Я.А. Шер
О развитии языка археологии.
Постановка вопроса. Среди методологических проблем археологии, поднятых в последние годы, анализу научного языка посвящены единичные работы (Gardin, Lagrange, 1975). Между тем такой анализ полезен и необходим тогда, когда нужно убедиться в адекватности описания исходных данных, проследить логику рассуждений, уяснить структуру аналитических приёмов и т.п. Анализ языка позволяет также отличать расхождения в гипотезах от расхождений в языке, понять, какие разделы науки нуждаются в специальных мерах совершенствования описательной и аналитической терминологии. Наконец, изучение языка археологии имеет сугубо практический аспект, связанный с обработкой массовых наблюдений на ЭВМ, когда требуется использование алгоритмических языков для описания исходных данных и исследовательских процедур.
Прежде чем говорить об анализе научного языка археологии, целесообразно хотя бы в общих чертах представить себе уровень его сегодняшнего развития. В данной статье рассматривается только этот вопрос. Его постановочный характер не позволяет избежать конспективного изложения.
(43/44)
Этапы развития научных языков. Выделяются три основных этапа, через которые проходят, по-видимому, языки всех наук (Штофф, 1972).
1. Этап научного «жаргона». Термины и понятии заимствуются из естественного языка или других наук, и им придаются определённые, ограниченные значения. На этом этапе остаётся высокой полисемия слов и выражений. Одни и те же факты могут описываться по-разному.
2. Этап первичной формализации лексики. Обычные слова заменяются специальными терминами и знаками, либо не употребляющимися в естественном языке, либо — с особыми оговорками. Тем самым уменьшается полисемия терминологии.
3. Этап развитой формализации. Вводятся строго определённые правила соединения терминов и знаков в предложения и высказывания, а также правила преобразования одних высказываний в другие. Принимаются однозначные семантические характеристики. Появляется возможность моделировать логическую структуру мысли, а также структуру и динамику той или иной предметной области (Смирнов, 1967; Штофф, 1972, с. 50).
С этой точки зрения общее состояние языка археологии и предполагаемые направления его развития представляются следующими.
Источники языка археологии. Как и во всякой эмпирической науке, язык археологии складывался стихийно, в соответствии с потребностями исследовательской практики. Его основным источником является естественный язык. Кроме того, археология широко использует языки смежных наук (исторических и общественных), а также лексику естественноисторических наук: геологии, палеогеографии, антропологии и др. В последнее время в археологию активно вторгаются языки химии, биологии, математики. Аналитическая и методическая лексика археологии складывалась не без влияния идей компаративистики В. Гумбольдта и О. Конта, систематики К. Линнея, эволюционной теории Ч. Дарвина, отразившихся в трудах К. Томсена, Г. Мортилье, О. Монтелиуса, В.А. Городцова и др.
Процесс формирования языка археологии, однако, не сводится к простой сумме заимствований и влияний. Со временем одни термины и понятия переосмысливались и приобретали свой, сугубо археологический смысл, другие не прижились и вышли из употребления. Формирование языка археологии продолжается, и дело не в том, чтобы привести его к «законченному» виду. Это вообще невозможно. Задача, вероятно, в том, чтобы постепенно сократить роль стихийных факторов в этом процессе, заменяя их сознательными.
Кроме стихийности следует отметить неравномерность формирования языка в разных разделах и направлениях археологии.
Языки регионально-хронологических направлений. На нынешнем этапе, пожалуй, наиболее развитым является язык археологии палео-
(44/45)
лита и неолита. Первые успешные попытки унификации и формализации лексики археологии каменного века (Bordes, 1950) подготовили почву для весьма развитых формализованных языков (Laplace, 1974). Высокий уровень точности достигнут в русской лексике античной археологии. Здесь произошла, так сказать, неосознанная формализация языка. Полисемия уменьшилась за счёт использования иноязычных терминов, не употребляющихся в живом русском языке (килик, лекиф, агора, клер и т.п.). Подобная формализация наблюдается и в других регионально-хронологических направлениях. Например, в археологии Средней Азии такие термины, как «хум», «айван», «суфа» и др., для специалистов значительно яснее, чем их переводы на русский язык. Подобные примеры могут быть умножены. Но наряду с полезным уменьшением полисемии стихийная формализация порождает новые виды синонимии и омонимии: «пифос» и «хум», «склеп» античный и «склеп» таштыкский и т.д. Развиваясь в условиях всё более разветвлённой дифференциации, языки отдельных регионально-хронологических направлений археологии описывают все более узкие семантические поля, затрудняя общение между специалистами разных направлений. Подобная тенденция, названная «вавилонскими трудностями» (Налимов, 1974, с. 146), свойственна не только археологии. Она порождает потребность в метаязыке как инструменте внутринаучной интеграции, на котором можно сформулировать термины, понятия и суждения, общие для разных разделов археологии.
