История Тувы. Т. I.

// В 2 т. Т. I. 2-е изд., перераб. и доп.
/ Под общей ред. С.И. Вайнштейна, М.Х. Маннай-оола. Новосибирск: 2001. 367 с.

Глава IV. Гунно-сарматская эпоха

[ С.И. Вайнштейн. ]

Во II в. до н. э., судя по археологическим и палеоантропологическим материалам, на территорию Западной, Южной и Центральной Тувы в ходе жестоких боёв проникают воинственные и сплочённые племена с иной формой материальной культуры, другим внешним обликом. Часть древнего населения была, вероятно, вынуждена покинуть давно обжитые места, а оставшиеся группы, покорённые пришельцами, стали смешиваться с ними, воспринимая их образ жизни и культуру.

Эти крупные перемещения кочевых племён и обусловленные ими этнодемографические и культурные процессы были вызваны бурными политическими событиями в степях Центральной Азии, начавшимися в конце III в. до н.э., когда там сложился могущественный племенной союз, известный из китайских источников под названием хунну (сюнну) [1].

За короткий срок хунну [2], возглавляемые шаньюем (правителем) Модэ (206-174 гг. до н.э.), одержали ряд решающих побед над враждебными племенами и расселились на обширном пространстве, включая территории современной Монголии, Забайкалья, Тувы, о чём свидетельствуют обнаруженные здесь хуннуские археологические памятники.

Модэ выступил также против Китая, где в то время правила династия Хань. Сильная китайская армия, направленная против хунну, была ими разбита. Хунну принудили китайцев смириться и даже выплачивать дань.

Образование государства хуннов было результатом развивавшегося процесса классообразования среди значительной части коче-

(50/51)

вых племён Центральной Азии. Государство стало необходимостью. Племена Тувы испытывали определённое влияние государства хуннов, тем более что они находились под политическим господством правящей кочевой верхушки. Модэ, являвшегося главой государства с неограниченной властью, источники рисуют коварным и жестоким человеком, ради власти убившим отца и других членов своей семьи. Его приближённые — чиновники высших рангов — одновременно были предводителями крупных военно-административных подразделений (наиболее крупные военные подразделения насчитывали 10 тыс. воинов) и находились в полном подчинении у шаньюя. При назначении на крупную должность чиновник получал в удел территорию для кочевания своего подразделения. Источники отмечают, что у хунну «вельможи суть наследственные сановники» [3]. Все подвластные хунну территории были разделены между наследственными князьями и крупными военными предводителями [4]. Особенно привилегированным было положение нескольких родов — хуань, лань и впоследствии суйбу. В государственном устройстве хунну заметно влияние Китая, например, в разделении высших военных и административных чинов на левых и правых, в делении кавалерии на четыре части в соответствии с частями света, при котором каждая часть имела одномастных лошадей: западная — белой масти, северная — чёрной и т.д.

Усилившиеся грабительские войны позволяли родоплеменной знати не только обогащаться, но и превращаться в аристократическую верхушку, противопоставлявшую себя массе рядовых кочевников. Большое значение для характеристики общественных отношений в государстве хуннов имеют свидетельства источников о том, что у хунну было известно рабство: в наказание за воровство «конфискуется семейство» [5]; в рабов обращали военнопленных: «пленные и мужчины, и женщины поступают в неволю» [6]. Иметь рабов было экономически выгодно. Этим можно объяснить сообщение, что ради захвата «в неволю пленных на сражении каждый воодушевляется корыстью» [7]. За неуплату дани (I в. до н. э.) были обращены в рабство люди из подчинённого хунну племени ухуань [8].

Вместе с тем рабовладельческие отношения были неразвитыми и имели патриархальный характер, причём в основной массе хунну господствовали патриархальные формы эксплуатации рядовых общинников, характерные для кочевников в течение многих веков [9]. Основу хозяйства большинства племён хунну составляло кочевое скотоводство. Выдающийся китайский историк, совре-

(51/52)

менник хунну Сымацян писал, что они, «обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ на другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, ишаков и лошадей лучших пород. Перекочёвывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде... Начиная с владетелей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются его кожами, прикрываются шерстяным и меховым одеянием» [10]. Наряду со скотоводством хунну занимались охотой и частично кочевым земледелием вблизи зимников. Отдельные хуннуские племена имели оседлые поселения, сочетая скотоводство со сравнительно развитым земледелием, о чем свидетельствуют раскопки известного Иволгинского городища в Забайкалье [11]. Жили хунну в неразборных сферических плетёных шалашах, покрывавшихся войлоком, которые при необходимости можно было перевозить на телегах [12].

Вопрос о языке хунну остается спорным, хотя вполне вероятно, что их племенной союз был этнически неоднородным и включал тюркоязычное население [13].

Типичные для хунну погребения были открыты в Центральной Туве у горы Бай-Даг, расположенной в долине Верхнего Енисея. Здесь находится могильник, частично раскопанный А.М. Мандельштамом. Могильник включает большие каменные сооружения трапециевидной формы с трапециевидными же вытянутыми пристройками, примыкающими к наиболее узкому их концу. Под их основной частью расположены глубокие ямы, в которых обнаружены узкие четырёхугольные срубы с гробами, в которых находились одиночные погребенные, лежавшие вытянуто на спине головой на северо-запад [14]. Во внутренних гробах сохранилась обивка из золотой фольги [15], что также было характерно для погребений хунну. Как сообщают китайские хроники, «покойников хоронят в гробу; употребляют наружные и внутренние гробы; облачение из золотой и серебряной парчи...» [16]. Погребальные сооружения хунну в Туве аналогичны хуннуским погребениям в Монголии (Ноин-ула) [17] и Забайкалье (Ильмовая падь) [18].

Могильник хунну у горы Бай-Даг на основании сделанных в нём находок, в том числе обломка бронзового зеркала, может быть датирован концом I тыс. до н. э. Вполне вероятно, что хунну, оставившие в Туве эти погребальные сооружения, имели здесь военные гарнизоны. Можно полагать, что были подобные гарнизоны и в других районах Тувы. Некоторые предметы быта хунну, в частности их керамику, находили в разных районах

(52/53)

Тувы. Вряд ли можно сомневаться, что представители хунну в Туве были тесно связаны с верхушкой державы хунну и выполняли волю шаньюя и его приближённых.

