главная страница / библиотека / обновления библиотеки

П.К. Козлов

Северная Монголия. — Ноин-Улинские памятники.

// Краткие отчёты экспедиции по исследованию Северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова. Л.: 1925. С. 1-12.

Монголия, Восточный Туркестан и Тибет до последнего времени продолжают сильно привлекать к себе внимание европейских путешественников-исследователей. Первые две страны манят преимущественно археологов и палеонтологов, Тибет же интересен, главным образом, исследователям живой природы, а также геологам, географам и этнографам.

На протяжении ближайших двух лет, в Монголии работают, можно сказать, по соседству Монголо-Тибетская научная экспедиция Русского Географического Общества, во главе со мною, рядом с американской учёной экспедицией, под начальством Эндрюса, завоевавшего мировую известность успешными работами по добыче ископаемых остатков позвоночных в глубоких долинах озёр Центрально-азиатского или так называемого внутреннего бассейна.

Монголо-Тибетская экспедиция весь полевой сезон минувшего 1924 года провела в верхнем бассейне Селенги, в речках Хара, Тола, Орхон, захватив Ю.-З. Кэнтей, Ю. Хангай и прилежащую на юге Монгольскую полупустыню. Вблизи р. Хары, среди расчленённых живописных гор Ноин-Ула, в трёх соседних ущельях этих гор — Суцзуктэ, Цзурумтэ и Гуджиртэ, Монголо-Тибетскою экспедицией открыты три обособленные группы исторических памятников — древних курганов, общим числом 212, расположенных вдоль ручьев, на красивых скатах.

В общем, горы Ноин-Ула (рис. 1), ставшие известными всему культурному миру, представляют собою один из красивейших уголков Северной Монголии. Они известны окрестному монгольскому населению под названием Цзун-модэ, входят в состав земель Тушету-хановского аймака. Сильно расчленённые, по свиде-

(1/2)

тельству профессора Усова, они представляют кристаллический массив, в центре которого ещё недавно производилась разработка кварцевых жил с бо́льшим или меньшим содержанием золота.

Перевал Суцзуктэ, на южном склоне которого залегает археологический лагерь экспедиции, является доминирующим в нашем районе. Отсюда открываются наиболее далёкие виды к востоку — на гольцы Кэнтея и к юго-западу — на горное скопление окраинных к столице Монголии хребтов.

Растительный ландшафт Ноин-Улы является вообще характерным для системы Кэнтея, лежащей к северу от Урги. Некогда здесь была хвойная тайга, обильно покрывавшая внутренние пади и склоны хребтов, то причудливо пересекающихся в узлы и плато, то идущих параллельно в широтном направлении. От этой прежней тайги, существование которой несомненно в историческое время, ещё и сейчас остались изреженные огнём и рубкой, но всё же богатые леса Ноин-Ула. Основной и главнейшей породой их является сосна (Pinus silvestris), занимающая от подножья нижние и средние пояса гор; выше она сменяется лиственицей (Larix sibirica) и кедром (Pinus cembra sibirica). Мы связываем заселение Кэнтейской системы, по преимуществу сосной, с широким распространением в ней известковых горных пород, переходящих к северу в Забайкалье и Даурию и образующих и там этот устойчивый тип горных сосновых боров. В верховьях глубоко врезанных тенистых падей изредка попадается ель (Picea obovata), ниже по руслам и долинам падей располагается ивняковая урема, с одиноко возвышающимися по ней лиственицами. Сравнительно нередки и высокоствольные лиственые породы: восточная крупнолистная берёза (Betula platyphylla) и осина (Populus tremula), но они или приурочены к долинным склонам падей или опоясывают нижние части сосновых лесов по пологим аллювиальным шлейфам гор. Кроме ивняков, уремные заросли падей образуются ещё кустарниковой берёзкой (Betula fruticosa), носящей местное название «ерника».

