Б.Я. Ставиский

О датировке и происхождении эрмитажной серебряной чаши
с изображением венчания царя.

// СГЭ. [ Вып. ] XVII. Л.: 1960. С. 67-71.

Одним из интересных памятников так называемого восточного серебра является хранящаяся в Эрмитаже чаша с изображением венчания царя и свадебного пира. Эта чаша ранее находилась в собрании графов Строгановых. Точное происхождение её неизвестно. Э. Герхард, опубликовавший чашу более ста лет назад, не пытался определить ни времени, ни места её изготовления. [1] Я.И. Смирнов сопоставлял изображение одежды на чаше с изображениями «на китайско-тюркских монетах» VI-VIII вв. [2] К.В. Тревер, раскрыв содержание сцен, помещённых на чаше, и сопоставив отдельные изображения с известными ей памятниками искусства Средней Азии и Восточного Туркестана,

(67/68)

высказала предположение о среднеазиатском происхождении этой чаши. Опираясь же на палеографию помещенной на чаше надписи (прочитана надпись не была), она датировала чашу I в. н.э. [3] Наконец, Р. Гиршман, предложив чтение надписи, отнёс чашу к произведениям среднеазиатского искусства конца VII — начала VIII в. [4] Основанием для датировки Р. Гиршману послужило упоминание в надписи имени «Хурзад», которое засвидетельствовано в письменных

Серебряная чаша с изображением венчания царя.

(68/69)

Серебряная чаша с изображением венчании царя

источниках всего лишь два раза, причём оба раза в применении к лицам, жившим в период арабских завоеваний конца VII — начала VIII в. Однако если определение К.В. Тревер даты изготовления чаши на основании одной лишь палеографии непрочитанной надписи представляется недостаточно убедительным, то и аргументация Р. Гиршмана также не может считаться безупречной, так как этимология имени «Хурзад» («Сын солнца») позволяет предполагать, что оно могло бытовать в ираноязычной среде и ранее VII-VIII вв. Более того, само чтение имени «Хурзад», по заключению В.А. Лившица и И.М. Дьяконова, вызывает сомнение, так как первая буква «х», восстанавливаемая Р. Гиршманом, на чаше отсутствует. Между тем, сравнение изображений на чаше с вещественными памятниками Согда, датировка

(69/70)

которых установлена в результате археологических работ, позволяет, как мне кажется, более определённо решать вопрос о датировке и происхождении этого интересного произведения восточной торевтики. Так, изображённая в центре чаши голова устрашающего существа — Кнртимукхи — находит себе близкие аналогии в глиняных налепах на оссуариях, [5] которые получили распространение в Согде примерно с V в. н.э., [6] а также в глиняной скульптуре Пянджикента VI-VIII вв. [7] В пянджикентских настенных росписях мы встречаем и изображение фантастического животного, полузверя-полуптицы, парящего над головами пирующих, с кольцом или венком в клюве. [8] В памятниках согдийского искусства того же периода встречаются изображения людей в тех же позах, что и на чаше, такие же круглые кошмы или ковры, плащи или накидки в виде развевающихся лент, фигурки обезьян с двусторонними барабанами, орнамент в виде волны. [9] К этому же времени относятся и афрасиабские терракоты с изображением головы «лысого старца с усами и широкой бородой», которые К.В. Тревер, ошибочно относя к значительно более раннему периоду, сопоставляла с небольшой фигуркой старца на чаше. [10]

Нельзя, конечно, утверждать, что отдельные из отмеченных выше элементов не могли иметь места и на памятниках более раннего времени, но их сочетание характерно для искусства Средней Азии, точнее Согда н связанных с ним районов, именно V, VI и особенно VII в.

На конец V-VII в. ещё более определённо указывает изображенная на чаше посуда, наиболее массовый и лучше всего изученный вид археологического материала. Кувшины, которые держит мужчина слева от новобрачных, датируются находками подобных изделий в гончарных печах Кафыр-Калы VII-VIII вв. [11] и в материалах того же времени из Афрасиаба и Ак-Тепе (близ Ташкента). [12] О распространении подобных сосудов в Согде VII — начала VIII в. свидетельствуют и бронзовые подвески [13] в виде таких же кувшинов. К этому же периоду можно отнести и бокал, который держит в левой руке мужчина с кувшинами, так как по форме этот бокал аналогичен известным тюркским серебряным кубкам. [14] Наиболее точно может быть датирован кубок, который держит царь (жених). Глиняные кубки такой формы являются характерной особенностью археологического комплекса конца V-VI в. Тали-Барзу IV, [15] причём их появлению предшествует бытование в Согде кубков комплекса Тали-Барзу III, отличающихся от интересующего нас типа лишь полным отсутствием поддона. [16] Таким образом, нам известны

(70/71)

не только кубки, аналогичные представленному на чаше, но и их прямые типологические и хронологические предшественники, что позволяет уточнить их датировку.

