Вл.А. Семёнов
Суглуг-Хем и Хайыракан — могильники скифского времени
в Центрально-тувинской котловине.
// СПб: «Петербургское Востоковедение». 2003. 240 с. ISBN 5-85803-248-6 (Archaeologica Petropolitana, XV; Труды ИИМК, IX)
Заключение.
Исследование могильников Суглуг-Хем I и II и Хайыракан позволяет поставить целый ряд важных вопросов, связанных с заключительным этапом скифского и началом гунно-сарматского времени в Туве и на сопредельный территориях Саяно-Алтайского нагорья. Особенное значение здесь должно быть придано факту переживания культуры скифского типа такой, какой она сложилась в общих чертах в V-IV вв. до н.э. и просуществовала вплоть до II-I вв. до н.э. Это означает, что какая-то часть скифского населения Тувы могла быть втянута в водоворот общеполитических событий, разворачивавшихся в степях Центральной Азии, начиная с походов Маодуня. Ханьские династийные истории «Хоуханьшу» и «Цаньханьшу» освещают события, связанные с завоеванием сюнну земель, на которых до того обитали юечжи, которым Маодунь нанес поражение в районе Чжанье-Ганьчжоу и затем покорил Лоулань на оз. Лобнор, усуней, хуцзе и пограничные с ними 26 уделов (Зуев, 1960. С. 5-23). Оставив свою территорию, находящуюся предположительно в степном районе от Ганьчжоу до Дуньхуана, юечжи попытались пройти через земли усуней, которые обитали к северу от них, но те не пустили юечжей, чем вынудили их двигаться в западном направлении. Локализация усуней в отличие от Лоулань не отчётлива, но есть предположение об их обитании в районе озера Баркуль (Баркёль) к северу от Лобнора и Дуньхуана (Литвинский, 1988. С. 170-172). В дальнейшем усуни, находящиеся в вассальной зависимости от сюнну, сами ушли в Среднеазиатское Семиречье, откуда вытеснили обосновавшихся там юечжей. Последние откочевали в юго-западном направлении, завоевав эллинистическую Греко-Бактрию. Первое передвижение юечжей предположительно относится к 174-160 гг. до н.э., второе — к 133-129 гг. до н.э., то есть между этими событиями прошло около полувека (Фрай, 1972. С. 224). В действительности рассматриваемые процессы могли растянуться и на более длительное время.
В ряде исследований усуни отождествляются с исседонами (вариантная форма есседоны) Геродота, а также с арси, асианами или асами-аланами. По мнению Л.А. Ельницкого, реальная локализация исседонов отчасти выясняется из Птолемея, знающего два поселения исседонов: Исседон Скифский и Исседон Серический, что заставляет распространить это имя на Алтай и Туву, — быть может, до границ Северо-Западного Китая. Он же считает правомочным отождествление — исседоны-усуни — для эпохи эллинизма (Ельницкий, 1977. С. 78, 80). Возможно, первоначально усуни китайских хроник обитали не только в районе озера Баркуль, но и гораздо севернее его. Их кочевья вполне могли достигать Северо-западной Монголии и бассейна Верхнего Енисея (Крюков и др., 1983. С. 56-57).
Могильники Улангом, Аймырлыг, Хайыракан и Суглуг-Хем демонстрируют присутствие здесь многочисленного народа со значительной близостью погребального обряда и материальной культуры. Для данного круга памятников характерны захоронения в коллективных усыпальницах-срубах с большим числом захоронений, с неустойчивой ориентацией погребённых в пределах от юго-западного до северо-восточного направлений по странам света. В сопроводительный инвентарь входит керамика (как правило, не менее одного сосуда для каждого погребённого), железное и бронзовое (медное) оружие, украшения в скифском зверином стиле, а также инородные предметы материальной культуры, служащие безошибочными индикаторами сюннуского влияния (Семёнов, 1995. С. 158-167). Наряду с коллективными срубными погребениями обязательной составной частью некропо-
(81/82)
лей являются захоронения в каменных ящиках и склепах, с одиночными и парными захоронениями (иногда более двух человек). Погребения в каменных ящиках не выделяются по типам керамики из общего культурного контекста поздних скифов Тувы, а, наоборот, демонстрируют использование самых устойчивых её образцов (типы 1 и 3 по нашей классификации), представленных также и в исключительном большинстве срубов. В этих каменных гробницах, так же как и в срубах, встречаются вещи сюннуского облика.
По аналогиям с материалами Иволгинского городища, Иволгинского и Дырестуйского могильников, а также сопоставлением с тесинскими и частично пазырыкскими комплексами, время существования этих некрополей относится ко II-I вв. до н.э., что было уже ранее показано в одной из статей, посвящённых синхронизации культуры сюнну Забайкалья и поздних скифов Тувы (Семёнов, 1999. С. 117-121), и что по какой-то причине нашло негативное отражение в работе Д.Г. Савинова (Савинов, 2002. С. 154).
