М.Б. Щукин

К вопросу о верхней хронологической границе черняховской культуры.

// Проблемы хронологии памятников Евразии в эпоху раннего средневековья. / КСИА. Вып. 158. М.: 1979. С. 17-22.

Немногие археологические культуры столь печально знамениты своей спорностью, как культура черняховская. В целях экономии места и вре­мени не будем вдаваться сейчас в перипетии дискуссии о черняховской культуре, ход её достаточно широко известен. Отметим только, что по­пытки решения вопроса о верхней хронологической границе всегда оста­вались в этой дискуссии основными. От определения этой даты зависела и проблема этнической интерпретации. [1]

(17/18)

Самые поздние монеты, связь которых с черняховскими комплексами более или менее определённа, относятся к IV в.: это превращённые в подвески монеты Констанция II (337-361) из безынвентарного детского погребения 3 в Даниловой Балке [2] и Юлиана II Отступника (361-363) из погребения 59 могильника Могошаны. [3] Как будто достаточно надежно связаны с черняховским слоем и два монетных клада на поселениях: в Оргееве — 126 монет Констанция II (337-361) [4] и в Лукашевке — 43 бронзовые монеты от Константа I (337-350) до Юлиана II (361-363). [5] Бронзовая монета Гонория (395-423), найденная над погребением 96 могильника Тыргшор, [6] была бы наипозднейшей черняховской монетой. Но она обнаружена в засыпи могилы на глубине 0,65 м при общей глу­бине ямы 1,25 м. Поскольку невозможно установить, как она туда по­пала (потеряли могильщики или затащили кроты), для решения вопроса о поздней дате черняховской культуры она непригодна.

Считается, что черняховская культура не могла существенно пережить рубеж IV-V вв., поскольку в её комплексах отсутствуют вещи инкру­стационного стиля, получившие наиболее широкое распространение в варварской среде. Однако для сложной и бурной эпохи переселения народов мы практически не знаем археологических культур в обычном понимании этого термина. Лишь некоторые культуры, цветшие пышным цветом в позднеримский период, доживали тогда свой век. Основная же масса находок организуется в большое число различных культурных групп, как правило, на ограниченной территории и сравнительно крат­ковременных, и в несколько так называемых горизонтов находок одного стиля, распространённых очень широко, по неповсеместно и неравномерно. Поэтому отсутствие вещей с инкрустациями в черняховской культуре не является датирующим моментом: известны и другие культурные группы второй половины IV — первой половины V в., где находки этого рода отсутствуют полностью или единичны, — например, винаржицкая груп­па, [7] добродзеньская группа, [8] нимбергская группа, [9] а также горизонт вещей стиля Сёсдала, охвативший всю Северную и Центральную Евро­пу. [10]

Определённым косвенным аргументом в пользу синхронности за­ключительного этапа черняховской культуры и памятников гуннского времени может быть карта их распространения. По ней видно, как па­мятники гуннской эпохи «обтекают» ареал черняховской культуры, почти нигде с ней не совпадая.

Не лишена полностью вещей с инкрустациями и территория черня­ховской культуры. Кроме находок в Капуловке II [11] и в Кантемиров­ке, [12] принадлежность которых к собственно черняховской культуре мо­жет оспариваться, назовём железную двупластинчатую, обтянутую золо­тым листком и украшенную вставками фибулу из черняховского погребения 9 могильника Изворул в Румынии. [13] Комплекс этого погре­бения и всего могильника — типично черняховский. Крупные овальные вставки камня на фоне фольги с тиснением известны на позднеантич­ных изделиях уже с конца III в. (например, пряжки из Тимошевской и Херсонеса, шлем из Беркасова и др.). [14] Не случайно оттиснутый на зо­лотом листке орнамент, имитирующий филигранную «плетёнку», столь характерен для вещей полихромного стиля, [15] а овальная форма верхне­го щитка напоминает круглый щиток нежинской фибулы. [16]

В черняховской культуре достаточно широко представлены сереб­ряные и бронзовые двупластинчатые фибулы, которые, то гладкие, то инкрустированные, есть и в керченских склепах вместе с индикациями монет Констанция Галла (351-354), Валентиниана I (364-375) и Ва­лентиниана II (375-392). [17] Поскольку в Керчи этот тип фибул частично заходил и в V в., нельзя исключить такую же возможность для черня­ховской культуры. Некоторые фибулы могли попадать в землю на всем протяжении их бытования, т.е. не только в IV, но и в V в.