Травянистый покров осветлённого, изреженного леса, его полян и опушек, поражает, при незначительном числе видов, необычайным обилием и пышностью особей. Особенно ярка и нарядна весна, когда южные склоны покрываются ковром из

(2/3)

белого анемона (Anemone narcissiflora) с золотыми пятнами «жарков» (Trollius asiaticus) и голубыми, напоминающими рои бабочек, цветами сибирского водосбора (Aquilegia sibirica). В это же время на каменистых вершинах цветёт грязно-лиловый пушистый ургуй (Pulsatilla vulgaris) и моховые вершинные болота покрыты пунцовыми кистями первоцветов (Primula farinosa); в июне, яркие весенние цветы отцветают и блёкнут, и на смену им поднимается густой травостой злаков: пырея (Agropyrum repens, A. caninum), волоснеца (Elymus sibiricus) и полевиц (Agrostis alba, A. clavata, A. Trinii). Сырые луговинки в уреме подёрнуты в это время пепельными соцветиями осок (Carex Schmidtii, G. curaica, С. chloroleuca) и мохнатыми султанами лисохвоста (Alopecurus ruthenicus). В июне же созревает не душистая, мало вкусная земляника (Fragaria elatior?), в июле и августе крыжовник (Ribes acicularis), смородина (Ribes diacantha, R. nigrum, R. petraea), малина (Rubus idaea) и брусника (Vaccinium vitis idaeus); последняя составляет любимую пищу глухарей, тетеревей и рябчиков. Ближе к осени, в лесу и у воды отрастают грубые дудки зонтичных (Pleurospermum uralense, Aegopodium alpestre) и на сухих возвышенных буграх, в долине падей, выколашиваются жёсткие кочки дэрэсу (Lasiagrostis splendens). На верховых болотах хребтов, доходящих до подгольцовой зоны и превышающих вертикальную границу леса, собственно, только весна да самое начало запаздывающего лета и дают возможность развиваться травам. К осени, обнажённые вершины охлаждаются по ночам до морозов, и многочисленные осоки (Carex microglochin, capitata, pauciflora) и ситники (Juncus biglumis, J. castaneus) несут медленно дозревающие плоды уже на фоне жёлтой, умирающей от вымерзания листвы. Ещё позднее, урема ив, боярышника (Crataegus sanguinea) и черёмухи (Prunus padus) окрашивается пёстрыми жёлтыми, оранжевыми и красными цветами вянущих листьев, осыпается лимонно-жёлтая берёза и на угрюмом сером камне хребтов остаются только зелёные или золотистые пояса хвойных: более светлой сосны внизу, там и сям золотой лиственицы и тёмных групп кедра под оголёнными вершинами, в верхних частях гор.

Наблюдения над животным миром южных отрогов Кэнтея, во время полного расцвета его жизни, показывают, что фауну

(3/4)

этого района нельзя назвать богатой ни в отношении количества разновидностей, ни в отношении количества особей одного и того же вида. Наблюдателя здесь больше всего поражает наличие представителей животного мира, свойственных разнообразным фаунистическим областям.

Широкие речные долины сохранили на своём просторе тушканчика (Alactaga mongolica). Здесь гнездятся дрофы (Otis dybowskii), журавли-красавки (Grus virgo), жаворонки (Alauda arvensis, Melanocorypha mongolica, Calandrella minor), а в болотистых низинах выходят чибисы (Vanellus vanellus) и кроншнепы (Numenius arquatus).

В кустарниковых зарослях лозы, черёмухи, низкорослой берёзы устраивают гнёзда гуси, утки и мелкие певчие птицы. В глухих лиственичных, сосновых и кедровых лесах можно найти самую типичную лесную фауну, а выше кедровников, среди каменных россыпей и оголённых скал, живёт скалистая пищуха (Ochotona sp.), соболь (Mustella zibellina), бродит лось (Alces alces) и гнездятся беркут и крупные сокола.

Участки, сохранившие степную фауну, как бы вкраплены в систему хребтов и пространственно не могут быть выделены в особый район, вследствие своей расчленённости.

Отроги южного Кэнтея, по нашим наблюдениям, насчитывают около 30 видов млекопитающих ¹ [сноска: ¹ Необходимо упомянуть: кабаргу (Moschus moschiferus), волка Canis lupus subsp.), лисицу (Vulpes sp.), рысь (Felis lynx), медведя (Ursus arctos), россомаху (Gulo gulo), барсука (Meles sp.), ежа (Erinaceus dauricus), белку (Sciurus vulgaris subsp.), летягу (Sciuropterus russicus) и зайцев (Lepus timidus, L. tolai).] и до 200 видов птиц, считая осёдлых, гнездящихся и пролётных. Среди млекопитающих весеннее оживление стало заметно как-то сразу, в середине апреля. К этому времени, по безлесным южным склонам, у гребней и по ним самим, раскрылся лиловый цветок (Pulsatilla vulgaris); привлекаемые им в утреннем и вечернем полусвете, на открытых увалах стали появляться косули (Capreolus pygargus), до тех пор державшиеся в чаще лесов, подобно изюбрю или оленю (Cervus asiaticus). Та же первая растительность, привлекающая коз, вызывает из уединения глухих сиверов кабанов (Sus scrofa), и в утренние и вечерние сумерки можно встретить