Для конца V-VII в. характерен и своеобразный покрой одежды — куртки с односторонним отворотом. На основании именно этой детали костюма Я.И. Смирнов относил чашу к VI-VIII вв. К.В. Тревер, в противовес этому заключению, отмечала близость костюма жениха к покрою верхней одежды на глиняной фигурке из Джанбас-Кала (Хорезм), датируемой С.П. Толстовым кангюйским временем (IV в. до н.э. — I в. н.э.). [17] Однако на глиняной фигурке отсутствует характерный отворот борта куртки, и если уж искать аналогий в хорезмийском материале, то таковые находятся как раз в более поздних, афригидских памятниках (VI-IX вв. н.э.). [18]

Таким образом, определение, предложенное Я.И. Смирновым, остаётся в силе, а опровержение его К.В. Тревер отпадает. Необходимо лишь отмстить, что «китайско-тюркские» монеты, служившие основой для датировки Я.И. Смирнова, являются не восточнотуркестанскими, как это считалось ранее, а согдийскими монетами. [19] Для Согда этого времени куртка с односторонним отворотом борта засвидетельствована, помимо монет, росписями зала № 7, объекта III древнего Пянджикента [20] и афрасиабскими глиняными пластинами с рельефными изображениями. [21] Подобная одежда известна и в росписях того же времени в Восточном Туркестане. [22]

Итак, мы вправе, очевидно, рассматривать эрмитажную чашу как памятник искусства Согда (или связанных с ним оазисов Восточного Туркестана) V-VII вв., т.е. того периода, когда по Востоку прокатывается «новая волна влияний античности». [23] Что касается Средней Азии, то для её областей наличие ряда элементов античной культуры в искусстве V-VIII вв. доказывается всё новыми и новыми данными. [24]

[1] E. Gerhard. Über ein Silbergefäss des Grafen Strognnoff. «Archäologische Zeitung», Berlin. 1843. № 10. стлб. 161-165, табл. X.

[2] Я.И. Смиpнов. Восточное cepeбрo. СПб., 1909. табл. XXXVIII. № 67 и стр. 7. Ср. ЗВО. т. XIX. СПб., 1910. стр. XXXI.

[3] К.В. Тpевер. Памятники греко-бактрийского искусства. М.-Л., 1940. стр. 81-87, табл. 18-22; К.В. Тpевер. А.Ю. Якубовский, М.Э. Воронец. История народов Узбекистана, т. I. Ташкент, 1950, стр. 123.

[4] R. Ghirshman. Inscriptions Pehlevi des Plats Sassanides du Musée de l’Ermitage. «Bulle-tin of the School of Oriental and African Studies», т. V. ч. 4. London, 1951. стр. 918-919.

[5] С. Trever. Terracottas from Afrasiab, Moscow — Leningrad, 1931, табл. IV V, №№ 69 и 78; ср. №№ 68 и 77; Б.Я. Ставиский, О.Г. Большаков и Е.А. Мончадская. Пянджикентский некрополь. ТАЭ, т. II (МИА СССР, 37), М.-Л., 1953, стр. 69-82. Ряд подобных же налепов хранится в Среднеазиатском отделении Эрмитажа.

[6] Б.Я. Ставиский. Пянджикентский некрополь как памятник культуры Согда VII-VIII вв. (автореферат диссертации), Л., 1954, стр. 9 и 13.

[7] Фрагменты с Киртимукхой, ещё не опубликованные, экспонируются и зале № 2 среднеазиатской выставки Эрмитажа. О скульптуре, к которой относятся эти фрагменты, см.: А.М. Беленицкий. Археологические работы в Пянджикенте. КСИИМК, 55. 1954. стр. 31-32 и 42-47.

