главная страница / библиотека / обновления библиотеки

М.И. Ростовцев

Срединная Азия, Россия, Китай и звериный стиль.

// ПАВ. №5. СПб: «Фарн». 1993. С. 57-75.

[Сноска к заголовку: * Издано: ΣΚΥΘΙΚΑ. Seminarium Kondakovianum. Прага 1929 г.]

I. Бронзовые бляхи поясных пряжек. Бой зверей.

II. Поясные пряжки или пряжки ремней конского или военного убора. Геральдически сопоставленные звери.

V. Носители срединно-азиатского звериного стиля.

Много лет тому назад Рейнеке первый указал на связь между югом России и Китаем в области бытовой и орнаментальной. Миннз и сэр Геркулес Рид несколько позже отметили курьёзный факт существования среди китайских древностей эпохи Хань ряда предметов, главным образом типичных ажурных блях, составляющих такую яркую особенность большой сибирской находки или находок XVIII в, попавших в только что возникший тогда Петербург и ныне находящихся в Эрмитаже. Объяснение этим совпадениям Рейнеке искал во влиянии Китая на юг России, Миннз, со свойственной ему острой интуицией, в средне-азиатском происхождении так называемого скифо-сарматского звериного стиля.

С тех пор углубилось и уточнилось изучение звериного стиля в том его аспекте, в котором он выявился в скифо-сарматских находках юга России (назовем его понтийским), стала постепенно выясняться его эволюция на юге России, сделалось возможным провести определённую грань между «скифским» и «сарматским» звериными стилями, столь близкими и столь разными, и точнее формулировать привнос в звериный стиль, в вековой его эволюции на юге России, извне: с юга, с запада, даже с севера. Одновременно находки в Сибири (в Минусинске), на Алтае, в последнее время в Монголии и в Индии открыли глаза многим учёным (к сожалению, далеко не всем) на тот факт, что звериный стиль юга России крепкими нитями связан с Востоком и глубоко чужд Западу, и составлял несомненно главную, наиболее яркую особенность оригинального и утончённого, хотя и примитивного, искусства степных и горных местностей, составляющих сердце Азии и протянувшихся широкой полосой между Россией и Китаем. Существование этого центрально-азиатского звериного стиля теперь ясно всем, у кого есть глаза, чтобы видеть, и мозги, чтобы понимать. Иной вопрос: где зародился этот стиль, как и откуда он пришёл на перефирии [так в тексте], кто были его первыми носителями? Этот вопрос в данное время не выяснен и не может быть выяснен. Слишком мало у нас памятников, слишком ничтожно наше археологическое осведомление об артистической и культурной эволюции Срединной Азии. Выяснилось также, что деление на два периода, на две эпохи в эволюции звериного стиля, которые мы пока условно называем — более древний скифским, более поздний (приблизительно с III в. до Р.Хр.) сарматским, годно и необходимо не только для юга России, но и для всех местностей, где жил и развивался звериный стиль.

Одновременно с этим углублением и расширением наших знаний о зверином стиле, его особенностях и его истории, выяснялось всё более и более и то, что один конец его проник глубоко внутрь Китая. О раннем искусстве Китая — искусстве эпохи Чжоу мы знаем мало. Хронология и эволюция его неясны. Не можем мы поэтому дать себе пока точного отчёта, имелась ли связь между звериным стилем Китая эпохи Чжоу и ранним звериным стилем Срединной Азии. Если да, то, по всей вероятности, имеется не влияние одного на другой, а общность происхождения некоторых мотивов. О влиянии можно, пожалуй, говорить только в позднюю эпоху Чжоу, на границе начала периода Хань (206 г. до Р.Хр.).

Несомненна, однако, связь между искусством эпохи Хань и так наз. сарматским периодом в развитии азиатского звериного стиля. Это с каждым днём становится всё более и более ясным. Хаотическое и стихийное разграбление некрополей, особенно северного Китая, выбрасывает на китайский, японский, европейский и американский рынки тысячи мелких и крупных древностей. Из этой массы учёные и, особенно, торговцы древностями давно уже выделили группу бронзовых предметов — в большинстве металлические части (почти исключительно бронза) военного снаряжения и военной одежды, сбруи и убранства верховых лошадей и, может быть, украшения кузова и дышла телег и колесниц. Эта группа резко выделяется из состава остальных древностей эпохи Хань, находимых в гробницах этого периода. Не связана она ничем и с декоративной и монументальной скульптурой и живописью этого периода.

Отличительная особенность этой группы мелких древностей эпохи Хань — это их несомненная тесная связь (форма и назначение предметов, техника, стиль и орнаментальные мотивы) с такими же мелкими древностями Срединной Азии и юга России, относящимися к так называемому сарматскому периоду. Торговцы древностями так и зовут эту группу — скифской. Правда, правоверные китаисты всё ещё чураются этого термина, ставят его в кавычки на этикетках музеев и в печати, и употребляют его в разговоре со скептической усмешкой. Вспомним

(57/58)

как долго было неприлично говорить о влияниях извне на греческое искусство: совершенное, дающее, а не берущее. Но всё же обойтись без этого термина и скептики не могут. Слишком резко выделяется эта группа из состава остальных древностей эпохи Хань.

Я, думается, был одним из первых, который постарался не только отметить, но и классифицировать и исследовать эту группу китайских древностей, хотя уже Миннз и Рид отметили её существование в печати и указали на её важность для истории звериного стиля. Но как-то установилось считать человеком, «выдумавшим» эту категорию китайских древностей, меня и всех собак вешать на мне. Так как я не китаист и мне поздно думать проникнуть в тайны китайского языка, то полемика со мной для китаистов не представляет большой трудности. Впрочем, это — дела домашние и значения не имеющие. Важно то, что группа имеется и считаться с ней надо. Она — факт, а не иллюзия. Имя для неё придумано неудачное. Она — позднее скифского периода в развитии звериного стиля и целого ряда его особенностей не имеет. Хорошо в этом термине то, что скифы — этнографически понятие неопределённое и растяжимое. Неудачно было бы и имя — сарматская группа. Хронологически оно точно, но оно постулирует чисто иранское происхождение стиля, так как сарматы чистые иранцы, а это не доказано, хотя и вероятно. Я бы предложил поэтому имя: СРЕДИННО-АЗИАТСКАЯ группа. Оно ни к чему не обязывает ни хронологически, ни этнографически. Именно срединно-азиатская, а не средне-азиатская, так как последнее слишком опредёленно географически.

