![Сообщения Государственного Эрмитажа. [Вып.] XXXVIII. Л.: «Аврора». 1974.](/img/sge-038.jpg)
С.С. Сорокин
Бронзовая позолоченная пластина со сценой терзания.
В отделе Востока Государственного Эрмитажа хранится бронзовая с остатками позолоты пластина, украшенная рельефом со сценой терзания фантастического копытного двумя хищниками. [1] Рельеф занимает всю лицевую сторону пластины; внизу справа он сильно повреждён коррозией. Распределение фигур асимметрично и подчинено как теме изображения, так и форме предмета.
(48/49)
Копытное животное, похожее на лошадь, но с рогами, прижато брюхом к земле двумя хищниками. Его правая передняя нога согнута так, что занимает всё пространство между грудью и мордой, а левая поджата под брюхо. Круп вывернут. Левая задняя нога вскинута вверх, и след её копыта обращён к верхнему обрезу пластины, тогда как правая вытянута назад и достигает правого её края. Хвост закинут на круп и передан чередой грифоньих голов: очертания их едва различимы. Морда была бы совсем похожа на лошадиную, если бы не слишком большой рот и поперечные складки на переносице. Ухо заострено и имеет каплевидную форму. Короткая свисающая грива показана мелкими насечками. На шее имеется ребристая фигура; такие же фигуры видны на груди, боку, крупе и на правой ноге. Рог начинается на лбу животного пеньком, из которого вырастают две ветви, размещённые вдоль всего левого и части верхнего края пластины. Отростки рогов увенчаны грифоньими головами. На затылке, чуть выше уха — завиток.
Морда левого хищника, изображённая в ракурсе, напоминает волчью. Чётким рельефом даны надбровные выступы, кончик носа слегка приподнят; заметны складки губ над клыками, впившимися в холку поверженного животного. Уши небольшие, слегка заострённые. С одной стороны морды рельефом и мелкими штрихами обозначены баки. Правый хищник держит в зубах заднюю ногу копытного. Его морда изображена в фас и похожа на медвежью (широкий лоб, относительно короткие челюсти и короткие круглые уши). Хорошо видны когтистые части трёх передних лап хищников; изображения четвёртой передней и двух задних угадываются в неровностях правого нижнего угла пластины, повреждённого коррозией. Правильность такой догадки подтверждается при сопоставлении с пластинами из Нью-Йорка и Брюсселя. [2]
Эрмитажная пластина со сценой терзания.
Лицевая и оборотная стороны.
Кроме эрмитажной, нам известны ещё шесть пластин с аналогичной тематикой: две ажурные и две рельефные из музея Метрополитен в Нью-Йорке (в печати имеются воспроизведения лишь двух левых), одна (ажурная) из Музея искусств в Лос-Анджелесе и одна (рельефная) из Брюсселя. [3] Ни одна из этих пластин не является точным повторением другой. У них различны отношения длин сторон (эрмитажная — 0,47, рельефная нью-йоркская — 0,53, ажурная нью-йоркская — 0,56, брюссельская — 0,48 и лос-анджелесская — 0,55) и значительны расхождения в рисунке.
Считается, что рельефные нью-йоркские пластины обнаружены в китайской гробнице, находившейся, как полагают, у юго-восточной границы Ордоса вблизи Великой стены, недалеко от местности Юлинь, в северной части провинции Шенси, и по наиболее молодым вещам датируемой позднеханьским временем. [4] Данные эти нельзя полностью принять на веру, так как строгая научная документация, видимо, отсутствует. Но нельзя и отрицать их. Вопрос о времени изготовления пластин со сценой терзания копытного остаётся, таким образом, открытым и требует специального рассмотрения.
Пластину брюссельского Музея искусств В. Грисмайер поместил в начало второго ряда своей классификации, построенной на основе правильного, по слишком общего принципа постепенной потери семантики и нарастания приобретающей самостоятельное значение орнаментики, и отнес её ко времени не позднее середины первого тысячелетия до н.э. [5] Однако имеются данные, которые позволяют думать, что эта пластина может оказаться несколько моложе. Наличие орнаментальных деталей, не связанных с фигурами животных (например, каплеобразных завитков над шеей копытного), а также разделка тела жертвы ребристыми завитками и изогнутыми лентами не типичны для изделий начального этапа развития искусства ранних кочевников Азии. Эти завитки и ленты могут быть сопоставлены со знаками, которыми разделаны тела животных на художественных изделиях стиля хуай [6] и на костяных пластинах тувинских погребений V-III вв. до н.э. [7]
(49/50)
Фигура копытного на пластинах:
а — брюссельской; б — эрмитажной; в — рельефной из музея Метрополитен; г — ажурной из музея Метрополитен; д — лос-анджелесской.
