А.М. Лесков
Записки археолога.
// М.: «Клио». 2019. 612 с., цв.вклейка. ISBN 978-5-906518-35-4
Под редакцией А.И. Иванчика.
[ аннотация: ]
Книга содержит воспоминания одного из крупнейших советских и российских археологов A.M. Лескова, который умер 12 ноября 2017 г. в возрасте 84 лет. A.M. Лесков излагает историю своей жизни и археологических открытий по периодам, связанным с разными местами работы. Он был одним из создателей спасательной археологии и руководителем крупнейшей археологической экспедиции на Украине 1960-1970 гг., затем работал в Ленинграде и Москве, где создал археологический отдел в Музее искусства народов Востока, а последние два десятилетия провёл в США, где продолжал работать по профессии. A.M. Лесков открыл целый ряд важнейших памятников скифской эпохи и его находки украшают несколько музеев Украины и России.
На обложке использовано изображение серебряного ритона с позолотой и протомой Пегаса из кургана №4. Уляп. Раскопки A.M. Лескова 1982 г.
Содержание
I. Начало. Харьков. — 17
II. Киев. — 53
О Грузии. — 283
III. Российский период. Ленинград. — 291
IV. Москва. — 319
V. Американский период. — 521
[Цветная вклейка, 4 листа. — между стр. 332-333]
А.И. Иванчик
Предисловие I. ^
Книга, которую открывает читатель, интересна не только тем, что написана одним из самых известных советских и российских археологов, и потому является важным документом для историка отечественной науки. Перед нами воспоминания внимательного и наблюдательного очевидца бурного и разнообразного периода истории нашей страны — второй половины XX и начала XXI века, прожившего не вполне обычную жизнь. Взрослая жизнь автора распадается на три почти одинаковых отрезка, первый из которых был прожит в Киеве, второй — сначала в Ленинграде, потом в Москве, и третий — в эмиграции в США, и это придаёт дополнительную объёмность его взгляду. Но всё же и не в этом главный интерес судьбы А.М. Лескова и посвящённых ей мемуаров — по крайней мере для меня.
Имя А.М. Лескова я узнал ещё школьником, а затем читал его работы студентом — к концу 70-х годов XX века он уже был одним из самых заметных специалистов по скифской археологии, и любой человек, интересующийся этой тематикой, был знаком с его публикациями, которые продолжали регулярно появляться. Но встретились лично мы значительно позже, во второй половине 90-х годов, а затем, уже в американский период его жизни, стали общаться регулярно, и знакомство переросло во взаимную симпатию. При этом больше всего в Александре Михайловиче меня привлекали — и, прямо скажем, поражали — не научные заслуги, совершенно несомненные, и не организационные таланты, а неиссякаемая энергия и воля к жизни. Эта воля к жизни заставляла его начинать всё сначала и возрождаться подобно птице Феникс после выпадавших на его долю испытаний, каждого из которых было бы достаточно, чтобы раздавить почти любого. Упомянутые выше три периода его жизни разделены такими испытаниями — это история трёх научных карьер, каждый раз начинавшихся с нуля. При этом сделанного им в каждый из трёх периодов как в чисто научной сфере, так и в организации науки, хватило бы на вполне успешную карьеру — в первых двух случаях даже более, чем просто успешную. Дважды в своей жизни он, достигнув вершины успеха, терял всё, и дважды находил в себе мужество и силы, чтобы начать всё с начала, будучи уже не молодым человеком — в первый раз это произошло в год 40-летия А.М. Лескова, а во второй — когда ему исполнилось 64 года.
Александр Михайлович Лесков вырос в Харькове и после окончания Харьковского университета в 1955 г. поступил сначала в аспирантуру, а затем на работу в Институт археологии АН УССР в Киеве. Во время работы здесь он опубликовал ряд важных работ, включая монографию «Горный Крым в первом тысячелетии до нашей эры» (1965), но главным его достижением в этот период можно считать создание на территории Украины новостроечной спасательной археологии — с 1967 г. он отвечал за
(3/4)
проведение спасательных раскопок на новостройках Украины и добился выделения около миллиона рублей на исследования в зоне строительства оросительных систем на юге республики. Благодаря этому огромному для тех лет финансированию, в институте был открыт новый отдел новостроечной археологии, в рамках которого было создано несколько активно работающих экспедиций; сам А.М. Лесков возглавил самую крупную из них. Это был огромный успех, позволивший спасти от уничтожения сотни, если не тысячи, археологических памятников, провести раскопки скифских и предскифских могильников и поселений в невиданных масштабах, сделать ряд выдающихся открытий на элитных царских курганах и тем самым вывести скифскую и предскифскую археологию на новый уровень. В результате А.М. Лесков сделался одним из самых успешных и влиятельных археологов Украины. Однако в 1973 г. эта блестящая карьера была прервана на своём пике — А.М. Лесков был уволен с политическим обвинением («за сионизм в экспедиции»), а его экспедиция, как и другие степные новостроечные экспедиции, была закрыта. В придачу он получил «волчий билет» — устроиться хоть на какую-то работу по профессии в Киеве оказалось невозможным.
