А.П. Манцевич

О золотой пластине из кургана Карагодеуашх

(к толкованию сюжета).

// СГЭ. Вып. XXIII. Л.: 1962. С. 41-43.

В истории культуры скифо-сарматского периода комплекс кургана Карагодеуашх занимает одно из наиболее видных мест. При этом из всех найденных в кургане предметов особый интерес вызывает золотая треугольная пластина. [1]

Высокий головной убор, украшенный этой пластиной, подобный тому, какой надет на центральной женской фигуре, изображённой на пластине, принадлежал женщине, погребённой с колесницей и лошадьми в первом помещении (дромосе) в каменном склепе под курганной насыпью.

Пластина заполнена оттиснутыми по матрице рельефами. При изготовлении головного убора боковые края пластины были частично срезаны. Тогда же, видимо, появились и отверстия, которые служили для прикрепления пластины на головном уборе.

Первый исследователь кургана А.С. Лаппо-Данилевский дал не совсем точное описание пластины, что повлекло за собой и неправильное истолкование сюжетов, которое, однако, вошло в археологическую науку. По его словам, на пластине изображены «царица и её люди, триумф на колеснице и, быть может, Победа (Ника?)». [2] Он считал, что за царицей стоят две женщины-прислужницы, а спереди — два слуги-мужчины. [3] М.И. Ростовцев, в соответствии со своей концепцией об иранском характере скифской культуры, видит на пластине изображение сидящей на троне богини и (за нею) двух жриц с покрывалами на головах. На переднем плане, утверждает М.И. Ростовцев, справа, — приближающийся к богине «молодой знатный скиф, без сомнения князь», который «получает от богини священный напиток», а слева — слуга богини (жрец или евнух), якобы одетый в женское платье. Этот «евнух» держит священный сосуд со священным напитком. [4] Далее автор приводит сообщение Геродота об энареях и культе богини-матери.

Все прочие толкования сюжета пластины в основном повторяют с незначительными отклонениями изложенные мнения Лаппо-Данилевского или Ростовцева.

Что же в действительности изображено на пластине из Карагодеуашха?

Вверху дано фронтальное изображение стоящей женщины с опущенными руками, одетой в подпоясанный хитон. Нижнюю часть фигуры закрывает спадающий с правого плеча плащ, складчатый край которого, пересекающий фигуру наискось, женщина держит в левой руке. Лицо обрамлено пышной прической из крупных локонов.

В средней части пластины изображена колесница с парой лошадей (бига). Кони соединены ярмом в виде гладкой горизонтальной полосы, над которой возвышается расширяющийся кверху конец дышла.

Подобную упряжку в виде дышла с торчащим вверх концом, которое пересекает горизонтальное ярмо, можно видеть на квадриге и бигах росписи фракийской гробницы Казанлыкского склепа. [5] Концы дышла примыкают к шейным ремням, причём левый конец частично закрывает гриву коня и как бы лежит на его шейном ремне. Шейные ремни орнаментированы; от них спускаются к ногам узкие гладкие ремни.

Между конями виден гладкий заканчивающийся вверху мысиком передок колесницы, внизу украшенный валиком с косыми пересекающимися насечками. По обеим сторонам коней видны колеса (левое менее заметно, так как попорчено четырьмя проколотыми в пластине отверстиями). За колесницей стоит одетая в подпоясанный хитон фигура. Вертикальные складки её одежды, показанные параллельными штрихами, видны ниже дышла и под кузовом колесницы. [6] Обычно эту фигуру считали стоящей внутри колесницы, но это совершенно неправильно, так как делает её непропорционально короткой и уродливой. Если признать, что фигура стоит за колесницей, то пропорции её правильны, как и у всех других человеческих фигур на пластине.

Трактовка головы суммарна, как и у верхней женской фигуры. Причёска такая же, из пышных локонов. Совпадает у обеих фигур и рисунок складок хитона. Поскольку верхняя фигура правильно определяется как изображение богини, то нет оснований и фигуру второго яруса считать вслед за Мальмбергом изображением возницы [7] или, как думал Ростовцев, изображением Гелиоса-Митры. [8] Величественная поза фигуры говорит за то, что это тоже богиня. Если наверху пластины изображена богиня судьбы, то здесь, возможно, мы видим Нику.

Главное значение на пластине принадлежит, бесспорно, нижнему фризу, где изображены персо-

(41/42)

Золотая пластина, найденная в кургане Карагодеуашх.

(Открыть в новом окне)

нажи в варварских костюмах, представленные в сцене пира. В центре — женщина в высоком головном уборе с падающим на спину и плечи покрывалом. На ней — широкое платье с длинными рукавами, собранными в обшлаг. В правой руке она держит ритон, левая рука скрыта одеждой. Поверх платья надет халат с длинными доходящими до пола рукавами, какие изображаются, например, у женщин с зеркалом на бляшках из Куль-Обы и Чертомлыка. Женщина сидит на скамье (но не на троне, как пишет Ростовцев), две ножки которой видны слева. По сторонам женщины на той же скамье сидят двое юношей. У правого из них надет башлык, один конец которого спускается на левое плечо, и обычный пояс из чешуек, обозначенный насечками. [9] У юноши слева голова обнажена, а длинные волосы его прядями падают на плечи. На юношах надеты кафтаны с удлинёнными спереди полами (это можно видеть на фигуре справа) и шаровары, заканчивающиеся у щиколотки рельефными обручами (ножные браслеты?). Такой же кафтан с гладкими отворотами, с запахивающимися полами, очевидно, надет и на юноше, стоящем слева за женщиной. По-видимому, у сидящих юношей с левого плеча спускаются плащи, украшенные снаружи тройными точками. Так как у правого юноши левая рука срезана, видна лишь часть плаща, лежащая на коленях. У юноши слева плащ, соскользнувший с колен и закрывающий сиденье, виден хорошо. Левую ногу этот юноша вытянул влево, положив её на стоящую на носке правую ногу. Его колени и правое плечо срезаны. Он повернулся в сторону женщины, положив руку на её плечо, и протягивает ей сосуд, формой напоминающий электровую куль-обскую вазу или серебряную вазу из Чмыревой могилы. [10] Юноша справа сидит на конце скамьи и, повернувшись к женщине в полоборота, вместе с ней держит ритон. Его ноги вытянуты вправо (левая нога срезана). На заднем плане стоят две фигуры, видные по грудь. Справа — женщина с капюшоном на голове, переходящим в накидку. Слева — юноша (а не женщина, как предполагали раньше). На нём такой же башлык, как и у сидящего справа юноши, но оба конца башлыка закинуты назад; кафтан его с гладкими, неорнаментированными отворотами.