Хунну взимали дань с подчиненных племён. Об этом можно судить по сообщению китайской хроники о народе ухуань, который ежегодно платил хунну дань «воловьими и лошадиными кожами и овчинами» [19].

У тех, кто не имел возможности внести дань в срок, «отбирали жену с детьми» [20]. Хуннуские военные отряды совершали частые набеги на Китай, разоряли города и селения, облагали их данью, захватывали пленных. Не спасала страну от набегов кочевников и Великая Китайская стена, построенная на северных границах. Китай посылал правителям хунну дары, включавшие тысячи кусков шёлковой ткани, золото, серебро, одежду, вату и т.д.

Китайские войска, выступавшие против хунну, терпели поражения, а известный китайский полководец Ли Лин был даже взят в плен хунну в 99 г. до н. э. и жил затем среди них, восприняв многое из образа жизни кочевников (однако высказанное в литературе утверждение, что найденные вблизи современного г. Абакана развалины дворца, построенного китайскими мастерами, принадлежали Ли Лину, ошибочно. Ли Лин умер в 75 г. до н.э., а дворец построен в начале I в. н.э.) [21].

Могущество хунну было недолговечно. В начале 70-х гг. I в. до н. э. их держава переживала глубокий кризис, вызванный внутренними социальными противоречиями, экономическими трудностями и военными поражениями. Воспользовавшись этим, восстали подчинённые хунну племена. Китайская летопись сообщает, что «динлины, пользуясь слабостью хунну, напали на них с севера, ухуаньцы вступили на землю их с востока, ухуаньцы [ошибка, надо: усуни — П.А.] с запада. Сии три народа порубили несколько десятков тысяч человек и в добычу получили несколько десятков тысяч лошадей и великое множество быков и овец» [22].

К середине I в. до н. э. держава хунну окончательно раскололась на северную и южную. Шаньюем южных хунну был Хуханье. Его брат Чжичжи возглавил северных хунну. В 49 г. до н. э. он разгромил враждебные племена усуней и гяньгуней, а затем, как сообщает китайская хроника, «на севере покорил Динлин» [23]. Территория Тувы находилась в то время в составе владений Чжи-чжи-шаньюя, являясь частью территории северных хунну. Однако междоусобицы, усилившиеся к концу I в. н. э., ослабили его. В 85 г. несколько родов и племён северных хунну, возглавляемых ста-

(53/54)

рейшинами, бежали в пределы Китая. Китайские источники ярко рисуют разгром северных хунну: «Южные поколения напали на них с лица, динлины произвели набеги с тыла; сяньбийцы ударили с восточной, владения Западного края — с западной стороны. После сего северные хунну не могли сами собой восстать и далеко уклонились» [24].

В 93 г. государство северных хунну было окончательно разгромлено. Множество хунну погибло, значительная часть откочевала, а оставшиеся были подчинены сяньби.

Культура племён Тувы гунно-сарматского времени (II в. до н. э. — V в. н. э.) была выявлена и изучена благодаря исследованию главным образом двух крупных могильников в урочищах Сыын-Чюрек в Центральной Туве [25] и Кок-Эль на западе республики [26]. Для археологической культуры этих племён предложено несколько названий — сыынчюрекская [27], шурмакская [28] и кокэльская [29]. Последнее название дано по наиболее крупному монографически исследованному могильнику, изучение которого велось с 1959 по 1966 г. и позволило ввести в научный оборот огромный культурно-бытовой и палеоантропологический материал, всесторонне рассмотренный в трудах ряда советских и зарубежных археологов, этнографов и антропологов [30].

На характеристике могильника Кок-Эль мы остановимся ниже, а сейчас лишь отметим, что оставившее его население по своему физическому облику не было похоже на здешних европеоидных жителей скифского времени. Кокэльцев отличали монголоидные черты, характерные для так называемого южно-сибирского антропологического типа, представленного ныне киргизами, казахами и частью хакасов. В этом нашло отражение смешение аборигенных жителей Тувы скифского времени с пришедшими в гунно-сарматское время из Центральной Азии монголоидными племенами. Изучение антропологических материалов из Кок-Эля позволило прийти к выводу, что средняя продолжительность жизни у похороненных была следующая: у мужчин — 38,4 года, у женщин — 37,9. Сравнительно велика была детская смертность, так как 22 могилы из всех содержали останки детей. Хотя кокэльцев отличала от предшествующего населения Тувы скифского времени выраженная монголоидность, но имелась и заметная примесь европеоидного компонента, генетически восходящего к населению скифского времени в Центральной Туве [31].

Кокэльские племена были типичными кочевыми скотоводами в отличие от предшествующего уюкского населения Тувы с

(54/55)

присущими последнему формами полукочевого скотоводства. В основе кочевого скотоводства кокэльцев лежало разведение овец. Показательно, что из костей домашних животных, найденных в погребениях, свыше 90 составляют кости овец, причем в отличие от погребений Уюкской культуры кости крупного рогатого скота почти совсем не встречаются. Известно, что преобладание мелкого рогатого скота было характерно для ранних кочевников [32]. Начиная с хуннуской эпохи мелкий рогатый скот у кочевников Тувы преобладал в стаде вплоть до середины XX в. [33] Кочевое скотоводство сочеталось у кокэльцев с земледелием, о чём свидетельствуют найденные в погребениях костяные мотыги, зёрна проса и конопли.