Сколько-нибудь полного собрания и публикации предметов этой группы до сих пор не имеется. Ни один музей не имеет большого их количества. Они разбросаны маленькими группами по всем большим музеям, владеющим китайскими древностями, по многим частным коллекциям. Лучшее собрание этих вещей находится сейчас в руках известного антиквара C.T. Loo (Париж и Нью-Йорк), китайца по происхождению и одного из лучших знатоков китайских древностей. Ему я обязан тем, что в моих руках имеется наиболее полная, вероятно, коллекция фотографий этих вещей. Большая часть публикуемых в этой статье вещей в данный момент принадлежит ему. Надо надеяться, что какой-нибудь из больших музеев будет достаточно дальновиден, чтобы приобрести эту коллекцию целиком и не дать ей рассыпаться по общественным и частным музеям Америки, Европы и Японии. Надо помнить, что памятников этих мало и что на помощь раскопщикам уже работают фальсификаторы. Я много раз собирался опубликовать имеющийся в моих руках материал, опубликовать и сопоставить его со «скифскими» и «сарматскими» вещами юга России и Срединной Азии. В 1922 г. по предложению Лукомского я написал об этом большую статью для журнала «L’Art Russe», о чем и оповестил учёный мир в одном примечании своей книги «Iranians and Greeks in South Russia», Oxf. 1922. Журнал, как известно, не родился, и статья и по сей день лежит в моём столе. Статья эта была переработана мною для курса лекций в Princeton в 1925 году, и переработанная рукопись, а также материал для 35 таблиц сданы в печать в начале 1926 года. Книга эта под заглавием «The Animal Style in South Russia and China» давно уже напечатана, но до сих пор не появилась. Так как я надеюсь, что книга эта всё-таки когда-нибудь появится, я в этой статье не буду воспроизводить там воспроизведённый материал. За три года, однако, набралось столько нового и чрезвычайно важного материала, который должен был бы войти в книгу, что я счёл полезным поговорить о нём теперь же, отсылая читателя к вышеупомянутой книге за библиографией и научным аппаратом. Эта статья — как бы «Supplementum prodromi Corporis monumentorum Asiae Mediae» (прошу прощения за нагромождение родительных падежей и за кухонную латынь).

I. Бронзовые бляхи поясных пряжек. Бой зверей. ^

Известно, какую важную роль играют в истории звериного стиля и какое видное место занимают в составе Сибирской находки или находок золотые ажурные бляхи (парные) с группой борющихся зверей на каждой из них. Большинство этих блях имеет очень своеобразную форму: передняя часть обычной продолговатой прямоугольной бляхи поднята вверх полукругом, чтоб впрочем, вполне естественно для парных блях поясной пряжки. Имеются, однако, и ажурные прямоугольные продолговатые бляхи в рамке (см: G. Borovka, Scythian Art, London, 1928, Pl. 45-51 — бляхи с полукругом; Pl. 52 — бляхи в рамке, и соответственные таблицы моей вышеупомянутой книги). Типично для этих блях то, что они все полихромны: везде и повсюду в гнёзда разных форм вставлены самоцветные камни — бирюза и, может быть, кораллы. Характерен также пафос трактовки. Интересный мотив — элементы пейзажа: отдельные деревья, дающие представления о том, что сцена боя зверей происходит в густом лесу.

Несомненно, что, в основе, техника этих блях, их полихромия и элементы их композиции не местного происхождения. Всё это пришло в Срединную Азию из Ирана (отнюдь не из Греции и не с юга России). Ряд орнаментальных особенностей (звериная трактовка оконечностей, орнаментация тел зверей зверями же или частями зверей, приспособление тела зверя к пространству и т.д.), несомненно, исконные мотивы срединно-азиатского звериного стиля, ярко представленные и в скифском периоде звериного стиля и в понтийской его версии. Ново в стиле и трактовке блях не только комбинация этих двух течений (не механическая, а органическая) но и сила творчества художников, сумевших из этой комбинации создать нечто новое и могучее, примитивное, дикое, патетическое и вместе с тем высоко утончённое и художественное, реалистическое, и даже натуралистическое, и вместе с тем высокостилизованное.

Обо всём этом я говорил не раз и не стану повторяться. Важно, однако, отметить, что ничто в этом стиле не ведёт на дальний Восток: в Китай, и ничто не роднит его с китайской техникой, китайской манерой трактовки животных, китайской орнаментикой эпохи Чжоу и даже эпохи Хань, если отвлечься от группы предметов, о которой речь была выше. Связь с Востоком имеется, но с Востоком ближним, иранским.

Такие же бляхи и те же мотивы звериного стиля найдены были случайно и вне Сибири. Майкопский и болгарский пояса, о которых я говорил много раз (Borovka, 1928, Pl. 46.B) — прототипы сибирских поясов и пряжек. Подражания сибирским бляхам в бронзе найдены в Минусинске (Borovka, 1928, Pl. 53). Те же мотивы, воспроизведённые в дереве, типичны для Алтая (Borovka, 1928, Pl. 61). Всем памятно, какое глубокое впечатление произвела находка тканей с нашитыми симплегмами зверей в датированной (самый конец II в. до Р.Хр.) гробнице, открытой Козловым в Монголии (Borovka, 1928, Pl. 73, 74).