(4/5)

старых секачей, а также маток с поросятами, пасущимися по редколесью. Среди сланцевых скал и у подножья холмов, на солнцепёках, начинают бегать и резвиться проснувшиеся суслики (Citellus eversmanni). У подножья или вполгоры часто приходится наблюдать тарбаганов и сурков (Evotomys rutilus, E. rufocanus subsp.); осторожное животное редко отходит далеко от своей норы, имеющей всегда несколько входов и выходов. Тихие заросли густых смешанных лесов оживились появлением бурундука (Eutamias asiaticus). Высокий отрывистый голос его раздаётся в некоторых местах чуть ли не у каждой колоды. Быстрый в движениях и очень любопытный, как и все животные, ютящиеся под землёю, этот зверёк мелькает по земле и стволам поваленных деревьев, быстро поднимая и опуская хвостик.

На открытых лесных полянах, в долинах речек, с весною становятся заметны мелкие грызуны: Micromys minutus, Apodemus major, Gricetulus furunculus, Microtus oeconomus subsp., Stenocranius kossogolicus, Myotis sp. и Sorex sp. За этими грызунами нередко промышляют хищники — хорьки (Putorius eversmanni, P. sibiricus, P. alpinus) и горностай (Putorius erminea).

Голоса равнинных и скалистых пищух (Ochotona daurica, О. aff. alpina) зимою не приходится слышать; молчаливо и тихо показываются они из своих норок в более тёплые дни и греются на солнце. С весною же постоянно раздаётся быстро повторяемый, словно непрерывная трель, писк равнинной пищухи и односложный, но более резкий голос скалистой пищухи, оживляющей мёртвые, раскалённые солнцем каменные россыпи горных хребтов. Скалистая пищуха гораздо строже обыкновенной или равнинной и подкараулить её трудно.

Тушканчик живёт в степной части широких долин; на день норка его затыкается земляной пробкой, и встреча с ним возможна только случайная — в сумерки или ночью.

В пернатом мире весна почувствовалась довольно рано — в марте — и выразилась прежде всего, конечно, в громких песнях, которыми оглашали леса и долины осёдлые и зимующие обитатели. Особенно громко пели синицы, чечётки, оляпки, завирушки; дятлы выстукивали свою любовную трель, похожую на мелкую дробь барабана.

(5/6)

С апреля начался пролёт мелких и крупных птиц. Вдоль речки, следуя изгибам течения, оживлённо летала скопа (Pandion haliaetus), то появляясь в долине, то скрываясь в лесистом ущельи, где она впоследствии устроила гнездо на вершине лиственицы, над самой водой.

Мелкие птички по большей части появлялись незаметно; их приходилось видеть уже занятыми пением или отыскиванием корма в кустах. Только несколько видов — дрозд красногорлый (Turdus ruficollis), белые плиски (Motacilla alba), конёк (Anthus spinoletta, A. maculatus) и в особенности овсянка (Emberiza aureola) — летели большими стаями на утренних зорях.

Сланцевые скалы южных склонов гор, со своей скудной травянистой растительностью, имеют свою особую, типичную орнитологическую фауну. Здесь держатся строгие изящные Emberiza cioides, в расщелине скал, в норках ютятся чекканы (Saxicola oenanthe, S. pleschanka), и один только раз, среди гранитных отторженцев встречено целое семейство Pratincola torquata. К скалам прилепляют свои гнёзда ласточки, а в глубоких трещинах прячут своё потомство удоды (Upupa epops), клушицы (Pyrrhocorax graculus) и стрижи (Cypselus apus, С. pacificus). Среди оголённых камней и россыпей можно часто встретить горного дрозда (Monticola saxatilis), единственного обитателя скал, обладающего прекрасным мелодичным голосом.