Продолжала иметь хозяйственное значение и охота, и не только для таёжного, но и для степного населения, причём учились охоте с детства. У хунну «мальчик, как скоро может верхом сидеть на баране, стреляет из лука пташек и зверьков, а несколько подросши, стреляет лисиц и зайцев и употребляет их в пищу» [34] Это сообщение китайских источников можно отнести и к быту древних жителей Тувы. Для охоты применяли лук и стрелы преимущественно с костяными наконечниками. Наиболее распространённым способом охоты была облава, упоминание о ней содержится в китайских летописных источниках. В Туве сохранилась писаница, относящаяся, видимо, к рассматриваемому времени и очень ярко рисующая такую охоту [35]. В ней участвуют конные и пешие охотники, вооружённые длинными луками. Конные выполняют роль загонщиков, а пешие находятся в засаде. Часть территории ограждена, вероятно, засекой. Горные козлы, кабан и марал, попавшие в облаву, мечутся в беспорядке между охотниками и засекой. Диких животных яростно преследуют собаки. Такой способ охоты с засекой практиковался тувинцами-тоджинцами еще в конце XIX в.

Важную роль в улучшении качества орудий и оружия того времени сыграл прогресс в металлургии железа. Изделия из бронзы, господствовавшие у племён Тувы ещё в середине I тыс. до н. э., сменились в основном железными.

Тува, как и Северный Алтай, богата залежами железной руды. Железо здесь, вероятно, не только потреблялось для внутренних нужд, но и вывозилось в другие районы. Получали железо, как и прежде, из руды сыродутным способом. Руду измельчали и обжигали в кострах, а железо плавили в горнах, сооружённых из камня, земли, глины. В центральных районах Тувы известны де-

(55/56)

сятки древних железорудных выработок, многие из которых, по всей вероятности, относятся к рассматриваемому времени.

Для обработки шкур использовали железные дугообразные скрёбла с деревянной ручкой, вошедшие постепенно в быт всех кочевых народов Азии. Сохранились они в несколько изменённом виде и у современных тувинцев под названием «хыргы». В женском погребении одного из курганов Кок-Эля была найдена модель железного скребла для обработки шкур — это древнейшее свидетельство о существовании орудий такого типа в Сибири.

Кокэльцы пользовались домашней утварью из кожи, дерева и глины. В быту широко применялась кожаная посуда, а также деревянная, более прочная при перекочевках, чем глиняная. Из дерева делали чашки, ложки, кубки различных размеров, своеобразные блюда с бортиком по краю и четырьмя деревянными ножками по углам. Такие блюда в условиях кочевого быта можно было легко перевозить и есть из них, сидя на земле. Блюда этого типа, пережив века, сохранялись в быту тувинцев до начала XX в.

Кумыс и другие напитки хранили и перевозили в приспособленных к кочевому быту деревянных бочонках с отверстием в средней части. Плотно заткнув это отверстие пробкой, такой бочонок можно было легко перевозить в любом положении. Любопытно, что в найденных в курганах Кок-Эля деревянных бочонках сделаны продольные утолщения, напоминающие толстые линии швов кожаных сосудов. Такое стремление подражать деталям кожаных сосудов позволяет думать, что кожаные бурдюки были распространены и прочно бытовали уже во время хунну, иначе вряд ли потребовалось бы деревянным бочонкам придать черты сходства с бурдюком. Бочонки подобного типа были распространены в это время не только в Туве, но и среди соседних кочевых племён. Такую же форму имели и большие бочки. Их изображение имеется на петроглифах Боярской писаницы, в поселке древних жителей Минусинской котловины [36]. Сходный по форме бочонок был обнаружен по северную сторону Саянского хребта в Минусинской котловине в могильнике Оглахты [37]. Подобные сосуды бытовали у кочевников очень долго. Так, у тувинцев они сохранялись ещё в начале XX в. под названием «доора-хуунг».

Материалом для изготовления деревянной утвари служили тополь, лиственница и берёза, которые обрабатывались при помощи долота, тесла, ножа. Следы инструментов ясно видны, например, на плахах деревянных гробов. Для изготовления сосудов пользовались также железным ножом и резцом с гнутым

(56/57)

лезвием. Выдалбливая сосуды из стволов дерева, умело использовали сучки. Оставив в стенке сосуда часть сучка и просверлив его, получали «носик» для слива жидкости. Такие сосуды под названием «хуунг» сохранялись в кочевом быту тувинцев в начале XX в.

Посуду для воды, хранения и варки пищи лепили из глины ручным способом. Появляется новый тип вазоподобных узкогорлых сосудов с округлым туловом, высокой шейкой и развёрнутым венчиком. Продолжая традиции предшествующего времени, глиняные сосуды делали вазообразные, котловидные с поддоном, горшковидные и баночной формы. Они образуют одиннадцать различных типов. Стенки сосудов старались заглаживать, а иногда и лощили. Пользовались также металлической посудой — бронзовой и железной. Металлические сосуды и их модели — частые находки в курганах кокэльцев. Среди них баночные сосуды, чашки, миски, котлы с поддонами и на четырёх ножках. Большие металлические котлы, аналогичные моделям из тувинских погребений, были найдены в курганах хуннуской знати в Ноин-Уле в Монголии.

О характере одежды можно судить по находкам, сделанным как в кокэльских, так, в особенности, и в ноинулинских курганах [38]. В последних прекрасно сохранились шелковые халаты знати, шаровары, головные уборы, в том числе войлочные шапки с высокой тульёй [39]. На одном из наскальных рисунков этого времени на горе Сыын-Чюрек изображён всадник, головной убор которого имеет аналогичную высокую конусообразную тулью [40]. В погребениях Тувы найдены остатки подобной кожаной, войлочной и шёлковой одежды, мягкой кожаной обуви, в том числе фрагменты кожаной короткой куртки и длинных мягких сапог.

Пищу готовили из мяса, молока и молочных продуктов (сыр, кумыс); особенно популярным было мясо задней части бараньей туши.

Употребляли также просо и некоторые другие злаки. Из муки, полученной при помощи зернотёрки, пекли лепёшки. В могилах найдены остатки поджаренного проса, а в сосудах того времени — остатки разваренных зёрен злаков.

Трением — сверлением специальной деревянной составной круглой палочкой сухой дощечки — добывали огонь (несколько таких инструментов найдено в кокэльских курганах). Огнедобывающий инструмент обнаружен в кожаной сумочке, отделанной кожаной же бахромой. Следует отметить, что сходные палочки и дощечки для добывания огня были найдены также в курганах хуннуской знати в Ноин-Уле [41].

