С.В. Киселёв
Письменность енисейских кыргыз.
// КСИИМК. Вып. XXV. М.-Л.: 1949. С. 33-41.
Высокому уровню хозяйства и сложному общественному и государственному устройству кыргыз вполне соответствовало их культурное развитие. Его высота наиболее ярко проявилась в письменности.
Относительно её возникновения существует несколько точек зрения.
После работ О. Доннера [1] и В. Томсена [2] большинство исследователей признали, что в основе орхонского алфавита лежит арамейский. Помимо этого, О. Доннер убедительно доказывал, что знаки енисейско-орхонского алфавита ближе всего к знакам, выбитым на аршакидских монетах II-III вв. В связи с этим П. Мелиоранский считал возможным предполагать, что на востоке арамейско-аршакидсхий алфавит держался и позднее III в. [3] В настоящее время его предположение нашло себе вескую поддержку в исследовании С.П. Толстовым хорезмийского алфавита по надписям на монетах шахов Хорезма. Выяснилось, что хорезмийский алфавит восходит к III-IV вв., причем древнейшие «его знаки целиком укладываются в вариации арамейского шрифта, как такового». Однако и позднее, вплоть до VIII в., хорезмийский шрифт «сохраняет крайне архаический облик, во многом сближающий его с арамейскими шрифтами парфянского и даже ахеменидского времени». [4] Такое наблюдение над хорезмийской письменностью, подтверждая устойчивость архаических арамейских черт в алфавитах Средней Азии, еще более подкрепляет гипотезу В. Томсена о проникновении арамейского письма дальше к Востоку, на Енисей и Орхон, через посредство пехлевийского, согдийского и хорезмийского. Глубоко знающий орхоно-енисейскую эпиграфику, С.П. Толстов именно так и ставит вопрос. [5]
Однако едва ли он прав, когда относит это к сравнительно позднему времени, ссылаясь на широкое распространение тюркского рунического алфавита лишь к VIII в. н.э.
Как известно, орхонские эпитафии были высечены в тридцатых годах VIII в. Но уже в то время орхонский «классический» стиль был близок к изменению. Оно выразилось в сложении нового рунического «устава» второй половины VIII в., образцом которого являются письмена Селенгин-
(33/34)
ского камня. [6] Подобная перемена совершалась на далёком северо-востоке, но охватила и западные области тюркского рунического письма. В этом убеждают рукописные рунические тексты начала IX в. из Китайского Туркестана, изданные В. Томсеном. [7] В том же позднейшем варианте руническое письмо помнили и писцы Дун-Хуана в XI-XII вв. [8] А.Н. Бернштам совершенно правильно отметил близость их начертаний к «уставу» Селенгинского камня. [9]
Все изложенное не позволяет считать VIII в. временем, близким к возникновению тюркского рунического письма. Предположение П. Мелиоранского, реализованное исследованиями С. Толстова, лишь снимает с нас необходимость подтягивать время зарождения тюркской руники обязательно к III-I вв. до н.э. и тем самым становиться на путь Е. Блоше, предполагавшего, что руника была заимствована туг’ю через посредство Жуан-Жуан у хуннов, которые в свою очередь заимствовали свою письменность из какого-нибудь арамейского алфавита III в. до н.э. [10] При всей заманчивости такой гипотезы она не имеет пока надёжных оснований.
Однако остается в силе высказанное ещё В. Радловым и поддержанное П. Мелиоранским наблюдение о значительно большей древности енисейских рунических письмен сравнительно с орхонскими. В. Радлов относил их к VII в., [11] а П. Мелиоранский нашел возможным «отнести их вообще к VII, а может и к VI веку». [12] В 1926 г. эту же точку зрения поддержал С. Малов. В докладе на Туркологическом съезде в Баку он высказал мнение, что енисейские памятники «датируются даже двумя-тремя столетиями раньше орхоно-селенгинских», т.е. тем же VI веком. [13]
В этой связи следует вспомнить важное указание В. Радлова на то, «что между Хануем и Танну-Ола мы не находим никаких следов надписей». По его мнению, это также не позволяет считать, что древнетюркское письмо достигло истоков Енисея, распространяясь от Орхона на Запад. [14] Вместо этого В. Радлов предполагал другой путь проникновения письма туг’ю к кыргызам. На Кемчике много рунических надписей. В VI в. «орда тюркских князей» могла находиться на Чёрном Иртыше. От Чёрного Иртыша сравнительно близко до Кемчика. Поэтому, по В. Радлову, именно оттуда и проникла к кыргызам на Кемчик руника туг’ю. [15] Но едва ли такое построение правильно. Прежде всего оно не снимает вопроса, откуда появилось руническое письмо на Чёрном Иртыше, — ведь известно, что на Южном Алтае нет образцов его раннего развития. Затем, правильно придавая значение отсутствию рунических надписей между р. Хануем и областями современной Тувинской Авт. области, следовало бы отметить и полное отсутствие сведений о наличии надписей на всём протяжении от Кем-
(34/35)
чика до Чёрного Иртыша и на самом Чёрном Иртыше. Локализация «орды тюркских князей», т.е. центра державы туг’ю в VI в., на Чёрном Иртыше также пока не подтверждается источниками. Наоборот, Кошоцайдамские тексты и памятник Тоньюкука традиционным центром на Востоке считают р. Орхон. Что же касается Запада, то уже в VI в. опорой тюркской экспансии являлось там Семиречье. Считают также, что около Кульджи, под горою Ак-таг находилась в 568 г. ставка западнотюркского хана Дизаб-ула. [16]
Однако если гипотеза В. Радлова о роли предполагаемых тюркских кочевий по Чёрному Иртышу в передаче кыргызам рунической письменности и не может быть принята, всё же это не снимает вопроса о проникновении руники к кыргызам от западных тюрок. Ведь рядом с их центрами в Семиречье на р. Таласе и на Иссык-куле были открыты рунические надписи. Напомним эти находки.