(18/19)

Керченские склепы имеют параллели в горизонте Унтерзибенбрунна, который по ряду находок синхронизируется со стилем Сёсдала. Напри­мер, в самом комплексе Унтерзибенбрунн найдена крупная серебряная подвеска к узде, украшенная гравированным орнаментом в стиле Сёсда­ла: мелкие треугольники, звёздочки, спирали из соединённых концентри­ческих кружков и т.д. В исследовании, посвящённом подвескам такого рода, X. Гайслингер попытался выявить хронологические рамки стиля Сёсдала в целом. Их определяют следующие монетные находки: солид Константа I (337-350) из Нырупа, монета Грациана (367-383) из по­гребения 6 в Майене, находки в слое пожарища 383-386 гг. в лагере Гундремминген и монеты Феодосия II (408-450) и Валентиниана III (425-455) из Базель-Кляйнхюнингена. Горизонту Сёсдала принадлежит и известный клад в Качине, [18] где сочетаются характерная уздечная подвеска, украшенная изображением парных конских головок (мотив, широко распространившийся в это время в Европе), [19] и большие серебряные двупластинчатые фибулы, аналогичные находкам из керченских склепов и из Синявки. [20]

Через эти фибулы проводимая нами цепочка синхронизации возвра­щается в сферу черняховской культуры. Им по пропорциям близка фи­була погребения 14 могильника Ранжевое, [21] украшенная по фестонча­тому краю углублённым орнаментом в виде полукруглых ямок и двой­ной дорожкой зубчиков. Углублённые полукружия и S-видные штампы украшают и фибулу из погребения 63 черняховского могильника в Спанцеве. [22]

Штампованная орнаментика (кружочки, зубчики и пр.) известна на античных изделиях и III-IV вв., но особого расцвета она достигла в сти­ле Сёсдала. С ним и можно сопоставлять гораздо более простую орна­ментику фибул из Ранжевого и Спанцева, особенно S-видные узоры. В качестве важного диагностирующего момента К. Годлевский называет высокие сфероконические умбоны щитов, [23] вроде тех, что найдены в по­гребении 3 Малаештского могильника [24] и в погребении 86 Компаниев­ского. [25] Роскошный вариант такого же позолоченного умбона с больши­ми строенными заклёпками происходит из склепа 145 в Керчи. [26] Очень близкие по пропорциям, но каннелированные умбоны известны из нахо­док в добродзеньской группе и в Прибалтике. [27] Если К. Годловский прав в том, что умбоны без каннелюр и с каннелюрами синхронны, то последние очень важны для привязки к абсолютной хронологии. Дело в том, что каннелированный сфероконический умбон показан на диптихе из собора в Монце, где, как считается, дано изображение Аэция или Стилихона.

Диптих создан не ранее 395 г. и не позже 30-х годов V в. [28]

Можно попытаться протянуть и ещё одну цепочку синхронизации: находки на черняховском поселении в Рипневе и на винаржицком в Ме­холупах очень сходных металлических предметов неизвестного назначе­ния. [29]

Важным диагностирующим признаком стадии D, синхронизирующим все упомянутые группы, являются гребни с выступом на спинке, гребни типа III по З. Томас. [30] На Западе они широко распространены во вто­рой половине IV и первой половине V в., а самые поздние их находки сочетаются с находками ранних S-видных фибул с птичьими головками, вещами, характерными уже для меровингской эпохи. [31] Начальная дата группы Винаржице не имеет достаточно надёжных привязок и абсолют­ной хронологии. Лишь две монетные находки (Аркадий (395-408) и Константин III (407-411)) определяют время её расцвета. [32] А поздняя дата её фиксируется лишь по началу меровингской эпохи в Чехии, один из самых ранних комплексов которой сопровождается ауреусом Прокопия (467-472). [33] С памятниками меровингской эпохи винаржицкая группа переплетается во времени. Свидетельство тому — ряд однотипных нахо-

(19/20)

док, например маленькая фибула в виде хищной птицы в одном из по­гребений могильника Винаржице. [34]

