Д.Г. Савинов
ПНН: новые материалы и наблюдения.
// Южная Сибирь в древности. / Археологические изыскания. Вып. 24. СПб: 1995. С. 57-66.
Во время работ 1985-1989 гг. Аскизским отрядом Среднеенисейской экспедиции, ведущей полевые исследования в южных районах Хакасии, был найден ряд предметов, упоминаемых в литературе под общим названием ПНН («предметы неизвестного назначения» — Есино VII, кург. 1; Есино XVII, кург. 1; Медведка I, кург. 6; Кок-Хая I, кург.10 (рис. 1). такие же или типологически близкие изделия, полученные в результате работ других отрядов экспедиции, ещё не введены в научный оборот. Вместе с ними и опубликованными ранее материалами они образуют значительную серию предметов, являющихся важным источником для изучения древней культуры Южной Сибири. Нет никакого сомнения в том, что аналогичные находки будут сделаны и в будущем. Поэтому оценка их историко-культурного значения и связанных с этим некоторых спорных вопросов уже на современном этапе исследования представляют научный интерес.
ПНН — существующая в настоящее время яркая аббревиатура наименования своеобразных бронзовых изделий, распространённых в Китае, Центральной Азии и Южной Сибири в эпоху поздней бронзы и раннего железа. Они хорошо известны по вещественным находкам в памятниках эпохи Инь и Западного Чжоу в Китае, погребениями каменноложского этапа карасукской культуры и тагарской культуры в Минусинской котловине; а также изображениям на многочисленных оленных камнях Монголии и их аналогах в Забайкалье. Главной и общей отличительной особенностью всех ПНН является рогообразная форма предметов, позволяющая большинству исследователей объединить их в одну категорию древностей. На этом основании построены схемы их типологического развития (Кызласов, 1960, рис. 32; Хлобыстина, 1970, рис. 2; Членова, 1972, рис. 58), причем основное содержание эволюции ПНН обычно рассматривается как смена их функционального назначения от реально бытовавших предметов к их ритуальным символам, благодаря чему полномасштабные изделия постепенно превратились в их вотивные произведения. Такая однолинейная эволюция предусматривает общий период существования ПНН на протяжении весьма длительного времени — от иньской эпохи (XIII-XI вв. до н.э.) до таштыкской культуры (III-V вв. н.э.). Что касается изображений на оленных камнях, о сходство их с вещественными находками отмечалось всеми исследователями, однако только в работе А.В. Варёнова (Варёнов, 1984: 48-49) делается вывод о полной их идентичности.
Между тем, по своим пропорциям и характеру оформления многочисленные изделия, объединённые под общим условным наименованием — ПНН, включая изображения на оленных камнях, могут быть разделены на три основных вида. Вид I: «модели ярма» или «пряжки колесничего» в китайских, позднекарасукских и раннетагарских бронзах. Вид II: изображения «коромыслообразных предметов», или «парных крючков» на оленных камнях и их возможные предметние аналогии. Вид III: «змеевидные украшения» или «панги» развитой тагарской культуры. Каждый из видов
(57/58)
Рис.1. ПНН из раскопок I Аскизского отряда.
1 — Есино VII, кург.1; 2, 3 — Медведка I, кург.6, 4 — Есино XVII, кург.1; 5 — Кок-Хая, кург. 10.
(58/59)
ПНН (I, II, III) объединяет типологически (и, очевидно, функционально) однообразную группу предметов, имеющих свои специфические особенности, преемственность или характер связи между которыми остаются дискуссионными.
ПНН I — массивные объемные бронзовые предметы удлинённой формы, выполненные, по выражению М.Д. Хлобыстиной, в виде «трёхчастой дуги» (Хлобыстина, 1970: 186), посередине которой находится прямая или вогнута пластина, крепившаяся перпендикулярно к какой-то твёрдой основе, со свободно «свисающими» дугами по сторонам. Существует две области распространения этих предметов — Китай и Южная Сибирь. Несмотря на некоторые различия в деталях внешнего оформления (например, вогнутая пластина, бубенчики или головки животных на китайских; прямая пластина, рельефные шишечки по верхнему краю дуг и окончание их в виде копыта на сибирских экземплярах), функциональное единство обеих групп ПНН I очевидно. В китайских погребениях он найдены на повозках колесничих, за головой (среди других предметов сопроводительного инвентаря) или у пояса погребённых; в южносибирских — также около пояса в погребениях, где никаких остатков колесниц не найдено. Специфическая форма предметов и неоднозначные условия их нахождения вызвали различные толкования возможностей конкретного применения ПНН I. Высказаны точки зрения, что они могли служить деталями сложносоставных луков; культовыми предметами (варианты — навершия посохов, подвески шаманского костюма, модели рогов тотемических животных); деталями боевых колесниц (варианты — вальки от колесничной упряжи, держатели для копий и дротиков на колеснице);атрибутами воина-колесничего (вариант — пряжки на поясе колесничего). Та или иная интерпретация назначения ПНН I экстраполировалась на остальные рогообразно изогнутые предметы, хотя более поздние экземпляры оказывались достаточно далеко от возможностей первоначального объяснения.