Кроме языков регионально-хронологических направлений в археологии функционируют языки методов исследования. Можно, например, говорить о языке типологического метода, о языках хронологии, стратиграфии и т.п. Рассмотрим некоторые из них.
Язык археологического описания. Широко использует образные термины: «бабочковидное перекрестие», «реповидный сосуд», «пламевидное копьё» и т.п. Здесь наблюдается интересный приём: берутся слова из живого языка, но ставятся в такие сочетания, которые в естественном языке практически не встречаются. Тем самым им придаётся новый смысл. Поскольку такое словообразование происходит не вполне осознанно, наряду с удачными терминами фигурируют и неудачные. Например, все наконечники копий близки к форме спокойного пламени свечи, но этого вовсе недостаточно для описания их морфологических особенностей. А главное — восприятие на основе образных ассоциаций, незаменимое в поэзии и художественной прозе, субъективно в своей основе и уже поэтому неспособно к адекватному отображению объекта.
Другая категория описательных терминов — псевдобинарные, внешне похожие на линнеевские: «ямочно-гребенчатый», «линейно-ленточный» и т.д. Они очень разнообразны по своей структуре. Например, такие, как «дугообразнообушковый», или «вислообушной», достаточно
(45/46)
точны и, вероятно, полезны для описания. Такие же, как «ямочно-гребенчатый», «пламевидное копьё», пригодны только для грубой сортировки, не описывают различий, наблюдающихся, скажем, между культурами ямочно-гребенчатой керамики.
Язык графики. Профессиональный археолог, знакомясь с новой публикацией, сначала просматривает иллюстрации, а затем текст. Роль графики как особенно информативной составной части языка археологии осознана ещё не полностью. Поэтому пока редки такие исследования и публикации археологических материалов, где рисунки не просто сопровождали бы текст, а стали бы его неотделимой частью (Маршак, 1970; 1971; Алексеева, 1970 и др.). Язык графики таит в себе много резервов не только для разгрузки текста от дублирующих словесных описаний, но и для повышения точности исходных данных. Также велика роль графики при описании топографических, стратиграфических, экспериментальных и прочих наблюдений. Язык археологического описания представляет собой фактографическую базу археологии. Опыт показал, что формализация языка описания значительно повышает информативность археологических публикаций при том же или даже при меньшем их объёме (Gardin, 1967; Каменецкий и др., 1975).
Язык методов исследования. Язык сравнительного анализа и археологической систематики тесно связан с языком описания. Если исходные данные описаны так, что допускают многозначное толкование, то и методы анализа не могут выйти за рамки не вполне определённых словесных суждений. Такая неопределённость легко порождает расхождение между разными авторами в анализе одних и тех же материалов (Захарук, 1973, с. 7; Каменецкий и др., 1975, с. 15). Каждому автору эта неопределённость незаметна, поскольку в системе его «индивидуального» языка все термины связаны с определенными денотатами, а суждения — с интуитивно ясным для него механизмом сравнительного анализа. Но обычно язык автора бывает несколько «смещён» по отношению к языку оппонента. Отсюда многие бесконечные споры об аналогиях и датировках, порожденные в конечном счёте не столько различиями в методах, сколько различиями в языках.
Если исследователь ориентируется на строгие методы анализа, он обязан приспособить язык описания к их требованиям. Вместе со строгими методами сравнения и классификации в язык археологии входят новые аналитические термины и понятия, а старым придается более чёткий смысл вплоть до представления их в виде логических или математических формул.