[8] Живопись древнего Пянджикента. М., 1954, табл. VII-X, XII, XXXV, XXXVI, XXXVIII, XXXIX.

[9] Живопись древнего Пянджикента, табл. XV, XVI, XXIII, XXVII, XXXIII, XXXVI, XXXVIII, XXXIX; ТОВЭ, т. II. Л., 1940, табл I, VI-VIII между стр. 40-41; КСИИМК, X, 1941, рис. 7 между стр. 12 и 13; Труды СТАЭ, т. I (МИА СССР, 15), М.-Л., 1950, табл. 44, 2; Известия Российской Академии истории материальной культуры, т. II. 1922, табл. III и стр. 18 19; И.А. Орбели и К.В. Тревер. Сасанидский металл. М.-Л., 1935, табл. 20; Труды Института истории и археологии АН Узбекской ССР, т. I. Ташкент, 1948, стр. 119, 120, 125 и рис. 22.

[10] К.В. Тревер. Памятники греко-бактрийского искусства, стр. 86; С. Trever. Terracottas..., табл. III, № 244, и XIII, № 194, ср. КСИИМК, XII, 1946, рис. 461 на стр. 98.

[11] Г.В. Григорьев. К вопросу о художественном ремесле домусульманского Согда, КСИИМК, XII, 1946, стр. 103. Материалы хранятся в Среднеазиатском отделении Эрмитажа.

[12] А.И. Тереножкин. Согд и Чач, КСИИМК, 33, 1950, стр. 161, рис. 69, X, 7, и XXI, 8.

[13] Б.Я. Ставиский. Раскопки жилой башни в кухендизе пянджикентского владетеля. Труды СТАЭ, т. I (МИА СССР, 15). М.-Л., 1950, стр. 97, табл. 37, 1. Несколько таких же подвесок с Афрасиаба хранятся в Среднеазиатском отделении Эрмитажа.

[14] Я.И. Смиpнов. Восточное серебро, табл. XCVI. XCVII, XCIX, С.

[15] А.И. Теpеножкин, ук. соч., стр. 161 и рис. 69, IX, 1, 3 и 5. Ср. Труды СТАЭ, т. I, табл. 41, 3и и 4ж.

[16] Г.В. Григоpьев. Городище Тали-Барзу, ТОВЭ, т. II. Л., 1940, стр. 101, рис. 66, ср. рис.6д: А.И. Тереножкин, ук. соч.. рис. 69, VIII, 2.

[17] К.В. Тpевер. Памятники греко-бактрийского искусства, стр. 86. Ср.: С.П. Толстов. Древний Хорезм. .М., 1948, стр. 198, табл. 72, 2.

[18] См. С.П. Толстов, ук. соч., стр. 198: «Характерным отличием мужской одежды афригидской эпохи от одежды эпохи кангюйской является общее у афригидской культуры с культурой Восточного Туркестана появление отворотов у бортов куртки — одностороннего на восточнотуркестанских изображениях и двухстороннего — на афригидских».

[19] О.И. Смиpнова. Согдийские монеты собрания Нумизматического отдела Государственного Эрмитажа. «Эпиграфика Востока», IV, М.-Л., 1951, табл. II, I, 2, 3, 4, 7.

[20] Живопись древнего Пянджикента, XXVI, XXXII.

[21] И. Забелина и Л. Ремпель, Согдийский всадник. Ташкент, 1948, рис. 1-4, 7.

[22] Le Coq. Bilderatlas zur Kunst-und Kulturgeschichte Mittel-Asiens. Berlin, 1925, стр. 37-39, 41, 42 и 64, рис. 3, 6-8, 11, 15, 17 и 86. Нa аналогии костюму жениха в росписях Китайского Туркестана указывал и акад. С.Ф. Ольденбург, см. ЗВО, т. XIX, СПб., 1910, стр. XXXIV.

[23] И.А. Оpбели и К.В. Тpевер. Сасанидский металл. М.-Л., 1935, стр. XXI.

[24] Н.И. Веселовский. Греческие изображения на туркестанских оссуариях. Известия Археологической комиссии, вып. 63, Петроград, 1919, стр. 59 сл.; Г.В. Григорьев. Городище Тали-Барзу, стр. 98, табл. V, 4; он же. К вопросу о художественном ремесле..., стр. 103; А.М. Беленицкий. Античные элементы в искусстве Пянджикента (в печати).

наверх