В 1974 г. Александру Михайловичу всё же представилась возможность вернуться в профессию и начать всё с нуля, и это было удачей — он сумел получить работу в ленинградском Музее истории религии и атеизма, в котором проработал до 1981 г. Затем о его организаторских талантах вспомнили в столице — замминистра культуры СССР поручил ему организацию новой экспедиции, которая должна была проводить охранно-спасательные работы; экспедиция должна была базироваться в Музее искусства народов Востока (ГМИНВ). Для этого создавался новый отдел, получивший название «Отдел истории материальной культуры и древнего искусства». Постепенно отдел превратился в один из важнейших центров отечественной археологии, где началась научная деятельность нескольких известных сейчас археологов, а экспедиция А.М. Лескова, работавшая на Северном Кавказе, в Адыгее, стала одной из крупнейших и наиболее успешных экспедиций, работавших на юге Восточной Европы. К середине 90-х годов А.М. Лесков вернул себе положение одного из ведущих российских археологов и возглавлял собственную научную школу; благодаря развёрнутой им активной выставочной деятельности он был хорошо известен и на Западе.
И опять эта успешная карьера оборвалась на пике — правда, эпоха была другой, никаких политических обвинений не было, и окончательное решение принимал сам А.М. Лесков. По разным причинам, среди которых главную роль сыграл затяжной конфликт с тогдашним директором музея и всё менее комфортная обстановка для продолжения научной работы, в 1997 г. А.М. Лесков принял решение эмигрировать в США. Казалось, он уезжал в никуда, и никаких надежд на продолжение научной работы у него быть не могло, а лучшее, что могло его ожидать, — спокойная
(4/5)
жизнь на пенсии рядом с дочерью и её семьёй. В самом деле, он совершенно не владел английским языком; в США он был практически неизвестен среди коллег — его научные связи были главным образом европейскими, прежде всего, немецкими, и его рабочим языком был немецкий. Наконец, самое главное — ему исполнилось 64 года — возраст, когда американские профессора выходят в отставку или дорабатывают последние годы перед отставкой. Получить в этом возрасте новую работу даже для хорошо известного американского учёного практически немыслимо. Однако произошло чудо. А.М. Лесков сумел заинтересовать коллег своей работой и, изъясняясь на поначалу чудовищном, но постепенно улучшавшемся языке, начал читать лекции и доклады по всем Соединенным Штатам, получив приглашения от сотни университетов. Затем он сумел получить под свои проекты необходимое финансирование и начал сотрудничать с лучшими американскими университетами: Пенсильванским (Филадельфия) и Техасским (Остин), получая соответствующие его квалификации позиции, пусть и не постоянные, но долговременные — таких позиций зачастую годами тщетно добиваются гораздо более молодые и укоренённые в стране исследователи. В результате ему удалось выстроить третью научную карьеру, он продолжал активно работать с музейными коллекциями и публиковаться. В 2008 г. вышла его новая монография, «The Maikop Treasure», в которой он собрал и проанализировал хранящиеся в четырёх музеях мира (двух немецких и двух американских) древности Юга России из коллекции Мерля де Массино, вывезенной за рубеж в первой четверти XX века и получившей в науке название «Майкопский клад».
