оставил глубокий след в истории тувинско-

(153/154)

го народа. Этот период важен тем, что именно тогда возникли культурные и родственные связи современных народов Саяно-Алтая, хотя, конечно, дальнейшие добрососедские отношения способствовали этому и в последующие периоды исторического развития.

[ Примечание 37, не имеющее соответствия в тексте: [37] ]

[1] Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. — М.; Л., 1950. — Т. I. — С. 356.

[2] Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. — Л., 1984. — С. 89.

[3] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 354.

[4] Караев О. Арабские и персидские источники IX-XII вв. о киргизах и Киргизии. — Фрунзе, 1968. — С. 33-37.

[5] Материалы по истории киргизов и Киргизии. — М., 1973. — Вып. 1. — С. 41-42.

[6] Бартольд В.В. Извлечение из сочинения Гардизи Зайн ал-Ахбар: Прил. к «Отчёту о поездке в Среднюю Азию с научной целью. 1893-1894 гг.» // Бартольд В.В. Собр. соч. — М., 1973. — Т. VIII. — С. 47-48.

[7] Потапов Л.П. Происхождение и формирование хакасской народности. — Абакан, 1957. — С. 15-16.

[8] Кызласов Л.Р. [ошибка, надо: И.Л. — П.А.] Аскизская культура Южной Сибири (X-XIV вв.) // САИ. — М., 1983. — С. 17.

[9] Караев О. Арабские и персидские источники... — С. 49.
(346/347)

[10] Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. — Л., 1952. — Т. 1, кн. 1. — С. 150.

[11] Мандельштам A.M. Характеристика тюрок IX в. в «Послании Фатху б. Хагану ал-Джахиза» // Тр. ИИЭ АН КазССР. — 1956. — Т. 1. — С. 231.

[12] Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. — М., 1961. — С. 59; Караев О. Арабские и персидские источники... — С. 88.

[13] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. — Л., 1926. — Т. II. — С. 356.

[14] Караев О. Арабские и персидские источники... — С. 90.

[15] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 339-348, 354.

[16] Материалы по истории киргизов... — С. 42; Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 352.

[17] История Киргизской ССР. — Фрунзе, 1984. — Т. 1. — С. 321-323.

[18] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 351; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах... — С. 60.

[19] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 230, 353.

[20] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. — М., 1951. — С. 575-576; Сунчугашев Я.И. Горное дело и выплавка металлов в древней Туве. — М., 1969.

[21] Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. — Л., 1984. — С. 61, 66.

[22] Длужневская Г.В. Этапы и связи культуры кыргызов IX-XII вв. // Проблемы археологии степной Евразии: Тез. докл. конф. — Кемерово, 1987. — С. 179-181.

[23] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 355.

[24] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. — М., 1969. — С. 120.

[25] Кюнер Н.В. Китайские известия о народах... — С. 56.

[26] Лубо-Лесниченко Е.И. Привозные зеркала Минусинской котловины. — М., 1975. — С. 165.

[27] Там же. — С. 351.

[28] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 351.

[29] Бартольд В.В. Извлечение из сочинения... — С. 48.

[30] Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках // ТСБ, 1977. — М., 1981. — С. 117-138.

[31] Худяков Ю.С. Шаманизм и мировые религии у кыргызов в эпоху средневековья. Традиционные верования и быт народов Сибири. XIX — начало XX в. — Новосибирск, 1987. — С. 66-75.

[32] Караев О. Арабские и персидские источники... — С. 95.

[33] Худяков Ю.С. Шаманизм и мировые религии у кыргызов... — С. 70-72; Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков: Тексты и переводы. — М.; Л., 1952. — С. 14.

[34] История МНР. — М., 1983. — С. 119.

[35] Воробьева-Десятовская М.И. Фрагменты тибетских рукописей на бересте из Тувы // Страны и народы Востока. — 1980. — Вып. XXII. — С. 124-131.

[36] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 353; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах... — С. 60.
(347/348)

[37] Материалы по истории кыргызов... — С. 41; Бартольд В.В. Извлечение из сочинения. — Т. VIII. — С. 48; Караев О. Арабские и персидские источники... — С. 54.