Таким образом, постепенно язык аналитической археологии переходит с первой на вторую фазу своего развития, а в некоторых разделах и на третью, например алгоритмы типологической классификации, доведённые до уровня программирования на ЭВМ.
(46/47)
На языках регионально-хронологических и методических разделов археологии формулируются археологические факты и методы их обработки. Но главной целью археологии является получение из археологических фактов новых исторических знаний, которые излагаются на языке исторических выводов.
Язык исторических выводов. Основным его источником является общеисторическая терминология. Иногда она переосмысливается применительно к потребностям археологии: революция — неолитическая революция, культура — археологическая культура, индустрия — кремнёвая индустрия, инвентарь — погребальный инвентарь и т.п. Такое переосмысление следует считать вполне нормальным. Вместе с тем вряд ли можно признать удачным переосмысление, при котором, например, экономический базис, хорошо известный по всем учебникам как совокупность производственных отношений, превращается в скотоводство (Шилов, 1972) или в земледелие (Щетенко, 1973).
В отличие от языков, рассмотренных выше, язык исторической археологии нуждается не столько в формализации, сколько в бережном подходе. В этой связи нельзя не возразить против ничем не оправданного его засорения терминами, которые могли бы быть уместными на уровне систематизации фактов при условии их правильного употребления (Clarke, 1968), но совершенно неприемлемы на уровне сегодняшних возможностей исторического объяснения археологических фактов.
Наши раскопки приносят большое количество новых находок. Но нужно прямо сказать, что исторических знаний о событиях и процессах древности мы получаем в принципе ненамного больше, чем получали из своих раскопок, скажем, В.А. Городцов, С.А. Теплоухов или В.Л. Вяткин. Однако когда читаешь о «параметрах», «системах» и «подсистемах», о «микро-», «макро-» и «инфраструктурах», о «моделях» и «процедурах», «дифференциации» и «стратификации» там, где речь должна идти о хозяйстве, семье, общественных отношениях, ритуалах и т.д., возникает впечатление чего-то торжественно-непостижимого, и только обращение к находкам, к жилищам и могилам позволяет понять подлинный, в общем довольно скромный, масштаб исторических реконструкций.
В заключение хотелось бы отметить, что развитие научного языка археологии в общем соответствует этапам развития всех научных языков, представленным в схеме В.А. Штоффа. Вместе с тем в историко-археологическом исследовании, по-видимому, долго будет преобладать естественный, общеисторический язык. Сознательные меры совершенствования языка археологии должны предусматривать как введение строгой формализации языка там, где она необходима, так и его защиту от словесного мусора.
(47/48)
Изучение специфики научного языка археологии имеет не только теоретическое, но и практическое значение, которое трудно переоценить даже в том случае, если результатом будет только повышение информативности археологических публикаций.
Литература. ^
Захарук Ю.Н. 1973. Проблемные ситуации в археологии. — СА. №4, с. 3-15.
Налимов В.В. 1974. Вероятностная модель языка. М. 273 с.
Смирнов В.А. 1967. Моделирование мира в структуре логических языков. — В кн:. Логика и методология науки. М., с. 71-92.
Штофф В.А. 1972. Введение в методологию научного познания. Л. 191 с.
Шилов В.П. 1972. Экономический базис древних племен неолита и бронзы степей Евразии. — Тезисы докладов на сессии и пленумах, посвящ. итогам полевых исслед. в 1971 г. М., с. 16-18.
Щетенко А.Я. 1973. К изучению экономического базиса древнеиндийской цивилизации. — КСИА, вып. 134. М., с. 3-10.
Bordes F. 1950. Principes d’une méthode d’étude des techniques de debitage et de la typologie du paléotithique ancien et moyen. — «L’Antropologie», vol. LIV, N l-2. Paris, p. 19-34.
Clarke D. 1968. Analytical archaeology. London. 684 p.
Gardin J.-C. 1967. Methods for the descriptive analysis of archaeological material. — «American Antiquity», vol. 32, N 1, p. 13-20.
Gardin J.-C., Lagrange M.-S. 1975. Essais d’analyse du discours archéologique. Paris. 105 p.
Laplace G. 1974. La typologie analitique. Base rationnelle d’étude des industries lithiques et osseuses. — In: Les banques de données archéologiques. Paris, p. 91-142.
|