Разумеется, как и всякие мемуары, эта книга не вполне объективна и отражает одну, авторскую, точку зрения, и далеко не все свидетели описываемых в книге событий помнят их именно такими. Так, его отношения с младшими сотрудниками далеко не всегда были такими идиллическими, как ему помнятся — от некоторых из них, не упомянутых, впрочем, в книге, я знаю, что он мог быть очень жёстким и даже бесчеловечным в отношениях с младшими. Говоря об обстоятельствах издания Ульских курганов, А.М. Лесков не пишет о том, что увёз единственный экземпляр практически полностью готовой рукописи и рисунков к ней в эмиграцию, не предупредив никого из своих соавторов — исчезновение этого текста, в который они вложили много труда и который, как считалось, вот-вот должен был выйти в виде книги, стало для них неожиданностью и вызвало нешуточные трения, в частности, с коллегами из Эрмитажа. Когда рукопись вновь появилась спустя много лет, выяснилось, что текст устарел и требует доработки, что ещё отдалило издание. Вряд ли можно согласиться и с тем, что в Москве единственным центром изучения археологии Средней Азии остаётся созданный А.М. Лесковым сектор Средней Азии Музея искусства народов Востока: ничуть не менее, а порой и более успешные исследования в этом регионе вели и ведут специалисты из Институтов археологии и антропологии и этнологии РАН. Несколько настораживает,
(5/6)
конечно, и обилие заключённых в кавычки развёрнутых высказываний разных людей, произнесённых десятилетия назад: ясно, что автор не может помнить их дословно, и речь идёт о пересказе этих слов, совсем не обязательно точном.
О некоторых обстоятельствах А.М. Лесков предпочитает умалчивать. Так, например, причины устойчивой нелюбви к нему Б.А. Рыбакова, особенно проявившейся в истории с защитой докторской диссертации, он предпочитает обходить молчанием, лишь в одном месте давая довольно невнятное объяснение. Между тем она совершенно очевидна — это общеизвестный антисемитизм директора московского Института археологии и его приближённых, проявлявшийся многократно и по разным поводам. Вообще тема советского антисемитизма в книге совершенно отсутствует, хотя несомненно он сыграл в жизни автора зловещую роль, начиная от его изгнания из киевского Института археологии. Ясно, что выбор политического обвинения («проявления сионизма в экспедиции»), которое ему было предъявлено, при всей своей абсурдности, был неслучайным.
Надо ещё отметить, что книга посвящена почти исключительно деловой и профессиональной истории автора — всё, что относится к его личной жизни и занятиям, не связанными напрямую с профессией, обходится молчанием. Мы почти ничего не узнаём о семейной жизни автора, даже о его детях — лишь иногда появляются глухие упоминания о «семейных обстоятельствах», а о рождении сына говорится походя в комментарии — и то в связи с тем, что дата его рождения совпала с номером особенно дорогого автору кургана. Практически ничего здесь нет и о событиях «большой истории» — даже такие крупные события, как путч 1991 г. и последовавший за ним развал СССР не упоминаются, и отношение к ним автора можно понять только по косвенным признакам.
Но если интересоваться тем, как была устроена профессиональная жизнь в советской и постсоветской науке в целом и археологии в частности, книга даёт очень интересные данные. Некоторые вещи кажутся дикими даже людям моего поколения, ещё заставшим СССР, но знавшим его в более мягких проявлениях. Речь идёт, например, о всевластии партийных комитетов, которые могли добиться и снятия директора института, и увольнения с волчьим билетом самого успешного и активного сотрудника института, от которого к тому же зависело материальное благополучие учреждения. Другие понятны тем, кто знал советскую жизнь, но вряд ли будут понятны следующим поколениям: в частности, необходимость решать для себя, какие уступки советскости допустимы, а какие нет. Возможно, непонятным будет упорный и неоднократный отказ автора от вступления в партию, хотя это открыло бы перед ним множество возможностей и решило бы многие его профессиональные проблемы — хотя одновременно он не видел для себя ничего зазорного в том, чтобы быть членом ВЛКСМ и даже комсомольским секретарём института. Глядя
(6/7)
со стороны, это кажется странной непоследовательностью, но для знакомого с теми условиями в таком выборе нет ничего удивительного.
Необычно много места для книги мемуарного жанра уделено здесь собственно профессиональным вопросам — автор подробно, часто на многих страницах, рассказывает, что именно ему удалось открыть и каково было научное значение этих открытий. Зачастую при этом рассказ вплотную подходит к грани между научно-популярным и чисто научным жанром и даже переходит её. Иногда — впрочем нерегулярно — появляются даже ссылки на научную литературу, и ведётся научная полемика. При этом некоторые научные взгляды автора или устарели, или далеко не бесспорны, если не просто ошибочны — например, о широком освоении всадничества в эпоху бронзы или происхождении скифского звериного стиля; очень наивными выглядят и его рассуждения о Геродоте. Не может не удивить и, например, рассуждение автора о том, что археологи Западной Европы никогда не сталкивались с курганами и потому не выработали методики их раскопок: в действительности курганы имеют универсальную распространённость, широко представлены и в Западной Европе, хотя методы их раскопок, действительно, могут отличаться от методов советской археологической школы. Однако я думаю, что и эти части книги найдут заинтересованного читателя.
