Л.П. Потапов
Полeвыe исследования
Тувинской археолого-этнографической экспедиции.
В настоящем томе представлены полевые материалы Тувинской экспедиции за 1959-1960 гг. Вместе с предшествующей публикацией [1] они дают возможность судить о работе экспедиции за четыре полевых сезона. Это позволяет также охарактеризовать вкратце направление наших исследований и их значение для изучения истории тувинского народа, его происхождения, культуры и быта.
Начнём с характеристики этнографической работы, ставящей своей задачей собирание материалов по родоплеменному составу, по хозяйству, материальной культуре тувинцев, их домашнему быту, семейным отношениям, народным знаниям, искусству, религиозным верованиям и т.д. При этнографическом изучении уделяется преимущественное внимание таким фактам н явлениям, которые могут служить выяснению вопросов происхождения различных групп тувинцев, а также некоторых элементов их культуры и быта. Собранные материалы свидетельствуют о сложном переплетении в жизни тувинцев прежде всего тюркских и монгольских элементов и об исторической связи дореволюционной культуры н дореволюционного быта тувинцев с культурой и бытом племён, обитавших в гуннское и древнетюркское время. Весьма ценный и интересный материал для решения вопросов, касающихся происхождения и этнической истории тувинцев, выявляется при изучении родоплеменного состава современных тувинцев и связанных с ним преданий. Этот материал хорошо согласуется с китайскими, древнетюркскими, тибетскими, монгольскими, персидскими и поздними русскими (XVII-ХVIII вв.) письменными историческими источниками. Мы имеем при этом в виду, конечно, и новые публикации китайских источников по восточным древним тюркам Лю Мао-цая, по народам Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнему Востоку Н.В. Кюнера, издание Тибетской рукописи № 1283 из собрания покойного французского востоковеда П. Пельо, представляющей собой доклад пяти уйгурских послов середины VIII в. о северной части Центральной Азии, затем Свиток Голштейна (на тибетском и хотанско-сакском языках), датируемый 925 г., и др. [2]
(3/4)
Сопоставление полевых материалов с упомянутыми источниками позволяет более уверенно и плодотворно изучать этнонимику и топонимику Тувы в тех же этногенетических целях. С другой стороны, обращение к таким известным источникам, как сборники летописей Рашид-ад-дина и монгольское «Сокровенное сказание», [3] а также к русским актам XVII в. и сравнение зафиксированных в них родоплеменных названий с родоплеменными названиями, сохранившимися у современных тувинцев, помогает изучить этногенез тувинцев в так называемую монгольскую и более поздние эпохи. Сопоставление этнографического материала с письменными источниками даёт основание уверенно говорить о том, что в первой половине I тысячелетия Туву и особенно прилегающую к ней с юга территорию современной Монголии населяли кочевые, преимущественно тюркоязычные племена, которые в китайских летописях Сунской н Танской династий обозначены термином теле, а в более ранних китайских источниках — гаогюй и динлин. [4] В конфедерации племён теле ведущую роль играли уйгуры, в свою очередь распавшиеся на ряд племён. Племена теле в древнетюркский период кочевали в основном между Монгольским Алтаем на западе и Большим Хинганом на востоке. В направлении с юга на север их кочевья располагались от Гоби до Саян и Байкала. Бассейны рек Селенги и Керулена входили в область их кочевий. В период второго тюркского каганата (681-744 гг.) на Орхоне находился кратковременный политический и административный центр восточных, или северных, тюкю.
Для изучения истории тувинцев, как и истории алтайцев, племена теле представляют выдающийся интерес, так как именно с ними связан один из ранних этапов этнической истории этих народов. Это нашло отражение в таких современных названиях родоплеменных групп тувинцев и алтайцев, как телек, телес, теленгит, телеут.
Основные племена, обозначаемые в летописных источниках Суйской династии (581-617 гг.) обобщенным термином теле, в аналогичных источниках Танской династии (618-907 гг.) стали именоваться как «Девять племён тюкю» или «Тюкю девяти племён», а чаще просто «Девять племён», что является переводом на китайский язык названия Токуз-огузы; под этими именами указанные племена выступают в древнетюркских рунических надписях. [5] Эту коалицию теле после падения первого тюркского каганата в 630 г. возглавили уйгуры. В конфедерацию теле входили, например: племена Баегу (в орхонских надписях — Байырку), жившие на р. Толе и севернее, далекими потомками которых являлись, возможно, современные байты; Толанко, историческими потомками которых были тувинцы — телеки и теленгиты; Дубо, имя которых вошло в название современных тувинцев, и др. Уйгуры входили в ядро древних исторических предков современных тувинцев. И теперь среди тувинцев имеется группа населения, именующая себя Уйгур, а современный тувинский язык во всех классификациях тюркских языков входит в одну группу с уйгурским. Ряд названий племён, упоминаемых в «Сокровенном сказании» и в сборниках летописей Рашид-ад-дина и обитавших в то время на территории современной Тувы или смежных с ней районов, как например Кесднм, Баит, Туха (или Тубас), Тенлек, Теелос, Тайджиут, Салчжиут, Тункаит и др., также сохранились в родоплеменных названиях современ-
(4/5)
ных тувинцев, как Туба, Телек, Тоджи, Салчак, Тонгак, или в названиях их соседей — хакасов и алтайцев (Кистим, Тубалар, Телес и др.). Наконец, ряд современных тувинских родоплеменных групп, а именно Мады, Орчак, Кучугет, Саян, Карасаал, Сарыг, Кыргыз, упоминаются в русских исторических документах XVII в., иногда с указанием их занятий, районов кочевий и т.д.