На брюссельской пластине поверженное копытное снабжено клювом — приметной деталью, встречающейся в искусстве ранних кочевников с V по I в. до н.э. [8] На других пластинах эта деталь не наблюдается.
Трёхчетвертной ракурс головы хищника (брюссельская и эрмитажная пластины) ни разу не отмечен на ранних сибирских пластинах (V-IV вв. до н.э.), но известен на ковре из Ноин-улы, датируемом временем, близким к рубежу н.э.
Расположение когтистых частей передних лап хищников как на рельефных, так и на ажурных пластинах не согласовано с позой зверей, что не характерно для более древних произведений искусства ранних кочевников Азии.
Иными словами, неупорядоченное в художественном отношении и семантически не оправданное использование деталей, их искажение в соответствии с изобразительным полем, «втискивание» их для заполнения пустого пространства и наличие ракурса говорят о том, что пластины со сценой терзания копытного двумя хищниками в V в. до н.э., видимо, ещё не выделывались.
Отмеченная Владимиром Францевичем Левинсоном-Лессингом некоторая скульптурность хищников, фигуры которых даны так, что зрительно с плоскостью пластины совмещаются лишь частично (морды как бы выходят вперёд, а тела скрыты за ней), встречается только на прямоугольных пластинах и не замечена на типологически более ранних Р-образных.
(50/51)
Брюссельская пластина.
Далеко зашедшие искажения рисунка грифоньих голов, характерные для всех пластин группы, также говорят о том, что середина первого тысячелетия до н.э. для последних — слишком ранняя дата.
В самой позе копытного наблюдается серьёзное искажение первоначальной иконографии и семантики образа, а именно: одна из задних ног животного, хотя и повёрнута копытом кверху, но вверх не вскинута, как на ранних изображениях такого типа, а вытянута назад. Её положение определено скорее формой предмета, нежели требованиями семантики. Датировка В. Грисмайера — безусловно, неоправданно ранняя. Видимо, мнение Э. Банкер, относящей (правда, без объяснений) всю группу к IV-III вв. до н.э., более справедливо. [9] Однако не исключено, что пластины со сценой нападения двух хищников на копытное бытовали (или даже выделывались) и в более позднее время. Об этом говорит многократность перекопирования, следствием которого становится значительное нарушение исходной иконографии образа, хорошо прослеживаемое в постепенной трансформации фигуры копытного.
Две пластины из музея Метрополитен.
Скорее всего, в начало ряда этой трансформации следует поместить брюссельскую пластину, где копытное, фигура которого дана полностью, наделено клювом, и где наблюдается наименьший отход от реалистичности изображения и смысла сцены. За ней следует, пожалуй, эрмитажная. Копытное здесь изображено так же, как на брюссельской, но лишено клюва и более походит на лошадь, что подчёркнуто насечками на шее, имитирующими подстриженную гриву или гриву дикой азиатской лошади. На нью-йоркской рельефной пластине сходство поверженного животного с лошадью несколько уменьшается. Ещё хорошо различимо копыто левой задней ноги, но изображение правой задней ноги распознать трудно. Ажурные пластины продолжают (или даже замыкают) ряд. На них от копытного сохранена только его передняя половина, задняя же полностью редуцирована; она превратилась в подобие длинного сужающегося к концу голого хвоста.
Истоки этого образа фантастического копытного выявляются при сопоставлении рассматриваемых пластин с другими, на которых одним из персонажей является существо в виде лошади с оленьим рогом, вырастающим из одного пенька (что позволяет назвать его «единорогом»), и наделённой орлиным клювом.