Александр Михайлович умер 12 ноября 2017 г. в возрасте 84 лет. Книга, которую читатель держит в руках — его последнее сочинение, и работа над ней занимала большую часть его времени и мыслей в последние годы. Мне кажется, из сказанного ясно, насколько яркой была его судьба и насколько ободряющим и вдохновляющим примером она может служить для любого, кто считает, что с ним случилась катастрофа, перечёркивающая всю его профессиональную жизнь. Греческому мудрецу и законодателю Солону приписывается изречение, ставшее расхожей цитатой и в древней Греции, и в Европе Нового времени: «Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти». Теперь, на мой взгляд, можно утверждать, что А.М. Лесков прожил счастливую жизнь, но такой её он сделал сам, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам. Тем интереснее прочесть изложение этой истории, сделанное им самим.
А.И. Иванчик
член-корр. РАН
(7/8)
С.А. Арутюнов
Предисловие II. ^
Автор книги, которую сейчас держит в руках читатель, Александр Михайлович Лесков — один из крупнейших, самых выдающихся археологов нашего отечества. Что такое Отечество, люди, которые в моём понимании являются моими соотечественниками, понимают весьма по-разному, и на эту тему можно было бы написать не несколько строк или хотя бы страниц, но особую большую книгу. Когда я думаю о том, кого я могу назвать своими соотечественниками, то для меня не возникает сомнений, что все уроженцы России, Украины, Белоруссии являются моими соотечественниками, хотя я уроженец Грузии. Являются ли уроженцы Грузии и Армении моими соотечественниками? — Несомненно да. Но несколько в ином плане, чем уроженцы трёх поименованных стран. А уроженцы стран Балтии? — очевидно, нет, независимо от их национальной, или скажем более научным языком, этнической принадлежности. А стран Средней Азии? А Казахстана? В этом случае ответ особенно затруднителен. И конечно среди самих этих людей ответы на этот вопрос будут очень различны, и даже среди лиц, являющихся близкими родственниками между собой, диаметрально противоположны.
Александр Михайлович, для меня просто Саша, бесспорно был не только соотечественником, но что гораздо важнее, близким другом, ровесником, коллегой и единомышленником. Нашей общей родиной, пространством наиболее важным, общим и воспринимаемым как родное, была отечественная наука и более конкретно — отечественная наука о человеке, включающая историю, этнографию, антропологию, археологию и много других более частных дисциплин и субдисциплин, которые в целом трудно назвать иначе как комплексом гуманитарных знаний. Я всю жизнь был преимущественно этнографом, а Саша — археологом, но помимо узко специальных, главным образом методических или справочно-фактологических работ мы, можно сказать, читали одни и те же книги и разделяли одни и те же интересы, лишь с тем отличием, что центр моих интересов находился скорее в восточной части евразийского суперконтинента, а для Саши был более сдвинут к его центральной и западной части, а по времени для меня скорее был сдвинут в сторону современности и недавнего прошлого, а для Саши более сконцентрирован в эпоху бронзового и раннего железного века. По возрасту мы были практически ровесниками, Саша был моложе меня примерно на год. Родными языками для него всегда были в равной мере русский и украинский. Украинский я немного знал и сейчас в целом понимаю, так как на нём говорила моя бабушка (мамина мать), но родными для меня были русский и грузинский.
Когда Александр Михайлович писал эту книгу, он разумеется думал о том, как возьмёт в руки её свежеотпечатанный экземпляр, как её воспримут читатели, какой резонанс она будет иметь не только в широких,
(8/9)
но и в более узко профессиональных кругах. Но его сердце, сильно подорванное очень нелёгкими обстоятельствами его жизни, не выдержало такого долгого срока. Он ушёл из жизни в 2017 г., менее года не дожив до своего 85-летия. Он унёс с собою широчайшие и многообразнейшие планы, надежды, мечты, на реализацию которых потребовалась бы по меньшей мере ещё одна такая же жизнь, хотя то, что он сумел сделать в отпущенный ему свыше срок, с лихвой хватило бы на несколько не менее достойных и успешных жизней. Вклад его в евразийскую археологию, преимущественно эпохи бронзы и раннего железа, огромен. Его ровесники, коллеги и бесчисленные ученики в большинстве с восхищением, но некоторые и с чёрной завистью говорили и про себя и вслух, как удивительно везёт этому человеку, имея в виду его уникальные по своей ценности, яркости и необычности археологические находки. Среди коллег он достаточно рано получил прозвище Санька — золотая ручка. Сам Лесков, слыша эти комментарии, вспоминал излюбленную фразу своего горячо любимого учителя и наставника Сергея Николаевича Бибикова, памяти которого оставался верен всю жизнь: «Везёт тому, кто везёт».