Таким образом, собранный нами материал по родоплеменному составу современных тувинцев наряду с письменными свидетельствами является одним из ценных исторических источников по изучению этногенеза. То же самое можно сказать в отношении топонимики. Зафиксирован уже комплекс названий, известных по древнетюркским надписям. Например, в современной топонимике Тувы сохранились названия хребтов — Отукен, Когмен, Кадырган, Алтай, рек — Енисей, Ак, Ана, озера — Кара-Холь и другие, упоминаемые в орхонских надписях. В известном енисейском четвёртом Чаакульском каменописном памятнике говорится о мужах-героях из Казанга. В нескольких километрах от этого памятника местность и теперь именуется Казанаг.
Если обратимся к полевым материалам по материальной культуре тувинцев, то и здесь можно выделить много таких, которые являются источником для изучения этногенетических вопросов, различных периодов истории тувинцев. Возьмём основной тип жилища тувинцев досоциалистического периода, сохранившийся местами до сего времени, — войлочную юрту. Юрта эта монгольского образца, н все названия её основных частей монгольские, однако называется она в целом древнетюркским термином ÿг, зафиксированным ещё в древнетюркских рунических надписях. В районе же Кара-Холя, хотя и наиболее отдаленном от Монголии труднопроходимыми горами, но соседствующем с алтайцами н хакасами, войлочную юрту, напротив, в целом именуют не по-древнетюркски, а западномонгольским словом терме. В Кара-Холе мы встретили и срубные шести- и восьмиугольные жилища, типичные для телесов н тубаларов-алтайцев — северных соседей кара-хольских тувинцев, только их называют здесь не по-алтайски агаш-аил, а чадыр, т.е. словом (возможно, иранского происхождения), опять-таки известным по руническим древнетюркским надписям. На Алтае же словом чадыр обозначают конический шалаш из жердей, крытый корой лиственницы.
Если взять ориентировку жилища, то в Монгун-Тайге ориентируют дверь строго на восток, т.е. по-древнетюркски, а не по-монгольски, не на юг, хотя в названии и конструкции отдельных частей юрты явственно выступают монгольские элементы. Именно на устойчивой древнетюркской ориентировке жилища н стандартном размещении в нём предметов построено исчисление времени дня летом у тувинцев — в зависимости от того, какой предмет или часть юрты освещены солнцем. [6] Подробное изучение всех видов жилища и его внутренней обстановки даёт богатый материал, конечно для решения не только этногенетических вопросов, но и вопросов, касающихся истории культуры тувинцев, их историко-культурных связей с соседними народностями.
Этногенетические признаки выявляются и при изучении одежды, а именно покроя, типов швов, терминологии и т.п. Для древних тюрков было характерно запахивание верхней полы одежды налево, а для монголов, как и китайцев, — направо. В этот вопрос необходимо внести ясность, так как в переводе Бичурина летописи Чжоушу ошибочно сказано, что древние тюрки «левую полу наверху носят», [7] в то время как там говорится, что они имеют «слева застёжку одежды»; [8] в летописи же Суйшу подтверждается, что тюрки «запахивают свою одежду налево». [9] Что древние
(5/6)
тюрки запахивали одежду налево, следует также из письма кагана Шаболио китайскому императору. В письме каган признает, что ему, как верноподданному, следовало бы изменить свои обычаи и принять китайские, в частности изменить на китайский манер способ запахивания одежды (т.е. запахивать её направо), но каган ссылается на то, что обычаи тюкю установились издавна и он не может их изменить. [10] Из всего этого видно, что тюкю запахивали одежду налево, т.е. носили сверху правую полу. [11]
Кстати сказать, часть верхней, с фигурным выступом, полы шубы или халата у современных тувинцев (от воротника до первого выступа) носит тюркское название yлyx-хой бажы («большая голова барана»), хотя и запахивается теперь на монгольский манер.
Экспедицией изучено отличие девичьей одежды от одежды замужней женщины, особенности одежды вдов и вдовцов н т.п. Впервые обращено внимание на характер швов. Выявлено десять типов различных швов, применявшихся при шитье одежды, обуви, кожаных изделий и т.д. Типы швов отражают древнюю традицию и очень устойчивы. Знание этого материала помогает нам при сравнительном изучении одежды различных районов Тувы, а также при исследовании археологического материала, как раннего, так и позднего. [12]
Большой материал собран по различным видам молочной и мясной пищи тувинцев. В обозначении этой пищи господствует тюркская терминология, хотя главный вид молочной пищи — кислое молоко называется по-монгольски хойтпак, в отличие от тюркского термина айран. Способ приготовления хойтпака в Монгун-Тайге и Кара-Холе монгольский (из сырого молока), тогда как в других районах Тувы (например, по р. Хендерге) можно встретить и тюркский способ его приготовления (из вареного молока).
Серьёзное значение для этногенетических изысканий имеет изучение у тюрко-монгольских кочевников систем названий домашнего скота в зависимости от возраста животного. [13] Мы ведём такие записи в различных районах Тувы, что позволит определить, тюркскими или монгольскими являются эти системы в Туве. Та или иная система названий скота присуща определённым этническим группам скотоводов-кочевников и имеет довольно чёткое географическое распространение. Например, у монголов К. Кохальми выявила две системы. Согласно первой, животное каждого вида домашнего скота начиная с трёхлетнего возраста называется при помощи имён числительных, обозначающих действительный возраст животного (т.е. «трёхлетка», «пятилетка» и т.п.). Вторая система наименований отражает наличие и последовательность роста зубов у животного. Первая система названий распространена у западных монголов (в том числе и у калмыков). Им не известны названия животных, отражающие последовательность роста зубов. Напротив, для восточных монголов характерна система наименований по наличию зубов.
К. Кохальми считает, что наиболее древней из двух этих систем у монголов нужно признать систему числительных.
(6/7)
Одной из характерных этнографических особенностей старого быта современных тувинцев, в отличие от быта соседящих с ними алтайцев и хакасов, являлось широкое использование для вьючного транспорта крупного рогатого скота — яков, быков, коров. Эта черта согласуется с показаниями древних источников и связывает старый быт тувинцев XIX и начала XX в. с бытом их далёких исторических предков. В древнетюркских источниках имеются сведения (известная надпись в честь Тоньюкука) о вьючении крупного рогатого скота племенами огузов-теле, кочевавших по р. Толе.
Таким образом, изучение современной этнографии тувинцев и сопоставление полученных данных с показаниями древнетюркских, китайских н прочих письменных источников дают плодотворные результаты для этногенетического исследования.
Древние этногенетические связи современных тувинцев хорошо прослеживаются по материалам народных верований и обрядов, возникших на основе шаманизма. Официальной религией в Туве в течение трёх последних столетий был ламаизм, но шаманство там не исчезло, а местами даже господствовало и уживалось с ламаизмом в такой степени, что некоторые общественные моления проводились совместно ламой и шаманом, причём каждый из них вёл эти моления по-своему. Целый ряд шаманистских религиозных представлений и обрядов тувинцев и их соседей — алтайцев и хакасов перекликаются с древнетюркскими. Таковы, например, моления небу, описанные в нашем столетии у хакасов-бельтиров, родственных по происхождению с северными тувинцами. [14] Моления горам, с посвящением им домашнего животного ыдык, устойчиво сохранялись у тувинцев до недавнего времени. [15] Горы, на которых производились такие моления, назывались также ыдык. Это название для священных гор встречается в древнетюркских орхонских надписях (надпись в честь Могиляна). Следовательно, современный этнографический материал указывает на прямую преемственную связь религиозных верований тувинцев с верованиями племён древнетюркского периода.
Эта связь особенно ярко выступает при изучении некоторых шаманистских божеств или духов. Божества, названия которых зафиксированы в древнетюркских надписях, такие как Иер-су («земля и вода»), Тенгри («небо»), Умай (покровительница детей), до сих пор известны под этими же именами почти всем тюркоязычным народам Саяно-Алтайского нагорья. Поразительное сходство религиозных представлений у тувинцев, бытовавших ещё в первой половине XX в., и у древних тюрок распространяется даже на мелкие поверья и приметы. Китайская летопись сообщает, что, когда у тюркского кагана Шаболио, в то время как он был на охоте, сгорела юрта, он был уверен, что это предвещало ему смерть. [16] Мы записали у тувинцев и алтайцев аналогичное поверье, согласно которому если во время охоты сгорит жильё, то надо ждать большого несчастья. Ещё недавно тувинцы не называли своего имени с той же целью, как и древние тюрки, т.е. чтобы охранить себя от болезни. В китайской летописи мы находим сообщение, что некоторые племена теле (в частности, уйгуры) при ударе грома кричали и стреляли в небо. [17] Такой же обычай отмечен нами по рассказам стариков и у современных тувинцев, хотя, кстати сказать, у их соседей монголов во время грома принято прятаться.
Само собой разумеется, что детальные описания жилища и домашней утвари, одежды и средств передвижения, различных видов пищи, способов её приготовления и консервации, верований и т.д. являются также одним из основных источников для характеристики культуры и быта различных групп тувинцев в дореволюционную эпоху. Эти описания, насыщенные подробной терминологией и сопровождающиеся
(7/8)
иллюстративным материалом, позволяют изучить и определить этногенетические и исторические культурные связи тувинцев с окружающими их народами.
Собран этнографический материал и по таким не изученным у тувинцев вопросам, как семейно-брачные отношения, термины родства и свойства. Здесь прослеживаются этногенетические связи тувинцев, с одной стороны, с древними тюрками, особенно с племенами теле (прежде всего с уйгурами), а с другой — с соседящими с ними в настоящее время монголами. В этом же материале содержатся ценные данные по истории тувинцев.
В свадебном обрядовом цикле тувинцев мы записали, например, обычай под названием шай пуузар. Так назывался приезд родителей жениха к родителям невесты с угощением, в том числе обязательно с плиткой кирпичного чая. Чай передавался отцу невесты, и он его разбивал на мелкие кусочки (шай пуузар), которыми наделял всех присутствующих в юрте родственников. Каждый получивший кусочек чая обязательно должен был что-нибудь дать потом невесте, для её снаряжения в дом мужа. Наряду с этим сородичи невесты участвовали и в разделе того, что получали родители невесты от родственников жениха. Это нашло отражение в обычае малдар, который в свадебном цикле следует уже после того, как сговор о браке состоялся. Родители и родственники невесты приезжали к родителям н родственникам жениха и получали за невесту определённое количество скота. По возвращении домой они обязаны были поделиться скотом, полученным за невесту, со своими родственниками. Они раздавали им примерно две трети этого скота. В свою очередь родственники, получившие скот, были обязаны участвовать материально в собирании имущества невесты (öнчилер), которое она должна была привезти в дом жениха. Одни из них изготовляли решётку юрты, другие — палки крыши и дымовой круг, третьи — войлочные покрышки, четвёртые — ящики для хранения имущества (аптра) и т.д.
В свадебном цикле главным являлся обряд тухтеп, или тÿхтээр, означающий окончательное закрепление сговора о браке, после которого жених имел право посещать невесту для интимных встреч. Во время приезда родителей жениха и его родственников на тухтеп родители невесты брали у приехавших любую понравившуюся им лошадь, и этот обычай носил название чаяр ат («отобрать лошадь»). Однако при отъезде домой после тухтепа жених тоже мог получить от родственников невесты любую приглянувшуюся ему лошадь, и это право носило специальное название — кудээ ат («лошадь зятя»).
В этой связи следует вспомнить обычай древних уйгуров, отмеченный китайской летописью, согласно которому после сговора о браке родственники со стороны жениха должны были из своих табунов предоставить возможность каждому из приехавших родственников невесты выбрать себе любую лошадь. Но та же летопись сообщает и о том, что после свадьбы родственники жениха брали любую лошадь у родителей и братьев невесты и те должны были смириться с этим. [18]
Ценным и важным для изучения истории культуры и этнической истории тувинцев являются материалы по народным знаниям, в частности по мерам длины, которые, между прочим, тождественны киргизским при полном совпадении их терминологии. В числе этих материалов впервые собраны сведения о мерах жидкости, о единицах измерения глубины воды в реках, о суточном солнечном исчислении времени в зависимости от освещения той или иной части юрты и т.д. [19] Отметим ещё как совершенно новый собранный нами материал по характеристике аальной (аульной) общины тувинцев, которая широко бытовала у них вплоть до периода социалистического строительства. Материалы по аальной общине имеют большое научное значение в связи с решением проблемы общественного строя тувинцев.
Теперь обратимся к археологическому материалу. За четыре полевых сезона экспедицией раскопано свыше 200 курганов, относящихся к различным историче-
(8/9)
ским периодам, начиная с середины I тысячелетия до н.э. и кончая XVII-XVIII вв. Из них хронологически наиболее ранние, так называемые курганы скифского времени, дают ценный материал по истории населения, жившего на территории современной Тувы в V-III вв. до н.э. Разнообразные находки из бронзы, железа, дерева, глины, золота, кости, рога, кожи помогают создать довольно подробную картину быта полуосёдлого населения, жившего в срубных деревянных жилищах, занимавшегося разведением скота, земледелием и частично охотой, изготовлявшего глиняную посуду, оружие из бронзы и железа. Зёрна проса, находимые в погребениях, свидетельствуют о наличии земледелия на этой территории уже в середине I тысячелетия до н.э.