Последняя точка зрения (ПНН — пряжки на поясе колесничего), детально обоснованная в работе А.В. Варёнова (Варёнов, 1984: 46-50), получила в последнее время наибольшее распространение (Худяков, 1987: 158; Вадецкая, 1986: 59), хотя были высказаны и некоторые сомнения в её достоверности (Новгородова, 1989: 160-161). Для доказательства своего положения А.В. Варёнов идентифицировал рассматриваемые предметы с изображениями ПНН II на оленных камнях, отметив при этом, что «“пропорции изображений” коромыслообразных предметов» отличаются от характерных для «моделей ярма» (Варёнов, 1984: 48). Пользуясь рисунками на оленных камнях, как изобразительным материалом, А.В. Варёнов реконструировал внешний вид воина из Байфу, расположив при этом ПНН I на поясе спереди, рогообразными выступами вперёд (Варёнов, 1984, рис. 9). Закреплённые за них поводья освобождали, по его мнению, руки воина во время атаки боевых колесниц. Следует отметить, что на другой реконструкции «амазонки» из Байфу, выполненной М.В. Гореликом, ПНН I не прикреплён, а подвешен спереди к поясу (Комиссаров, 1988, рис. 35), что значительно ближе к изображениям на оленных камнях. В дальнейшем, как считает А.В. Варёнов, «с появлением многоместных колесниц и развитой практики верховой езды пряжки (ПНН I — Д.С.) утрачивают своё значение. Их поздние видоизменённые образцы встречаются в Забайкалье (ПНН II — Д.С.). В лесостепной тагарской культуре пряжки вырождаются в миниатюрные вотивные изделия (ПНН III — Д.С.), которые по-прежнему
(59/60)
Рис.2. Виды ПНН. (См. страница 61).
(60/61)
Рис.2. (на странице 60) Виды ПНН.
Возможные пути эволюции и некоторые предметные аналогии.
1-9 — ПНН II; 10-18 — ПНН I; 19-29 — ПНН III. 1, 2 — изображения на оленных камнях Монголии (по В.В. Волкову); 3 — рисунки на клевцах (по А.В. Варёнову); 4 — предмет из могильника у г. Тапхар (по Г.П. Сосновскому); 5 — могильник Наньшаньгень (по Н.Л. Членовой); [6 — ] обкладки эпохи Хань (по А.В. Ковалёву); 7 — тамги Причерноморья (по В.С. Драчуку); 8 — изваяние сарматского времени (по Н.А. Богдановой); 9 — керамика борхотуйской культуры из Забайкалья (по И.В. Асееву, И.И. Кириллову, Е.В. Ковычеву); 10 — ПНН I эпохи Инь (по С.В. Киселёву); 11 — ПНН I эпохи Западного Чжоу (по А.В. Варёнову); 13 — Ефремкино (по Ю.Г. Белокобыльскому); 14 — Райков улус (по А.Н. Липскому); 15 — Аскиз, 17 — Саргов улус, 18 — Минусинск I (по Н.Л. Членовой); 16 — Черновая (по Г.А. Максименкову и В.Е. Чижову); 19 — Васьковский могильник (по Ю.М. Бородкину); 20 — Тарлышкын (по М.Х. Маннай-оолу); 21 — Тагискен (по С.П. Толстову и М.А. Итиной); 22 — Ягуня (по А.И. Мартынову); 23 — Толстый мыс, у (по Г.Н. Курочкину); 24 — Береш (по А.В. Субботину); 25 — амулеты таштыкской культуры (по Л.Р. Кызласову); 26 — хуннские подвески из Иволгинского комплекса (по А.В. Давыдовой).