Из полулесных обитателей можно упомянуть о Phoenicurus aurorea и о Lanius mollis, держащихся по опушкам и там же имеющих гнезда.

Самым оживлённым районом нужно, однако, считать лесные заросли, окаймляющие горные речки. Здесь гнездятся не только сибирский снигирь (Uragus sibiricus) и ремез (Remiza stoliczkae?), но и бекас (Gallinago megala). Срываясь внезапно с какой-нибудь колоды, где он сидел совершенно незаметный, окружённый ночными тенями, бекас с отчётливым стрекотанием поднимается круто вверх и, достигнув известной высоты, сложив особым образом крылья, бросается вниз, издавая при этом чистый, свистящий, зазывающий звук, какой можно создать быстро крутящимся металлическим волчком. На порядочной высоте от земли он останавливается в своём головокружительном падении и снова

(6/7)

медленно и упорно начинает, забирая всё выше и выше, повторять своё стрекотание.

Столь известной у нас на Западе тяги вальдшнепов (Scoloрах rusticola) нам здесь наблюдать почти не пришлось, за исключением двух раз, глухою светлою ночью, вдоль лесистого горного склона, где не было ничего, кроме мелких ручьёв, сбегавших по неглубоким распадкам.

Рябчиком, тетеревей и глухарей здесь много. Глухариный ток представляет несколько иную картину, нежели у нас на родине, и звук трели Tetrao urogalloides резко разнится от Tetrao urogallus. Песня монгольского глухаря состоит из щёлканья, похожего на звуки кастаньет. Передать её можно следующим образом: та-та-татак... пауза... та-та-татак... та-та-так-та-татак-та-татак-так-так,.. причём в начале такт песни идёт размеренно, в конце птица входит в азарт и как бы захлёбывается. Токуя на земле, глухарь поднимает и распускает немного свой длинный хвост; крылья держит полураспущенными и почти волочит их по земле. Шея вытянута и голова поднята кверху. Бородка щетинится. Глухарь мерно и медленно выступает по кругам, подрагивая всем телом во время щёлканья.

Вот эти-то горы Ноин-Ула, растительную и животную жизнь которых мы только что представили, два ущелья этих гор, а именно Суцзуктэ или «Молитвенное», и Цзурумтэ, или «Благочестивое приношение», и привлекли к себе большую часть нашего внимания, сил и средств ещё с весны, когда везде кругом лежал мощным покровом голубоватый снег, когда по ночам бывало очень холодно и когда воздух согревался только днём, на жарком солнце Монголии.

Много труда было затрачено в своё время предками на каждую могилу-курган, чтобы открыть место на глубине пяти или даже семи сажён для установки большой капитальной деревянной погребальной камеры-гробницы с прахом и убранством знатного покойника. Огромные глубокие могилы рылись сажёнными уступами, с выходом лестницей в полуденную сторону; с этой же стороны и по этому же сходу и вносили торжественно покойника. Именно так рисуется исследователю могилы картина погребения. Живо представляешь себе длинную вереницу погребального шествия снизу долины вверх по ущелью.

(7/8)

Большой массивный деревянный гроб, в своём шествии вниз, останавливается на дне могилы, в том же направлении от S к N. Внутри гроб отделан узорчатыми тканями, а снаружи — чёрным лаком с цветными рисунками и золотом; под гробом на полу разостлан ковёр с шитьём бегущего во всю прыть рогатого лося, с крылатою рысью на спине, теребящей зубами и когтями свою жертву, или рассвирепевшего быка, дерущегося с леопардом. Между сценами из животных красуются древние китайские иероглифы. Ковёр оторочен цветной шёлковой, со сложным орнаментом, тканью. Перед гробницей стоят большие глиняные урны и ряд изящных длинных закруглённых лаковых китайских чашечек с оригинальным красочным орнаментом по бокам и на золочёных выступах.

На стенах погребальной камеры и прилежащих коридорах висят тонкие шёлковые драпировки, а поверх их — шерстяные тёмно-коричневые греческие вышивки с фигурами людей иногда важных сановников или вождей, на белом породистом коне, окружённых блестящей свитой, или просто охотника со стрелою, направленной в огромную птицу, со змеёю в клюве. Там и сям, вдоль стен, на дне погребений, сосредоточено много бронзовых необъяснимых пока в своём назначении предметов: то в форме крупных, то в форме мелких цветов тюльпанов, с крючками, перевитых горевшим золотом, то в форме ваз, тазов с орнаментами, круглых колпаков или чехлов, длинных пестиков, то в форме жертвенных курильниц.