Александр Михайлович расположил свои заметки и воспоминания в основном в хронологическом порядке, но с многочисленными отступлениями. Главным образом это описания различных, но как правило, первостепенной важности археологических памятников, раскопанных крупными экспедициями, в которых он вначале просто участвовал, а в дальнейшем был руководителем. В целом они составляют не только творческую автобиографию крупнейшего учёного, но панораму обширных комплексных исследований, едва ли не самого важного и богатого ценнейшими памятниками региона Евразии, но и дают прекрасное представление о направлении исследований, месте в мировой культуре и возможных перспективах дальнейших исследований обширного региона, ключевого для понимания исторических судеб евразийского хартленда, т.е. центральной континентальной части суперконтинента Евразии, где проходили важнейшие движения как конкретных человеческих масс, так и не всегда связанных с переселениями, но от этого не менее важных культурных связей, потоков и воздействий. Центральное место в их сложном переплетении занимают кочевники и полукочевники огромного пояса евразийских степей, протянувшегося от Венгрии через Северное Причерноморье, Украину, Крым, Северный Кавказ, южнорусские степи и далее на восток через Южный Урал, Казахстан и Среднюю Азию, Юг Сибири и Центральную Азию вплоть до Маньчжурии и даже берегов Тихого океана.
Центральное место занимает здесь комплекс проблем, связанных с историей и археологией скифского мира, но этим миром не ограничивался круг интересов А.М. Лескова. Племена древнеямной культуры, древнейшие аборигены Крыма тавры, древние насельники степей и предгорий Северо-Западного Кавказа меоты, бывшие наиболее вероятными первопредками народов современного Кубанского края и их соседей, и
(9/10)
уходящие в необозримые дали Ближнего Востока, Эгейского мира, гор и степей Центральной Азии их культурные связи — вот контуры того историко-культурного региона, всю жизнь привлекавшего интересы Александра Михайловича. Но книга его воспоминаний не только о науке, это уникальный человеческий документ о людях науки, об их не только научных, но прежде всего человеческих качествах и о том, как в призме этих качеств отражался характер эпохи, эпохи сложной, неоднозначной, чрезвычайно житейски и морально трудной и полной драматизма.
А.М. Лесков был не просто хорошим учёным. Он был прежде всего очень хорошим человеком, человеком большой души и безграничной доброжелательности. И по этой причине страницы его книги пестрят именами других хороших людей, которые тянулись к нему, которые работали вместе с ним, которые ему помогали, содействовали его успехам, разделяли его интересы и сами отражали тот яркий свет, который привносили в наш общий духовный мир его прекрасные открытия. Но мир науки привлекает к себе и людей совсем иного рода, и если в обществе, где сильны демократические начала, где на пути людей, готовых на подлость и преступление, стоят определённые законы и нормы морали, сдерживающие разгул зависти, стяжательства и прочих мерзких свойств чёрных душ, то в обществах, в значительной степени построенных на лжи, обмане и произволе, а именно таковы все тоталитарные общества, и именно в значительной мере таковым был Советский Союз все семь десятков лет своего существования, такие персонажи могут разгуляться порой с немыслимым размахом. А.М. Лесков вполне сознательно выбрал себе жизненный путь, максимально далёкий от политики. Ему не было и 20 лет, когда умер И.В. Сталин, но четверо из его близких родственников старшего поколения пали жертвами сталинского террора. Он не представлял себе членства в партии, считал это для себя морально недопустимым. Мы и сегодня не можем сбросить с себя обрывков вериг тоталитарного наследия. С этим наследием ему пришлось прожить практически всю жизнь и с носителями его худших черт ему пришлось сталкиваться и страдать от их происков и в Киеве в стенах Института археологии АН Украины, и в Москве в Государственном Музее искусства народов Востока (ныне Музей Востока), во главе которого в те годы стоял ничтожный и опустошенный пьянством человек, державшийся за счёт своих обретённых в разгар советского безвременья связей. Это та сторона той непростой жизни, которую не только Лескову, но и всем нам, его ровесникам, да и людям более младших поколений, пришлось прожить, и которую многие сейчас вспоминают с трудно объяснимой ностальгией, по-настоящему можно представить себе только из записок такого рода, но чтобы их написать с такой убедительностью, яркостью, выпуклостью, нужен талант присущий далеко не каждому.