носили на поясе. Возможно, они же положили начало двуконьковым подвескам» (Варёнов, 1984: 50). В целом, система доказательств A.B. Варёнова отличается достаточной стройностью. Возможно, как отмечает Э.А. Новгородова, «это ответ на давно возникший вопрос» (Новгородова, 1989: 161).
Однако, независимо от функционального назначения ПНН I, имеются основания предполагать, что в ряду других рогообразных предметов они имели самостоятельный генезис. Наиболее ранние из них образцы — иньские (рис. 2, 10). В эпоху Западного Чжоу XI-VIII вв. до н.э.) они существуют как в Китае (рис. 2, 11), так и в Южной Сибири; поэтому вопрос о первичности китайского или сибирского центра их происхождения (Новгородова, 1970: 121), по-видимому, должен решаться в пользу восточноазиатской гипотезы. В Монголии, Туве, на Алтае и в Забайкалье подобного рода предметы не найдены. Из Минусинской котловины происходит серия случайных находок ПНН I (Хлобыстина, 1970, рис. 1; Новгородова, 1970, рис. 40), часть которых, возможно, относится к карасукскому времени. В погребениях собственно карасукской культуры, как отмечает Э.Б. Вадецкая, «это изделие случайно встречено лишь однажды» (Вадецкая, 1986б: 59). Все остальные комплексные находки ПНН I в Минусинской котловине связаны с погребениями каменноложского этапа — Аскиз, 1914 г. (раск. О. Ольсена), Бейская шахта, 1959 г. (раск. А.Н. Липского), Сабинка II, 1985 г. (раск. П.Г. Павлова), Ефремкино (Белокобыльский, 1986, рис. IV, 9) и др. (рис. 2, 13-15); и раннетагарского времени — Райков улус (Липский, 1956, рис. 53, 8), Черновая 1 (Максименков, Чижов, 1974а, рис. 3) и др. (рис. 2, 16-18). В качестве характерных предметов они фигурируют в сводных таблицах каменноложского и баиновского этапов (Грязнов, 1968: 193, №107; Вадецкая, 1986, табл. V, № 32; VI, № 16). Наиболее северная находка подобного рода происходит из Томского могильника (Комарова, 1952, рис. 20, 1). По времени своего расположения сибирские ПНН I синхронны западночжоуским, хотя окончательно утверждать это можно будет после установления более точной хронологии памятников каменноложского этапа. Происходит как бы пространственное, скорее всего, единовременное перенесение традиции изготовления ПНН I. Если в Китае, по свидетельству А.В. Варёнова, «“модели” бытуют только в иньское и западночжоуское время, а к эпохе Чуньцю (VIII-V вв. до н.э. — Д.С.) полностью исчезают» (Варёнов, 1984: 45), то в Южной Сибири они продолжают существовать на баиновском и даже подгорновском этапах тагарской культуры. Как справедливо отметила Н.Л. Членова, «эволюция их заключалась в уменьшении их размеров и упрощении, в том числе и в утрате орнамента и выпуклостей на дугах» (Членова, 1972: 121). Таковы, например, экземпля-
(61/62)
ры из могильников Минусинск I и Саргов улус, полностью лишённые деталей прежнего оформления (рис. 2, 17, 18). Одна из наиболее поздних моделей ПНН I происходит из могильника Кок-Хая, кург. 10 подгорновского этапа тагарской культуры (VII-VI вв. до н.э.). Несмотря на уменьшение размеров (длина предмета — 12 см) и отсутствие декоративных элементов, этот экземпляр, как и другие раннетагарские ПНН I, полностью сохраняет пропорции и характер очертаний более ранних полномасштабных предметов (рис. 1, 5). Подобная вотивизация, о чём писали многие исследователи, является следствием изменения практического использования предметов по пути преобладания знаковой, скорее всего, сакральной функции. При этом необходимо отметить, что вотивизация ПНН I происходила при сохранении их устойчивой исходной формы, не претерпевшей в процессе эволюции от иньских до раннетагарских образцов существенных конструктивных изменений (рис. 2).
ПНН II или «коромыслообразные предметы» изображены на оленных камнях Монголии как монголо-забайкальского типа, которые по изображенным на них предметам вооружения, скорее всего, синхронны эпохе Западного Чжоу; так и саяно-алтайского типа, хронологически соответствующих времени сооружения кургана Аржан (VIII-VII вв. до н.э.). Типология ПНН II не разработана. Их реальные прототипы должны были представлять собой два противопоставленных крючка, соединённых наверху узкой планкой, причем длина крючков обычно показана большей, чем ширина планки; поэтому «основная ось» предмета имела не горизонтальное, как на ПНН I, а вертикальное направление. Судя по единственному предмету подобного рода, найденному Г.П. Сосновским в плиточной могиле у г. Тапхар в Забайкалье (рис. 2, 4), они крепились не перпендикулярно к твёрдой основе, а подвешивались на поясе оленных камней (Сосновский, 1941, рис. 14, 18). В одном ряду с ними подвешивались кинжал, чекан и другие предметы вооружения. Способы крепления ПНН II различны: на одном, на двух ремешках; в некоторых случаях изображение планки сливается с поясом изваяния; иногда крючки как бы соединены «спинками» вместе, наподобие буквы «Ψ»; встречаются и изображения одиночных крючков (рис. 2, 1, 2). Как и пластина из Тапхарского могильника, предметы, изображённые на оленных камнях, скорее всего, плоские; некоторые из них имеют достаточно вычурные очертания (Волков, 1981, табл. 113; Новгородова, 1989: 198). Иногда аналогичные рисунки нанесены отдельно на боковых гранях изваяний среди других предметов вооружения и фигур «летящих» оленей (Волков, 1981, табл. 8, 1; 12, 1).
Функциональное использование ПНН II в свете многочисленных гипотез о назначении ПНН I никем из исследователей специально не определялось. Учитывая постоянные случаи их нахождения на поясах оленных камней рядом с оружием, можно предполагать, что они также относились к предметам воинской экипировки — например, могли служить основой для наматывания аркана (или боевого лассо) и в этом качестве стали своего рода символом связи воина и его коня. О том, что подобного рода изображения очень рано получили определённое культово-магическое значение свидетельствуют аналогичные значки на обушках клевцов типа «гэ» и «цзи» из погребения 2 могильника Байфу (рис. 2, 3). А.В. Варёнов считает, что это «указывает на возможность сосуществования развитых изделий данного вида (ПНН I, найденных в той же могиле — Д.С.) с их схематичными изображениями» (на оленных камнях — Д.С.) (Варёнов, 1984: 48). Одна-
(62/63)
ко, на наш взгляд, это скорее свидетельствует об их различном назначении. Показательны с этой точки зрения и другие аналогии изображениям на оленных камнях: бронзовые и золотые накладки в виде двойных крючков из могильника Наньшаньгень (рис. 2, 5), найденные также в Ордосе (Членова, 1976: 63, табл. XII, 9) и доживающие до эпохи Хань (рис. 2, 6) (Ковалёв, 1987, рис. 2, 8). Ни один из них, естественно, не мог служить защитной поясной пряжкой для колесничего. Типологически близок им предмет из могильника Есино XVII, кург. 1, подгорновского этапа в Минусинской котловине, сделанный из узкой изогнутой пластины (рис. 1, 4), хотя простота исполнения не позволяет отнести его к тому или иному виду ПНН.
Идя по пути формального сходства, следует отметить, что подобного рода схематичные изображения впоследствии встречаются на изваяниях сарматского времени (рис. 2, 8), среди тамговых знаков Причерноморья (рис. 2, 7), на керамике борхотуйской культуры в Забайкалье (рис. 2, 9). Последняя аналогия, несмотря на отдалённость во времени, достаточно интересна. Если валик на плечиках сосуда изображает пояс, то расходящиеся от него вниз «усики», например, на керамике хуннского и уйгурского времени в Туве, вполне могут оказаться потерявшим первоначальный смысл воспоминанием о загадочных предметах на поясах оленных камней.
Показательно, что во всех своих проявлениях, включая наиболее поздние модификации, ПНН II, так же, как и ПНН I, сохраняют исходную форму, как конструктивную основу узнаваемости именно данной категории предметов.
В свете всего сказанного явно не случайным представляется характер распространения двух основных видов ПНН. Все известные ПНН I происходят из Китая и Южной Сибири, где нет оленных камней; оленные камни с изображением ПНН II распространены в Монголии, где не найдены ПНН I. Можно назвать только один случай, когда предмет, по всем признакам совпадающий с ПНН I, изображён на оленном камне в Монголии (Эрдени-уул). Именно так, как «модель ярма», интерпретирует его В.В. Волков (Волков, 1981, табл. 30: 108). Плавно изогнутый рогообразный предмет с вогнутой средней частью и зооморфными окончаниями дуг на оленном камне из Эрдени-уул (рис. 2, 12) действительно больше всего напоминает ПНН I, хотя не исключено, что здесь представлено изображение целого лука, расположенного рядом с горитом. Обращает на себя внимание и то, что ПНН I эпохи Западного Чжоу и оленные камни с изображением ПНН II, судя по имеющимся датировкам, оказываются одновременными. Типологически ПНН I Китая и Южной Сибири, с одной стороны, и ПНН II Монголии — с другой, не связаны. Между ними нет переходных форм. Вряд ли возможно предположить, что форма предмета, возникшая раньше в Китае, трансформировалась в Монголии и затем вернулась к исходной в Минусинской котловине.
ПНН III или «змеевидные украшения» — наиболее поздний вид рогообразно изогнутых предметов, область распространения которых ограничена Минусинской котловиной с прилегающими лесостепными районами. Они представляют собой слабо изогнутый стержень, чаще всего круглый, реже прямоугольный или плоский в сечении, с рельефными, направленными в противоположные стороны, головками животных на концах. Головки животных, как считает большинство исследователей — лошадей, переданы вполне реалистически и в то же время с известной степенью
(63/64)
стилизации: подчёркнута линия нижней челюсти, круглый выпуклый глаз, мягкий как бы свисающий с морды, что придает им черты некоторой «лосинообразности», как на минусинских оленных бляхах. Как правило, показано отведённое назад и плотно прижатое ухо. Посередине предмета находится петелька или отверстие для подвешивания (рис. 2, 22, 23). ПНН III — одна из наиболее характерных находок в памятниках сарагашенского этапа тагарской культуры (V-III вв. до н.э.) по всей территории ее распространения: в центральных (Вадецкая, 1986б, табл. VII, 4, 6, 9), северных (Курочкин, 1988, рис. 11), южных (Боковенко, Красниенко, 1988, рис. 8) районах; а также в соседней Кемеровской области (Мартынов, 1973, рис. 90; 1979, табл. 18). К этому же виду изделий относятся и находки из могильника Медведка 1, кург. 1 и Есино VII, кург. 1 (рис. 1, 1-3). В могилах они находятся чаще всего около пояса погребённых, что является одним из аргументов в пользу функциональной, или уже только семантической близости их с ПНН I.
ПНН III появляются сразу в большом количестве и вполне сформировавшемся виде и в дальнейшем, на протяжении всего сарагашенского этапа, за исключением вариабельности отдельных экземпляров, не претерпевают существенных изменений. В гипотезе о генетической преемственности их от ПНН I, основанной на внешнем сходстве предметов и условиях их нахождения, тем не менее, остаётся много неясного. Так, изображения головок животных на концах дуг не характерны для ПНН I Южной Сибири. Как уже говорилось выше, эволюция их здесь привела к появлению полностью схематизированных знаков — символов, сохраняющих при этом первоначальные очертания предметов, отличных от ПНН III. В то же время известно, что культовые предметы с антиподально расположенными головками животных в предшествующее время были широко распространены во многих культурах Азии (Акишев, 1984, табл. VII). В Южной Сибири они встречаются с эпохи неолита; такова, например, подвеска с развёрнутыми в разные стороны головками медведей и отверстием для подвешивания, найденная также на поясе погребённого в Васьковском могильнике в Кемеровской области (рис. 2, 19). На сохранение связей тагарского искусства с неолитическими традициями по материалам из Базаихи уже указывала Н.Л. Членова и отмечала, что «это влияние начинает проявляться не с начала, а с середины тагарской эпохи, примерно с V . до н.э.» (Членова, 1967: 134). Характерный приём передачи вытянутых, как бы прижатых, ушей на головах животных наиболее четко представлен в изображениях на каменных жезлах эпохи бронзы (рис. 2, 20). Таким же образом оформлены изображения голов животных на некоторых ножах и костяных предметах тагарской культуры. Однообразное стилистическое оформление во всех случаях, скорее всего, было вызвано характером использования изображений, представляющих собой навершия — наиболее традиционную во всех отношениях группу произведений скифо-сибирского звериного стиля (Савинов, 1984б). Композиции с антиподально расположенными головками животных встречаются в памятниках предшествующего раннескифского времени Средней Азии (рис. 2, 21) и Тувы. Вполне возможно, что именно эти древние традиции повлияли на характер оформления культовых предметов развитой тагарской культуры, какое-то время сосуществовавших в Минусинской котловине с наиболее поздними моделями ПНН I. О том, что такое сосуществование могло иметь место, свидетельствует одна из находок, приведенная Э.Б. Вадецкой, где конец рого-
(64/65)
образного предмета с петелькой для подвешивания оформлен в виде копыта (Вадецкая, 1986б, табл. VI, 21).