Стеклянные кубки типа Косино — небольшая, но достаточно харак­терная группа находок в Центральной и Северной Европе конических кубков из толстого зеленоватого стекла, на маленькой ножке, украшен­ных большими овалами по тулову, иногда с греческими надписями по верхнему краю. Они не столь однообразны, чтобы быть единовременным выпуском одной мастерской, но едва ли слишком далеко отстоят друг от друга во времени. В черняховской культуре таких кубков четыре: из погребения 8 могильника Извоар, [35] погребения 20 могильника Индепен­денце, [36] погребения Б могильника Малаешты [37] и из Хучи. [38] Обломок такого же кубка происходит из разрушенного могильника Бизюков Монастырь. [39] Комплекс погребения из Косино достаточно веско датирует­ся второй половиной V в. [40] по большой двупластинчатой фибуле типа Косино — Тиссалек, двум пряжкам с длинными ромбическими обкладка­ми, украшенными «кербшнитным» орнаментом. В качестве привязки к абсолютной хронологии используется в данном случае находка обломка фибулы типа Косино в кладе Радостово с 22 солидами от Феодосия II (408-450) до Юлия Непота (474-475). В комплексах горизонта Домбо­вар-Косино довольно часто встречаются двусторонние гребни и зеркаль­ца с центральным ушком типа Чми — Бригеци. [41] Двусторонний гребень найден в погребении 17 черняховского могильника Спанцев, [42] а зеркаль­це — в погребении у Борохтянской Ольшанки. [43] Как показала Н.М. Кравченко, зарисовки, сделанные В.П. Петровым с утраченного во время войны комплекса, развеяли сомнение относительно формы зер­кала. Здесь, в Ольшанке, было найдено зеркальце типа Чми — Бригеци с центральным ушком, распространенное на Западе с V в., вместе с ти­пичной черняховской миской. [44]

Г. Pay, изучая комплексы со стеклянными сосудами позднеримского времени, пришел к выводу, что самая поздняя группа гладких остроко­нических кубков (как в Гавриловке, погребение 35), конических фасе­тированных кубков (как в Гавриловке, погребение 5), сосудов с грече­скими надписями и их имитациями пересекается во времени с горизон­том находок эпохи Аттилы. [45] Некоторые формы черняховской керамики подражают серебряной посуде, [46] например вытянутым узкогорлым кув­шинам того типа, [47] что встречены в Петросском кладе, [48] в склепе, раз­грабленном 24 июня 1904 г. на Госпитальной ул. в Керчи, [49] и в Кон­цештах. Глиняный сосуд из черняховского погребения в Николэ Бэлкес­ку [50] близок по форме серебряной амфоре со сценами амазономахии из Концешт. [51] Повторяют иногда эту форму и стеклянные сосуды, напри­мер из Монсо-лё-Нёф. [52] В погребение из Концешт действительно были положены вещи, изготовленные в конце IV — первой половине V в. Это аргументировано достаточно убедительно. [53] Но что касается времени совершения погребения, то здесь можно внести уточнения. Едва ли это случилось ранее середины V в., поскольку седло военачальника из Кон­цешт, так же как и сбрую из Апахиды, [54] украшали инкрустированные бляшки в виде хищной птицы, а этот мотив, как уже упоминалось, на­чинает распространяться лишь во второй половине V в. и характерен в основном для ещё более позднего, меровингского времени.

Итак, исходя из всего сказанного, мы можем думать, что наипозд­нейшие проявления черняховской культуры могут заходить в пределы V в. Это проявления не очень многочисленные и слабые. И на фоне синхронных культурных групп, вещей Унтерзибенбрунна, боспорских склепов, стиля Сёсдала, группы Винаржице упомянутые выше комплексы и вещи черняховской культуры выглядят архаичнее, беднее и проще, они несут на себе отпечаток более строгого, более пуританского вкуса позднеримской эпохи — III-IV вв., той эпохи, когда черняховская куль­тура была одной из наиболее ярких и цельных в среде её соседей и сов-

(20/21)

ременников — культур пшеворской, прешовской, культуры карпатских курганов, культуры мисковидных урн и др. В данном же случае мы име­ем дело с периодом её упадка и угасания, со своеобразным «шлейфом» культуры во времени. К сожалению, до тех пор пока нет хронологиче­ского членения стадии D на более мелкие временные подразделения, мы не в состоянии зафиксировать археологически начало этого процесса по­степенного угасания и можем лишь предполагать, что 375 год, удар гун­нов, смерть Германариха и уход из Причерноморья вестготов в Мёзию [55] могли быть событиями, послужившими определённым толчком, началом конца черняховской культуры.

Население Причерноморья не было, очевидно, полностью уничтожено гуннами. На своих местах под властью гуннов остались, как известно, остготы, пытались освободиться, воевали с союзниками гуннов антами, безуспешно воевали с самими гуннами, но в битве на Каталаунских по­лях были вынуждены сражаться против сородичей — вестготов — в вой­сках Аттилы. После Каталаунской битвы, смерти Аттилы и битвы при Надао в 454 г. происходит новый «передел» мира. Часть гуннов возвра­щается в Причерноморье, гепиды укрепляются в Дакии, а остготы пере­селяются в Паннонию. [56] С этими событиями и совпадает окончательный конец черняховской культуры.

[1] Sčukin М.В. Das Problem der Černjachov-Kultur in der sowjetischen archäologischen Literatur. — ZfA, 9, 1975, 1.

[2] Сымонович Э.А. Погребения V-VI вв. н.э. у с. Данилова Балка. — КСИИМК, XLVIII, 1952, с. 66.

[3] Dlaconu Gh. Das Gräberfeld von Mogoşani. — Dacia, XIII, 1969, S. 392.

[4] Кропоткин В.В. Клады римских монет на территории СССР. — САИ, вып. Г4-4, 1961, с. 95.

[5] Кропоткин В.В. Лукашевский клад бронзовых римских монет IV в. — НЭ, I, 1960.

[6] Diaconu Gh. Tirgşor, necropole din secolele III-IV e.n. Bucureşti, 1965, tabl. LXXXIX.

[7] Svoboda B. Čechy v dobe stehováni narodu. Praha, 1965.

[8] Szydłowski J. Trzy cmenarzyska typu dobrodziénskiego. Bytom, 1974.

[9] Schmidt B. Neue völkerwanderungszeitliche Funde zwischen Unstrut und Ohre. — Jahresschrift für Mitteldeutsche Vorgeschichte, Bd 47, 1963; idem. Das frühvölker-wanderungszeitliche Gräberfeld von Niemberg, Saalkreis. — Jahresschrift für Mitteldeutsche Vorgeschichte, Bd. 48, 1964; idem. Zur Entstehung und Kontinuität des Thü­ringerstammes.— In: Germanen, Slawen, Deutsche. Berlin, 1968, S. 73-87.

[10] Forssander J.E. Provinzialrömisches und Germanisches. — In: Årsberättelse 1936-1937. Lund, 1937; Böhme H.W. Germanische Grabfunde des 4. bis 5. Jahrhunderts. München, 1974.

[11] Рутківська Л.М. Поселення IV-V ст. н.е. в с. Капулівка на Ніжньому Дніпрі.— Археологія, XXIV, 1970.

[12] Рудинський М.Я. Кантемирівські могили римскої доби. — Всеукраїнський архео­логічний комітет. Записьки, І. Київ, 1930.

[13] Mitrea В., Preda K. Necropole din secolul al IV-lea e.n. in Muntenia. Bucureşti, 1966, fig. 183, 184.

[14] ОАК за 1894 г., рис. 40; за 1897 г., рис. 232.

[15] Засецкая И.П. Золотые украшения гуннской эпохи. Л., 1975, с. 23-25, рис. 7; табл. 1, 4-6.

[16] Там же, табл. 3.

[17] Засецкая И.П. О хронологии погребений «эпохи переселения народов» Нижнего Поволжья. — СА. 1968, № 2, с. 52-62. См. также статью И.П. Засецкой в настоящем выпуске.

[18] Петров В.П., Калiщук В.П. Скарб срібних вечей з с. Качин Волинської області. — МДАПВ, 5, 1964.

[19] Böhme H.W. Germanische Grabfunde..., Taf. 115, 10; 120, 5; 124, 6; Forssander J.E. Provinzialrömisches und Germanisches, Abb. 1; 25, 1; 26.

[20] Каменецкий И.С., Кропоткин В.В. Погребение гуннского времени близ Танаи­са. — СА, 1962, № 3.

[21] Сымонович Э.А. Итоги исследований черняховских памятников в Северном Причерноморье. — МИА, № 139, 1967, рис. 15, 1.

[22] Mitrea В., Preda K. Necropole din secolul..., fig. 85-87.

[23] Ibid., p. 110.

[24] Фёдоров Г.Б. Малаештский могильник. — МИА, № 82. 1960, рис. 13, 1.

[25] Махно Є.В. Типи поховань та планування Компаніївського могильника. — В кн.: Середні віки на Україні, 1. Київ, 1971, рис. 5, 1.

(21/22)

[26] Засецкая И.П. О хронологии..., рис. 9.

[27] Godłowski К. The Chronology of the Late Roman and Early Migration Periods in Central Europe. Krakow, 1970, pl. IV, 14; XII, 21; XII, 24.

[28] Ibid., p. 110; Delbrueck R. Die Consular-Diptychen. — Studien zur spätantiken Kunstgeschichte, 2, 1929.

[29] Dąbrowska T. Zagadkowe narzędzia metalowe z okresu wędrówek ludów. — Wiado­mości archeologiczne, XXXIII, 3-4, 1968.

[30] Thomas S. Studien zu den germanischen Kämmen der römischen Kaiserzeit. — Ar­beits- und Forschungsbericte zur Sächsischen Bodendenkmalpflege, Bd 8, 1960.

[31] Ibid.

[32] Svoboda B. Čechy..., s. 25, 26.

[33] Ibid., s. 26.

[34] Ibid., tab LXXIV, 2.

[35] Vulpe R. Izvoare. Săpăturile din 1938-1948. Bucureşti, 1957, fig. 320.

[36] Mitrea В., Preda K. Necropole din secolul..., fig. 134.

[37] Фёдоров Г.Б. Малаештский могильник, рис. 11.

[38] Рикман Э.А., Рафалович И.Е., Хынку И.Г. Очерки истории культуры Молдавии, Кишинёв, 1971, рис. 7, 1.

[39] Гошкевич В. Древние городища по берегам низового Днепра. — ИАК, 47, 1913.

[40] Werner J. Studien zu Grabfunden des V. Jahrhunderts aus der Slovakai und der Karpatenukraine.— SLA, VII, 2, 1959.

[41] Ibid., Abb 2; 7; Kuchenbuch F. Die Fibel mit umgeschlagenen Fuß. — Saalburg Jahr­buch, XIII, 1954, Abb. l, 5-9.

[42] Mitrea B., Preda K. Necropole din secolul..., fig. 33.

[43] Кравченко H.М. Поховання V ст. н.e. з с. Вiльшанки на Київщинi.— В кн.: Се­реднi вiки на Українi, 1, Київ, 1971, рис. 1.

[44] Архив ЛОИА, ф. 5 («Корочки» А.А. Спицына), д. 329, л. 160.

[45] Rau G. Körpergräber mit Glasbeigaben des 4. nachcristlichen Jahrhunderts im Oder-Weichsel Raum. — Acta Praehistorica et Archaeologia, 3, 1972, S. 166.

[46] Кропоткин В.В. О датировке кувшина из Чистиловского могильника. — СА, 1973, № 3.

[47] Mitrea В., Preda К. Necropole din secolul..., fig. 56, 2; 219, 1; 262, 2; Сымонович Э.А. Орнаментация черняховской керамики.— МИА, № 116, 1964, рис. 8, 3; 10, 8.

[48] Odobescu A. La trésor de Pétroasa, t. I-III. Paris, 1899-1900; Фёдоров Г.Б., Поле­вой Л.Л. Археология Румынии. М., 1973, с. 274-276.

[49] Засецкая И.П. О хронологии..., рис. 60.

[50] Mitrea В., Preda K. Necropole din secolul..., fig. 246, 4.

[51] Matzulewitsch L. Byzantinische Antike. Studien auf Grund der Silbergefässe der Er­mitage. Berlin — Leipzig, 1929, S. 123-157, Taf. 36-51; Фёдоров Г.Б. Население Прутско-Днестровского междуречья в I тысячелетии н.э. — МИА, № 69, I960, табл. 50.

[52] Böhme H.W. Germanische Grabfunde..., Taf. 131, 5.

[53] Скалон К.М. Погребение в с. Концешты в Молдавии (Византия и варварский мир). — В кн.: Краткие тезисы докладов научной конференции «Культура и ис­кусство Византии». Л., 1975.

[54] Horedt K. Neue Goldschätze des 5. Jahrhunderts aus Rumâni (ein Beitrag zur Ge­schichte der Ostgoten und Gepiden). — In: Studia Gotica. Stockholm, 1972, Abb. 2.

[55] Иордан. О происхождении и деяниях готов. Getica. M., 1960, с. 91, 92.

[56] Там же, с. 114-119.

наверх