Б.И. Маршак
Керамика Согда V-VII веков
как историко-культурный памятник
(К методике изучения керамических комплексов).
// СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа. 2012. 384 с. ISBN 978-5-93572-454-2
Книга подготовлена к печати В.И. Распоповой.
Основная часть текста была отредактирована Б.И. Маршаком летом 2004 года.
[ аннотация: ]
Монография посвящена исследованию керамики Согда V-VII вв. как исторического источника. Изучались преимущественно находки из нижних слоёв Пенджикента, раскопанных Б.И. Маршаком в 1955-1963 гг. Тогда же автором была разработана методика раскопок памятника со сложной стратиграфией, а при обработке керамического материала применены статистические критерии достоверности. В результате были получены данные, во-первых, по истории поселений — в первую очередь Пенджикента; во-вторых, по развитию гончарного дела; в-третьих, по истории хозяйства, быта, искусства и культуры всего согдийского общества.
Издание адресовано прежде всего специалистам — историкам, археологам, искусствоведам, занимающимся культурой Востока.
Оглавление
Принцип исследования. — 9
Глава I.
Стратиграфия нижних слоёв Пенджикента
(работы 1955-1960 годов). — 13
Методика раскопок на объекте XII. — 14
ПОСТРОЙКИ ПЕРВОГО ПЕРИОДА. — 16
Разрушение здания первого строительного периода. — 19
ВТОРОЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД. — 20
Первая группа жилых помещений. — 22
Забутовка помещений здания первого строительного периода. — 24
Другие жилища здания второго строительного периода. Помещения 16, 18, 19, 2, 7, 8, 13, 14. — 25
Вторая группа помещений. — 28
Перестройка второго здания (здания второго строительного периода). — 31
ТРЕТИЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД. — 41
Постройки на забутовках и ремонты в помещениях 5, 14, 18. — 44
СЛОЙ СВАЛКИ. — 48
ЧЕТВЁРТЫЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД. — 50
Перекопы и подсыпки, связанные со строительством верхнего здания объекта XII. — 53
Глава II.
Керамика нижних слоёв Пенджикента. — 58
Обзор комплексов находок. — 58
Систематические отклонения. — 59
Исключение случайностей отбора. — 61
Значение отличительных признаков. — 63
Техника. Общие признаки. — 64
Соотношение долей групп керамики по технике и назначению. — 69
Обмеры профилей. — 71
Круг форм. — 73
Внешний облик и назначение сосудов. Окраска. — 75
Изменение долей чаш, кувшинов, широкогорлых сосудов. — 76
Признаки чаш. — 79
Классификация чаш. — 81
Эволюция чаш по формам. — 83
Признаки формы столовых кувшинов. — 86
Классификация столовых кувшинов. — 91
Связи между формами кувшинов. Построение таблицы. — 94
Ранние кувшины. Появление новых форм. — 96
Кружки. Вопрос о полноте комплекса. — 97
Средние кувшины. — 99
Кувшины с рожком. Вопрос о далёких аналогиях. — 100
Связи кувшинов с рожком. Наиболее простые и наиболее парадные кувшины. — 101
Средние кувшины с примятым сливом. — 104
Водолей, ритоны. Влияние торевтики. — 105
Связи форм и создание новых форм. — 108
Резная амфора. Связь форм и орнаментов сосудов с изобразительным искусством. — 111
Встречаемость кувшинов в комплексах. — 116
Размеры чаш. Стандарты. — 118
Размеры столовых кувшинов. Традиции мастерских. — 123
Формы столовой посуды и судьбы мастерских. — 126
Водоносные кувшины. — 128
Широкогорлые сосуды. Качественные признаки. — 129
Варианты венчиков. Непрерывные изменения признаков. — 130
Связи венчиков широкогорлых сосудов. — 131
Изменения в процентном отношении групп венчиков широкогорлых сосудов. — 132
Широкогорлые сосуды. Размеры и качественные признаки. — 135
Детали формы и орнамент. — 138
Хумы. Общие признаки и венчики. — 141
Высокие хумы. Вопрос о производстве на заказ. — 143
Соотношение долей видов венчиков хумов по комплексам. — 146
Широкие хумы. Связь со столовой посудой. — 148
Тагоры. — 149
Фляги. — 150
Редкие формы посуды и гончарных изделий круговой формовки. — 151
Ранняя керамика. — 152
Связи форм (кроме связей между формами столовых кувшинов). — 153
Лепные котлы. Размеры и пропорции. — 154
Примеси в тесте котлов. — 157
Признаки ручек и сливов котлов. — 159
Разновидности ручек котлов. — 161
Изменения в ручках котлов. — 162
Интерпретация изменений котлов. — 163
Лепные котлы в долине Кашкадарьи. Символика ручек. — 165
Уменьшение влияний магических представлений. — 167
Станковые котлы. — 168
Лепная столовая посуда. Формы и размеры. — 169
Крышки. — 172
Светильники и сковороды. — 175
Комплекс VI. Абсолютная датировка по некерамическим находкам. — 176
Комплекс VI и датировочный масштаб. — 177
Добавочные обоснования датировки второго строительного периода (комплексы III-V/3). — 180
Основные выводы по стратиграфии и керамике Пенджикента. — 181
Глава III.