Наиболее древним из известных изображений такого рода мифологического существа в искусстве ранних кочевников Азии следует признать золотую верхнеудинскую пластину петровской коллекции Эрмитажа, на которой, как представляется, семантика образа запечатлена в наиболее чистом виде. Эта пластина относится к самостоятельному независимому начальному (или близкому к начальному) этапу формирования искусства той крупной социальной общности, которая к VII в. до н.э. или даже немного ранее сложилась в лесостепной зоне Азии на основе коневодства, как главной производственной базы.
Облик этого единорога синкретичен. С одной стороны, он восходит к северному оленю, как наиболее древнему ездовому животному, и маралу, как важному объекту охоты (оленьи маски на лошадях Пазырыкских курганов; разветвлённые рога и др.), с другой — к лошади Пржевальского или тарпану,
(51/52)
о чём прямо свидетельствуют коренастая фигура, относительно большая голова и торчащая вверх короткая грива. Напомним, что фантастические рогатые копытные пазырыкской татуировки также снабжены короткой гривой, а положенные в могилу лошади имели нагривники, которые придавали им сходство с дикими лошадьми азиатских степей.
Пластина из Лос-Анджелеса.
Семантику единорога в какой-то мере помогают раскрыть берельские зооморфные изображения: похожая на оленью голова с трефовидными рогами-короной, фигурки существ с лошадиной или оленьей головой и птичьим телом и литые бронзовые беркуты с лошадиными глазами. Это древние прототипы, к которым восходят шаманские религиозные образы духов-помощников. [10] Видимо, единорог у ранних кочевников Азии был одним из доброжелательных к человеку мифических существ.
Другие пластины с фигурой единорога, происходящие из районов, близких к Ордосу (например, сичагоуская и из Британского музея), [11] несколько позднее верхнеудинской. [12] На них тела зверей не украшены фигурами и имеются дополнительные конструктивные перемычки, нарушающие семантическую сущность изображения.
Верхнеудинская пластина из Эрмитажа.
Приведённый выше сравнительный материал позволяет определить место пластин со сценой терзания древнеазиатского единорога двумя хищниками среди других памятников искусства ранних кочевников Азии, как произведений, созданных в смешанной культурной среде и притом относительно поздно. Наличие изображения медведя, не характерное для лесостепного искусства, заставляет думать о влиянии культуры лесной зоны (напомним в этой связи, что в составе находок юлиньского комплекса имеется ажурная костяная пластина с изображением медведя [13]). Китайское влияние тоже ощущается, хотя и в незначительной степени: на брюссельской и эрмитажной пластинах над шеей копытного помещены скобкообразные фигуры, какие встречаются на китайских бронзовых художественных изделиях V-III вв. до н.э. [14]
Чрезвычайно важным представляется своеобразная трактовка сюжета и отбор персонажей. Если на ранних пластинах небольшой по размеру хищник, относящийся к виду кошачьих, нападает на крупного спокойно, с сознанием своей силы стоящего единорога, наделённого достоинствами орла, оленя и горного барана, то на более поздних единорог оказывается обыкновенным копытным, простой жертвой волка и медведя. Здесь наблюдается коренное изменение древнего сюжета, который мог быть или забыт или переосмыслен иной культурной средой, а также механическое использование иконографических деталей, семантика которых оказалась забытой.
Эрмитажная пластина со сценой терзания фантастического копытного (единорога) двумя хищниками является подлинной древней вещью, изготовленной, как и другие, ей подобные, где-то в близких к Ордосу районах северных границ Китая, скорее всего в эпоху ранних Хань. Её следует признать весьма ценным источником для исследования имманентных процессов формирования и эволюции искусства ранних кочевников Азии.
[1] Моё внимание к этой пластине привлёк Владимир Францевич Левинсон-Лессинг. Зная о круге моих научных интересов, он не только сообщил мне о её существовании в Эрмитаже, но и подсказал, что в музее Метрополитен в Нью-Йорке хранятся ей подобные. Кроме того, Владимир Францевич отметил, что в выполненных низким рельефом фигурах хищников ощущается некоторая скульптурность, которой лишены звери на пластинах Сибирской коллекции.
Инв. № ГА 2722; 109-114×52 мм; вес 173,1 г. На оборотной стороне, сохранившей отпечатки грубой ткани, имеются две вертикальные петли с прямоугольным просветом. Отливка пластины производилась в двустворчатой форме, одна из половинок
(52/53)
которой имела углубление с негативным рельефом лицевого изображения, а другая — выпуклость, мягко передающую основу рельефа. Края пластины с её оборотной стороны образуют невысокий бортик. Ближе к левому краю имеется овальное отверстие.