(57/58)

Оружие (Кокэльский могильник).

1 — деревянная модель меча в ножнах; 2 — древко стрелы; 3, 5, 6 — стрелы с деревянными наконечниками; 4 — стрела с железным наконечником; 7-11, 15-17— железные наконечники; 12-14 — костяные наконечники; 18, 19 — железные наконечники копий; 20-22 — деревянные части лука; 23-26 — костяные накладки лука.

Основным оружием служили лук и стрелы. Сложные м-образные боевые луки усиливали в середине и по краям костяными пластинками. Длина лука достигала 1,5 м. Такой тип боевого лука в период господства хунну получил широкое распространение в степях Евразии. В начале времени хунну наряду с железными ещё

(58/59)

пользовались бронзовыми наконечниками стрел, но вскоре железные стрелы полностью вытесняют бронзовые. Костяные наконечники употреблялись обычно на охоте, но применяли их и в бою. В могильнике Кок-Эль найдены костяные наконечники, впившиеся в позвоночник и тазовую кость погребённого воина. В бою и на охоте употребляли длинные деревянные копья длиной около 2 м с втульчатым железным наконечником. Остатки таких копий найдены в погребениях воинов в Сыынчюрекском могильнике. Боевым оружием служили также железные мечи сарматского типа. Модели подобных мечей, выполненные из дерева, найдены в Кок-Эле. Для защиты в бою применялись панцири с железными пластинками, о чём свидетельствуют находки в курганах Тувы.

У кокэльских племён, живших на окраине государства хунну, процесс разложения первобытно-общинных отношений протекал сравнительно медленно. В частности, о ещё крепких родовых позициях свидетельствуют и археологические памятники. Например, раскопанные в Кок-Эле большие курганы оказались не усыпальницами знати, как предполагалось до раскопок, а, по-видимому, родовыми кладбищами, включавшими десятки и даже сотни могил под одной общей каменной насыпью. Вместе с тем материалы этого могильника свидетельствуют, что существовало социальное расслоение. Так, в одной из могил лежал костяк мужчины, которого сопровождали на «тот свет» лишь черепки глиняного сосуда, а в другой могиле того же кургана был похоронен знатный человек, с которым положили разнообразное оружие, богатую утварь и золотые украшения. Но социальные различия у кокэльцев были значительно менее выражены, чем у хунну, у которых шаньюи и князья, в отличие от рядовых скотоводов, были погребены в Ноин-Уле под курганными насыпями на глубине около 10 м в пышно украшенных золотом и обитых шёлком гробах, установленных в деревянных камерах. Пол камер устилали великолепные ковры, стены были затянуты дорогим шёлком. Покойников сопровождали бронзовая, глиняная, деревянная и лаковая посуда, драгоценные украшения из золота, серебра, нефрита, янтаря и многие другие ценные вещи. Среди находок в кургане, где был, по-видимому, похоронен Учжулю-шаньюй, обнаружена китайская лаковая чашка, датированная рубежом н. э., — один из многочисленных подарков китайского императора [42].

Для кокэльцев характерна самобытная местная культура. Её своеобразие нашло яркое отражение в искусстве. Великолепные образцы орнаментального декора даёт их керамика. Красивые ва-

(59/60)

зообразные, котловидные и иные глиняные сосуды часто покрыты арочно-лопастным орнаментом, отличающимся стройностью линий, строгой пропорциональностью элементов [43]. Но, несмотря на определенную типизацию узоров, мы не видим в них механического повторения образца. Многочисленные находки сосудов говорят, скорее, о том, что древние гончары вносили в каноническую форму рисунка индивидуальное своеобразие. Вместе с тем любопытно, что арочно-лопастной орнамент, характерный для кокэльских сосудов и не сохранившийся в современном народном искусстве тувинцев, имеет ближайшие аналогии в декорировке традиционных якутских сосудов — чоронов, подтверждая древние связи предков тувинцев и якутов [44].

Орнамент покрывал не только кокэльские сосуды. Им украшали деревянную утварь, оружие, одежду. В могильнике Кок-Эль найдены деревянные предметы с тщательно нанесённым на них геометрическим орнаментом, выполненным красной и чёрной краской и резьбой. Примечательно, что элементы этого орнамента также сохранились в декоративно-прикладном искусстве современных тувинцев. Интересно отметить, что схожие декоративные элементы бытуют и у народов, ныне населяющих лесные районы Сибири, — хантов и кетов. Быть может, в сходстве орнаментальных мотивов следует видеть древние связи предков этих народов. Многие особенности современного народного орнамента тувинцев также прослеживаются уже в хуннуское время. Так, очень распространённые на тувинских войлочных ковриках косая сетка, меандр и спираль имеются на хуннуских коврах из Ноин-Улы [45].

Особый интерес представляют наскальные рисунки гунно-сарматского времени, обнаруженные в различных районах Тувы и упомянутые нами выше. Они дают представление о сюжетных рисунках кокэльцев, их одежде, мифологии, образе жизни, приёмах охоты. В отличие от искусства предшествующего населения скифского времени для кокэльцев характерна новая манера в передаче облика людей, животных, окружающего мира. Отнесение многих из выявленных рисунков к гунно-сарматскому времени на основе анализа их стиля и атрибуции оружия и утвари оспаривалось некоторыми учёными, но находки сходных изображений в датированных памятниках Тувы и сопредельных районов (например, находки аналогичных резных зооморфных и сюжетных рисунков этого времени на берёсте в могильнике Аймырлыг в Туве и в склепе у горы Тепсей на Среднем Енисее и др.) [46] подтвердили справедливость сделанных ранее выводов.

(60/61)

Наскальные рисунки. 1-21 — Алды-Мозага; 22 — Бош-Даг.

Верованиям кокэльцев были уже присущи черты шаманизма, поскольку у тувинцев, как и у других тюркоязычных народов Сибири, шаманизм имеет глубокие местные корни, восходящие по крайней мере к эпохе бронзы [47].