Таким образом, эта сцена представляет женщину и двух юношей в характерных для скифской эпохи костюмах, сидящих с сосудами в руках и, по-видимому, пирующих. За ними стоят юноша в аналогичном костюме, но более простого покроя

(42/43)

и служанка в капюшоне или покрывале. И нет здесь ни богини на троне, ни приближающихся к ней двух жрецов, ни двух жриц в покрывалах. А следовательно, отпадает и толкование этого изображения как сцены приобщения царя к власти или как сцены адорации богини, во время которой её почитатели восседали бы с нею рядом.

Обрамляющие пластину снизу человеческие маски с закрытыми глазами чередуются с букраниями.

Нижнюю сцену отделяет от средней композиция из двух грифонов, расположившихся по сторонам сосуда, на плечи которого каждый из них положил лапу. Мотив этот является указанием на связь пластины с заупокойным культом. Об этом же говорят и другие изображенные сюжеты— сцена пира, бига, — представляющие параллели к росписи уже упомянутой фракийской гробницы близ Казанлыка.

Оба кургана, Казанлыкский и Карагодеуашх, относятся к концу IV или скорее к началу III в. до н.э. Их погребальные сооружения очень сходны: это украшенные росписью каменные склепы с дромосами, воздвигнутые на поверхности почвы и засыпанные камнями и землёй. Налицо общие черты и в системе росписи фракийской гробницы (роспись Карагодеуашха погибла в результате неумелых раскопок) и композиции пластины Карагодеуашха: в обоих случаях внизу главный сюжет, изображающий погребальную трапезу умершего или умерших. [11] Над этой сценой три биги в Казанлыкской гробнице и одна на пластине Карагодеуашха. Под сценой пира — пояс букраниев, в Казанлыке чередующихся не с масками, как в Карагодеуашхе, а с четырёхлепестковыми цветами, которые также встречаются на памятниках Северного Причерноморья (чертомлыкская ваза и талаевский ритон). [12]

Таким образом, в результате сопоставления пластины Карагодеуашха с росписью Казанлыкского склепа отпадает, по-видимому, необходимость в поисках иранских связей для понимания сюжетов этой пластины. [13] Из сказанного ясно, что и изображения на пластине Карагодеуашха связаны с заупокойным культом: пир, состязание колесниц, [14] грифоны, маски, фигура судьбы. Перед нами ещё один яркий пример воздействия фракийской культуры на культуру Северного Причерноморья в скифскую эпоху.

[1] Инв. №ОИПК Ку 1888 1/7. Выс. 21 см.

[2] А.С. Лаппо-Данилевский. Курган Карагодеуашх. MAP, 13, СПб., 1894, стр. 8.

[3] Такое же описание изображения даёт и Миннз. См.: Е.Н. Minns. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913, стр. 61.

[4] М. Rostovtzev. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922, стр. 104, 105.

[5] Асен Василиев. Античная гробница в Казанлыке. София, 1958, рис. 22-24, 26, 29, 30, 41; Васил Миков. Античная гробница близ Казанлыка. София, 1954, табл. XX, XXI, 2; XXII, 1; XXIV, 1, 2; XXXIII; XXXV.

[6] Только таким образом можно объяснить ряд линий под кузовом, а отнюдь не как «ряд палочек», которыми «художник просто хотел заполнить свободное место», как полагал В.К. Мальмберг в статье «Памятники греческого и греко-варварского искусства, найденные в кургане Карагодеуашх» (MAP, 13, стр. 159).

[7] В.К. Мальмберг. Ук.соч., стр. 159.

[8] М. Rostovtzev. Ук.соч., стр. 105.

[9] Подобные пояса описаны мною в статье «О скифских поясах» (СА, VII, 1941, стр. 19-30).

[10] Сосуды идентичной формы изображены на подносе у женщины в Казанлыкской гробнице. См.: А. Василиев. Ук. соч., рис. 36.

[11] См.: А. Василиев. Ук.соч., стр. 12; В. Миков. Ук.соч., стр. 11.

[12] А.П. Манцевич. Ритон Талаевского кургана. В сб.: «История и археология древнего Крыма». Киев, 1957, стр. 165, рис. 19.

[13] М.И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Л., 1925, стр. 368.

[14] По словам Ксенофонта, у фракийского племени одрисов был обычай после похорон устраивать состязания колесниц. См.: В. Миков. Принос към погребението на мъртвите у старите траки. Известия на Историческото Дружество в София, т. XI-XII, 1931-1932. София, 1932, стр. 140.

наверх