На ряду с бронзой и разными медными предметами встречались остатки сёдел из дерева, кожи, потников, шёлковых покрышек и несколько украшений из конских волос, висевших то на груди, то защищавших голову лошади от надоедливых и мучивших насекомых. Любопытны из дерева же приспособления или орудия для добывания огня или изображения животных; например, оленя, или изюбря, как говорят сибиряки.

По части каменных предметов, в том или другом погребении попадались исключительно изделия из популярного в Азии нефрита. Янтарь также встречался в различных выражениях искусства — в форме бус, изображений свёрнутой змеи или, так называемых, крупных головных шариков, характеризующих высокое положение известного лица.

(8/9)

Многочисленные куски и кусочки одежд и изредка целиком или почти целиком самые одежды: рубаха, шапочка, курма или накидка с широкими или узкими рукавами, отороченными соболем, дают представление как о богатстве и изяществе преимущественно шёлковых тканей, так и о покроях самой одежды.

Мягкая, тонкая по размерам и шитью, обувь сохранилась лишь в подошвах или накладках на подошву, в виде войлочных с орнаментом или однотонных шёлковых, прошитых тонкими нитками, настилок. Несколько различных шёлковых мешочков, также непонятных пока в своём назначении, за исключением одного, служившего, вероятно, для табака, с отверстием для трубки, вроде современных китайских или монгольских мешечка и ганзы.

Женские или мужские косы, из чёрных полужёстких или даже мягких волос, заключённые в шёлковые с фестонами чехлы, с талисманами, или совершенно открытые, как, например, одна женская густая чёрная коса, с вплетённым красным шнурком в конце и перевязанная таким же шёлковым красным шнурком посредине.

Я так и не развязывал и не расплетал этой косы, она в том виде и осталась, в каком была положена в погребение столько веков тому назад.

О возрасте Ноин-Улинских могильных курганов, открытых и разработанных Монголо-Тибетской экспедицией, говорит керамика, её орнаменты, как одинаково орнамент металлического китайского зеркала или очень оригинальный, повторяю, красочный орнамент на китайских же лаковых чашечках, по бокам и золочёным выступам. Эти орнаменты специалисты-археологи относят к Ханьской династии, т.-е. за два века до нашей эры.

Металл цвета священного огня буддистов или солнца — яркое червонное золото, выражено самыми различными предметами археологических находок: массивною головкой мифического животного, с красным камешком во лбу, изображением лошади, напоминающим таковых в орнаментах скифских ваз, серьгами, оригинальными кольцами, всякого рода округлыми, коническими изделиями, а также многочисленными пластинками и орнаментными накладками на гроб и т.п.

В заключение археологических раскопок, в марте сего года, когда движение грунтовых вод минимальное, так называемый,

(9/10)

«Мокрый» курган, Суцзуктэ, позволил себя очистить до погребальной камеры включительно и извлечь много всевозможных тканей, подвески из нефрита, оригинальные предметы, неповреждённую глиняную чёрную урну, красочный рисунок птицы и самое ценное сокровище — большой, сравнительно тонкий, шёлковый ковёр, в орнаменте которого — иероглифы и мелкие изображения грифона, рыси и пятнистого оленя.

Неповреждённая погребальная урна (рис. 2), добытая впервые в Ноин-Ула, была обнаружена при очистке, в северо-западном углу корридоров, так как в северо-восточном были подобраны черепки другой урны, по размерам, однако,значительно уступающей первой.

В отношении количества и разнообразия образцов тканей «Мокрый» курган не уступает «Верхнему». Принимая во внимание выдающуюся «мокроту» обоих, можно высказать предположение, что вода низкой, нулевой температуры является для тканей отличным консервирующим средством.

