Э.В. Шавкунов
Государство Бохай и памятники его культуры в Приморье.
// Л.: 1968. 164 с. + вкл.
Оглавдение
Введение. — 3
Глава 1. Предшественники Бохай — племена илоу и мохэ. — 16
Гяава 2. Образование государства Бохай и его политическая истории. — 46
Глава 3. Территория, население и административное устройство государства Бохай.
Хозяйство и социально-экономическое положение населения. — 57
Глава 4. Памятники бохайской культуры в Приморском крае. — 74
Глава 5. Памятники бохайской культуры в Маньчжурии. — 98
Таблицы I-XXXVI. — 129
Заключение. ^
История Приморья — неотъемлемая часть истории нашей великой многонациональной Родины, история целого ряда малых народов советского Дальнего Востока, чьи далёкие предки уже на рубеже VII-VIII вв. создали свою собственную государственность с высокой по тем временам культурой. Созданию государственности мохэскими племенами предшествовал длительный процесс политического, экономического, культурного и этнического развития местных племён. В свою очередь, характер и направление развития этих племён во многом зависел от своеобразных, исторически сложившихся условий, в которых они очутились на рубеже I тысячелетия н.э. Каковы же эти условия?
Если посмотреть на политическую карту соседних с Приморьем районов Дальнего Востока I в. н.э., то бросается в глаза то обстоятельство, что племена илоу, являвшиеся одним из крупнейших племенных объединений в южной части Приморского края и юго-восточной части соседней Маньчжурии, занимали как бы промежуточное положение между северными охотничье-рыболовческими племенами, кочевыми животноводческими племенами на западе и высокоразвитыми земледельческими районами на юге, на территории Корейского полуострова, где к тому времени возникает ряд государственных объединений с их высокой культурой сельскохозяйственного и ремесленного производства и развитыми общественно-экономическими отношениями. Всё это, естественно, не могло не наложить в целом своего отпечатка на темпы и общее направление развития илоуских и соседних с ними племён. Именно сказанным выше можно объяснить то обстоятельство, что, характеризуя хозяйственную деятельность илоуских племён, древние письменные источники дают о них, казалось бы, довольно-таки противоречивые сведения: в одних случаях илоусцы выступают как охотничье-промысловые племена, в других же — как земледельцы и свиноводы,
(117/118)
а в третьих — как животноводы, ведущие полукочевой образ жизни. Однако, если учесть занимаемое илоускими племенами промежуточное положение между районами с высокоразвитым по тем временам земледелием, с одной стороны, кочевым животноводством и охотничье-промысловым хозяйством — с другой, эту кажущуюся противоречивость сведений письменных источников можно будет объяснить, очевидно, неравномерным хозяйственным и общественно-экономическим развитием отдельных илоуских племён. В то время как у одной части илоуских племён, занимавших территорию по соседству с развитыми земледельческими районами Кореи и Ляодуна, всё большую роль в хозяйстве начинало приобретать земледелие и свиноводство, начало развития которых на территории южного Приморья прослеживается уже в эпоху неолита и бронзового века (68), у другой части илоуских племён, граничащих на западе с кочевыми племенами Центральной Азии, в том числе и с сяньби, к III-IV вв. всё более решающую роль начинает играть отгонное и полукочевое животноводство. Что касается северных и восточных илоусцев, владения которых были расположены вблизи морского побережья и в таёжных районах, то их хозяйство носило более смешанный характер, так как здесь морской промысел и рыболовство вполне могли сочетаться с охотой, свиноводством и даже земледелием. Такое сочетание различных отраслей производства было характерно, очевидно, хотя и в меньшей степени, и для тех племён, у которых в основе их хозяйственной деятельности лежало земледелие или животноводство.
Таким образом, хозяйство илоуских племён характеризуется прежде всего неравномерностью развития и многоотраслевостью, причём преобладание той или иной отрасли хозяйства в значительной мере зависило [зависело] от общего уровня развития той или иной группы илоуских племён, обусловленного конкретными исторически сложившимися как внешними, так и внутренними условиями. Естественно, что и уровень развития социально-экономических отношений внутри илоуских племён также был неодинаков, хотя в большинстве случаев у них уже можно было наблюдать победу патриархально-родовых отношений.