В предисловии к книге невозможно, да и совершенно не нужно пересказывать все её содержание. Для этого нужно читать саму книгу, а она, подобно описанным в ней памятникам, многослойна. Для одних читате-
(10/11)
лей наиболее интересны и информативны будут те слои повествования, где описываются человеческие взаимоотношения, отношения противоборства, зависти или равнодушия, подчас граничащего с предательством, а для других те жизненные эпизоды, которые отражают дружбу, взаимопомощь, взаимную заботу, готовность разделить радость находки, гостеприимство, понимание и многое доброе и хорошее, с чем встречался Александр Михайлович в этой жизни. В этом плане особенно показательны страницы, рассказывающие о командировках в Грузию, где Лесков не жалеет ярких слов, чтобы показать радушие и доброе отношение своих грузинских коллег, и о работе в Адыгее, которая дала самые ценные открытия, в частности в Уляпских курганах, в немалой степени благодаря душевной заинтересованности местных жителей и руководителей республики в научном успехе предпринятой Лесковым экспедиции.
Книга Лескова написана, употребляя термин одного из самых часто цитируемых современными постмодернистскими антропологами американского автора Клиффорда Гирца, очень «плотно», при всей своей многослойности и многоплановости каждый её слой, или аспект, или план чрезвычайно насыщен фактической информацией, и многие детали выписаны чрезвычайно подробно. Не скрою, что читая её, я постоянно проецировал рассказ автора о деталях своего научного пути на собственную археологическую практику. Конечно, я прежде всего этнограф, но археологическую работу мне тоже приходилось вести с той разницей, что Лесков раскопал значительно больше курганов, чем я отдельных погребений. И тем не менее при колоссальных различиях в условиях залегания памятников эпохи бронзы и раннего железа на Юге России, в Крыму и на Кавказе, и практически чисто неолитических памятников древнеэскимосских культур, не сопоставлять то и другое при чтении было невозможно. Я начинал эти работы под руководством моего дорогого учителя М.Г. Левина, который сыграл в моей жизни примерно такую же роль, как С.Н. Бибиков в жизни Лескова, с той разницей, что срок, отпущенный судьбой Бибикову, был примерно на 20 лет дольше. Кроме того, я работал в основном на пару с Д.А. Сергеевым, который прошёл солидную школу в нескольких экспедициях А.П. Окладникова и многому научился у Дориана Андреевича. Алексея Павловича я тоже знал очень хорошо и многому научился у него, но не в полевой обстановке, а в кабинетных беседах, и отчасти при камеральной работе с материалом. Поэтому описание совершенно иной методики, нежели привычная мне, в особенности при раскопке костяков, мне было читать особенно интересно. Должен признать, что так подробно, выпукло и полно описать наиболее значительные комплексы захоронений, как это делает Лесков, я просто никогда не сумел бы. Однако, при всех различиях между скифскими и меотскими с одной стороны, и эскимосскими памятниками — с другой, есть и неожиданные черты сходства между ними.
Эти черты, главным образом, заключаются в том, что и металлическая торевтика, и дублирующая её резьба по дереву, и вообще пластика так
(11/12)
называемого скифского звериного стиля, которая представлена в тех же и других материалах не только в собственно скифском, но и шире — центральноевразийском и южноевропейском анималистическом искусстве определенных эпох (начиная с III тыс. до н.э. и кончая временем уже переходным к началу Средневековья) и древнеэскимосский орнаментальный анимализм имеют ряд общих черт, выражающих одну и ту же глубинную идею. Это идея торжества грозного хищника над нелёгкой добычей, идея ярости и устрашения, идея успешности в добычливости. И при всех различиях в орнаментальных стилях идея о сложном переплетении борющихся начал, об акте добычи как подвиге, пронизывает целый ряд даже очень далёких географически друг от друга культур почти по всему пространству евразийского суперконтинента. И такое явление как полиэйконизм, т.е. возможность анималистического прочтения сюжета зооморфной композиции в разном толковании в зависимости от ракурса, под которым мы видим предмет, весьма характерна для арктических морских зверобоев, но она присутствует и в воинской идеологии культур бронзы и раннего железа и восходит несомненно к идее охотничьей доблести и зависящей от неё добычливости. Тема полиэйконии не занимает много места в подробном описании Лесковым его наиболее красноречивых и ярких в художественном отношении находок, но в последней части своей книги он говорит о том, как её можно обнаружить в предметах, где раньше её никто не видел, хотя предметы эти рассматривались разными исследователями неоднократно.