Ткани «Мокрого» кургана качественно несколько беднее, чем ткани «Верхнего». Подгробный ковёр менее пышен, а наиболее распространённый мотив узора аналогичен по идее, но беден по внешности. Грубо разрезанные и грубо сшитые куски материй с художественным орнаментом лишний раз указывают на невысокий культурный уровень устроителей гробницы. В этом собрании попадаются куски тканей со следами вшитого в них пластинчатого золота. Но вообще золотых пластинок, как и в «Верхнем» кургане найдено очень немного. Сложным звериным орнаментом вытканы верхние покровы обоих ковров, центрального и западного. В орнаменте последнего четыре зверя; один из них трудно различим.

Рисунок птиц на нижней стороне пола гроба (рис. 3) знаменателен в двух отношениях. Во-первых, это произведение искусства, туземного и современного покойнику. Во-вторых, рисунок говорит о том, что, вероятно, и весь гроб был разрисован таким же образом, но со временем, крайне непрочный лаковый слой отстал и превратился в труху. Сохранность настоящего рисунка обусловливается тем, что в данном месте пол гроба весьма плотно прилегал к лёжке.

«Верхний» или «Шестой» курган — самый глубокий и самый богатый, в своей дополнительной разработке ещё не окончен.

(10/11)

Наружный потолок погребального помещения покрыт художественною тканью с любопытным орнаментом из черепахи, ящерицы, рыб, птиц и ромбов. Ткань лежит непосредственно на гладко отёсанных брёвнах. Её покрывает слой весьма доброкачественного войлока. Войлок покрыт слоем мха, сильно спрессованным земляным давлением. Отдельные куски и обрывки этой ткани были сняты с вывалившихся частей брёвен наружного потолка, в южной части погребального помещения.

Суммируя всю погребальную обстановку Ноин-Улинских курганов, до деревянных грубых ковша и корытца и нитяных сеток включительно, получаешь довольно полное представление о той народности, которая обитала некогда в Монголии: по черепам и остаткам костей, вообще, её никак не отнесёшь к монгольскому, а скорее к арийскому происхождению.

Общими усилиями трудов археологов, в недалёком будущем, история Ноин-Улинских погребальных курганов будет вылита в ясное стройное целое исследование, которое поднимет завесу над этим мирно покоившимся уголком красивой горно-лесной природы Монголии, над уголком, который ютится всего в 130 километрах к северу от столицы Монголии и в 7-10 километрах к востоку от большого исторического тракта между Кяхтой и Ургой.

По этому великому пути исстари проходили караваны — мирные или торговые, или также полчища переселений народов, стремившихся, как и теперь, к далёкому Западу, оспаривая силой оружия право на владение лучшими угодьями. Стремились люди, любовавшиеся живописными горами, далёкими на востоке серебристыми вершинами Хан-Кэнтейских гольцов, по которым красиво играют утренние и вечерние красочные зори, не подозревая, что в близком с ними соседстве, в уютных уголках ущелий, мирно покоятся вожди и воители их близких и далеких предшественников, «ханы первой кочевой империи».

В заключение, я позволю себе остановиться на следующем: мы могли приступить к археологическим, да и вообще ко всем научным работам о Монголии, только с разрешения Монгольского Правительства, в частности Монгольского Учёного Комитета, сделавшего для Монголо-Тибетской Экспедиции всё, чтобы обеспечить ей посильный успех. Экспедиция широко воспользовалась не только правом производства археологических раскопок

(11/12)

в Ноин-Ула, но и правом пользования жилыми помещениями уроч. Суцзуктэ и всевозможным рабочим инструментом и лесным материалом при ведении раскопок. Кроме того, Монголо-Тибетская Экспедиция раскинула в Монголии сеть экскурсий и наблюдательных пунктов, в целом давших науке много нового и интересного материала для освещения картин живой природы Монголии.

Монголо-Тибетская Экспедиция в большом долгу перед соседкой СССР, но она, пока, в состоянии только выразить Правительству и Учёному Комитету гостеприимной Монголии свою глубокую благодарность и признательность. В лице моего старого друга Ц.Ж. Жамцарано — председателя Учёного Комитета Монголии — я горячо приветствую науку в Монголии. На СССР, на Академии Истории Материальной Культуры, по моему мнению, лежит нравственная обязанность всецело выполнить соглашение Монголо-Тибетской Экспедиции с Учёным Комитетом Монголии — это залог дальнейшей прочной культурной связи СССР с близкими ей народностями Востока.

Урга или Улан-батор-хото

29/IV 1925 г.

^ Вклейки [между стр. 2-3, 10-11, 12-13]: