Б.И. Маршак
Образ мира в позднесасанидской торевтике.
В VI-VII вв. в сасанидской торевтике появляется тема Вселенной с её водой, сушей, растениями, животными — с обязательным сочетанием хищных и мирных существ, равно присущих мировому порядку. Обновление тематики началось, вероятно, при Хосрове I (531-578 гг.) после подавления движения Маздака. Правление Хосрова считалось образцово справедливым, а идея мирового порядка и взаимозависимости всего сущего связана с послемаздаковской фазой развития зороастризма.
Характерный пример — композиция на блюде VI-VII вв. с изображением флейтистки на фантастическом звере, которое в 1-ой половине VIII в. , судя по надписи на дне, принадлежало «спахбеду Хорасана» Дадбурзмихру сыну Фаррохана из рода Гелсар. Его отождествили с одним из правителей Табаристана на севере Ирана, обладавших этим титулом, не соответствующим расположению их владений.
(87/88)
На блюде изображена гармония Вселенной: её воды с рыбами, суша, растения, фантастическое существо, сочетающее признаки хищника и травоядного, а также птицы, рыбы и зверя, и даже растения. Это воплощение всего живого на Земле дополняет аллегорическая фигура флейтистки, играющей, сидя на спине этого мирного чудовища.
На другом блюде (Национальная Библиотека в Париже) богиня и чудовище окружены четырьмя парами фигур, представляющих праздники четырёх времён года, что также показывает всеобщую значимость сюжета. (Надо отметить, что парижское блюдо изготовлено под сильнейшим иранским влиянием, но к востоку от Ирана, так что на нём заметно и влияние Индии). Флейтистку трудно отождествить с Анахитой или какой-то другой иранской богиней. Можно думать, что теологически и аллегорически мысливший художник стремился показать гармонию противоречивого мира, который, вопреки Маздаку, не нуждается в радикальном исправлении.
Схожие идеи выразил мастер другой школы, выполнивший удлинённую чашу с фестончатым краем. Это специфически сасанидская форма,
(88/89)
существовавшая, судя по китайской реплике, уже в V в. На торцовых лопастях средней части — по два козерога симметрично стоят на задних ногах по обе стороны дерева, объедая его листья. Дерево вырастает на трёх горах. Ниже гор показаны воды. На удлинённых изогнутых частях — по два грифона, хвосты которых переходят в растительные побеги. Между побегами, отходящими от каждого из грифонов, остается свободная полоска фона. На коротких боковых лопастях — воды, растения, поднимающиеся из них, и лежащие львы, частично закрывающие стволы этих растений. Снова на одном сосуде представлен целый мир со своими водами, горами, растениями, травоядными животными и, наконец, с грифонами, в которых сочетаются признаки растения, птицы и зверя.
По деталям исключительно близок к чаше кувшинчик с рельефным лицом женщины, несомненно выполненный мастером той же школы. Кувшинчик имел ручку, которая не сохранилась. Судя по аналогиям, она была сделана в виде хищного зверя. Традиция лицевых сосудов восходит к античности. Пояс гор (около дна) и птицы над ниш придают всемирное
(89/90)
значение изображённым символам. На горле помещён ряд сенмурвов. Большое женское лицо, по догадке В.Г. Луконина, — богиня растительности Амеретат, вплетённая в фантастические побеги. Диски наверху тулова — светила. Трудно объяснить охотничьи сцены: юноша, поймав за ухо вставшего на дыбы тигра, закалывает его; тот же (?) герой, надев гетры из шкуры убитого тигра, взял кабана за обе челюсти и разрывает ему пасть. Необычно для сасанидских мастеров огрубление деталей: например, у кабана львиные лапы. (Возможно, прототип этой сцены — композиция с Самсоном, разорвавшим льва). Охота лишена обычной сасанидской героики. Это лишь условные образцы доблести. Трактовка единоборства с тигром, в конечном счёте, восходит к ахеменидской иконографической схеме, которой нет в царском искусстве Сасанидов, но которая в Средней Азии сохранялась до VIII в. (монеты Нахшеба, пенджикентский деревянный рельеф).
Похожий сосуд имеется в Музее искусств в Кливленде. На нём герой, побеждающий медведя и льва, выглядит совсем ребёнком. Трактовка сюжетов восходит к разработке
(90/91)
темы подвигов юного Давида в византийском искусстве, В.Г. Луконин привлёк для сопоставления ещё один сосуд: кувшинчик с подвигами «Геракла », тожеочень юного. Подчёркнутая юность героя на сосудах этой группы, возможно, объясняется тем, что они предназначались тленно для знатных юношей — «пажей», которым ещё предстояло пройти испытание, доказать своё мужество и стать полноправными мужами — «рыцарями». В сочинении «Хосров сын Кавада и его паж» испытанием служит борьба со львами.
Два сосуда мастеров одной школы конца VI — I-ой пол. VII вв. также надо рассматривать вместе. На обоих характер заполнения пространства и очертания фигур напоминает вышивку. На первом сосуде тигрица с отвисшими сосцами кормящей матери ступает по горам, из которых растут два дерева. В горах собака гонится за куропатками. Вокруг этой композиции — рамка с условным пышным растительным побегом. Сюжет связан с космологическими представлениями. Эта картина мира, в котором всё живое может найти пропитание , что имеет значение благопожелания тому, кому попадёт сосуд, но здесь нет рас-
(91/92)
сказа о каком-либо мифологическом событии.
Между тем сюжет второго блюда, если его рассматривать сам по себе, кажется иллюстрацией к мифу, в котором огромная хищная птица куда-то несёт кормящую её женщину. Сюжет находит аналогии в индийском, среднеазиатском доисламском, иранском и арабском исламском искусстве (птица Анка), а также в торевтике Европы, имитирующей восточные образцы. Осмысление сюжета, однако, в разных странах не было одинаковым. В Средней Азии и в Индии (где это Гаруда и нагини) орёл терзает женщину, в сасанидском Иране она мирно кормит птицу. Предположенные определения значения изображения пока сугубо гипотетичны (похищение Сомы) — по К.В. Тревер, Анахита и лодочник Паурва — (по В.Г. Луконину). Однако очевидно, что это важный мифологический или символический сюжет. Всеобщая значимость темы подчёркнута фигурками мальчиков с луком и топором по сторонам птицы. По мнению В.Г. Луконина, это символы Дня и Ночи. В рамке из побега вырастают виноградный лист, два граната, различные фантастические листья и цветы, что вероятно, связано с символикой «древа
(92/93)
сех семян» зороастрийских мифов. В «населённый побег» включены птицы, собака, лисица — благие существа зороастрийского мира. Образ в целом, скорее, символический, чем иллюстративный. Вспоминается греко-римский орёл-психопомп, уносящий душу на небо. Возможно, изображение на блюде символизирует вознесение к небу молитв и благих деяний зороастрийца, воплощённых в его даену. Совершая днём и ночью благие дела, человек как бы кормит птицу, которая поможет ему достичь рая. Надо отметить, что женщина подносит к её клюву какие-то плоды, — а, следовательно, эта птица лишь по внешним признакам хищная. То, что женщина обнажена, возможно, означает подлинную нагую сущность дел человека или его благочестивой души, которая прекрасна сама по себе без каких-либо обманчивых покровов. В виде нагого ребёнка показана душа, преодолевающая преграду на пути к раю, на одном из согдийских оссуариев.
|