Ещё одна существенная грань археологического опыта Лескова касается массовых раскопок в местах предполагаемых строек и, в частности, водохранилищ. Археологам старшего поколения и классической школы, привыкшим к неторопливой и кропотливой разборке грунта сравнительно небольшого масштаба, трудно было привыкнуть к требованиям археологии больших строек, где время, отпущенное на исследование больших площадей и перемещения больших объёмов грунта, очень ограничено требованиями темпов строительства. Лесков, можно сказать, на ходу должен был разрабатывать новую методику с использованием разнообразной механизации. Именно смелое использование новой техники и новой методики раскопок позволило ему добиться столь впечатляющих результатов в сравнительно сжатые сроки. Конечно, отчасти это было связано с его «везением», но в данном случае с тем, что ему везло, на встречи с механизаторами высокой квалификации — бульдозеристами, которые владели громадой землеройной машины с искусством, сопоставимым с искусством хирурга, виртуозно владею. Но конечно и высококвалифицированным бульдозеристом при работе на археологическом памятнике надо уметь руководить, и мы убеждаемся, читая записки Лескова, что это ему удавалось благодаря колоссальному наработанному на более ранних раскопках опыту.
Лично мой археологический опыт сравнительно не так уж велик, но мне приходилось видеть работу замечательных мастеров своего дела не
(12/13)
только собственно в процессе раскопок, но ещё более в процессе разведки, в процессе определения места и направления планируемой работы. Археологи, работу которых мне доводилось видеть в поле, это — А.П. Окладников, Д.А. Сергеев, В.А. Шишкин, многие из ведущих сотрудников Хорезмской экспедиции Института этнографии АН СССР, воспитанные С.П. Толстым, грузинские коллеги — Шио Дедабришвили, Киазо Пицхелаури и др. Всем им было присуще качество, в высшей степени отличавшее и Лескова — так называемая «везучесть». И мне очень хорошо понятно, что на самом деле никакой везучести и тому подобных сверхъестественных свойств не существует. На самом деле существует большой опыт, помноженный на талант, т.е. на способность на некотором глубинном уровне подсознания обобщать, интегрировать этот опыт, превращая его в интуицию, и интуитивно, не переходя на уровень логических рассуждений, определять, где, как и в каком направлении закладывать раскоп и вести его в том направлении, на котором высока вероятность найти искомый материал.
Моя личная активность на поприще археологии закончилась в середине 70-х годов XX века, и это в основном было связано с отходом от работы в поле моего друга и наставника Д.А. Сергеева. Но я рад, что эстафету исследований в области древних приморских арктических культур, начатых на Чукотке Д.А. Сергеевым под руководством М.Г. Левина (ушедшего на 59-м году жизни в 1963 г.), подхватили именно сотрудники отдела, основанного Лесковым в рамках Государственного Музея искусства народов Востока (позднее просто Музея Востока) и продолжают ее по сей день.
Последние два десятка лет своей такой богатой событиями жизни Лесков провёл в США.
В основном в США Саша и его жена Алла провели 20 лет. Не буду рассуждать о причинах и обстоятельствах этого переезда. Ежегодно в США из РФ на пмж переезжают тысячи людей, так поступили десятки моих знакомых, одни с радостью, другие скрепя сердце, и у каждого были свои резоны. Саше и Алле было не очень легко приспособиться к новому образу жизни, но они сумели это сделать, конечно, Саша уже не вёл раскопок, но лекций читал очень много. У него были большие планы, в частности по розыску и комплексному научному изданию тех коллекций, которые были собраны и вывезены из России иностранными собирателями в начале XX века, но, к сожалению, этим планам не суждено было осуществиться. Но рассказ А.М. Лескова о жизни и работе в США — это достойное и ценное завершение его замечательных воспоминаний.