Характерно, что подражания этим бляхам в бронзе находятся в довольно значительном количестве и в северном Китае. Я воспроизвёл несколько из них в своей книге «Iranians and Greeks in South Russia», Oxf. 1922, Pl. 31, 2-3, и в нескольких статьях. Особенно поразительны и доказательны бесконечные вариации мотива зверя

(58/59)

или зверей, убивающих лошадь. Этот мотив мы прослеживаем от майкопского пояса, через сибирские бляхи вплоть до разнообразных модификаций его (с сохранением основы) в десятках китайских блях.

Позволю себе сопоставить ещё несколько других мотивов.

1) Одна из самых блестящих сибирских блях по силе экспрессии и простоте стилизации — это знаменитая бляха орла, убивающего яка; в зад орла впился тигр (Borovka, 1928, Pl. 50; Rostovtseff, The Animal Style in South Russia and China, 1929, Pl. XXVI, 1, 2). Модификацией этого мотива, скомбинированного с мотивом тигра, пожирающего лошадь, является бляха Рис. 1 (Borovka, 1928, Pl. 51): тигр и дракон пожирают лошадь, на тигра налетел орёл или грифон (уши!) и клювом впился в его голову. Этот же мотив воспроизводит бронзовая бляха из собрания Loo (длина 0,105, выс.0,06-0,04) Рис. 3. Мотив упрощён: дракон и лошадь исчезли, остались орёл-грифон (ухо!) и тигр. Бляха, несомненно, половина поясной пряжки, как показывает крючкообразный стержень на левом краю в центре.

2) Не менее знаменита блестящая сибирская бляха, изображающая бой тигра с драконом (Рис. 2). Её поразительную по силе экспрессии модификацию составляет бронзовая прямоугольная бляха Loo в рамке (Рис. 4). Могучий рогатый дракон с львиным вывернутым и вытянутым змееобразно туловищем (трактовка передних и задних ног та-же, что на сибирской бляхе, см. ниже, Рис. 15). В туловище дракона впились в зверском порыве два тигра. В этой бляхе типично утончение туловища грифона, превращение его в спираль. Эту эволюцию, которая закончилась в Китае, начал уже срединно-азиатский звериный стиль. Мы видим начало этой эволюции на золотом футляре Новочеркасского клада (Рис. 5): три грифона один за другим; два задних впились в тело переднего, развивающееся как спираль. Дальнейшее развитие на сибирской бляхе — Рис. 15. Этот мотив упрочился в китайском искусстве, потерял свою дикую силу, приобрёл грацию и нежный ритм. Его мы находим на десятках произведений из жадеита и бронзы. Модифицированный в этом духе тигр обычно называется почему-то гидрой. Одна из самых блестящих китайских звериных симфоний, навеянных этим мотивом, представлена бронзовой бляхой из собрания Лувра (Рис. 7).

3) Интересно и следующее сопоставление. Г.И. Боровка (Borovka, 1928, Pl. 53 В) воспроизвёл ажурную прямоугольную бляху в рамке из собрания Эрмитажа (Рис. 8): под сенью деревьев борются два зверя — грифон и другой зверь, может быть, кабан. Бляха найдена в Минусинске. Та-же бляха (Рис. 9), найденная в Китае, более крупных размеров и лучшей работы, очевидно, прототип первой или лучшее воспроизведение того же оригинала, имеется в собрании Loo. Их общий прототип, несомненно, бляха типа (Borovka, 1928, Pl. 49 В; Rostovtseff, The Animal Style in South Russia and China, 1929, Pl. XVII) — тигр и верблюд.

II. Поясные пряжки или пряжки ремней конского или военного убора. Геральдически сопоставленные звери. ^

Наряду с пряжками, имеющими форму ажурной или рельефной бляхи описанных выше типов, в Китае находятся часто пряжки иного типа, но также ажурные и также скомпонованные из звериных мотивов. Воспроизвожу здесь три, все из собрания Loo.

1) Пряжка составлена из комбинации двух сопоставлений передних частей туловища львов или тигров, одной вправо, другой влево. На соединении этих двух фигур помещён крючок в виде головы орла-грифона. Выс.0,05, шир. 0,035 (Рис. 10).

2) Пряжка составлена из двух геральдически сопоставленных стоящих на задних ногах львов или тигров. Между ними — лань (влево), которую они пожирают. Над головой лани — вторая голова лани вправо. Внизу — полая скоба-кольцо, имеющая форму головы орла. В том же собрании Loo имеется другой экземпляр той же пряжки. Но скоба наверху, а не внизу, и нет второй головы лани. Выс.0,055, шир.0,03 (Рис. 11).

3) Элегантная круглая пряжка с квадратной скобой наверху, прикреплённой к типичной китайской маске та-о-тие. Кольца пряжки держат в пастях две головы рогатых драконов — одна вправо, другая влево. Внизу крючок в форме головы орла. Выс. 0,07, диам. 0,03 (Рис. 12).

Здесь не место следить за развитием геральдической схемы в зверином стиле. Родина её — Вавилония в шумерийский период её существования. Но мы напрасно искали бы ближайших параллелей для описанных пряжек в сфере вавилоно-ассирийской, или египетской, или греческой. Ближайшие параллели даёт срединно-азиатский звериный стиль. Даю несколько примеров: а) Таманская ажурная бронзовая пряжка из погребения VII в. до Р.Хр.(Рис. 13); b) ажурное бронзовое украшение из одного из курганов Елизаветинской станицы — IV в. до Р.Хр.; с) золотая нашивная бляшка из собраний Ханенко — III в. до Р.Хр. (Древности Приднепровья, Киев, 1899, Т. II, Табл. XXIV, №407) (Рис. 14); d) золотая прорезная бляха Сибирского типа — I в. до Р.Хр. (Borovka, 1928, Pl. 52 В, ср. 52 А) (Рис. 15); е) золотая массивная прорезная пряжка, хранящаяся в Metropolitan Museum в Нью-Йорке, много раз мною воспроизведённая: два тигра в геральдической позе, убивающие двух горных козлов (Рис. 16); отметим, что эта пряжка есть несомненно удвоение типичных сибирских блях, описанных выше.