В целом, создаётся впечатление, что ранние этапы генезиса ПНН III были связаны как с местными, достаточно глубокими традициями, так и влиянием со стороны соседних культур. Широкое распространение этих предметов следует рассматривать в одном контексте с теми инновациями, которые отличают памятники сарагашенского этапа от подгорновских: коллективные захоронения в деревянных камерах-срубах, появление «алтайских мотивов» в изобразительном искусстве, использование золотой фольги в погребениях, новые виды предметов — оленные бляхи, колоколовидные навершия и т.н. «штандарты» с фигурками горных козлов и др. Имеющиеся материалы указывают на западное происхождение этих инноваций. Что касается функциональной стороны использования ПНН III, то скорее всего, они не были вотивными по отношению к ПНН I, а изначально имели самостоятельное культовое значение в погребальном ритуале для определённого круга лиц. Частые случаи их нахождения в погребениях свидетельствуют о высокой степени сакрализации тагарского общества (Курочкин, 1989а: 64-65). В принципе, такое понимание назначения ПНН в целом наиболее близко мнению о различных возможностях их использования, высказанному Н.Л. Членовой (Членова, 1972: 121).
К концу существования тагарской культуры ПНН III схематизируются, на что указывают, например, особенности оформления аналогичного предмета из тесинского склепа в с. Береш (рис. 2, 24) (Субботин, 1983: 65). В дальнейшем, как уже было ранее установлено, они послужили источником формирования амулетов с изображениями антиподально расположенных головок лошадей из склепов таштыкской культуры (рис. 2, 25) (Кызласов, [1960], рис. 32, 48, 53; Комплекс 1979, рис. 56, 67). Определённое влияние на оформление таштыкских амулетов, на наш взгляд, оказали также подвески из хуннских памятников Забайкалья (рис. 2, 26) (Давыдова, 1985: 55, рис. XVI), которое можно рассматривать как одно из свидетельств участия хуннов в сложении таштыкской культуры (Вадецкая, 1984б). Видимо, с этого времени представления об особой роли двуглавых коней сохранились в героическом эпосе народов Южной Сибири (Сунчугашев, 1980).
Таким образом, ПНН — загадочные «предметы неизвестного назначения» — представляют собой более сложный источник, чем это кажется в настоящее время. Существующие лакуны между выделенными видами ПНН, появление их в различном оформлении на разных территориях в составе различных археологических культур свидетельствуют скорее о многолинейной эволюции, чем последовательной трансформации одной категории предметов. Не исключена возможность и взаимного влияния разных видов ПНН, хотя в той или иной культурной среде они могли иметь различное назначение. Надо надеяться, что новые материалы помогут сделать в исследовании этих вопросов больше, чем в порядке наблюдений представлено в настоящей статье.
(65/66)
Dm.G. Savinov
OUP: new data and observations.
«OUP» or «objects of unknown purpose» are original objects made of bronze, shaped as plates with curved hornlike ends. They are known from the finds of In and Western Tchow periods (China), also from burial mounds of the late Age of Bronze (Southern Siberia), as well as from designs on deer stones (Mongolia and Trans-Baikal area). There exist different points of view as to their functional purpose. Objects similar in shape were found in excavations of the Tagar culture (Minusinskaya Hollow). The article gives a short review of the existing points of view as to their purpose and the conditions of their discovery. On the basis of the new data the author comes to the conclusion that there exist three types of OUP: 1) represented by bronze objects from China and from burial mounds of the late period of the karasuk culture (Minusinskaya Hollow); 2) designs on deer stones having analogies in the culture of Tombstone graves; 3) of the later period — going back tu burials of the Tagar culture.
It may be supposed they could have been used for different purposes.
|