Я.А. Шер
«Господин коней» на берегу Енисея.
// ПАВ №6. 1993. С. 17-22.
Некоторое время я работал в одном помещении с Д.А. Мачинским, и мы общались почти каждый день. Знакомы мы много лет и между нами давно установились товарищеские отношения, которые позволяют обсуждать любой научный вопрос, даже если он ещё самому не вполне ясен. Однажды Мачинский был первым коллегой, с которым я поделился своим небольшим открытием, суть которого излагается ниже. Сомневаясь в своих догадках, я был очень благодарен Мачинскому, который сразу уловил главную идею.
В 1978 г. в Эрмитаже состоялась выставка «Античное искусство из музея Метрополитен». Среди экспонатов стояла большая амфора VIII-VII вв. до н.э. с росписью геометрического стиля. На её шейке изображение: человек держит под уздцы двух симметрично стоящих по его бокам лошадей (Античное искусство..., 1978: N15; Richter 1953: 25; pl. 15с; Davison 1961: 48: р. 51).
Эта композиция сразу напомнила мне другую, близкую по сюжету и времени, но находящуюся вообще «на другом конце света», в Южной Сибири. Здесь, к северу от Абакана (левый берег Енисея) есть гора Оглахты, хорошо известная археологам. На прибрежной скале до 1966 г. сохранялось изображение, выбитое мелкими точечными ударами: человек в островерхом головном уборе держит под уздцы двух симметрично стоящих по бокам лошадей. Манера изображения позволяет отнести его к раннему этапу скифо-сибирского звериного стиля (VIII-VII вв. до н.э.). В 1966 г. плоскость с этим и другими рисунками была разрушена (подробнее см. Шер 1980: 155-158). К счастью, фотографии и копии сохранились. Правда, публиковались они не всегда точно (Савенков 1910; Вяткина 1961; Шер 1980: рис. 120; Членова 1981: рис. 4; Советова 1990: рис. 1 и др.).
Обратившись к литературе, я обнаружил целую серию точных аналогий, хорошо известных античникам. Часть их представлена на рис. 1. Естественно, возник вопрос: не случайно ли это совпадение? Сходные мифологемы и их визуальные воплощения могут складываться конвергентно, в культурах, никогда между собой не соприкасавшихся. Но это характерно для сюжетов, отражающих общечеловеческие универсалии, такие как рождение, смерть, размножение и т.п. Наш сюжет к таковым не относится. Мало того, при внимательном сопоставлении заметно не только сюжетное сходство между петроглифическим и вазописными изображениями, но и близость стилистических деталей, что при конвергенции практически невозможно. Совпадают островерхий головной убор центрального персонажа, подчёркнутые утолщения икроножных мышц, сходные пропорции фигур, заполнение свободного пространства между человеком и лошадьми знаками, похожими на солярные.
Если это — не случайное совпадение, то возможны только два объяснения: либо заимствование, либо общий «предок». Первое из них отпадает сразу: никакого синхронного культурного контакта на таком огромном расстоянии быть не могло. Второе — требует более подробного рассмотрения.
Древние индоевропейцы на Енисее. ^
Общий предок близких мифологических сюжетов — это миф, лежащий в их подоснове, следы которого сохранились в древних языках. Поскольку территория степной Западной Сибири в древности была местом исторического взаимодействия трёх или четырёх этнических массивов: носителей урало-алтайских, финно-угорских, палеоазиатских и индоевропейских языков, теоретически можно допустить, что рассматриваемая сцена может относиться к одной из этих мифологий. Но это только теоретически. Практически неиндоевропейские мифы можно из этой области сразу исключить по одной причине: образ коня и связанные с ним сюжеты заимствованы ими из индоевропейской традиции (например, у алтайских народов — Гамкрелидзе, Иванов 1984: 939).
Археологические, антропологические и лингвистические данные свидетельствуют о том, что со второй половины IV тыс. до н.э. начинается постепенное движение крупного массива скотоводческих племён (ямная культура). Вряд ли это движение было быстрым, как иногда пишут (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 952 со ссылками на: Мерперт 1978; Schlerath 1973). Вряд ли оно могло быть географически целенаправленным. По мере роста стад и самих племён, они перемещались в поисках новых пастбищ в разные стороны, но постепенно в силу природных условий восточное направление становилось преобладающим (ср. М. Гимбутас
Таблица II:
Петроглифы: 1 — Талас, Жалтырак-Таш; 2-4 — Тепсей, устье р. Тубы, правый берег Енисея; 5 — Енисей, рисунок на плите из могильника Варга; 6, 7 — Восточный Казахстан.