Наряду с артефактами, демонстрирующими контакты с сюнну в тувинских могильниках рассматриваемой эпохи, представлена группа вещей, сопоставимых с комплексами культуры усуней в Семиречье. Ранее на сходство керамики из погребений IV-III вв. до н.э. из Тувы, с позднепазырыкского Алтая, тагарской III в. до н.э. и усуньской Средней Азии обратил внимание М.X. Маннай-оол (Маннай-оол, 1970. С. 88). Затем А.М. Мандельштам выделил целый ряд аналогий предметам из усуньских погребений в материалах из Тувы. К таковым он отнёс железные булавки с шаровидный навершием, бронзовые зеркала с боковой ручкой с отверстием, прямоугольные пряжки обоймы, подвески-костыльки, керамику с горизонтальным рифлением и отдельные сосуды с росписью (Мандельштам, 1983. С. 46-48). В число подобных аналогий должны быть включены также деревянные столики-подносы на четырёх ножках и проволочные бронзовые и золотые серьги (Заднепровский, 1971. С. 27-36; Акишев, Кушаев, 1963. С. 175-182). Непрезентативность этого комплекса только доказывает, что здесь имеет место не обмен/дарение, как в ряде случаев при распространении престижных, знаковых вещей скифского звериного стиля, а миграция большой группы населения (по данным письменных источников насчитывалось до 630 тысяч усуней — см. Бичурин, 1950. С. 190), сохранившей на новом месте нуклеарную часть своей материальной культуры. Конечно, против такого отождествления могут возникнуть и существенные возражения, поскольку в усуньский период в Семиречье появляются погребения в могилах с подбоями и в катакомбах, грунтовых ямах в вытянутом на спине положении. Какими путями шли изменения в погребальном обряде, начало которых зафиксировано уже и на гипотетической прародине в Туве, сказать пока трудно. Срубы, родовые коллективные усыпальницы, в которые попадали умершие двух-трёх поколений, исчезли в этой масштабной миграции.
Подбойные захоронения известны в Туве на могильнике Кокэль II (4 могилы) и Аймырлыг — 2 могилы, в Минусинской котловине на могильнике Тепсей VII — не менее 6 могил. Все эти погребения соотносятся с экспансией сюнну на Саяно-Алтайское нагорье и имеют нижнюю дату I в. до н.э. Подобные захоронения этого же времени открыты у деревни Даодуньцзы в Нинся-Хэбэйском автономном районе КНР (Миняев, 1990. С. 74-80). Погребения в подбоях встречаются на могильниках Чаухугоу 3 в 30 км от Карашара и Хамадун в центральной части Гансу. Подобные захоронения широко распространяются во II-I вв. до н.э. в Фергане, в Семиречье. на периферии Бухарского и Самаркандского Согда, на территории Северной Бактрии. Распространение этих памятников, по мнению Ю.А. Заднепровского, отражает расселение и передвижение юечжей со своей прародины в сторону Бактрии (Заднепровский, 1997. С. 73-79).
Следовательно, к усуньским захоронениям в Семиречье могут относиться иные типы погребальных сооружений — грунтовые ямы, стены которых иногда обкладывали камнем и перекрывали деревянным накатом (Талгар, Тенлик и др.), в которых погребались лица высокого социального ранга в одежде, расшитой золотыми украшениями из фольги, что находит аналогии, например, в срубе № 26 на могильнике Суглуг-Хем I. Исследователи Кулажургинских могильников на Иртыше отмечают их сходство с курганами Тувы и Алтая с одной стороны и усуньскими памятниками Семиречья — с другой. Здесь отмечается частичное сходство керамического комплекса, захоронения в каменных ящиках скорченно на боку, в погребениях встречается красный лак (могильник Баты, курган 30), но также и погребения в подбоях (Самашев, Трифонов 1987. С. 111-114).
Целью этой работы не является разрешение проблемы этнической идентификации археологических культур Центральной Азии и Саяно-Алтайского нагорья. В данной области всегда будут существовать недоказуемые или гипотетические предположения. Безусловно, остаются большие лакуны в археологии Синьцзяна и Восточного Казахстана, которые не могут быть закрыты с помощью лапидарных письменных источников, содержащих, иногда, информацию мифологического свойства. В этом смысле любое исследование может оказаться отражённым в кривом зеркале.
Рассматривая хронологически и типологически близкие между собой памятники, мы можем сопоставить с могильниками Суглуг-Хем I и II и Хайыракан материалы опубликованных ранее памятников Тувы, таких как срубы около посёлка Хову-Аксы (Кызласов, 1979. С. 25-30), Озен-Ала-Белиг (Вайнштейн, 1966. С. 143-185), Мажалыг-Ховузу, возможно, какие-то погребения в долине р. Саглы — могильник Саглы-Бажи (Грач, 1980). Четкие связи и большое количество аналогий имеются в материалах могильника Улангом в Монголии (Цэвэндорж. Новгородова, 1989). В свою очередь, А.М. Мандельштам неоднократно подчёркивал наличие на могильном поле Аймырлыг, на левобережье Улуг-Хема, курганов, датируемых II в. до н.э. (Мандельштам, 1983. С. 25-33). К сожалению, комплексы, относимые А.М. Мандельштамом к этому времени, не опубликованы. Он ограничивался лишь очень суммарной характеристикой тех материалов, которые были получены в результате раскопок.
Полученные в последнее время даты 14C неожиданно удревняют целый ряд срубов могильника Суглуг-Хем, что приводит к противоречию с хорошо датируемыми материалами из могильников сюнну Забайкалья. Последнее обстоятельство требует более осторожного обращения с радиокарбоновыми датировками и поисков возможных причин существенных расхождений между естественными и традиционными методами датирования в археологии.
|