(61/62)

Утварь.

1-3 — деревянные сосуды; 4 — предметы для добывания огня; 5 — костяной гребень; 6, 7 — точильные бруски; 8 — деревянный крюк; 9 — тесло; 10 — шило; 11, 15 — нож; 12, 17 — деревянные блюда; 13 — деревянная ложка; 14 — костяной предмет; 16 — железный котёл.

(62/63)

Был развит культ предков, основанный на вере в существование после смерти человека его души. Рядом с курганом, где находилась могила погребённого, сооружали дополнительный поминальный курган с принесением жертв — быков, баранов, лошадей. Рядом с поминальными курганами укладывали иногда цепочку камней, что можно рассматривать как одно из обрядовых действий, связанных с культом предков.

Хунну, как повествует китайская летопись, приносили жертвы «своим предкам, небу, земле и духам» [48]. В ряде погребений Кок-Эльского могильника найдены деревянные идолы [49]. Эти уникальные находки — важная характеристика религиозных верований племён, населявших Туву в рассматриваемое время. Представление о погребальных обычаях племён, проникших в Туву в гунно-сарматское время, дают Сыын-Чюрекский и Кокэльский могильники, где было раскопано наибольшее число разнотипных погребений этого времени.

У горы Сыын-Чюрек в Центральной Туве находился обширный могильник. Здесь было раскопано 12 каменных курганов. В пяти из них находились погребения людей, а семь оказались поминальными сооружениями. Курганы имели округлые каменные насыпи; два были вплотную окружены кольцами из поставленных на ребро каменных плит (кольца вокруг насыпи указывают на сохранение некоторых традиций предшествующего времени). В подпрямоугольных могильных ямах погребённые лежали на спине в вытянутом положении, некоторые головой на каменных плитах — «подушках» (также традиция предшествующего времени). Почти с каждым погребенным, у его головы, были поставлены глиняный горшок или модель металлического сосуда, вероятно, с пищей. В большинстве курганов были похоронены мужчины-воины. Об этом говорили найденные рядом с ними остатки длинных деревянных копий с железными наконечниками, железные пластинки от панциря и наконечники стрел.

С погребением умершего члена рода были связаны поминальные обряды, проводившиеся, вероятно, через какое-то время после похорон, включавшие тризну и разжигание огня. Для поминаемого на месте тризны оставляли сосуды с пищей, а поверх них сооружался курган. Памятники этого обряда — поминальные курганы — были раскопаны в Сыын-Чюреке, и почти в каждом из них найдены следы кострищ и сосудов [50].

Особенно ценным свидетельством погребальных традиций населения Тувы гунно-сарматского времени служит могильник Кок-

(63/64)

Эль. Хоронили здесь в деревянных гробах, колодах или грунтовых ямах, отмеченных на поверхности каменными курганами. Особенно много погребений находилось под огромными курганами-кладбищами, образованными в результате многократных подзахоронений, возможно принадлежавших отдельным родам. Здесь было раскопано пять больших курганов-кладбищ, включавших в каждом от нескольких десятков до 141 могилы (курган № 11); 18 курганов средних, с менее чем десятью погребениями в каждом, и, наконец, 21 одиночный курган (т.е. с одной могилой). Всего в могильнике Кок-Эль была раскопана 381 могила гунно-сарматского времени с 475 погребёнными, из них у 339 был определён пол и возраст. Все могильные ямы подпрямоугольны в плане, различной глубины и ориентировки. Костяки лежат в вытянутом на спине положении (чаще головой на запад). Передняя часть гроба обычно имеет отсек и служит «хозяйственным отделом». Гробы с отсеками характерны для хунну (например, Ильмовая падь) [51]. Реже хоронили в колодах или обкладывали тело жердями и досками. Рядом со скелетами мужчин, как правило, находят оружие, а со скелетами женщин — бытовую утварь. С каждым покойником в могилу клали пищу, причём сосуды с пищей ставили у головы, а куски мяса клали в ногах.

Некоторые лица, выделявшиеся более привилегированным положением, были захоронены отдельно от своих сородичей. Так, в одном небольшом кокэльском кургане под каменной насыпью находилась обширная (3,9х2,2 м) могильная яма глубиной около 2 м, заваленная крупными валунами. Над ней сохранился навес из жердей, опирающихся на балки, лежащие на столбах. Под навесом стояли три гроба из массивных кедровых досок, скреплённых шипами и вязками из лыка, на крыше среднего гроба были найдены деревянная дощечка для добывания огня и обломок китайской чашечки. В этом гробу находились останки воина, его сопровождали лук, стрелы и модели мечей. Слева от воина покоились останки женщины (возможно, наложницы погребённой вместе с господином), а справа — скелет обезглавленного молодого мужчины. Женщина была положена на мягкую подстилку из гибких прутьев. Её уши украшали золотые серьги. Чтобы женщина могла трудиться для своего господина «на том свете», вместе с ней положили в длинном деревянном ящике модели двух железных ножей с деревянными ручками, шила и скрёбла с рукояткой, служившие для обработки шкур. В маленьком орнаментированном ящичке лежал обломок китайского зеркала, имев-

(64/65)

ший на периферии мира хунну большую ценность. Погребённым была положена пища — баранье мясо (сохранились бараньи кости); стояли глиняные и деревянные сосуды.

В Туве встречено несколько погребений гунно-сарматского времени с нехарактерным для кокэльцев обрядом трупосожжения. Вряд ли их можно рассматривать как дальнейший этап развития культуры местных племён. Скорее, это отражение влияния иных этнокультурных традиций, возможно даже связанных с древнетюркским этносом, получивших некоторое распространение в Туве в конце гунно-сарматского времени [52].