Достаточно хорошо известно, как такие же фигуры львов или тигров в таком же геральдическом сопоставлении использованы были для псалиев скифских уздечек. Лучшие наборы имеются в Эрмитаже, главным образом, из Семибратних курганов (Рис. 17). Приблизительно ту же форму имели псалии некоторых китайских уздечек эпохи Хань. Воспроизвожу здесь пару из собрания Loo (Рис. 19, 20).

Наконец, воспроизвожу из того же собрания Loo курьёзную комбинацию срединно-азиатского мотива с типично китайским мотивом маски та-о-тие на поясной, подпрямоугольной, не ажурной бляхе срединно-азиатского типа, найденной в Китае. Два орла-грифона в геральдической позе сидят на задних лапах. Пространство над их головами и над отверстием для крючка парной бляхи занято двумя масками та-о-тие. Ими же заполнены пространства между изгибами туловищ грифонов и верёвочно-стилизованной рамкой бляхи. Выс. 0,01, шир70,055 (Рис. 21). И здесь можно было бы привести десятки, если не сотни, параллелей использования мотива геральдических животных в китайском искусстве эпохи Хань и более поздних периодов. Но это завело бы меня слишком далеко и отвлекло бы от главной темы этой статьи.

III. Пряжки портупей мечей. ^

Одно из самых убедительных сопоставлений китайских и срединно-азиатских предметов — это парал-

(59/60)

лель между новым мечом китайских кавалеристов эпохи Хань и мечами сарматов на юге России и их сородичей, если не по крови, то по культуре, в Срединной Азии. Новый (для Китая) длинный меч всадники носили на манер современных кавалеристов, но с некоторыми особенностями. Длинный железный меч с рукояткой, украшенной металлом и камнями (особенно жадеитом), покоился в ножнах. К верхней наружной части ножен приделывался плоский сверху и полый внизу прямоугольный продолговатый брусок жадеита. Через него продевалась портупея, одним концом прицепленная, вероятно, наглухо к поясу. На другом конце этой портупеи имелась скобка или пряжка. Эта скоба зацеплялась за чрезвычайно оригинальну[ю] пряжку-крючок, прикреплённую на поясе противоположной той, на которой висел меч (левой), стороны туловища всадника. Эта металлическая или жадеитовая пряжка-крючок имеет очень оригинальную форму. Верх её — плоский и широкий, на обороте имеется штифт-пуговица, продевающаяся в специально сделанное отверстие пояса; низ имеет форму крючка, за который зацеплялась скоба — конец портупеи. Подвешенный на портупее меч легко скользил по ней и приспособлялся к любому положению всадника. Снять его с портупеи ничего не стоило. Надо было только отстегнуть портупею с крючка. Так как в поясе имелось, вероятно, не одно отверстие для пряжки-крючка, то ничего не стоило прикрепить второй конец портупеи к любому месту пояса на правом боку.

Этот способ ношения меча иллюстрируется не только находками мечей и их портупей и поясов, со всеми выше описанными металлическими и каменными частями, in situ в гробницах, и, притом, не только на юге России — в Керчи и на Волге около Саратова, а также в Корее, но и изображением всадника с таким мечом на одной из Сибирских блях, о которых речь будет ниже (Рис. 54). В Китае этот способ ношения меча привился прочно, и мы имеем сотни как полых брусков из жадеита для ножен, так и пряжек крючков из бронзы, серебра с инкрустациями, железа с инкрустациями и жадеита. Китайские археологи считали и считают этот способ ношения и украшения меча очень древним и возводили и возводят его происхождение к эпохе Чжоу. Ни они, однако, ни современные археологи не могут указать ни одной из составных частей этого типа меча — из металла и камня — который можно было бы датировать эпохой Чжоу. Древнейшие бруски, пряжки и другие части меча и ножен из жадеита и металла все не древнее эпохи Хань.

Я первый указал в своё время на совпадение между Китаем и югом России в этой подробности вооружения. После моего сопоставления сделаны были находки в Корее и на Волге, где мечи со всеми составными частями найдены были in situ. Недавно, при помощи сибирской бляхи, оставшейся неизвестной Yetts’y и Гинтерсу, которые впервые использовали корейскую (Yetts) и волжскую (Ginters) находки, я вновь попытался разобраться в этом вопросе в статье, напечатанной в Сборнике в честь Ф.И. Успенского («Le porteерее des Iraniens et des Chinois» — там же и библиография). Главное внимание в этой статье я уделил брускам из жадеита и только вскользь упомянул пряжку-крючок. Её история и манера её украшения не менее характерны и поучительны, чем история брусков и других частей меча и ножен.

Древнейшими пряжками-крючками, найденными в Китае, надо несомненно считать тот тип их, который представлен следующими тремя экземплярами из собрания Loo, которые, к сожалению, мне были неизвестны, когда я писал свою книгу «The Animal Style in South Russia and China». Публикую их поэтому здесь.

1) Бронзовая пряжка-крючок. Широкая и плоская её часть имеет форму плоской фигуры горного козла, повёрнутого влево. В его genitalia впилась змея. Крючок имеет форму головы грифона или орла. На обороте штифт-пуговица (Рис. 22).

2) Такая же пряжка. Плоская часть имеет форму крадущегося тигра (влево). Крючок обломан. Сзади пуговица-штифт. Пара подобных пряжек имеется в том же собрании Loo. Тигр изображён вправо, голова обёрнута назад. Крючок не имеет формы головы. Дл.0,10 (Рис. 23).

3) Такая же пряжка. Стержень с крючком, имеющим форму головы тигра, держит в пасти дракон, ушастый и зубастый, с туловищем дельфина. На обороте пуговица-штифт Дл.0,10 (Рис. [24]).

4) Любопытно, что пара абсолютно таких же пряжек-крючков найдена была в Александропольском кургане. Плоская часть этих пряжек имеет форму оленя на одной вправо, на другой влево. Крючок имеет форму головы орла-грифона. Вместо штифта-пуговицы на оборотной стороне две скобы (Рис. 25-26).

5-7) Три аналогичных и одновременных пряжки-крючка найдены были и в одном из курганов Мастюгинской группы на Дону (см: Б. Граков в Eurasuia Septentrionalis Antiqua III (1928) P.47, fig. 32, 33, 34). И они относятся к III в. до Р.Хр., и они дают те же мотивы, трактовка которых особенно близка к трактовке вышеопубликованных китайских пряжек-крючков. На одной из них (Рис. 28) плоская часть имеет форму дракона с подвёрнутыми лапами влево, голова повернута вправо: на теле пояс типичного и для Китая орнамента. В полуоткрытой пасти дракон держит какой-то предмет, орнаментированный спиралями. Вторая пряжка (Рис. 27) в плоской части воспроизводит дракона иного типа, но в той же позе, с таким же орнаментом на теле, с завитком, подчёркивающим плечевое сочленение и с очень характерно стилизованными лапами. Наиболее оригинальна третья пряжка (Рис. 29). Здесь плоской части нет. Вся пряжка только незначительно утолщается от головы грифона-крючка к базе. База имеет форму типичной для сибирско-скифских древностей головы дракона с плоской мордой и клыками, с огромными круглыми глазами.

8) Несомненным подражанием подобной пряжке является пряжка-крючок из коллекции Заусайлова (т.е. найденная в Пермском крае или в Сибири), ныне в музее в Гельсингфорсе. Фотографией с неё я обязан любезности А.М. Тальгрена. Плоская часть имеет форму крылатого орла-грифона, крючок — форму головы орла-грифона. На обороте — две скобы (Рис. 30).

Необъяснимым для меня является то, что такая же форма поясной пряжки (на юге России и в Перми пряжка-крючок скорее играла туже роль, что и в Китае, хотя возможно, что она составляла часть поясной пряжки, что, впрочем, не вяжется с находкой пары их в Александропольском кургане) типична, и притом в то же самое время, для Самнитских погребений Италии. Воспроизвожу здесь две пряжки из Альфедены (Рис. 31, 32). К Самнитским поясным пряжкам я собираюсь вернуться в особой статье.

Любопытно отметить популярность в Китае эпохи Хань типичной для вышеописанных пряжек-крючков фигуры зверя (обычно дракона) с туловищем одну сторону и головой в другую, из пасти которого вырастают головы других зверей и хвость [хвост] которого стилизован также как хвосты зверей на пряжках-крючках из Мастюгина. Воспроизвожу здесь две ажурные поясные пряжки из собрания Loo.

1) Дракон вправо, голова влево. На теле две типичные спирали. В пасти дракон держит ухо головы лани влево, за которой идет другая такая же голова,

(60/61)

соединенная с хвостом. Хвост кончается круглой скобкой. Под туловищем дракона — голова быка или буйвола мордой вниз. Между передними лапами дракона и головой его — голова горного козла мордой вниз. Дл.0,08, выс.0,05 (Рис. 33).

2) Дракон влево, голова вправо. На шее типичный для поясных пряжек крючок. Ухо дракона стилизовано в манере столь типичной для алтайских памятников звериного стиля (Borovka G. Scythian Art. London 1928 Pl. 60 A, E, F, G). История этой стилизации глубоко поучительна. Мы имеем её на ирландских памятников [-ах] раннего Средневековья. То же надо сказать о спиралях на теле дракона вышеописанной пряжки. Эта спираль является одною из типичных особенностей викингского звериного стиля в Норвегии. Возвращаюсь к пряжке. Из пасти дракона вырастает рог головы горного козла вправо. Затем хвост дракона крючком, и под ним другая голова горного козла мордой вниз. Третья голова козла, также мордой вниз, помещена между передними лапами дракона и его головой. Дл.0,07, выс.0,05 (Рис. 34). Подобная же пряжка находилась в собрании Wannieck в Париже (Рис. 35).

Чрезвычайно характерно, что необычайно близкие по мотиву и стилизации фигуры драконов появляются значительно позднее среди венгерской группы вещей кочевнического уклада, обычно приписываемых гуннам. Воспроизвожу здесь с разрешения д-ра Н. Феттиха один поясной наконечник и одну пряжку, найденные в Dunapentele (Intercisa) и ныне хранящихся в Будапештском Музее Древностей (Рис. 36, 37). См: N. Fettich, Archaeologiai Ertesito 42 (1928) S.119, fig.42.

Бесполезно было бы здесь давать историю развития пряжки-крючка в Китае. Это могло бы послужить темой для целой монографии.

Удовольствуюсь изображением и описанием одной из них (один экземпляр в Лувре — здесь изображён — другой, согласно указанию профессора Умегары, в Берлине). Она несомненно эпохи Хань. Украшена инкрустацией из серебра и золота и вставными самоцветными камнями. Плоская её часть кончается растительным завитком — конец туловища орла-грифона. На конце завитка вставной камень. На лбу грифона такой же камень, но типичной для сибирских древностей формы запятой или звериного клыка. На голове грифона обычный тройной чуб, в среднем — камень овальной формы. В глазах грифона — камни. В лапах грифон держит рыбу. Лапы его кончаются головами драконов. Под хвостом рыбы — голова грифона-льва. Наверху овальный камень. Пряжка кончается крючком, имеющим форму головы орла-грифона с камнем на лбу и в отверстиях ушей. На обороте обычная пуговица-штифт и инкрустированная серебром китайская надпись объяснительного к изображениям содержания (будет опубликована проф. Умегара). Выс.0,155 (Рис. 38).

Вся серия предметов, описанная в предыдущих трёх параграфах, принадлежит одному времени и сделана в одном стиле. Все вещи связаны с вооружением и одеждой воинов-всадников. Перед нами прошли: пояс ременный, с разного типа бронзовыми пряжками; меч с ножнами; портупея; может быть, ремни лошадиной сбруи. Все эти предметы встречаются не только в Китае, но и в Срединной Азии и на юге России. Все они украшены в стиле, который мы зовём срединно-азиатским звериным стилем. Этот стиль быстро модифицируется в китайской атмосфере, делается мягче, изящнее, цивилизованнее, но основные его мотивы остаются.

Китаисты не склонны видеть указанные совпадения. Многие из них закрывают глаза. Те, которые видят, говорят: да, совпадения имеются, но они доказывают влияние Китая на Срединную Азию и на юг России. Исторически и методологически такое разрешение вопроса абсолютно невозможно. Звериный стиль в той форме, в которой мы его застаём в Китае, всеми своими корнями врос в иранский или ирано-вавилонский мир с крупною дозой местных элементов, элементов раннего срединно-азиатского «скифского» стиля. Ни один мотив не ведёт в Китай до-Ханьского периода. Ни бой животных, ни геральдическое сопоставление животных незнакомы древнему Китаю.

Кроме того, исторически доказано и всеми признано, что китайская кавалерия создана была в Китае в эпоху Хань по образцу кавалерии соседних Китаю кочевников — иранцев и монголов. Все вышеописанные предметы, украшенные в зверином стиле, связаны с этой кавалерией — пояс, меч, портупея. И все эти элементы мы встречаем позднее в Сасанидской Персии, включая и типичное украшение лошадей бляхами и кистями с вставными камнями.

При таких условиях не может быть и речи о том, что предметы разобранные выше и стиль их орнаментации возникли в Китае и из Китая распространились в Срединной Азии и на юге России. Я готов был бы признать это только для пуговицы-штифта, которым в Китае заменили скобы пряжки-крючка. Но пряжка-крючок пришла в Китай с длинным кавалерийским мечом, тем же, которым сражались сарматы. С этим же мечом тесно связана и портупея и бруски этой портупеи и ножен меча. Жадеит — любимый камень Китая с древнейших времён. Но он не чужд и другим частям Азии. И не всё, что сделано из жадеита, изобретено китайцами.

Кто были носители и создатели описанного вооружения и стиля, об этом — в последнем параграфе. А теперь ещё несколько любопытных сопоставлений.

IV. Varia. ^

Интересным свидетельством расширения сферы применения срединно-азиатского звериного стиля является одиноко стоящий среди аналогичных древностей маленький памятник из собрания Loo — бронзовое зеркало. Найдено оно в Китае, но, вероятно, импортировано, а не местной работы. Наверху этого зеркала — двойная голова грифона-орла типично «скифского» вида, с ушами и большими круглыми глазами. Направо и налево край зеркала украшен четырьмя животными — одно за другим, по парам. Животные — тигры или львы имеют те-же большие круглые глаза, что и головы грифонов. Из пасти передних животных выходит какой-то, может быть, растительный, орнамент (Рис. 39). Система орнаментации абсолютно та-же, что на диадеме и особенно на torques и спиральных браслетах Новочеркасского клада (Borovka, Scythian Art, 1928, Pl. 38). Ещё интереснее три небольших предмета из бронзы, один со скобой сзади, два с широкими круглыми отверстиями для насаживания или пригвождения, из того же собрания Loo (размеры: голова тигра — 0,03; фигура тигра — 0,05; голова грифона — 0,02). Один (Рис. 40) изображает половину (верхнюю часть) головы тигра (не маску); второй (Рис. 41) — наиболее курьёзный — голову и верхнюю часть тела тигра впрямь с вытянутыми вперёд лапами и внизу в плоском рельефе развёрнутую нижнюю часть тела тигра, наконец, третий (Рис. 42) — голову грифона-орла впрямь с большими торчащими ушами.

Стилистически эти головы поразительно близки к головам из дерева и рога из коллекции Фролова и Погодина, найденным в Сибири, может быть, на Алтае

(61/62)

(Borovka, Scythian Art, 1928, Pl. 60, D, E, F, G), Особенно типична трактовка ушей, которая цепко держится в традициях звериного стиля и появляется, как я уже говорил, в IX-X вв. далеко на севере — в Ирландии. Но об этих связях — в другом месте. Из сибирских голов одна — маска та-о-тие, но оригинальной трактовки (Рис. 43), другая (Рис. 44) — небольшая голова тигра впрямь с большими торчащими ушами, третья (Рис. 45) и четвёртая — головы: тигра влево (реалистическая) и дракона вправо (условная, см. Рис. 46). Ещё поразительнее совпадение в трактовке фигуры тигра впрямь с трактовкой почти идентичной фигуры медведя впрямь из Пермской губ. (Borovka, Scythian Art, 1928, Pl. 65 А), ныне в Московском Антропологическом Музее. Фигура принадлежит так называемой Пьяноборской культуре. Отметим, что нижний штифт приделан позже. Возможно, что низ предмета в оригинальном виде был идентичен низу фигуры из собрания Loo (Рис. 41). Сравни две протомы медведя en face в рельефе на прямоугольных бляхах в верёвочной рамке той же Пьяноборской культуры (Borovka, Scythian Art, 1928, Pl. 65 В, С). И здесь не могу не отметить распространения этого мотива далеко на север. В музеях в Осло и в Бергене имеются интересные фигурки из гагата (вспомним, как часто гагат служил сарматам на Кавказе для разных поделок) в виде двух геральдически сопоставленных медведей или скорчившихся фигурок медведя или льва (Рис. 48-51). Отмечу поразительные совпадения этих фигурок как с вышеуказанными, так и с бронзовыми ажурными бляхами Ломоватовской культуры из Перми (Borovka, Scythian Art, 1928, Pl. 67 В, С; ср. здесь Рис. 52, 53). Не могу следовать Шетелигу (в его великолепном анализе скульптур узебергского корабля периода викингов), который видит в этих фигурках влияние Каролингского искусства. Для меня, их филиация ведёт на Восток, в Россию и в Сибирь. Но и об этом в другом месте.

V. Носители срединно-азиатского звериного стиля. ^

Несомненно, в Китай поясные бляхи, пряжки, украшения и составные части мечей и портупей, вероятно, также металлические части конской сбруи и металлическая обивка телег и колесниц, трактованные в срединно-азиатском зверином стиле, пришли извне, от кочевых и полукочевых соседей и врагов Китая — иранских юэчжей и монгольских гуннов. О культуре и жизни этих соседей Китая мы знаем очень мало, то, что сохранили нам анналы Китая эпохи Хань. Но внешний облик их нам известен. Они не раз изображали себя на тех ажурных и рельефных бляхах, о которых я говорил выше. Сопоставлю здесь те бляхи с их изображениями, которые нам известны в данный момент.

1) На первом месте надо, конечно, поставить сибирскую знаменитую золотую бляху с изображением охоты двух всадников в горном лесу на кабанов (Рис. 54). Об этой бляхе я уже говорил, разбирая способ ношения длинного меча всадниками Срединной Азии. Здесь нас интересует костюм и этнографический тип всадника. Одет он в кожаный, плотно прилегающий к телу подпоясанный казакин, кожаные штаны и мягкие сапоги. В общем — костюм, типичный для сарматов, изображения которых я сопоставил в моей книге о декоративной живописи на юге России (Ростовцев М.И. Античная декоративная живопись на юге России. СПб, 1914; ср: блюдо из Перми с изображением всадника, может быть, бога, но в типичном костюме сармата — Смирнов Я.И. Восточное серебро. СПб. 1911 [1909], Тб.ХХ, N46), и для кушан в Индии, о которых я говорил в статье: «Бог-всадник на юге России, в Индо-Скифии и в Китае». // Seminarium Kondakovianum T. 1 Прага 1927, С. 141 слл. и в статье: «Statuette d’un cavalier de la collection de Mme John Rockefeller». // Monuments Piot T. XXVIII 1927. Но тип головы всадника иной, чем на изображениях сарматов и кушан. Характерны длинные волосы, сзади завязанные узлом, и длинные усы. Строение головы несомненно не монгольское, насколько я могу судить по фотографии, находящейся в моём распоряжении: глаза не раскосые, скулы не монгольские. Желательно было бы впрочем изучить оригинал с этой точки зрения или иметь под руками специально увеличенную фотографию головы всадника. И то, и другое мне недоступно. Ближе всего голова всадника стоит, по моему, к полуреалистическим головам усатых бодхисатв эпохи Гандхары в Индии. Отмечу ещё конский убор: чисто скифскую узду с псалиями второй лошади и большую кисть, спускающуюся с седла, такую типично как для сасанидских памятников, так и для конного убора лошадей китайских терракот эпохи шести династий и Тан. Отмечу также украшение камнями или бляхами нагрудника лошади, также типичное для Сасанидской Персии и современного ей Китая.

2) Не менее интересна, чем вышеописанная великолепная золотая бляха Эрмитажа, бронзовая бляха, бывшая когда-то в собрании антиквара Wannieck в Париже, затем в собрании Loo; её местонахождение в данное время мне неизвестно. Я её опубликовал дважды: в первый раз в статье: «L’art chinois de l’époque des Han». // Revue des Arts Asiatiques T. 1, 3 1924 P. 11, во второй в статье: «L’art de l’Asie centrale a l’époque protohistorique». // L’Art Vivant 1927 15 Nov. T. 3. Публикую её здесь в третий раз в виду её исключительного интереса (Рис. 55). Бляха, несомненно, одна из двух частей поясной пряжки, как показывает круглое отверстие около левого конца бляхи. Сделана бляха в низком рельефе. Внизу бордюр китайских так наз. «облаков». Между двумя деревьями, т.е. в дремучем лесу, два всадника сошли с лошадей, поставили их сзади себя и борятся. Над ними парит орёл. Нет сомнения, что перед нами акт ритуальной борьбы, той же, что изображена на известных золотых бляшках из царских скифских погребений IV-III вв. до Р.Хр. На борьбу смотрит вышний бог-орёл. Находки золотых бляшек с этим мотивом в царских могилах южно-русских степей и присутствие царственной птицы-орла показывает, что перед нами один из священных обрядов при передаче царской власти, о которых я говорил в своей статье: «Представления о монархической власти в Скифии и на Боспоре». ИАК Вып. 49 1913. К этим обрядам относятся — инвеститура царя богом, приобщение его богиней, так называемое братание и, наконец, священная борьба в присутствии бога. Невольно напрашивается на мысль параллель с Албанским царём-рабом в Риме и всё, что с этим было сопоставлено. Но борьба не идёт на жизнь и смерть. Наша борьба — борьба ритуальная, священная, не бой.

Характерна одежда борющихся, почти абсолютно та-же, что одежда скифов на южно-русских памятниках IV-III вв. до Р.Хр., вплоть до мягких башмаков с загнутыми носками. Характерны и длинные прямые волосы, как кажется, завязанные узлом сзади, как на Сибирской Бляхе. Характерен и этнографический тип. Прямые глаза, прямой нос, не выдающиеся скулы. Если ещё могло быть сомнение относительно всадников Сибирской бляхи, никаких сомнений нет относительно этнографической принадлежности наших борцов. Они — индо-европейцы, иранцы. От скифов юга России их

(62/63)

отличает только то, что они безбороды и безусы. Может быть потому, что они ещё отроки, молодые княжата?

Не менее интересен и убор лошадей. Тип узды неясен, но характерно, что над ушами, на груди, на крупе — везде висят богатые кисти, сасанидского и китайского типа. Обе лошади осёдланы. Сёдла и подпруги сёдел совершенно ясно видны. Стремян нет.