Керамика нижних слоёв Пенджикента и керамика Согда в целом В V-VI веках. — 182
Связи между районами Согда по керамике. — 182
Обзор хронологии. — 185
Сравнение временных и локальных связей. — 188
К разработке критериев сходства и различия керамических комплексов. — 189
Глава IV.
Согдийская керамика конца VII — начала VIII века. Влияние торевтики на керамику. — 206
Смена стиля в керамике Согда VII века. Вводные замечания. — 206
Переходный период. Керамика Чилека VII века. — 207
Переходный период. Краткий обзор памятников. — 209
Монетная датировка основных комплексов нового стиля и политические события. — 211
Общие сведения о квартале гончаров Кафыр-калы. — 213
Технические новшества VII века в керамике Кафыр-калы. — 216
Чаши. — 219
Глиняные кружки. I тип. — 219
Глиняные кружки (II и III типы). — 222
Узкогорлые кувшины. — 224
Металлические кувшины. — 225
Орнамент в глине и металле. — 227
Штампованные орнаменты. — 229
Орнаменты кувшинов без слюды. — 234
Мелкие кувшинчики. — 237
Водоносные кувшины. — 239
Широкогорлые сосуды. — 240
Хумы. — 241
Кухонная посуда. — 242
Редкие формы керамики. — 243
Столовая и хозяйственная керамика в период нового стиля. — 244
VII-VIII века как переходный этап в истории раннесредневековой керамики. — 246
Иллюстрации [Илл. 1-172]. — 251
Цитированная литература. — 368
Список сокращений. — 380
(/248)
Заключение. ^
Перед нами прошли две эпохи согдийского ремесла: V-VI вв. и VII — начала VIII в. Попытаемся теперь свести воедино разбросанные в тексте намётки исторической интерпретации установленных фактов, не останавливаясь более на вопросах датировки и атрибуции.
Прежде всего: как объяснить быстрое изменение стиля керамики целой страны? Каков механизм этого изменения?
В V-VI вв. в Согде наблюдается чересполосица передовых и отсталых районов с большим или меньшим вытеснением домашнего гончарного промысла ремеслом. Домашний промысел в тех районах, где он сохранился, становился всё теснее связанным с рынком. Причём в изготовлении посуды применялись такие технические усовершенствования, как, например, поворотная подставка. В деталях лепной керамики всё сильнее сказывались изменения моды и всё слабее отражались магические суеверные представления.
В развивающихся городах уменьшалась натуральность хозяйства, хотя этот процесс был выражен ещё слабо. Формы и орнаменты хозяйственной посуды менялись медленно, сознательное творчество мастеров играло при этом очень незначительную роль.
Как в хозяйственной, так и в столовой посуде формы сильно разнились в поселениях, разделённых всего лишь десятками километров.
Изучая столовую посуду, мы наблюдаем не столько случайные перемены, сколько сознательное творчество. Каждый мастер имел значительную свободу по своей воле изменять формы чаш и кувшинов. Новые формы не вырастают из старых, а вытесняют их. Чаши, имевшие одно и то же назначение и употреблявшиеся одновременно, получали у разных мастеров весьма различные формы.
Новые сочетания признаков возникали из тех же групп признаков, что и старые. Постоянная смена форм почти не сказывалась на оценке отдельных признаков. Сплошной красный ангоб, например, считался настолько непременным признаком богатого сосуда, что наносился даже при попытках имитации металлического образца. Таким же признаком была круглая в сечении ручка, тогда как линейно-волнистый орнамент наносился на более бедные сосуды. Поэтому в пределах общего репертуара сходно оцениваемых признаков не возникало общесогдийской моды, которая влияла бы на керамику всех центров в равной мере. Согдийский потребитель, как правило, считал красивой ту посуду, которая, часто будучи новой по деталям, всё же напоминала ему привычные формы сосудов, близкие ей по семантике.
(248/249)
В V-VI вв. развивается стандартизация столовой посуды, но наряду с этим появляется своего рода «экспериментальный цех», выпускающий около сотой доли всей продукции. Каждый седьмой или восьмой столовый кувшин, купленный пенджикентцем VI в., был оригинальным изделием или относился к весьма редкой серии. По-видимому, к внешнему виду именно этих сосудов предъявляли осознанные эстетические требования.
В Пенджикенте все формы, выбранные в пределах множества наиболее удобных для формовки, сушки и обжига, образуют ряд (или даже круг), в котором соседние места занимают группы сосудов, отличающихся друг от друга заметно меньше, чем от всех остальных групп. Лишь редкие разновидности кувшинов разрывают ряд, давая неожиданную перекличку с группами сосудов не только внутри «круга форм», но и за его пределами, например, среди металлической посуды.
Во второй половине VII в. в Маймурге, а к началу VIII в. во всём Согде мы застаём уже новый стиль керамики, новизна которого прямо-таки бросается в глаза. Темп смены форм не ускорился, и вытеснение старого шло постепенно, но если раньше новизна формы заключалась в том, что в неё входили признаки других, более старых форм, оценивающихся примерно одинаково, то теперь изменились все оценочные шкалы. Признаки наиболее декоративных сосудов перестали считаться богатыми. Чтобы нравиться потребителю VII в., глиняный сосуд должен был напоминать металлический. Особенно решительно изгоняется ставший старомодным красный ангоб. В керамике чаши сменяются кружками, по-видимому, быстрее, чем в металле. Эта новая чужеземная форма позволяла мастеру простейшими средствами показать «металличность» своего сосуда. Только пышный орнамент может придать облику чаши оттенок богатства. Закрытая форма всегда легче передаёт замысел мастера. Нарочитая декоративность из исключения стала правилом. Мастер не стал независимее, чем в VI в., но предоставленный ему выбор перешёл на другие признаки — признаки серебряной посуды.
Формы хозяйственной посуды продолжают развиваться в направлении дальнейшей стандартизации и обособления форм. Если керамика V-VI вв. сама по себе сравнительно бедный исторический источник, и, чтобы заставить её говорить, необходимо применить громоздкий арсенал математических приёмов, то столовая керамика конца VII — начала VIII в., напротив, сразу вводит исследователя в круг широких историко-культурных проблем. Изучение согдийской торевтики, ключом к объяснению которой послужили керамические реплики, показало, что и здесь сравнительная бедность, изолированность от соседних стран и архаичность V-VI вв. к концу VII в. сменяется расцветом. Быстро развивающаяся новая школа творчески перерабатывает византийские, иранские, тюркские и китайские воздействия и сама оказывает сильное влияние на соседние страны.
Достаточно сравнить маленькие комнатки нижних слоёв Пенджикента с их потолком на высоте всего 2 м даже не с парадными залами III и VI объектов, а хотя бы со скромными, но добротно построенными «квартирами» объектов V
(249/250)
и XIV или загородными домами ремесленников VIII в., чтобы убедиться в росте благосостояния пенджикентцев к концу VII в. Едва ли случайно, что к тому же периоду относятся памятники монументального искусства Пенджикента, Варахши, Шахристана. Ни архитектура, ни живопись, ни даже торевтика пока не дают возможности достаточно полного сравнения по эпохам. Ведь не исключено, что ещё будут найдены богатые памятники V или VI в.
Учитывая, однако, что те же процессы мы можем проследить по массовому керамическому материалу обоих этапов, учитывая «безмонетность» первого периода и обильнейшие выпуски медных разменных денег в VII-VIII вв., можно считать, что и одиночные памятники не только не подрывают, но даже отчасти подкрепляют складывающееся на основании исследования керамики заключение о быстром и мощном росте материального и культурного богатства Согда в VII в. Сравнительно мирный VII в. оказался для Средней Азии временем первого расцвета молодой и прогрессивной в тот период феодальной культуры.
Как писали современники, обычаи Самаркандского царства служили примером для подражания во всех соседних землях. Действительно, керамика кафыр-калинских типов распространяется по всему Согду и даже за его пределами. Произошло не только заимствование форм столовой или хозяйственной посуды, которое в ряде случаев очевидно, но и распространение принципа подражания металлу, уже не согдийскому, а своему: тохаристанскому, хорезмскому, ферганскому и т.д. Возможно, что в Тохаристане новый стиль начал складываться даже раньше, чем в Согде (Балалык-тепе, Занг-тепе [Альбаум, 1960; 1963]).
Если первое явление объясняется ростом торговли и ремесла, [1] то второе — общностью идеологии. Даже сельская лепная керамика отражает тот же процесс — появляются лепные кружки с фестончатым бортом.
В керамике отразилось влияние не только торевтики, но даже настенных росписей. На Афрасиабе был найден фрагмент кувшина с сюжетной росписью, нанесённой после обжига (ил. 162). Горло кувшина украшал фриз из идущих зверей, по иконографии и колориту подобный варахшинскому (ср.: [Шишкин, 1963, табл. II, III, VI, VII]). Ниже размещались медальоны с человеческими изображениями, которые, к сожалению, плохо сохранились.
Участие рядового согдийского населения в создании феодальной культуры чрезвычайно характерно для раннего Средневековья. Народное искусство той эпохи ещё не противостоит феодальному, а само является наиболее передовой частью этого искусства. Герои эпоса — благородные князья, дружинники и рыцари — представители ещё прогрессивного в ту эпоху класса — во многом воплощают общенародные идеалы. Таковы, например, Рустам, Роланд, Сид и т.д.
Прикладное искусство V-VII вв. показывает расширение кругозора согдийцев, их отказ от узких традиций мало связанных между собой городков и селений.
[1] Возникновение целого квартала гончаров в Кафыр-кале — селении, лежавшем в 12 км от ремесленного центра, которым был столичный Самарканд, по-видимому, достаточно характерно.
(/382)
Boris Marshak
Sogdian pottery of the 5th — 7th centuries as historical and cultural phenomenon
(On the methods of the study of pottery complexes).
St.Petersburg: The State Hermitage Publishers. 2012.
Summary. ^
This monograph has grown out of an unpublished dissertation written in 1958-64 and defended in 1965. It was based on a research carried out at the Penjikent archaeological site in 1955-60. Some chapters of the dissertation have been published as articles.
For the present edition, the author has revised the work, taking into consideration his many years' experience, which has led to re-evaluation of a number of conclusions. On the other hand, his materials and methodology have not lost their significance during the past fifty years, firstly, because Penjikent remains a model early medieval city and, secondly, because the author applies statistical and combinatorial methods, typical of processual archaeology in the 1950s — 1960s, to the solution of historical and cultural problems, rather than purely descriptive ones. The principles of pottery classification used in the present work are not always simple or obvious. The most important of these result from a comparison of different groups of vessels, both synchronous and successive. The significance of the principles and their combinations depends on their historical and cultural meaning. In this respect, Marshak’s work forestalls post-processual archaeology, although it is more consistently systemic in its approach. It follows that every fragment under study must be regarded as an element of a system, to be interpreted from the point of view of this system, complicated enough to admit a false or trivial interpretation, which is much more probable in an approach relying on individual facts.
The monograph has practically no references to works published after 1965, because its conclusions are based on materials which are both varied and variable, so that explanatory power of analogizing is negligible.
Nineteenth- and early twentieth-century archaeologists, using pottery for dating, were able to discern stages and horizons within the accuracy of 100 years in better explored areas, other than Greece where the knowledge of pottery is more detailed. Although they distinguished shapes and ornaments typical of certain countries and periods, they could not explain transitions from one stage to another. The present work is an attempt to solve such problems on the basis of a wide range of materials from only one site, the Sogdian city of Penjikent. These well stratified materials, correlating with individual generations, rather than centuries, allow one to come closer to individual craftsmen and their customers. Where possible, the changes are accounted for by immanent causes; analogy is used only when cause-and-consequence explanations are not possible. In historical archaeology, ties between human beings and artifacts are much more intricate than in prehistorical archaeology. Hence, questions arise as to the degree of freedom of individual artists creating new forms and the limitations society imposes on this freedom. This, in turn, is connected with the problem of customers’ tastes and requirements, teacher-and-pupil relationship, etc. In this situation, the idea of equipollency of different pottery types of objects discernible in any complex turns out to be an illusion. In reality, certain types,
(382/383)
i.e. complexes of objects with a permanent set of distinctive features, coexist with indeterminate groups of more or less similar vessels. The systematization of the Penjikent finds is based on two different, but interconnected aspects, viz. (a) a set of features represented in different combinations, traceable for several generations, and (b) factors responsible for changes in bundles of features. The factors in question depended on peoples' traditions and living conditions, therefore archaeology remains a humanity essentially, although it uses mathematical methods. The lower layers of Penjikent, with their fractional stratification and abundant archaeological materials, are most favourable for systematization.
The 5th — 7th centuries in Central Asia were a period of most noticeable Sogdian influence on the development of the adjacent tribes and peoples. Yet, archaeological discoveries in the realm of Sogdian culture are from the 7th — 8th centuries. These include cities with temples, palaces and craftsmen's workshops, as well as excellent specimens of monumental and applied arts. Written sources, not numerous, but informative, give a good idea of Sogdian political and social history during the period under review.
Less is known about the earlier period, from the 5th to 7th centuries, represented mainly by pottery complexes from the settlements in the valleys of the Zarevshan and the Kashkadarya. Due to their abundance and variability, these materials can be used for tracing the history of the settlements and are therefore the chief source on the culture of Sogd in the 5th — 7th centuries. Besides, pottery helps to formulate a number of problems of a more general nature, concerning the evolution of medieval crafts and trade.
Trends in pottery evolution reflect more general historical patterns. For example, a study of hand-thrown wheeled pottery and moulded wares reveal the relationship between workshop- and home industries. Changes in the shape of vessels demonstrate the role of the tradition and its reliance on individual craftsmen's achievements and its susceptibility to fashion and to foreign influence, as well as mutual influence of different crafts. A study of pottery may show, whether its evolution results in pottery uniformity or local diversification of its types. The answer bears directly on the problem of style, its dependence on ethnic and social history and the development of art. Besides, pottery can help in reconstructing the economy of individual settlements and smaller regions.
The lower horizons of Penjikent (Stage XII) excavated by Marshak in 1955-63 yielded well defined architectural complexes including the city wall and adjacent living quarters and household buildings. Four rebuildings of the wall, with synchronous construction works in the living quarters, revealed pottery complexes with clear stratigraphic references. The many construction stages in the history of the living quarters reflect changes in individual types of ware. Owing to the fractional chronology of the site, in combination with pottery abundance and diversity, new valuable materials pertaining to Sogdian archaeology have become available and accessible. In view of today's state of archaeological research at Sogd, the dating of the lower horizons between the 5th and the first half of the 7th centuries requires no corroboration.
In this context, the main goal of the present publication is not simply identification, but interpretation of the materials from the point of view of their connection with the above historical and cultural problems. The question arises, how to use as a historical source those pottery features, which, unlike inscriptions and depictions on vessels, cannot be used for primary attribution and which are not a direct reflection of ideological aspects. Traditional archaeological methods do not seem to be expedient in this case. Therefore Marshak chooses the statistical method, much less popular in archaeology, which he applies, for the first time, to the study of pottery. In the development of this method he sees one of the aims of the science of archaeology.
[ С 4-й страницы обложки: ]
Борис Ильич МАРШАК — доктор исторических наук, заслуженный деятель науки Республики Таджикистан, иностранный член Академии надписей и изящной словесности (Институт Франции), член различных научных обществ. Награждён орденом Почёта Российской Федерации и орденом Дружбы (Дусти) Республики Таджикистан. Был удостоен премии имени Р. Гиршмана Академии надписей и изящной словесности, в 2003 г. получил премию Фирдоуси (Лондон). Являлся приглашённым профессором университетов Вены, Рима, а также Пенсильванского, Йельского, Стэнфордского, Беркли, Чикагского университетов США.
Родился 9 июля 1933 г. в г. Луга Ленинградской области. Скончался 28 июля 2006 г. на раскопках древнего Пенджикента и похоронен около крепостной стены этого городища.
После окончания кафедры археологии Московского государственного университета в 1956 г. Б.И. Маршак начал свою трудовую деятельность в Сталинабаде в Институте истории, археологии и этнографии Академии наук Таджикистана. С 1954 г. ежегодно работал в Пенджикентской археологической экспедиции, более трёх десятилетий являлся её бессменным руководителем. С 1958 г. вся жизнь Бориса Ильича была связана с Государственным Эрмитажем. Научные интересы Б.И. Маршака распространялись на разные области знаний. Он признанный авторитет в изучении восточной торевтики. Целый ряд его работ посвящён византийскому и западноевропейскому художественному металлу. Был одним из пионеров в применении математических методов при изучении памятников археологии. Б.И. Маршак — один из ведущих специалистов в мире по истории культуры Центральной Азии, и особенно согдийской цивилизации, автор более двухсот научных трудов, в том числе нескольких монографий.
|