Погребения гунно-сарматского времени в могильнике Кок-Эль датируются периодом от начала I в. до н.э. [53] до рубежа I-II вв. н. э. Как уже отмечалось выше, распространение в Туве кокэльской (сыынчюрекской) культуры в конце I тыс. до н. э. было связано с проникновением новых масс населения, близких хунну [54] по культуре и, вероятно, этнически. Движение их происходило из южных районов Центральной Азии, о чем, в частности, свидетельствует определённая близость культуры кокэльцев и племён, оставивших могильник Наймаа-Толгой в Западной Монголии [55]. Современные исследования не оставляют сомнений в том, что кокэльское население и его культура сложились не в результате дальнейшего развития местных племён скифского времени, как ошибочно полагали некоторые исследователи, а в результате появления в Туве новых племён, смешавшихся с частью оставшихся в Туве местных племён скифского времени, что уже неоднократно отмечалось в специальной литературе. Правомерность вывода о смешении пришедших в Туву родственных хунну племён с местным населением убедительно подтверждают как археологические, так и антропологические материалы. Особенно ярко смешанный характер постскифской культуры в Туве демонстрируют материалы кладбища в южной части могильника Аймырлыг, где и в культуре, и в погребальном обряде присутствуют специфические особенности, присущие как хунну, так и местным племенам Тувы скифского времени, что отражает сложный процесс формирования кокэльской культуры [56]. Об этом же свидетельствует и антропологический тип кокэльцев, сочетающий европеоидные и монголоидные черты, но не отличающийся достаточной однородностью [57], что может быть объяснено результатом сравнительно недавнего смешения монголоидных пришельцев с древним европеоидным населением Тувы.

В конце I в. н. э. большинство северных хунну ушли на запад, втянув в это движение и многие другие племена кочевых ското-

(65/66)

водов Центральной Азии, в том числе, вероятно, и кокэльцев, погребения которых позднее II в. н. э. становятся крайне редкими, а в могильнике Кок-Эль среди раскопанных памятников вообще не обнаружены. Как и куда ушли кокэльцы из Тувы? Мы не знаем достаточно определенно территории их дальнейшего расселения, но можно полагать, что в потоке Великого переселения народов часть из них достигла степей современного Казахстана. Об этом, в частности, свидетельствуют поразительные аналоги кокэльской керамики, датируемые II-IV вв. н.э., в том числе в городищах Томпак-асар и Алтын-асар и могильниках комплекса Джеты-асар [58]. Оставшиеся в Туве сравнительно немногочисленные кокэльцы сохраняли свои традиции и культуру, передав ее последующим поколениям. И именно по этой причине в тувинской народной культуре, в частности в народном искусстве, сохранился до наших дней историко-генетический слой, восходящий к древним кокэльским племенам.

В конце I в. н. э. на политическую арену Центральной Азии вышли многочисленные племена скотоводов-кочевников сяньби, подчинивших разбитых ими и частично оставшихся на своих прежних территориях хунну.

Однако военно-политическое объединение сяньбийских племён просуществовало недолго и в конце II в. н. э. распалось. В III в. складывается новый союз сяньбийских племён во главе с родом муюн, а затем — с родом тоба. Племена, кочевавшие по северную сторону пустыни Гоби, входившие в подчинение государства северных хунну и обобщенно именовавшиеся в китайских источниках динлинами, видимо, находились в зависимости от сяньби. Однако в IV в. здесь уже живут самостоятельной политической жизнью племена гаогюй, которые позднее именуются теле. История этих племён была связана уже с государством монголоязычных жужаней, возникшим в V в., и затем с государством древних тюрков.

[1] Китайские источники о хунну см.: Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. — М.; Л., 1950. — Т. I. — С. 39-141; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам) / Предисл., пер. и примеч. В.С. Таскина. — М., 1968-1973. — Вып. 1-2. Литература о хунну очень велика; библиографию на русском языке см.: Иностранцев К. Хунну и гунны. — Л., 1926; Бернштам А.Н. Очерки истории гуннов. — Л., 1951; Гумилёв Л.Н. Хунну. — М., 1960; Он же. Хунну в Китае. — М., 1974; Древние культуры Монголии. — Новосибирск, 1985.

[2] Нередко хунну именуют гуннами, но последнее название более правильно относить лишь к кочевым племенам, сформировавшимся во
(336/337)
II-IV вв. в степях Приуралья в результате смешения хунну, угров, сарматов и двинувшимся на запад, где создали мощное племенное объединение, распавшееся во второй половине V в. При образовании прилагательных от названий «гунны» и «хунну» в современной литературе употребительны формы «гуннский» и «хуннский», но если первая форма верна, то последняя ошибочна, так как от «хунну» верно прилагательное «хуннуский». Правильное написание «хуннуский» использовал в своих трудах ещё Н.Я. Бичурин (Собрание сведений... — Т. I. — С. 55 и след.).

[3] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 49.

[4] Там же.

[5] Там же. — С. 50.

[6] Там же.

[7] Там же.

[8] Там же.

[9] См.: Вайнштейн С.И. О сущности и роли патриархального уклада в социальной истории кочевников Азии // Тез. докл. на сессии и пленуме, посвященных итогам полевых исследований. 1971. — М., 1972.

[10] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — С. 39-40.

[11] Давыдова А.В. К вопросу о роли осёдлых поселений в кочевом обществе сюнну // КСИА. — 1978. — Вып. 154.

[12] См.: Вайнштейн С.И. Проблемы истории жилища кочевников Азии // Сов. этнография. — 1976. — № 1.

[13] Язык хунну относили то к тюркской, то к монгольской языковой группе и даже к вымершей языковой семье. Сохранилось около двух десятков слов хунну, причем некоторые из них имеют несомненные параллели в тюркских и монгольских языках, а часть слов можно отнести к кетским языкам. В пользу предположения о наличии в составе хунну тюркоязычных племён говорит свидетельство китайской летописи, утверждающей, что язык гаогюйцев (уйгуров) «сходен с хуннуским, но есть большая разница» (Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 214). Из последних работ на эту тему см.: Яхонтов С.Е. Языки северных соседей китайцев в I тыс. до н. э. // Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности. — Ташкент, 1986. — Т. 1.

[14] Мандельштам A.M. К гуннской проблеме // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. — Новосибирск, 1975.