Этнически племена илоу принадлежали, по всей вероятности, к древним палеоазиатским племенам (95).
В конце II — начале III в. на территорию, занимаемую илоускими племенами, проникают племена, входившие в состав племенного союза сяньбийцев, в результате чего на огромных просторах Дальнего Востока происходят крупные политические и этнические изменения. При этом местные илоуские племена были, очевидно, либо частично оттеснены на север, где они впоследствии выступают уже, по-видимому, под именем кулоу, а затем гуши (хаоши), куши, куюе, куи, либо же ассимилированы пришлыми племенами сяньбийского племенного союза. Про-
(118/119)
цесс ассимиляции илоуских племён носил, по всей вероятности, в основном мирный характер, так как у пришедших им на смену мохэских племён сохранились многие черты и обычаи, характерные для илоу. Сюда прежде всего следует отнести обычай сооружать над могилой «домик мёртвых», а также сохранение всех тех основных отраслей производства, в том числе и земледелия, которые существовали у илоусцев. В то же время часть мохэских племён выступает исключительно как коневоды, чего никак нельзя оказать об илоуских племенах. Наличие у части мохэских племён развитого коневодства следует в данном случае связывать с их прямыми предшественниками — сяньбийцами, у которых ведущей отраслью хозяйства являлось кочевое скотоводство, в том числе и коневодство.
Дальнейший рост производительных сил у мохэ способствовал выделению особой привилегированной группировки из числа родоплеменной знати и зарождению новых общественно-экономических отношений. Процесс разложения первобытнообщинного строя и зарождение новых, классовых отношений в значительной степени был ускорен в VI-VII вв., когда целый ряд мохэских племён начинает активно выступать на внешнеполитической арене, в результате чего власть военачальника очень скоро фактически приобретает силу неограниченной королевской власти. К концу VII в. у некоторой части мохэских племён процесс разложения первобытнообщинных отношений и возникновения классовых отношений настолько глубоко потрясают основы родового общества, что достаточно было малейшего толчка, как на развалинах родового общества возникло первое древнейшее тунгусо-маньчжурское государство — мохэское государство Чжэнь. Таким толчком для мохэских племён, как, впрочем, и для большинства народов Восточной Азии VII в., явилась необходимость объединения перед лицом нависшей над их независимостью угрозы со стороны танского Китая. Именно потребность в защите от внешних врагов явилась одной из причин, ускоривших объединение значительной части мохэских племён в государственное целое.
Мохэское государство Чжэнь, переименованное впоследствии в Бохай, с первого же дня своего существования было независимым, суверенным государством, правители которого проводили самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику, с которой вынуждены были считаться даже китайские императоры. Последние уже имели возможность несколько раз убедиться в силе бохайской армии и военно-морского флота, с помощью которого бохайцы отваживались совершать дерзкие налёты на такую первоклассную по тем временам морскую базу танского Китая, как порт Дэнчжоу на п-ове Шаньдун. Очень скоро китайские императоры поняли, что установление дружественных отношений с Бохаем было бы наиболее благоразумным внешнеполитическим
(119/120)
актом для Танской империи, что ещё более подняло авторитет Бохая как среди целого ряда стран Дальнего Востока и Центральной Азии, так и в самом Китае. Недаром бохайские послы, прибывавшие в Китай, занимали среди послов из других стран самые почётные места. Об этом, в частности, свидетельствует такой письменный источник, как «Тан шу», который сообщает, что, когда в 841 г. к танскому двору прибыло посольство из далёкого Кыргызского царства, император У-цзун был очень обрадован этому событию и «посланника, приехавшего с данью из столь отдалённой страны, поставил выше посланника из королевства Бохай» (12, стр. 356). Отсюда следует, что бохайские послы пользовались при танском дворе привилегированным положением. Но когда эта привилегия была нарушена в пользу кыргызского посла, это сразу же нашло своё отражение в «Тан шу» как событие, не имевшее до этого прецедента.
Сообщения же древних китайских и японских письменных источников о том, что бохайские короли, якобы, утверждались в своих титулах императорскими указами, следует расценивать как своеобразную форму официального признания императорами Китая и Японии бохайских королей в качестве законных и суверенных правителей. В пользу этого соображения свидетельствует не только внешняя и внутренняя политика бохайских королей, но и тот факт, что указы китайских и японских императоров с так называемыми утверждениями на престол издавались лишь после того, как правительствам этих стран становилось известно о восшествии на престол очередного бохайского короля. Обращает на себя внимание и тот факт, что один и тот же бохайский правитель «утверждался» в своих титулах, как правило, обоими императорами. Если бы бохайские короли действительно находились бы в вассальной зависимости от одного из двух императоров, то в таком случае издание другим императором указа об утверждении бохайских правителей на титул короля было бы несомненно расценено как вмешательство третьей державы в дела двух государств, что обязательно нашло бы своё отражение на страницах древних хроник. Этого, однако, мы не находим ни в одном известном в настоящее время письменном источнике.
Всё вышеприведенные, таким образом, факты и соображения, так же как и исследования ряда прогрессивных японских историков, сумевших объективно осветить в своих работах некоторые вопросы из истории Бохая, начисто отметают прочь тенденциозные утверждения о том, что Бохай был вассальным государством (58, стр. 41).
Бохай с его развитой политической системой и высокой культурой оказал значительное воздействие на последующее развитие целого ряда племён и народов, а в некоторых случаях и предопределил их дальнейшие судьбы, что хорошо можно проследить на примере чжурчжэней, более известных во времена
(120/121)
Бохая под именем хэйшуй мохэ. Чжурчжэни на протяжении длительного времени находились в зависимости от бохайских королей и испытывали на себе со стороны Бохая значительное политическое, экономическое и культурное влияние, что, естественно, не могло не сказаться положительным образом на ускорении процесса феодализации чжурчжэньской родоплеменной верхушки. С падением Бохайского королевства этот процесс не был приостановлен, а, напротив, продолжал развиваться и дальше, проявление чего можно было видеть в ожесточённой борьбе чжурчжэньских предводителей между собой за власть (54, стр. 41-50; 21; 62, стр. 211-222). Эта борьба, как известно, кончилась тем, что значительная часть племён, входивших ранее в состав Бохая, была объединена в сильный племенной союз во главе с Агудой, которому вскоре удалось нанести Ляоской империи киданей сокрушительный удар, а затем объявить об образовании новой, чжурчжэньской государственности на территории Приморья и Северо-Восточного Китая. При этом следует отметить, что разгрому киданей чжурчжэнями в значительной мере способствовала непрекращавшаяся в течение длительного периода борьба бохайцев против киданьского владычества, в результате которой положение киданей на захваченной ими территории Бохая в значительной степени было ослаблено и они уже не могли в связи с этим держать под своим контролем пограничные чжурчжэньские племена.
Таким образом, можно смело сказать, что своим появлением чжурчжэньская империя Цзинь, или Айсинь, во многом обязана факту существования государства Бохай и борьбе бохайского населения против киданьской империи Ляо. Но значение Бохая не исчерпывается только его политической ролью в истории стран Дальнего Востока и Центральной Азии. Бохай сыграл также определённую роль в развитии и формировании культур соседних с ним народов.
Вместе с тем, как это явствует из известного в настоящее время археологического материала, развитие бохайской культуры шло не по пути слепого подражания чужим нормам и образцам, а по пути творческой их переработки в соответствии с народными вкусами и традициями, что позволяет говорить о наличии самобытности и характерных чертах бохайской культуры, о её собственном месте среди прочих культур народов Центральной Азии и Дальнего Востока эпохи раннего средневековья.
|