3) Единственна в своём роде и третья бляха в собрании Loo, недавно им приобретённая в Китае (Рис. 56, размеры — дл.0,125, наиб. выс. 0,07, наименьшая — 0,05). Бляха типично сибирская, прорезная. На левой стороне — крючок. Изображена опять-таки сцена в лесу. Под могучим деревом стоит мужчина впрямь, голова повёрнута вправо. Длинные волосы завязаны в узел сзади. На нём двуполый кафтан, широкий пояс, широкие, книзу суживающиеся штаны, мягкие сапоги. Левой рукой он держит длинный меч в ножнах, того же типа, что меч на Сибирской бляхе. Смотрит он на свою кибитку, запряжённую тройкой лошадей. Кибитка с крышей движется на двух огромных колёсах. Из неё выглядывают две головы — может быть, жёны нашего pater familias (или это головы убитых врагов; гунн кончил работу, вложил меч в ножны и везёт головы домой, чтобы украсить ими свою юрту, как Геродотовы скифы?).

Этнографический тип мужчины, так и голов в повозке не тот, что на двух вышеописанных бляхах. Головной убор тот же, но нос не прямой, а картофелиной, глаза раскосые, ни бороды, ни усов, нижняя челюсть торчит вперёд. Словом — типичный монгол, вероятно, гунн. В первый раз, таким образом, мы имеем изображение гунна первых веков по Р.Хр.

Ещё одно замечание, касающееся телеги или кибитки и упряжи лошадей. Lefebure de Noettes в своей книге: «La Force Motrice Animale à travers les Âgés», 1924, показал, какая пропасть лежит между конструкцией повозок и упряжью, особенно лошадей, классического мира и мира современного. Классическая упряжка вся лежит на шее лошади, современная — на груди и плечах. Он же показал, что в древнем мире только Китай эпохи Хань составляет исключение, как в конструкции повозок, так и в упряжи лошадей. Скульптуры эпохи Хань и, добавим, терракоты несколько более позднего периода (см. Рис. 57), оставшиеся неизвестными автору упомянутой книги, красноречиво говорят об этом.

Повозка нашей бляхи и упряжь лошадей вполне китайского типа. Заимствовали ли гунны свою повозку от китайцев, или, наоборот, китайцы эпохи Хань ввели у себя кочевую кибитку, вместе с упряжью? Вопрос этот легко было бы разрешить, если бы мы имели представление о том, каковы были телеги и повозки скифов на юге России. Я не раз указывал на то, как важно было бы реконструировать хотя бы одну из многочисленных погребальных повозок, найденных в скифских курганах. Их найдено было немало. Но никто никогда не дал себе труда поработать над их реконструкцией, хотя железные части их находимы были в большом количестве, вероятно, полностью. Так как этот материал исчез, то остаётся ждать новых находок. Имеются терракотовые модели кибиток кочевников. Одна — раннего доисторического времени, несколько — римского периода из Керченских гробниц. Но они об упряжи не говорят.

Единственный памятник, дающий изображение колесницы, вероятно, скифского типа — это знаменитая треугольная бляха Карагодеуашха (см: Ростовцев М.И. Представления о монархической власти в Скифии и на Боспоре. ИАК Вып.49 1913 Тб. II и Rostovtseff M. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford 1922 Pl. XXIII). На колеснице, изображённой на этой бляхе, едет царь или бог. Форма колесницы неясна, но упряжь не классическая, а близкая к упряжи нашей бляхи. Хомут, обитый металлическими бляхами, лежит не на шее лошадей, а на плечах и груди.

Если это так, то не вероятнее ли, что китайцы в эпоху Хань применили к своим нуждам кочевую кибитку, а не vice versa. Кочевая кибитка так же стара, как и кочевники. Во всяком случае, вот вопрос, который должны были бы исследовать русские археологи и этнографы. Откуда пришли наши повозки и наша упряжь? С Запада или с Востока? Если всё это идёт от кочевников, то не ввели ли кочевники в эпоху переселения народов свою повозку и свою упряжь в западноевропейский обиход? Всё это требует тщательного и подробного исследования.

VI. Китай и Срединная Азия. ^

Каковы же выводы из разобранного материала? Что дала Срединная, главным образом, кочевая Азия старой, осёдлой, земледельческой культуре Китая? Не будем преувеличивать. В истории военного быта и, может быть, передвижения кочевники в эпоху Хань обогатили Китай новыми достижениями. Они создали китайскую кавалерию и помогли Китаю отстоять свою культуру от гуннов.

В области искусства кочевники передали Китаю свой звериный стиль. В Китай этот звериный стиль пришёл уже в эпоху его вторичного, «сарматского» упадка. Возможно, однако, что в Китай попадали и лучшие, ранние произведения этого стиля. Как отнеслись китайцы к этому стилю? Был ли он уделом только кавалерийских полков Китая, большею частью не китайских? Пошёл ли он за пределы составных частей военного убора и вооружения кавалеристов? Пренебрегли ли им китайцы или присмотрелись к нему и взяли из него то, что им подходило, что поразило их своими художественными возможностями? Я слишком мало знаю китайское искусство в его дальнейшей эволюции, чтобы ответить на этот вопрос.

В эпоху Хань, надо сказать, струя звериного стиля далеко не была ни главной, ни даже значительной в развитии китайского искусства. Местные элементы, заимствования из Ирана, т.е. из Персии и, может быть, из Индии, может быть даже влияние классического эллинистического искусства были более значительными, более могучими факторами в том оживлении и возрождении, которые пережило китайское искусство этого периода. Комбинация старых навыков и старых достижений с этими новыми влияниями создали расцвет китайского искусства эпохи Хань.

Привнос кочевников был скромен, но далеко не был равен нулю. Звериный стиль, симплегмы животных, геральдические их группы взяты были Китаем и использованы. Использованы по своему. Великие художники — китайцы никогда не были подражателями. Они творили своё высокое искусство и, творя, брали то, что им нравилось, откуда бы оно ни шло. Брали и преображали. Преобразили они и звериный стиль, приспособили его к своей жизни, к своим понятиям о красоте.

Как это они сделали и чего добились, об этом писать не мне. Историки китайского искусства вместо того, чтобы закрывать глаза на очевидность, должны были бы взять факты, как они есть, и проследить за постепенными приспособлением срединно-азиатских звериных мотивов китайскими художниками к канонам их высокого и чуткого художественного понимания и творчества.

(63/64)

Список таблиц. ^