[15] Мандельштам A.M., Стамбульник Э.У. О некоторых проблемах истории ранних кочевников Тувы // Новейшие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувинцев. — Кызыл, 1980. — С. 54.

[16] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 50. Ср.: Материалы по истории... — Вып. 1. — С. 40, а также примеч. 106, 107.

[17] Руденко С.И. Культура хуннов и ноин-улинские курганы. — М.; Л., 1962.

[18] Сосновский Г.П. Раскопки Ильмовой пади // Сов. археология. — 1946. — Т. VIII.
(337/338)

[19] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 144.

[20] Там же.

[21] См.: Вайнштейн С.И., Крюков М.В. «Дворец Ли Лина», или Конец одной легенды // Сов. этнография. — 1976. — № 3. — С. 137-149; Вадецкая Э.Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. — Л., 1986. — С. 142.

[22] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 82. О гибели множества скота у хунну в это время сообщают китайские источники (Эгами Намио. Экономическая жизнь у сюнну // Зап. Ин-та вост. культуры при Токийском университете. — 1856. — Вып. IX. — С. 36-37 (на яп. яз.)). Упомянутые в источниках динлины, ухуанцы, усуни — китайские названия племенных объединений, живших по соседству с хунну.

[23] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 91.

[24] Там же. — С. 126.

[25] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые итоги работ археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956-1957 гг. // Учён. зап. ТНИИЯЛИ. — 1958. — Вып. VI.

[26] См.: Вайнштейн С.И., Дьяконова В.П. Уникальные находки из раскопок древних курганов Тувы // Учён. зап. ТНИИЯЛИ. — 1960. — Вып. VIII. — С. 194-198; Они же. Памятники в могильнике Кокэль конца I тысячелетия до н. э. — первых веков нашей эры // ТТКАЭЭ. — 1970. — Т. III. — С. 7-79; Вайнштейн С.И. Раскопки могильника Кокэль в 1962 году (погребения казылганской и сыын-чюрекской культур) // ТТКАЭЭ. — 1970. — Т. III. — С. 80-209; Он же. Археологические раскопки на могильнике Кокэль в 1966 г. // ТТКАЭЭ. — 1970. — Т. III. — С. 210-229.

[27] Название культуры дано С.И. Вайнштейном в 1958 г. См.: Вайнштейн С.И. Некоторые итоги работ... — С. 232; Он же. Племена Тувы во II в. до н. э. — V в. н. э. // История Сибири. — Л., 1968. — Т. I. — С. 253-257.

[28] Название предложено Л.Р.Кызласовым в 1958 г. См.: Кызласов Л.Р. Этапы древней истории Тувы (в кратком изложении) // Вестн. МГУ. Ист.-филол. сер. — 1958. — № 4.

[29] Название «кокэльская культура» используется в публикациях последних лет рядом археологов. См., например: Савинов Д.Г. Народы южной Сибири в древнетюркскую эпоху. — Л., 1984. — С. 22-25; Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. — Новосибирск, 1986.

[30] Укажем на следующие работы, в которых широко использованы материалы из могильника Кокэль: Алексеев В.П., Гохман И.И. Палеоантропологические материалы гунно-сарматского времени из могильника Кокэль // ТТКАЭЭ. — 1970. — Т. III. — С. 239-297; Они же. Антропологический состав и происхождение населения, оставившего могильник Кокэль II Проблемы антропологии древнего и современного населения советской Азии. — Новосибирск, 1986. — С. 87-107; Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников...; Кызласов Л.Р. Древ-
(338/339)
няя Тува. — М., 1979. — С. 38-118. Однако последний автор допустил весьма серьезные погрешности при цитировании им использованных материалов могильника Кокэль (см. рец. Ю. Заднепровского и Д. Савинова на указанную книгу Л.Р. Кызласова в журнале «Советская этнография», 1982, №2).

[31] Алексеев В.П., Гохман И.И. Антропологический состав... — С. 87 и след.

[32] См.: Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. Проблемы кочевого хозяйства. — М., 1974. — С. 14-22.

[33] По переписи 1931 г., мелкий рогатый скот составлял 75% всего поголовья у тувинцев.

[34] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 40.

[35] Писаница впервые опубликована Н.Л. Членовой. Её анализ см.: Членова Н.Л. Несколько писаниц юго-западной Тувы // Сов. этнография. — 1956. — № 4; Вайнштейн С.И. История народного искусства Тувы. — М., 1974. — С. 52-53, рис. 40.

[36] Дэвлет М.А. Большая Боярская писаница // Сов. археология. — 1965. — № 1, рис. 6.

[37] Tallgren A.M. The South Siberian Cemetery of Oglakhty from the Han Period // Eurasia Septentrionablis Antiqua. — Helsinki, 1937. — XI.

[38] См.: Вайнштейн С.И. Историческая этнография... — Рис. 23, 1.

[39] Руденко С.И. Культура хуннов... — Табл. XVI, рис. 4, 5.

[40] См.: Вайнштейн С.И. История народного искусства... — Рис. 35, 1.

[41] Руденко С.И. Культура хуннов... — Табл. XXV, рис. 3, 5.

[42] Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. — Л., 1951. — С. 37-39, рис. 6, 7; Руденко С.И. Культура хуннов... — С. 22.

[43] См.: Вайнштейн С.И. История народного искусства... — Табл. 27, рис. 1, 3.

[44] Народное искусство Якутии / Авт.-сост. М.В. Хабарова. — Л., 1981. — Табл. на с. 36, 37, 41.

[45] Руденко С.И. Культура хуннов... — Табл. V, ХХХХ.

[46] Стамбульник Э.У. Новые памятники гунно-сарматского времени в Туве // Древние культуры евразийских степей. — Л., 1983. — Рис. 3; Грязнов М.П. Миниатюры таштыкской культуры (из работ Красноярской экспедиции) // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. — Л., 1971. — Вып. 13.

[47] См.: Вайнштейн С.И. Роль культурно-генетических контактов в генезисе шаманства у тюркоязычных народов Сибири // Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности. — М., 1986. — С. 17-18.

[48] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... — Т. I. — С. 49.

