 Д.Г. Савинов
Минусинская провинция Хунну.
(По материалам археологических исследований 1984-1989 гг.)
// СПб: 2009. 226 с. ISBN 978-5-904247-18-8
Скачать файл: .pdf, 50,1 Мб.
Оглавление
Глава I. Тесинская проблема. — 6
Глава II. Тесинские грунтовые могильники. — 25
[ Между с. 40 и 41 — вклейка: 36 ненумерованных фототаблиц. ]
Глава III. Культура тесинских грунтовых могильников. — 41
Глава IV. Культурные инновации на Среднем Енисее в конце I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э. — 70
Приложение I. Материалы тесинских грунтовых могильников, раскопанных I Аскизским отрядом Средне-Енисейской экспедиции в 1984-1989 гг. [ Описание ]. — 119
Приложение II. Материалы тесинских грунтовых могильников, раскопанных I Аскизским отрядом Средне-Енисейской экспедиции в 1984-1989 гг. [ Таблицы I-LVIII ]. — 166
Введение. ^
Исследования последних десятилетий принесли много нового в понимание того важнейшего исторического периода, который условно именуется «гунно-сарматским временем». Благодаря открытиям на Горном Алтае и в Туве, в Минусинской котловине и Забайкалье создаётся то, что можно назвать «археологической версией» истории Хунну, первой из степных империй Евразии, сведения о которой сохранились в письменных источниках. В «Исторических записках» отца китайской истории Сыма Цяня и династийных хрониках великой империи Хань («Ханьшу») подробно описываются перипетии хуннской истории, династийные браки хуннских шаньюев, взаимоотношения кочевников севера с Китаем, победы и поражения хуннских полководцев. Значительно меньше освещено, а чаще всего остаётся за пределами сферы внимания письменных источников то, что происходило в окраинных, периферийных районах государства Хунну, в состав которого входила значительная часть Центральной Азии, включая Саяно-Алтайское нагорье.
Особое место здесь принадлежит расположенной на самой северной оконечности этого обширного региона Минусинской котловине или территории Среднего Енисея. Причин этого несколько. Во-первых, наиболее благоприятные природные условия, способствующие сочетанию различных видов занятий (пойменное земледелие, отгонное скотоводство, охота, собирательская деятельность, рыболовство), в целом обеспечивающих стабильный уровень развития экономики. Во-вторых, относительная отдалённость данного региона от бурных событий этнополитической истории горностепных районов Центральной Азии, обеспечивающая относительную безопасность местного населения. В-третьих, постоянное появление здесь, в силу двух указанных выше обстоятельств, новых групп населения, благодаря чему образовалась сложная «колонка» напластования различных культур и появилась возможность создания последовательной (поэтапной) периодизации культурогенеза (Савинов, 2007). В-четвертых, высокая степень изученности археологических памятников Минусинской котловины, по праву называемой из-за эталонного значения и сложности напластования культурных комплексов «жемчужиной Южной Сибири» или «сибирской Троей».
(3/4)
Значительная часть этих археологических материалов получена в результате многолетних полевых исследований крупных новостроечных экспедиций Ленинградского отделения Института археологии АН СССР (ныне — Институт истории материальной культуры РАН) — Красноярской в центральных районах Хакасии (рук. М.П. Грязнов) и Средне-Енисейской на юге Минусинской котловины (рук. М.Н. Пшеницына, Н.Ф. Лисицын, Д.Г. Савинов). В рамках работ этих экспедиций произошло выделение и первое осмысление памятников начального этапа гунно-сарматского времени, получивших наименование «тесинских».
Нельзя сказать, что подобные памятники вообще не были известны раньше (Киселёв, 1951; Кызласов Л., 1960), но эпизодический характер их нахождения не давал возможности для развёрнутого рассмотрения их места в культурогенезе древнего населения Минусинской котловины. Положение кардинально изменилось во время работ Красноярской экспедиции, проводившей масштабные исследования на месте будущего водохранилища Красноярской ГЭС. Памятники тесинского этапа, занявшие своё место между двумя крупными и уже достаточно хорошо изученными культурами (или эпохами) — тагарской и таштыкской — были как бы «вновь» открыты в достаточно большом количестве. В их числе были и отдельные могильники, и впускные захоронения в курганы более ранних исторических эпох, и курганы-склепы с большим количеством погребённых. Все это требовало объяснения и соответствующей интерпретации, что и было тогда сделано в кандидатской диссертации М.Н. Пшеницыной (Пшеницына, 1975). Однако вместе с новыми материалами появилась и «тесинская проблема», многие вопросы которой остаются не решёнными или дискуссионными по сей день.
Несколько позже аналогичные памятники исследовались сотрудниками Средне-Енисейской экспедиции на территориях Означенской и Комсомольско-Есинской оросительных систем в южных районах Хакасии. В их числе — крупные тесинские грунтовые могильники Чёрное озеро I и Есино III, а также курган «Ближний» (раскопки автора, 1984-1989 гг.), материалы которых полностью публикуются в настоящей работе. Новые материалы и иные аспекты изучения предшествующих данных позволили сформировать несколько иную, отличную от традиционной, концепцию развития енисейских племён в период господства государства Хунну, обоснованию которой посвящена основная исследовательская часть предлагаемой монографии. Однако всё это, будучи весьма существенным дополнением к сведениям письменных источников, так или иначе остаётся на уровне гипотезы, основные составляющие звенья которой требуют дальнейшего углубления и развития.
В последние десятилетия, в связи с прекращением работ крупных новостроечных экспедиций, тесинская тематика явно отошла на «второй план». При этом вряд ли в ближайшее время можно ожидать на Среднем
(4/5)
Енисее таких масштабных археологических исследований, какие проводили Красноярская и Средне-Енисейская экспедиции. А значит, и решение «тесинской проблемы» будет оставаться на прежнем, то есть современном, источниковом уровне. В этом заключается главное значение вводимых в науку новых материалов и их предлагаемой интерпретации.
Определённую часть публикуемой монографии занимает подробное описание раскопанных могильников (Приложение I) и соответствующие иллюстративные материалы (Приложение II). Как необходимые отчётные сведения, они носят достаточно формализованный характер. Вместе с тем, насколько это возможно, они литературно обработаны и предназначены для чтения не только специалистами. На наш взгляд, именно во многих обозначенных там деталях, возможно, и не вошедших в основной текст изложения на более высоком, обобщающем уровне, кроются перспективы дальнейшего понимания этих уже весьма многочисленных, но всё ещё загадочных памятников.
Заканчивая это краткое Введение, хотелось бы выразить глубокую признательность всем сотрудникам 1-го Аскизского отряда Средне-Енисейской экспедиции, принимавшим участие в сложной и кропотливой работе по расчистке тесинских грунтовых могильников, благодаря чему появилась возможность ещё раз обратиться ко многим ещё не решённым вопросам интерпретации тесинского культурного комплекса. Антропологические определения выполнены А.В. Громовым, рисунки вещей и керамики — Л.А. Соколовой, фото — автора.
Заключение. ^
В результате проведённого анализа материалов тесинских грунтовых могильников на Енисее можно придти к трём основополагающим выводам.
1. Представленный в них культурный комплекс, включающий как собственно погребальные сооружения со всеми особенностями ритуала, так и происходящий из них сопроводительный инвентарь — это вполне самостоятельное, новое для Минусинской котловины историко-культурное явление, отличное от курганов-склепов с большим количеством погребённых, продолжающих прежние тагарские традиции. Возможно, именно за ними, то есть за грунтовыми могильниками, следует закрепить наименование тесинских памятников; в то время как за курганами-склепами сохранить название позднетагарских.
2. Сосуществование двух культур на одной и той же территории, со вершенно реальное с точки зрения современной теории культурогенеза, объясняется вхождением Минусинской котловины в состав государства Хунну, с чем связан в целом инновационный характер тесинского культурного комплекса. Происхождение его, в первую очередь, из-за слабой степени изученности археологических памятников возможных мест исхода этого населения, остаётся неясным. Но очевидно, что это новое (тесинское) население, не будучи хуннами, обладало культурой хуннского типа, инкорпорированной в местную тагарскую среду. Образовавшаяся в результате этого культурная «билингва» явилась отражением сложных этнополитических процессов, происходивших в это время в северных районах Центральной Азии.
3. В данных условиях имеется достаточно оснований говорить о нахождении на Среднем Енисее одной из провинций государства Хунну, которая по праву может быть названа Минусинской. В это положение полностью и без каких-либо противоречий укладывается всё, что мы знаем о памятниках конца I тыс. до н.э. — первых веков н.э.: и своеобразие тесинских грунтовых могильников; и подавляющее количество инноваций, появившихся в это время на Енисее; и обилие хуннских художественных бронз, в первую очередь, поясных пряжек, имевших социально-знаковое значение; и здание китайской архитектуры на р. Ташеба, которое могло появиться здесь только в контексте наличия хуннской администрации;
(102/103)
и загадочные «лабиринты», означающие существенные трансформации в области духовной культуры и мировоззрения, истоки которых также уходят в государственную культуру Хунну.
Минусинская провинция хунну в этом отношении отнюдь не представляет собой какое-то исключительное явление в истории племен Саяно-Алтайского нагорья. Подобные социально-экономические образования, конечно, обладавшие определёнными чертами своеобразия, судя по всему, существовали и в других областях севера Центральной Азии. Чтобы убедиться в этом, достаточно назвать «следы пребывания» здесь хуннов, которые могут быть оценены с этой точки зрения 7. [сноска: 7 Ниже упоминаются только несколько работ, посвящённых этой теме. Приводить более полный список литературы о следах пребывания хуннов (или их влиянии) в различных районах Саяно-Алтая и Сибири не имеет смысла, так как в каждом конкретном случае он будет не меньше, чем «минусинский».]
В Туве — это свидетельства нахождения какой-то группы собственно хуннов, скорее всего, на «излёте» могущества созданной ими империи — могильник Бай-Даг II, повторяющий в упрощённых формах конструктивные особенности элитных захоронений хунну Монголии и Забайкалья (Мандельштам, 1968; Мандельштам, Стамбульник, 1980; Николаев, 1992а). Неоднократны случаи нахождения фрагментов хуннской керамики на песчаных выдувах Улуг-Хема (Кызласов, 1979а). В то же время происходит заметная трансформация погребений позднего этапа развития саглынской (уюкской) культуры, в инвентаре которых также находятся вещи хуннского происхождения (Семёнов, 2003). Появляются погребения в каменных ящиках — типа Урбюнского (Савинов, 1969) и коллективные захоронения в подземных каменных склепах (Трифонов, 1976). О сложном этническом составе населения Тувы хуннского времени свидетельствуют материалы могильника Аймырлыг XXXI, часть которых, судя по находкам отдельных бронзовых изделий, относится уже к периоду сяньбийских завоеваний (Стамбульник, 1983). Совершенно очевидно, что Тува — ближайшая к северо-западной Монголии область Саяно-Алтайского нагорья — не могла остаться вне политической зависимости от Хунну.
Наверное, то же самое можно сказать относительно Горного Алтая. В своё время открытие печей для обжига хуннской керамики на Юстыде (Южный Алтай) стало сенсацией и бесспорно свидетельствовало, что очень рано хуннами была освоена эта часть Горно-Алтайской области (Кубарев, Журавлёва, 1986). Тогда же впервые в погребении пазырыкской культуры (Узунтал) были обнаружены фрагменты хуннской керамики (Савинов, 1978), что указывало на время и «виновников» ограбления пазырыкских курганов на Южном Алтае. Что касается остальной части Горного Алтая, то следов пребывания хуннов (или их влияния) там не было обнаружено. Дальнейшие раскопки на территории водохранилища Катунской ГЭС вы-
(103/104)
явили здесь целый пласт захоронений хуннского времени, но давших в основном бедный и невыразительный инвентарь («Археологические исследования на Катуни», 1990). Такие же погребения были открыты и в других частях Горного Алтая (Соёнов, Эбель, 1992). Происходящие из них материалы можно было интерпретировать как с формационной, так и культурно-исторической точки зрения. И только недавно первые бесспорно хуннские материалы были получены с территории Центрального Алтая — могильник Яломан (раск. А.А. Тишкина). Хотя пока эти данные полностью не опубликованы, но ясно, что эти великолепные находки (самое раннее из всех известных седло с жёсткой основой, хуннские художественные бронзы, керамика, костяные накладки лука и др.) свидетельствуют об освоении хуннами (и подчинении) этой части Горного Алтая.
В более отдалённых областях (Северный или лесостепной Алтай, Восточный Казахстан, юг Западной Сибири) влияние хуннской культуры ощущается, но опосредованно, постепенно уменьшаясь по мере удаления от государственного центра Хунну. На юге Западной Сибири (саргатская культура) оно, скорее всего, связано уже не с Центральной Азией, а с влиянием со стороны хуннов Средней Азии, также включенной в орбиту политической зависимости от Хунну. Эти и другие подобные наблюдения дают возможность придти к ещё одному весьма существенному выводу, а именно — распространение хуннской культуры с востока на запад было не только связано с единовременной миграцией (завоеванием), а носило характер ареального включения в сферу государственного влияния Хунну последовательно ряда областей, в зависимости от событий их политической истории.
Каждая из этих областей (Тува, Горный Алтай и др.) заслуживает, как и Минусинская котловина, особого рассмотрения, что можно было бы развернуть, но это не входит в задачу настоящей работы. Однако уже на таком уровне исследования можно говорить о том, что вместе они образуют определённую систему северных провинций государства Хунну со всеми вытекающими из этого обстоятельствами. К сожалению, это не нашло отражения в письменных источниках, но в археологических материалах отразилось достаточно красноречиво, хотя, конечно, нельзя сводить алтайскую модель к минусинской, или минусинскую к тувинской. Особый вопрос — определение в этой системе историко-культурного места Забайкалья, которое, с одной стороны, может рассматриваться, по отношению к Южной Сибири, как основной источник распространения хуннских традиций; с другой, по отношению к северным хуннам Монголии, представляет наиболее близкую окраину государства, перенесённого сюда в конце II в. до н.э.
С точки зрения общеисторических закономерностей, всё это чем-то напоминает Римскую империю с её ближними и дальними провинциями на Балканах и на Ближнем Востоке: доминирующей во всех отношениях мет-
(104/105)
рополией и относительно самостоятельными провинциями со своими исполнителями верховной власти — наместниками, вытеснением (точнее — замещением) местной традиционной культуры инокультурными, социально обусловленными ценностями. В принципе, одно и то же время, одна и та же имперская психология, и единый, соединяющий Запад и Восток Великий шёлковый путь.
|