Таблица I [ на стр.18, см. слева ]:
1 — Наскальный рисунок на горе Оглахты, Енисей. 2-4 — Роспись на кратере из «Малого дворца» Рас Шамры. Угарит, около XIII в. до н.э. (Sandars N. 1978, р. 154, fig. 103; Langdon S. 1989. С. 188. Рис. 3); 5 — Кратер, Аргос, геометрический стиль, 725-710 гг. до н.э. (Блаватский, 1953. С. 142; Langdon S. 1989. Рис. 2, см. также Рис. 1); 6 — Ойнохойя, Аттика, геометрич. стиль, VIII в. до н.э., Национальный музей, Берлин (Wiesner, 1968, тб. VI); 7 — Килик, Аттика, геометрич. стиль, 740-720 гг. до н.э. Нац. музей, Афины (Блаватский, 1953; Boreil Br. 1978, с. 63, 96, рис. 10, тб. 17); 8, 10 — Роспись на фрагментах сосудов. Афины, Керамик, отдельная находка (8) и могила 50 (Davison J., 1961; Kubler К. 1954, тб. 110, 141 слл.); 9 — Две одинаковые фигурные ручки от котла в виде стоящего мужчины и двух лошадей по бокам, которых он держит под уздцы; случайная находка (Perince Е. 1904, с. 162-163, рис. 73а, 73б); 11 — Фигурная обкладка урартского шлема (золото?) в виде двух противостоящих троек (лев, крылатый бык, грифон), между ними — мужчина держит поднятыми руками за гривы двух крылатых быков (Tanabe et al., 1982, рис. 2).
(19/20)
(Gimbutas 1977, 1982 и др.), которая считает, наоборот, главным направлением западное).
Хотя это сейчас и невозможно строго доказать, думается, что древним племенам понадобились сотни лет, чтобы достичь восточного предела Евразийской степи — долины р. Енисей. За эти века в облике культуры происходили определённые изменения. Однако ведущие признаки — антропологический тип, формы керамики, наличие повозок, охра — сохранились в культуре их прямых наследников — афанасьевской.
Связь ямной культуры с древними индоевропейцами в настоящее время общепризнана (Gimbutas 1982; Parpola 1988; Дьяконов 1989 и др.), как и прямая связь афанасьевской культуры с ямной. В долине Енисея на стелах, скалах, камнях и могильных плитах много изображений мифологических персонажей, характерных для мировоззрения скотоводов, имевших к тому же повозки и колесницы. Они датируются III-II тыс. до н.э. (Вадецкая, Леонтьев, Максименков 1980; Леонтьев 1980: 65-84; Максименков 1975; Шер 1980: 216-229 — ссылка только на обобщающие работы, где дана обширная библиография). Среди них встречаются изобразительные сюжеты, восходящие к праиндоевропейскому мифу (Шер 1980: 270-277).
Какие-то племена на этом пути свернули на юг и ушли через Памир и Гиндукуш в долину Инда. Те же, которые достигли Минусинской котловины, здесь остановились, поскольку дальше на восток пути не было — начиналась чуждая для степняков-скотоводов тайга.
Кони у Мирового древа. ^
Сцена с горы Оглахты — не единственная в Центральной Азии. Идентичная по сюжету композиция была найдена нами в долине Таласа в Киргизии (Шер и др. 1987: 72: рис. 4). Таласская и оглахтинская сцены вписываются в целую серию таких же петроглифических сюжетов. Разница лишь в том, что вместо лошадей иногда показаны иные или неопределимые животные, а вместо человека — «рогатый столб-коновязь» — Мировое Древо (рис. 2).
Датировать эти изображения в своё время было трудно: не было прямых данных. По стилю, технике и загару некоторые из них были предварительно датированы карасукским временем (Шер 1980: 269). Раскопки Г.А. Максименкова и Н.В. Леонтьева на р. Варча полностью подтвердили эту датировку (Леонтьев 1980).
Самое тривиальное объяснение таких сцен по принципу «правды жизни» (см. Стеблин-Каменский 1978: 180 и сл.; 1984: 20 и сл.; Дьяконов 1990: 68-69) — лошади, привязанные к столбу-коновязи. Но и при таком подходе остаётся семантический ряд: «коновязь — жертвенный столб — Мировое древо»: Yggdrasill — столб коня Одина (Гамкрелидзе, Иванов 1984: 553). У скотоводов Евразии коновязь с глубокой древности, при своей чисто прагматической функции, оставалась сакральным объектом, символом мировой оси, алтаря, у которого происходит жертвоприношение. У бурят и якутов коновязь — сэргэ — эквивалент мирового древа, связывающего все три мира. При установке новой коновязи приносится в жертву конь и закапывается под сэргэ (Сорокин 1981: 30-34; Яковлев 1988: 161-163; 161 — на рисунке «рогатый столб»). У казахов «ось» мира — Полярная звезда, а две соседние звезды — две белые лошади, пасущиеся вокруг «золотого кола» на привязи (Валиханов 1958: 155-156; Акишев 1978: 43).
В мифологии индоевропейских народов образ мирового древа восходит к эпохе праиндоевропейского единства. В древнейшем памятнике индоевропейской культуры Ригведе этот символ встречается многократно. Некоторые особенности «словесного портрета» Мирового древа заслуживают специального рассмотрения в связи с нашими наскальными композициями. В Ригведе (III, 8, 10) говорится: «Жертвенные столпы с (их) (насаженными) вершинами, (установленные) на земле, похожи на рога рогатых (животных)». Примерно таким же видели мировое древо и шумеры в эпосе о Гильгамеше, и древние китайцы. Относительно последних известно, что индоевропейские мифологические образы и сюжеты проникали к ним ещё в эпоху бронзы. Многочисленные более поздние изображения мирового древа на разных предметах, в том числе на шаманских бубнах из Сибири и в недавно «живых» обрядах некоторых народов Индии (Frezer 1988: 358) воспроизводят тот же самый «рогатый» образ.
Сюжет «Конь у Мирового древа в петроглифах» уже обсуждался в литературе (Шер 1980: 265-270; Гамкрелидзе, Иванов 1984: 549; Самашев, Шер 1989: 107-111; Самашев 1992: 197-201). Я привожу здесь его краткий обзор, чтобы перейти к другому, близко родственному образу.
Potnia Teron — Potnios Ippon. ^
Фигура человека тоже бывает символом Мирового древа или, точнее, может относиться к тому же семантическому полю (см. замечание И.М. Дьяконова о том, что не всякую вертикаль следует считать мировым древом: Дьяконов 1990: 51-59). Антропоморфизация образа Мирового древа прослеживается по древним текстам, и изображениям, как в мужских, так и в женских персонажах (Иванов 1974: 136; Кейпер 1986: 31; Топоров 1972: 93; 1974: 54, 65, 69; Иванов, Топоров 1974: 36; Топоров 1991: 79). Не исключено, что антропоморфная модель мира в основе более архаична, чем «древовидная».
Здесь уместно вспомнить мифопоэтическую формулу власти над лошадьми, от которой образовалось имя Potnia Ippon. Оно встречается в микенском и гомеровском греческом («госпожа коней»), в ведийском («владеющий лошадьми», «хозяйка благоденствующих лошадей»), в авестийском («владеющий быстрыми конями»), в кельтском и других древних индоевропейских языках (Казанскене, Казанский 1986: 140-143; Гамкрелидзе, Иванов 1984: 545, 550-552). Вряд ли можно придумать семантически более точную и недвусмысленную визуализацию этой словесной формулы, чем изображения на рис. 1.
Исторически и генетически образу Хозяина коней предшествует восходящий к общеиндоевропейской эпохе более ранний персонаж, зафиксированный в тех же языках: «хозя/-йка/-ин/двуногих и четвероногих» (Potni/-a/-os/ Teron). Близкие по смыслу образы впервые появляются еще в неолите Анатолии (Melaart 1967; 1975) и затем постоянно фигурируют в эгейском мире эпохи бронзы (Langdon 1989). Большинство авторов считает этот образ заимствованным эллинами с Переднего Востока. И. Шайблер полагает, что это не прямая, а опосредованная реминисценция восточного мотива «Господина животных», сопоставимая по смыслу с образом Poseidon Hippios (Schebler 1960: 20, 27, 33, 90-91). Сходные идеи высказаны и в других исследованиях (Wiesner 1968; Boardman 1983), включая возможное отождествление Геракла с обликом Potnios Teron (Burkert 1979: 94).
Существуют интересные соображения об этимологии слова — господин (хозяин) и его связи с dominare — укрощать, сопоставимости его с созвучными древнеиндийским — damitar — укрощать и древнегреческим damaw — укрощаю, а древнеиндийское damanah означает «укротитель коней, возница» (Откупщиков 1985: 177-178).
(20/21)
Итак, для Средиземноморья, Ближнего и Среднего Востока этот сюжет может считаться «своим», как в словесном, так и в визуальном воплощении, чего не скажешь о регионе Южной Сибири. Вообще совпадение словесных и изобразительных мифологем в рамках родственных культур, связанных местом и временем, — явление тривиальное. Например, большая часть сюжетов древнегреческой вазописи легко распознаётся и идентифицируется с определёнными мифами, даже в тех случаях, когда нет надписей. При определённых методах исследования поддаются достаточно убедительному отождествлению с текстами мифологические сюжеты, запечатленные на предметах скифской торевтики (Раевский, 1985), Правда, там речь шла о сопоставлении словесных и изобразительных текстов, принадлежавших либо единой культуре (эллинской), либо тесно взаимосвязанным и взаимодействующим культурам (эгейская, скифо-эллинская). Здесь же перед нами случай, когда между совпадающими изобразительными сюжетами, хотя и близкими по времени, расстояние в 5 тыс.км по прямой, которое кажется исключающим какие-либо прямые связи. Правда, если вспомнить находки в Пазырыкских курганах и в кургане Аржан, столь отдалённые связи не покажутся такими уж невозможными. Однако более правдоподобный ответ на главный для данных заметок вопрос: «Какими судьбами этот сюжет занесло на Енисей?», можно дать, пожалуй, только в рамках гипотезы об общем предке.
Potnia Teron — очень ранний мифологический персонаж, восходящий к эпохе праиндоевропейского единства, если не к ещё более древней — ностратической (анатолийские статуэтки богини с животными по бокам). Не вдаваясь в сложную и дискуссионную проблему «первичной» и «вторичной» прародины, можно сказать, что в общем потоке расселения индоевропейских племён по степной Евразии эта мифологема уносилась всё дальше от места своего появления. По мере удаления, вероятно, происходили некоторые трансформации образа главного персонажа, его функций и атрибутов. Например, женский образ мог превратиться в мужской или в столб-коновязь; стоящие по бокам быки могли со временем заместиться лошадьми и т.д. От пастухов-скотоводов ямно-афанасьевского типа эта мифологема переходила к более поздним (карасук), а затем — к раннетагарским племенам, которые были носителями одного из индо-иранских языков.
В этой связи представляет большой интерес введённая в русскоязычный научный оборот Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Ивановым идея В.Б. Хеннинга о «прототохарах» в Центральной Азии и северо-западном Китае (Henning 1978: 215-230; Гамкрелидзе, Иванов 1989: 14-39). Может быть, это им принадлежал пласт изобразительной мифологии, хорошо известный по комплексу т.н. окуневских стел и петроглифов на Енисее (Вадецкая и др. 1980), каракольским росписям на Алтае (Кубарев 1988) и расписным наскальным рисункам Синцзяна (Chen Zhao-fu 1987)? Может быть, их мифология и была носителем той, ещё более ранней традиции, в которой, в числе других, сложился образ «Господина коней»?
Список литературы. ^
Античное искусство из музея Метрополитен. 1978. М.
Акишев А.К. 1978. Идеология саков Семиречья // КСИА — 154.
Блаватский В.Д. 1953. История античной расписной керамики. М.
Вадецкая Э.Б., Леонтьев Н.В., Максименков Г.А. 1980. Памятники окуневской культуры.
Валиханов Ч.Ч. 1961. Следы шаманства у киргизов // Собр. соч. в пяти томах. Алма-Ата.
Вяткина К.В. 1949. Шалаболинские наскальные изображения // Сб. МАЭ — ХII. Л.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. 1984. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т.2. Тбилиси.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. 1989. Первые индоевропейцы в истории: предки тохар в древней Передней Азии // ВДИ — 1.
Дьяконов И.М. 1989. Языковые контакты на Кавказе и Ближнем Востоке // Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе.
Дьяконов И.М. 1990. Архаические мифы востока и запада. М.
Иванов Вяч.Вс. 1974. Опыт истолкования древнеиндийских ритуальных и мифологических терминов, образованных от ASVA— «КОНЬ» (жертвоприношения коня и дерево asvattha в древней Индии) // Проблемы истории языков и культуры народов Индии. М.
Иванов В.В. Топоров В.Н. 1974. Исследования в области славянских древностей. М.
Казанскене В.П., Казанский H.H. 1986. Предметно-понятийный словарь греческого языка. Крито-микенский период. Л.
Кейпер А. 1986. Труды по ведийской мифологии. М.
Кубарев В.Д. 1988. Древние росписи Каракола. Новосибирск.
Леонтьев Н.В. 1980. Колёсный транспорт эпохи бронзы на Енисее // Вопросы археологии Хакасии. Абакан.
Максименков Г.А. 1975. Окуневская культура // Автореф. докт. дисс. Новосибирск.
Мерперт Н.Я. 1978. Миграции в эпоху неолита и энеолита // СА — 3.
Откупщиков Ю.В. 1985. Словообразование — семантика — этимология (о происхождении лат. dominus) // Античная культура и современная наука. М.
Раевский Д.С. 1985. Модель мира скифской культуры. М.
Савенков И.Т. 1910. О древних памятниках изобразительного искусства на Енисее // Труды XIV археологического съезда. Т.1. М.
Самашев З.С. 1972. Наскальные изображения Верхнего Прииртышья. Алма-Ата.
Самашев З.С., Шер Я.А. 1989. Словесные мифопоэтические формулы и их изобразительные параллели в петроглифах Саяно-Алтая и Тянь-Шаня. // Маргулановские чтения. Алма-Ата.
Стеблин-Каменский М.И. 1978. Историческая поэтика. Л.
Стеблин-Каменский М.И. 1984. Мир саги — становление литературы. Л.
Топоров В.Н. 1972. К происхождению некоторых поэтических символов. Палеолитическая эпоха // Ранние формы искусства. М.
Топоров В.Н. 1974. О брахмане. К истокам концепции // Проблемы истории языков и культуры народов Индии. М.
Топоров В.Н. 1991. Ашваттха // Мифологический словарь. М.
(21/22)
Фрэзер Дж. 1980. Золотая ветвь. М.
Членова Н.Л. 1981. Связи культур Западной Сибири с культурами Приуралья и Среднего Поволжья в конце эпохи бронзы и в начале железного века // Проблемы западно-сибирской археологии. Эпоха железа. Новосибирск.
Яковлев В.Ф. 1988. Якутские коновязи // Язык — миф — культура народов Сибири. Якутск. 1988.
Boardman J. 1983. Simbol and Story in Geometric Art. // Ancient Greek and Iconography. Madison.
Borell Br. 1978. Attisch geometrische Schalen. Mainz.
Burkert W. 1979. Strukture and History in Greek Mythology. Berkley.
Chen Zhao-fu. 1987. Découverte de l’art préhistorique en Chine. Paris.
Coldstream J.N. 1979. Geometric Greece.
CVA — Corpus Vasorum Antiquorum. Copenhagen 2.
Davison J.M. 1961. Attic geometric Workshops. New Haven.
Gimbutas М. 1977. The first wave of Eurasian steppe pastoralists into copper age Europe. // The Journal of Indo-European Studies. T.V — 4.
Gimbutas М. 1982. Old Europe in the fifth milliennium B.C.: The European situation on the arrival of Indo-Europe-ans. // The Indo-Europeans in the Fourth and Third Millennia. Ed. by E.C. Polome, Ann Arbor.
Gray D. 1974. Seewesen // Archaeologia Gomerica — 6. Göttingen.
Henning W.B. 1978. The first Indo-Europeans in history. // Society and history. Essays in honour of K.A. Wittfogel. Ed. A.L. Ulmen. The Hague. Paris, New York.
Kulber K. 1953. Die Nekropole des 10 bis 8. Jahrhunderts. Bd. 1. Berlin.
Langdon S. 1989. The Return of the Horse-Leader. // American Journal of Archaeology. — 93.
Mellaart J. 1967. Çatal Hüyük. A Neolitic Town in Anatolia. London.
Mellaart J. 1975. The Neolitic of the Near East. London.
Parpola A. 1988. The coming of the Aryans to Iran and India and the cultural and ethnic identity of the DASAS. // Studia Orientalia. T. 64.
Pernice E. 1904. Untersuchungen zur antiken Toreutik. // Jahreshefte der Osterreichischen Archaeologischen Institutes. Bd. VII, Wien.
Richter G.М. 1953. Handbook of the Greek Collection.
Sandars N.K. 1978. The Sea Peoples. Warriors of the ancient Mediterranean. Thames and Hudson.
Schlerath B. 1973. Die Indogermanen. Insbruck.
Scheibler I. 1960. Die simmertrische Bildform in der frühgriechischen Flachenkunst. Kallmunz.
Tanabe K., Hori A., Hayashi T., Miyashita S., Ishida K. 1982. Studies in the Urartian bronze objects from Japanese collections. // Bulletin of the Ancient Orient Museum. IV.
Wiesner J. 1968. Fahren und Reisen. // Archaeologia Hornerica. T.1, kap. F. Gottingen.
|