С.А. Арутюнов
член-корреспондент РАН
(13/14)
От автора. ^
...Отшумели празднества в связи с моим 80-летием. Прошёл домашний, точнее дачный, приём близких друзей и родственников, учеников, сотрудников отдела, который создавал более 30 лет тому назад. Прошел учёный совет моего музея искусства народов Востока с участием археологов из Киева, Крыма, Харькова, Москвы. Прошли несколько докладов о моих работах в поле и кабинете, приветствия, адреса, подарки, затем тосты и добрые пожелания. Прошли поздравления в Российской академии художеств в связи с избранием меня в её почётные члены, с вручением академических регалий — от золотого нагрудного значка до докторской мантии и соответствующего головного убора. Прошли празднества в моём отделе с дружеским застольем и археологическими песнями. Прошли дни пребывания у сына в Санкт-Петербурге, встречи в Эрмитаже и Институте истории материальной культуры РАН, и вновь поздравления и пожелания. Всё проходит, прошли и мои юбилейные дни. Только вернувшись домой, в Бостон, я нашёл время прочесть поздравления, опубликованные в журналах «Харківський Історіографічний Збірник», «Археологія» (Киев), «Российская Археология», «Вестник древней истории». Что и говорить, приятно. В тексте поздравления в «Вестнике древней истории» обратил внимание на фразу о том, что событий в моей археологической карьере хватило бы на три жизни, имея в виду три периода в моей профессиональной работе: 1) Украинский, 2) Российский, 3) Американский. Крепко задумался над этими словами, всё время возвращаясь мысленно к прожитым годам и десятилетиям. В этой связи, прежде всего, вспоминаю об учителях и старших товарищах в науке. Под их проницательным и доброжелательным взглядом прошли годы студенчества и аспирантуры — период формирования специалиста-археолога. Но на самом деле становление специалиста и дальнейший рост его профессионализма — процесс постоянный, не имеющий временных границ. Именно в науке, как ни в какой иной сфере приложения человеческих сил, требуется постоянная работа — пополнение собственных знаний. Думаю, что в латинскую мудрость: «Пока живу — надеюсь», применительно к людям науки, следует добавить: «и учусь». Поэтому в голове и в сердце навсегда сохранилась безмерная благодарность ко всем, кто прямо или косвенно способствовали моему формированию, кто помогал мне осознать безграничные просторы нашей профессии, её высокую гражданственность и патриотизм в самых гуманных своих проявлениях. Археология прекрасна в своём разнообразии, где работа в архиве и библиотеке сочетается с полевой практикой на земле и под землёй, где опыт организаторской работы и административные навыки так же необходимы, как владение словом, позволяющее обосновать важность нашей науки, её роль в просвещении и воспитании гражданина своей Земли. Мне в жизни повезло, ибо меня всегда окружали люди,
(14/15)
у которых хотелось учиться, с кем было интересно, хотя, зачастую, далеко не просто. Вот почему, приступая к своим воспоминаниям, я, прежде всего, хочу выразить свою глубокую признательность и высокое уважение моим учителям, друзьям-коллегам, своим ученикам — всем, кто на разных этапах моей жизни был рядом, способствовал моим удачам, поддерживал в сложные времена, помогал преодолевать испытания, выпавшие на мою долю. Предваряя свои «Записки», должен с удовольствием признаться — я счастливый человек — у меня были блестящие учителя и старшие коллеги, были и, слава Богу, ещё есть верные, настоящие друзья, способные, трудолюбивые ученики. Мои раскопки в степях Херсонщины, в Крыму и на Северном Кавказе увенчались значимыми открытиями и выдающимися находками, пополнившими сокровищницы музеев Украины и России. Вот о людях, у которых учился, с кем вместе работал и отдыхал, о городах и странах, куда меня забрасывала археологическая судьба, о коллегах, с которыми повезло разделить радость научных открытий, удачу в поисках истины в архивах и музейных фондах разных стран и счастье от находок уникальных шедевров древнего искусства, известных сегодня в мире, мне хочется рассказать в предлагаемых «Записках».
[ на обороте обложки: ]
Имя A.M. Лескова я узнал ещё школьником, а затем читал его работы студентом — к концу 70-х годов XX века он уже был одним из самых заметных специалистов по скифской археологии, и любой человек, интересующийся этой тематикой, был знаком с его публикациями, которые продолжали регулярно появляться. Но встретились лично мы значительно позже, во второй половине 90-х годов, а затем, уже в американский период его жизни, стали общаться регулярно, и знакомство переросло во взаимную симпатию. При этом больше всего в Александре Михайловиче меня привлекали — и, прямо скажем, поражали — не научные заслуги, совершенно несомненные, и не организационные таланты, а неиссякаемая энергия и воля к жизни.
Александр Михайлович умер 12 ноября 2017 г. в возрасте 84 лет. Книга, которую читатель держит в руках — его последнее сочинение, и работа над ней занимала большую часть его времени и мыслей в последние годы.
Греческому мудрецу и законодателю Солону приписывается изречение, ставшее расхожей цитатой и в древней Греции, и в Европе Нового времени: «Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти». Теперь, на мой взгляд, можно утверждать, что A.M. Лесков прожил счастливую жизнь, но такой её он сделал сам, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам. Тем интереснее прочесть изложение этой истории, сделанное им самим.
A.M. Иванчик
член-корр. РАН
|