[49] См.: Вайнштейн С.И. История народного искусства... — Рис. 25, 1-5.

[50] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые итоги... — С. 224-226.

[51] Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов... — С. 49; Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье. — Улан-Удэ, 1976. — Рис. 11, 15 и др.

[52] Мнение о том, что погребения гунно-сарматского времени, совершённые в Туве по обряду трупосожжения, относятся к позднему этапу развития культуры местных племён, разделяется лишь Л.Р. Кызласовым (см. его книгу «Древняя Тува», с. 114-118). Это мнение
(339/340)
Л.Р. Кызласова противоречит всей совокупности фактов, относящихся к культуре кокэльцев с их устойчивой и развитой погребальной традицией трупоположения покойных. Как совершенно справедливо отметил Д.Г. Савинов, несколько известных погребений с трупосожжениями гунно-сарматского времени в количественном отношении абсолютно уступают кокэльским. Близость керамического материала из кокэльских и одиночных погребений, раскопанных на р. Шуурмак Л.Р. Кызласовым и С.А. Теплоуховым в Центральной Туве, не даёт возможности ответить на вопрос, представляют ли они вариант одной культуры — хронологический или локальный. В то же время металлические изделия из шурмакских захоронений (меч с кольчатым навершием, удила с пропеллеровидными псалиями, наконечники стрел и др.) значительно отличаются от кокэльских. Из них датирующее значение имеет меч, аналогичный найденным в погребениях VI-VII вв. на Средней Оби. Аналоги однокольчатым удилам, панцирным пластинам и серпу имеются в кудыргинских памятниках раннетюркского времени в Горном Алтае. Поэтому не исключено, что погребения с трупосожжениями на р. Шурмак хотя и близки кокэльским, но представляют иную этническую группу населения Тувы, связанную с ранними тюрками (см.: Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири... — С. 24).

[53] Вопрос о датировке кокэльских погребений в последние годы вновь привлёк внимание ряда исследователей. Он имеет важное значение для решения проблемы времени появления нового кокэльского населения в Туве — произошло ли это во время экспансии хуннуского шаньюя Модэ на рубеже III и II вв. до н. э. или позднее, в конце самого существования державы хунну в Центральной Азии. Был ли это длительный процесс или кратковременный, приведший к глубокой ассимиляции пришельцами аборигенов? Нельзя не согласиться с мнением А.П. Окладникова, что «эта проблема имеет особо важное значение, поскольку речь идёт о сложных событиях, оказавших столь глубокое влияние на ход исторических событий не только в Азии, но и в Европе, на процессы Великого общества [надо: переселения народов. — П.А.] и возникновение феодального общества на Западе» (Окладников А.П. Археология Тувы (итоги и проблемы) // Новейшие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувинцев. — Кызыл, 1980. — С. 13). Возражения принятой ранее датировке высказал Д.Г. Савинов, который вслед за А.М. Мандельштамом говорит о вероятно более длительном бытовании культуры племён скифского времени в Туве и об относительно более позднем появлении здесь кокэльцев (см.: Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири... — С. 23; Мандельштам A.M. К гуннской проблеме... — С. 233-234). Однако анализ материальной культуры кокэльцев (керамики, стрел и др.) в сравнительно-археологическом отношении позволяет сохранить ранее выдвинутую датировку и рассматривать нижнюю границу хронологии Кокэля как соответствующую начальному этапу развития культуры племён Тувы гунно-сарматского времени (эту точку зрения поддержал и Роман Кент в своей публикации материалов могильника Кокэль).
(340/341)

[54] Вопреки высказанному мнению, что сыынчюрекская (кокэльская) культура была следствием развития местных племён, что это местные племена, иначе «не обособились бы памятники собственно гуннов» (Кызласов Л.Р. Древняя Тува... — С. 81, 84), все имеющиеся факты, как археологические, так и антропологические, свидетельствуют о значительной культурной и, возможно, этнической близости кокэльцев и хунну. Это положение, выдвинутое ранее (см.: Вайнштейн С.И. Тува в период разложения первобытно-общинного строя и возникновения классового общества // История Тувы. — М., 1964. — С. 35-36), было убедительно подтверждено последующими исследованиями. Так, A.M. Мандельштам писал, что «по ряду существенных черт данная культура настолько близка к культуре сюнну, что есть достаточно оснований связывать её происхождение с передвижением сюда какой-то многочисленной группы последних» (Мандельштам A.M. К гуннской проблеме... — С. 233).

[55] См.: Вайнштейн С.И. Погребения казылганской и сыынчюрекской культур // ТТКАЭЭ. — 1970. — Т. III. — С. 79.

[56] Проникновение в Туву хунну, по всей вероятности, предшествовало заселению её территории предками кокэльцев, но каков был временной разрыв, сказать пока трудно. Время формирования кокэльской культуры в её сложившемся виде — процесс, протекавший, вероятно, как на территории современной Тувы, так и в сопредельных районах Монголии, — также пока остается не известным. Вероятно, процесс этот протекал в разной степени интенсивно в отдельных частях заселенной территории. По-видимому, культура населения, оставившего гунно-сарматские погребения в могильнике Аймырлыг, сохранявшая смешанность казылганских и кокэльских традиций вплоть до I в. до н.э., несколько задержалась в процессе своего формирования по сравнению с кокэльской. Вполне возможно, как предполагали A.M. Мандельштам и Э.У. Стамбульник, что в Туве, как и в Минусинской котловине, был особый переходный этап, лежавший между казылганской и кокэльской культурами (см. их работу: О некоторых проблемах истории ранних кочевников Тувы // Новейшие исследования по археологии Тувы и этногенезу тувинцев. — Кызыл, 1980. — С. 59), однако его хронологические рамки и особенности ещё не выявлены.

[57] Алексеев В.П., Гохман И.И. Антропологический состав... — С. 100, 103.

[58] Левина Л.М. Керамика Нижней и Средней Сыр-Дарьи в I тыс. н.э. // Тр. Хорезм. экспедиции. — 1971. — Т. I. — Рис. 3, 194, 196 и др.