Палеоантропологический материал из упомянутых погребений показывает, что население Тувы в рассматриваемый период резко отличалось по физическому облику от современных тувинцев. Физический тип этого населения характеризовался европеоидными чертами с небольшой примесью монголоидных элементов. По физическому типу, культуре и быту население Тувы было весьма близко племенам, обитавшим в это время на Алтае, в Монголии, в Ордосе, затем на территории современных Восточного Казахстана и Киргизии, т.е. до Тянь-Шаня н Памира включительно. Однако племена Тувы скифского времени коренным образом отличались по культуре н быту от племён, обитавших в этот период в Минусинской котловине. Это отличие распространялось и на физический тип: европеоидные племена Минусинской котловины не имели монголоидной примеси. [20]
Богатый материал дали раскопки курганов могильника Кокэль, датируемых концом I тысячелетия до н.э. и первыми веками нашей эры, т.е. временем политического господства в Центральной Азии гуннов. Погребальный обряд и бытовой инвентарь, выявленные при раскопках этих курганов, дают основание предполагать, что с данным периодом следует связывать формирование наиболее ранних исторических предков современных тувинцев и становление их культуры, отражающей кочевой образ жизни. Хозяйственный комплекс, характерный для занятий современных тувинцев предреволюционного периода, представляющий собой кочевое скотоводство в соединении с охотой на зверя и небольшим подсобным земледелием (посевы проса), сложился, судя по археологическим памятникам, в гуннское время, когда, видимо, и была заложена основа для кочевого быта. Покойников в это время хоронили в ямах, над которыми сооружали каменную насыпь. Погребённого помещали не в сруб, как в скифское время, а в деревянный гроб или прямо на дно могилы, прикрывая его и положенные с ним вещи жердями или тонкими брёвнышками. С погребённым обязательно клали мясо овцы. Судя по погребальному инвентарю, большое распространение получает в то время деревянная посуда, столь характерная для кочевого быта, причём деревянные блюда на четырёх ножках, бочонки (для кумыса?), ведёрки для доения овец и коров, черпаки, чашки и ложки представлены такими формами и типами, которые сохранялись в старом быте у современных тувинцев. То же самое можно сказать про отдельные типы стрел (например, свистунки), некоторые орудия обработки шкур. Любопытно, что именно в это время существовал обычай класть с покойником деревянные модели подлинных вещей, в том числе и оружия (например, деревянные мечи). Антропологический тип погребённых в курганах гуннского времени Тувы явно отражает значительную монголоидную примесь. Исследование археологических памятников гуннского времени в Туве представляет большой интерес для истории тувинского народа.
Большое научное значение имеют также раскопки курганов древнетюркского времени. Экспедицией исследовано свыше 20 курганов этого периода, давших значительный бытовой инвентарь. К сожалению, вследствие ограниченности объёма настоящего тома материал из древнетюркских курганов, полученный за полевые сезоны 1959-1960 гг., полностью не публикуется.
(9/10)
Характерной особенностью этих памятников является погребение человека с конём. Погребения с конём, датируемые древнетюркским временем (VI-VIII вв.), обычно принято археологами относить непосредственно к тюркам-тюкю. Однако это утверждение представляется всё-таки спорным, во всяком случае требующим оговорки, так как китайские летописи Чжоушу и Суйшу совершенно определённо говорят о том, что до первой четверти VII в. тюрки-тюкю сжигали покойников вместе с конём и вещами, а хоронили затем пепел, над которым и насыпали курган. В Танской летописи (628 г.) приводятся уже следующие слова китайского императора о способе захоронения умерших у восточных тюкю: «То, что они своих покойников, которых по их обычаям следует сжигать, теперь хоронят и сооружают могилы, показывает, что они поступают вопреки предписанию своих предков и оскорбляют духов». [21] Следовательно, при Хели-кагане восточные тюкю переходили к новому погребальному обряду, против чего и выступил китайский император, подчинивший первый тюркский каганат Китаю. Самого Хели-кагана, умершего в 634 г. пленником китайского императора, было приказано похоронить «в соответствии со своими обычаями», поэтому родственники и приближённые «сожгли труп своего кагана в местности восточнее р. По». [22] Таким образом, во второй четверти VII в. тюкю хоронили покойников как по старинному обряду (сожжением), так и по новому обычаю, издавна характерному для племён теле. По сообщению Табари, западнотюркских каганов продолжали хоронить по обряду сожжения ещё в середине VIII в. [23] Если восточные тюрки-тюкю в начале VII в. начали переходить к новой форме погребения, то естественно встаёт вопрос, изобрели ли они сами эту новую форму погребения или, как я думаю, использовали обычай хоронить покойников в землю, существовавший у других, родственных им тюркоязычных племён, в частности у племён теле, о которых китайская летопись сообщает, что они по обычаям во всем сходствовали с тюкю, но умерших не сжигали, а хоронили в землю. [24] Однако сообщений письменных источников о том, что теле хоронили покойников в землю с конём, не имеется.
Можно предполагать, что в двух исследованных погребениях древнетюркского времени самого покойника заменяло его изображение в виде куклы, хотя вещи, положенные в это погребение, были настоящими и ценными. В одном погребении кукла была сделана из жгутов сена, обшитых китайской тканью, и подпоясана настоящим кожаным поясом с золотыми бляшками, в другом погребении — из китайской шёлковой ткани. Сохранность обоих имитаций покойника очень плохая, чтобы точно и детально их описать. Такой обряд не является неожиданностью, так как он известен по более поздним материалам у некоторых тюркоязычных и монголоязычных народностей. У киргизов, например, в эпосе Манас говорится, что после смерти Манаса в мавзолее было похоронено его деревянное изображение, завёрнутое в белый войлок. [25] В эпосе это мотивировано тем, что жена Манаса опасалась надругательства над прахом покойного со стороны его врагов и поэтому поместила в мавзолее изображение Манаса, а тело его тайком похоронила в другом месте. У дербетов в семье, где дети умирали в малом возрасте, кто-нибудь из родственников «похищал» новорождённого и вместо него подбрасывал куклу. Эту куклу родители «похищенного» ребёнка хоронили, чтобы обмануть злого духа, похищавшего их детей. Как бы то ни было, но все эти обычаи вводят нас в круг весьма древних религиозных анимистических представлений, отождествлявших умершего и его изображение, — представлений, которые бытовали у тюркоязычных племён древнетюркского вре-
(10/11)
мени и сохранились у некоторых современных народностей Саяно-Алтайского нагорья.
В могильнике Кокэль в древнетюркских погребениях сохранились даже деревянные основы сёдел. Эти уникальные находки впервые позволяют достоверно судить о типе и конструкции сёдел древнетюркских кочевников. Стремена и удила железные, но сбруйные пряжки, псалии, застёжки для узд и пут встречаются также и из кости. Погребённые лежат ниже конского захоронения, под плахами, или в деревянной колоде. Хорошо сохранились берестяные колчаны, наполненные стрелами, среди которых много свистунок, части сложного лука — концевые и срединные костяные накладки, а также железные ножи, кинжалы и тёсла (наподобие современных тувинских). Найдены остатки китайской шёлковой н грубой шерстяной ткани и войлока от одежды покойников, многочисленные различные украшения, в том числе бронзовые, серебряные и золотые (поясные бляшки, серьги, пуговицы, украшения лошадиной сбруи и т.д.)
В древнетюркских погребениях Кокэльского могильника найдены дощечки для добывания огня трением, деревянные блюда на четырёх ножках, аналогичные бытующим у современных тувинцев, и др. В некоторых курганах, кроме традиционной мясной пищи (мясо барана), обнаружены также зёрна проса. Это только подтверждает вывод о том, что просо на территории Тувы — древняя и устойчивая земледельческая культура. О примитивной заготовке сена в виде жгутов свидетельствует употребление последних при изготовлении погребальной куклы. Заготовка сена в виде жгутов ещё бытует у современных тувинцев.
В связи со сказанным о тувинских памятниках гуннского и древнетюркского времени возникает задача выяснить, нет ли между ними этногенетической связи. Погребальный обряд и комплекс памятников (каменные курганы, четырёхугольные поминальные оградки со стелами, иногда с каменными бабами, ряды балбалов и т.п.), считающиеся древнетюркскими, едва ли появились внезапно и сразу в таком виде. Правильнее предположить, что они имеют свою историю. Отсюда напрашивается мысль о преемственной связи древнетюркских погребальных памятников с памятниками более ранней эпохи, когда в среде кочевников сложились основные черты этого погребального комплекса. Для территории Тувы такой эпохой является эпоха гуннского владычества. Могильники гуннского времени (Кара-Холь, Кокэль) содержат почти все основные внешние признаки, характерные и для древнетюркских памятников. Здесь также встречаются каменные курганы с небольшими насыпями, стелы, четырёхугольные оградки и ряды балбалов (Кара-Холь). Но сходство это идёт дальше. Как в гуннских могильниках, так и в древнетюркских под каменной насыпью можно встретить слой валунника, затем ниже его погребение человека (а в тюркских обычно сначала погребение лошади). В Туве как в гуннских, так и в древнетюркских курганах захоронения человека встречаются либо под настилом из плах или жердей, либо в гробах и колодах. Погребение-кенотаф, относящееся к гуннскому времени, мы встретили и исследовали в Кокэльском могильнике. Следовательно, древнетюркские кенотафы в Туве также имели своих предшественников в гуннское время. В погребальном инвентаре в обоих типах курганов содержится ряд вещей, одинаково характерных для быта кочевников Тувы гуннского и древнетюркского времени, как например сложный лук, берестяные колчаны, стрелы-свистунки или двухдырчатые псалии. Сходны в обоих типах погребений небольшие деревянные дощечки для добывания огня трением, деревянные блюда на четырёх едва намеченных ножках и др.
Словом, уже накапливаются данные, позволяющие поставить вопрос о преемственной этногенетической связи культуры кочевников древнетюркского времени Тувы с культурой кочевников гуннского времени. Необходимо заметить, что этногенетическая связь гуннских погребальных памятников в Туве с древнетюркскими хорошо согласуется с известными по Вэйской, Суйской и Танской династийным хроникам генеалогическими легендами и с прямыми сообщениями китайских летописей о происхождении древних тюрков и племён теле от гуннов.
(11/12)
Упомянем ещё об одной группе памятников, исследованных А.Д. Грачом и Л.Г. Нечаевой в полевой сезон 1959 г. в бывш. Сут-Хольском районе, а С.И. Вайнштейном и В.П. Дьяконовой в 1960 г. в Кокэльском могильнике. Раскопано свыше 10 курганов, относящихся к древнекыргызским захоронениям IX-X вв. путём сожжения. Эти памятники оставлены, судя по вещам, входившим в состав погребального инвентаря, кыргызами, появившимися в Туве после того, как они разгромили в 840 г. уйгурский каганат. На территории Сут-Хольского района и в настоящее время живет значительная группа кыргызов (Ондар-кыргыз), сохранивших предания о бытовавшем у них обряде сожжения покойников.
Наконец, следует сказать об исследовании поздних погребений, датируемых периодом XVIII-XX вв. Изучение этих памятников тесно связано с собираемым нами этнографическим материалом и помогает заполнить большой пробел в источниках в области характеристики культуры н быта тувинцев в период подчинения их государству Алтын-ханов, затем Джунгарии, а позднее Маньчжурской династии Китая (XVII-XIX вв.). Археологический материал из поздних погребений в совокупности с этнографическим даёт возможность установить этногенетическую связь н преемственность в отношении комплекса различных элементов культуры и быта населения Тувы древнетюркского н даже гуннского периодов и современных тувинцев. Раскопками выявлен целый комплекс вещей, которые бытовали на территории Тувы в одинаковых формах в гуннское и древнетюркское время и сходны с соответствующими предметами быта современных тувинцев. Сам погребальный обряд, отражённый в тувинских поздних погребениях, является ярким и важным свидетельством этих древних связей. Покойника, как и в упомянутые древние эпохи, хоронили под курганом, в сопровождении бытового инвентаря. С покойным погребали коня и других домашних животных (например, сарлыков). Исследовано пока свыше 10 погребений. Они представляют собой два типа — впускные и самостоятельные. Под первыми подразумеваются погребения, сделанные в каменных насыпях древних курганов. Второй тип, открытый в 1959 г. В.П. Дьяконовой в Сут-Хольском районе, — это захоронение покойника вместе с вещами и домашними животными почти на поверхности погребённой почвы и устройство над ним специального каменного кургана. Об этом типе поздних тувинских захоронений, продолжающих древнюю традицию погребальных сооружений, нам ранее неоднократно сообщали тувинцы старики как в Монгун-Тайге, так и в Сут-Холе. Раскопать таких погребений удалось только два. Погребальный инвентарь этих захоронений разнообразен и обилен. Здесь встречаются многие предметы быта, ещё не вышедшие из употребления в настоящее время. Но среди впускных погребений есть и такие, которые содержат вещи монгольского времени.
Заканчивая сообщение о задачах и направлении полевой и издательской работы экспедиции, следует упомянуть ещё о том, что издание наших полевых материалов уже получило отклик в литературе. Появилась обстоятельная рецензия специалиста по археологии Южной Сибири Л.Р. Кызласова, весьма положительно оценивающая опубликованные результаты полевой работы за 1957-1958 гг. [26] Вместе с этим рецензент по ряду вопросов сделал ценные критические замечания, внёс некоторые важные уточнения в классификацию и датировку археологического материала. В зарубежной литературе напечатана благожелательная информация о I томе трудов экспедиции. [27] К сожалению, это скорее аннотация на книгу, чем рецензия.
В заключение следует сказать, что в настоящую книгу, посвящённую публикации полевых работ за 1959-1960 гг., не вошли подготовленные и представленные к печати некоторые статьи и материалы по археологии, этнографии и палеоантропологии вследствие того, что увеличить объём выпускаемого тома не было возможности.
[1] См.: Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции, т. I, Материалы по археологии и этнографии западной Тувы, М.-Л., 1960.
[2] Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-Türken (T’u-kue), Bd. I, II. Wiesbaden, 1958; J. Васоt. Reconnaissance en Haute Asie septentrionale par cinq envoyés ouigours au VIII siècle. Journal Asiatique, Paris, 1956; G. Clauson. Á propos du Manuscrit Pelliot Tibetiau 1283. Journal Asiatique, Paris, 1957. Публикации факсимиле тибетского и хотанско-сакского текстов Свитка Голштейна с транскрипцией и переводом см.: F.W. Тhomas и Sten Konоw. Two mediaeval documents from Tun-Huang. Etnografiske Museum, Bd. 3,
(3/4)
Н. 3, Oslo, 1929; Н. W. Bailey. The Staël Holstein Scroll. Asia Major, New Seria, vol. II, pt. I, 1951; E. Pulleyblank. The date of the Stael Holstein Scroll. Asia Major, New Séria, vol. IV, pt. I, 1954; Н.В. Кюнер. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961.
[3] Рашид-ад-дин. Сборник летописей, т. I. М.-Л., 1952; т. II, М.-Л., 1960; С.А. Козин. Сокровенное сказание, т. I. М.-Л., 1941.
[4] P. Boodberg. Three notes on the Tu-chüeh Turks. Semitic and Oriental Studies, University of California, Publication in Semitic Philology, vol. XI, 1951. См. также: O. Мaenсhen-Helfen. The Ting-ling. Harvard Journal of Asiatic Studies, IV, 1939.
[5] E. Pulleyblank. Some Remarks on the Toguzoguhuz Problem. Ural-Altaische Jahrbücher, Bd. XXVIII, Н. 1-2, Wiesbaden, 1956; G. Clauson. Á propos du Manuscrit Pelliot Tibetian 1283; Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-Türken (T’u-küe), Bd. I, II.
[6] Л.П. Потапов. Материалы по этнографии тувинцев. Труды ТКЭАН, т. I, М.-Л., 1960, стр. 195-196.
[7] Н.Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. I. М.-Л., 1950, стр. 229.
[8] Liu Mau-tsai, ук. соч., т. I, стр. 8.
[9] Там же, стр. 41.
[10] Там же, стр. 53; т. II, стр. 528-529. Ср.: Р. Demiévillе. Le Consile de Lhasa. Paris, 1952, стр. 209.
[11] Новую путаницу в этот вопрос недавно внёс А.Д. Грач (см.: А.Д. Грач. Древнетюркские изваяния Тувы. М., 1961, стр. 60), который сообщил со ссылкой на Н. Бичурина следующее: «Как мы знаем из Таншу, тюрки-тугю запахивали одежду на левую сторону («... левую полу наверху носят»)». В этой фразе две ошибки: во-первых, в летописи Таншу нет указанной цитаты «левую полу наверху носят», Бичурин перевел её из Чжоушу; во-вторых, из перевода Бичурина следует, что запахивали древние тюрки одежду на правую сторону, а не на левую, как пишет Грач, ссылаясь на этот перевод. Однако дальше Грач снова подчёркивает как одну из самых существенных этнографических черт древних тюрков ношение левой полы сверху (там же, стр. 78-79).
[12] В.П. Дьяконова. Материалы по одежде тувинцев. (По полевым материалам 1958 г.). Труды ТКЭАН, т. I, М.-Л., 1960.
[13] Käthe Uray-Köhalmi. Zwei Systeme der Altersbezeichnungen des Viehes bei den Mongolen. Studia Mongolica, t. I, Улаан-Баатар, 1959.
[14] С. Майнагашев. Жертвоприношение небу у бельтиров. Сб. МАЭ, т. III, II гр., 1916.
[15] Л.П. Потапов. Культ гор на Алтае. Сов. этнография, 1946, № 2. Название Ыдык в Туве носит гора между речками Эржей и Чодураалыг, по р. Каа-Хем.
[16] Liu Mau-tsai, ук. соч., т. I, стр. 54.
[17] Н.Я. Бичурин (Иакинф), ук. соч., т. I, стр. 215-216.
[18] Там же, стр 215.
[19] Об определении времени в юрте по солнцу см.: Л.П. Потапов. Материалы по этнографии тувинцев, стр. 195-197.
[20] Н.Л. Членова. Место культуры Тувы скифского времени в ряду других «скифских» культур Евразии. Учёные записки ТНИИЯЛИ, вып. IX, Кызыл, 1961.
[21] Liu Mau-tsai, ук. соч., т. I, стр. 193.
[22] Там же, стр. 145.
[23] А.М. Беленицкий. Вопросы идеологии н культов Согда. В кн.: Живопись древнего Пянджикента. М., 1954, стр. 82.
[24] Д. Позднеев. Исторический очерк уйгуров. СПб., 1899, стр. 41; Liu Mau-tsai, ук. соч., т. I, стр. 128.
[25] С.М. Абрамзон. Тул как пережиток анимизма у киргизов. В кн.: Белек С.Е. Малову. Сборник статей. Фрунзе, 1946.
[26] Л.Р. Кызласов. Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции Института этнографии АН СССР, т. I. Материалы по археологии н этнографии западной Тувы. М.-Л., 1960. Сов. этнография, 1961, № 4, стр. 225-230.
[27] U. Jоhansen. Neues archäologisches und ethnographisches Material aus Tuva. Ural-Altaische Jahrbücher, Bd. XXXIII, Н. 3/4, 1961.
|