Пластина была приобретена в 90-х гг. прошлого века российским консулом в Хотане Н.Ф. Петровским у третьих лиц, затем в составе его коллекции центральноазиатских древностей перешла в собственность Русского археологического общества, откуда была передана в Государственную Академию материальной культуры (ныне Институт археологии Академии наук СССР) и в 1925 г. поступила в Эрмитаж (книга поступлений, КПЭ 22/1927 №92).
[2] S.С.В.R., «A Chinese Tomb Find», Bulletin of the Metropolitan Museum of Art, vol. 13, 1918, No.6, p. 135, fig. 1; O. Sirén, A History of Early Chinese Art, vol. 2, London, 1929, pl. 25 C.
[3] S.C.B.R., op.cit., pl. 135, fig. 1; М. Rostovtzeff, Iranians and Greeks in South Russia, Oxford, 1922, pl. XXXI, 2; idem, The Animal Style of South Russia and China, Princeton, 1929, p. 90, pl. XXV, 1; G. Borovka, Scythian Art, London, 1929, pl. 70, A, B; O. Sirén, op.cit., pl. 25, c; V. Crissmaier, «Entwick lungsfragen der Ordos-Kunst», Artibus Asiae, 1937, Nr. 7, Abb. 8; Emma C. Bunker, C. Bruce Chatwin, Ann R. Fracas, «Animal Style» Art from East to West, New York, 1970, p. 106-107, fig. 16-17; p. 130, No. 144; p. 131, No. 115.
[4] S.C.B.R., op.cit., p. 135-137. Предметы эти следующие: две прямоугольные ажурные пластины с изображением поединка коней-богатырей, тождественные тем, которые встречены в комплексах II-I вв. до н.э. (J. Werner, «Zur Stellung der Ordosbronzen», Eurasia Septentrionalis Antiqua, 9, 1934, Abb. 1; Грязнов М.П. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири. — «Археологический сборник», 1961, №3, с. 15), гагатовые пластины ханьского времени с изображением демона и ажурная пластина с фигурой поверженной лошади (М. Rostovtzeff. Iranians and Greeks..., pl. XXXI, 3, p. 205; idem, The Animal Style..., pl. XXV, 2; Э. Банкер относит её к IV-III вв. до н.э. См.: Emma С. Bunker..., «Animal Style» Art..., p. 143).
[5] V. Grissmaier, op.cit., Abb. 8.
[6] O. Siren, A History of Early Chinese Art, vol. 1, pl. 105; O. Janse, «Le style du Houai et ses affinités», Revue des Arts Asiatiques, 8, 1934, p. 159; T.J. Arne, «Die Funde von Luan P’ing und Huan Hua», Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities, 5, 1933, Taf. V, 1.
[7] Грач А.Д. Могильник Саглы-Бажи II и вопросы археологии Тувы скифского времени. — «Советская археология», 1967, №3, рис. 12, 13, с. 229-230.
[8] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953, рис. 181 и 182; Сосновский Г.П. Дэрестуйский могильник. — «Проблемы истории докапиталистических обществ», 1935, №1-2, с. 173; Грязнов М.П. Указ. соч., рис. 4 (низ), с. 15-16.
[10] Сорокин С.С. Большой Берельский курган (Полное издание материалов раскопок 1865 и 1959 гг.). — «Труды Государственного Эрмитажа», 1969, т. 10, с. 226-233.
[11] Е. Minns, Scythians and Greeks, Cambridge, 1913, p. 251, fig. 172; Emma C. Bunker..., «Animal Style» Art..., No. 124; «Вень-ву», 1960, №12, с. 33, рис. 5 (на китайском яз.).
[12] Могильник Си-ча-гоу датируется по монетам концом II-I в. до н.э. См.: «Вень-ву», 1960, №12 (на китайском яз.).
[13] S.С.В.R., op.cit., fig. 4.
[14] Important Chinese Bronzes, Works of Art and Fine Oriental Ceramics. Sotheby and Co. Sale catalogue (Tuesday, May 16, 1967), No. 29, p. 11; Emma C. Bunker..., «Animal Style» Art..., No. 105, p. 142.
|