В 1896 г. В. Каллаур обнаружил около с. Дмитриевского на верхнем Таласе первую руническую надпись, изданную и переведённую В. Радловым, [17] а позднее Неметом [18] и С. Маловым. [19] Тогда же В. Каллаур видел рунические строчки среди уйгурских письмен в ущелье Терексай Александровского хребта, но судьба копии этой надписи, дошедшей до В. Радлова, в дальнейшем неизвестна. В 1898 г. В. Каллаур открыл около с. Дмитриевского ещё две рунические надписи, изданные П. Мелиоранским, прочитавшим, однако, лишь одну из них (так называемый «первый» камень). [20] Позднее эту надпись также переводили Немет [21] и С. Малов. [22] Второй же камень впервые был переведён Неметом, [23] а затем подробно рассмотрен С. Маловым. [24] После открытия В. Каллаура, около с. Дмитриевского было найдено ещё две надписи на камнях, стоявших над погребениями, исследованными Г. Гейкелем в 1898 г. По мнению Г. Гейкеля, могилы эти относятся к V в. н.э. [25] Стоявшие над ними надписи были изданы тем же Г. Гейкелем в 1918 г. [26] и дважды переведены Неметом [27] и С. Маловым. [28] За советский период в Семиречье обнаружены новые рунические надписи. В 1926 г., благодаря понижению уровня Иссык-куля, около уроч. Койсара выступил из-под воды камень с арабскими и руническими письменами, изданными С. Маловым. [29]
В 1930 г. в Тераксае, около с. Дмитриевского Е. Массон открыл новую наскальную руническую надпись, впоследствии переведённую С. Маловым. [30] Наконец, в 1932 г. в древнем шурфе, на месторождении
(35/36)
серного колчедана в окрестности с. Дмитриевского была обнаружена еловая палочка, покрытая резными рунами. В 1936 г. этот исключительный памятник был издан С. Маловым с переводом и важнейшими комментариями. [31]
Таким образом, до настоящего времени в Семиречье известно 9 рунических надписей, причём большинство обнаружено около с. Дмитриевского на верхнем Таласе и лишь одна на берегу Иссык-куля. Эта находка имеет очень большое значение, так как не позволяет видеть в надписях у с. Дмитриевского случайное, узко локальное явление в Семиречье. Наоборот, не подлежит никакому сомнению, что определённая часть Семиречья представляет такой же очаг рунической письменности, какими были области Верхнего и Среднего Енисея и Монголия.
Благодаря последним раскопкам и разведкам А.Н. Бернштама удалось выяснить, что в VI-VII вв. на территории Семиречья развивались два параллельных процесса — складывался западнотюркский каганат, имевший тесные связи с Согдианой, и вновь проникали в Семиречье значительные массы согдийского населения. При этом удалось определить границы согдийских колоний и тем самым выяснить, что «центрами распространения тюрок оказались горные долины: Верхний Талас, Чон-Кемин и Иссык-куль. В долине Чон-Кемин открыт город Суяб и могильники тюрок с балбалами. На Иссык-куле обнаружены каменные бабы, в Верхнем Таласе, по р. Кенкол, около ур. Терскул — тюркский могильник». [32] Тюркские племена этих районов — пять дулу и пять нушиби или, как их называют рунические тексты, «десятистрельный народ» потеряли свою политическую самостоятельность в 704 г., когда сложилось новое государство тюргешей. Таким образом, не подлежит сомнению, что памятники VI-VII вв., исследованные Г. Гейкелем, С. Теплоуховым и А. Бернштамом в горных районах Семиречья, принадлежали именно западным тюркам. Нет никаких оснований исключать из комплексов этих памятников рунические надписи на камнях и скалах, найденные на Верхнем Таласе и на Иссык-куле. Дело в том, что все исследователи этих надписей отмечают их большое сходство по характеру букв и по содержанию с енисейскими VI-VII вв. и заметное отличие от орхонских и тем более селенгинских VIII в. [33] Отнесению их к VIII в. препятствует также и то обстоятельство, что в тюргешском государстве получила развитие уже другая, уйгурская письменность. Это доказано легендами тюргешских монет. На них, и то лишь в качестве тамги, удерживается в VIII в. всего один рунический знак. Это доказано также господством уйгурской письменности в документах VIII-IX вв., найденных в Китайском Туркестане. Рунические тексты встречаются там лишь изредка. Таким образом, можно считать вполне установленным наличие в Семиречье в районах, занимавшихся в VI-VII вв. тюрками, рунической письменности и притом более архаического типа, чем орхонская. Такой вывод позволяет поставить вопрос о месте формирования рунического алфавита. Если не подлежит сомнению арамейская основа большинства таласо-енисейских литер, воспринявших её через среднеазиатские варианты, через согдийское и хорезмийское письмо, то Семиречье, связанное с Хорезмом, колонизованное в значительной части согдийцами и в то же время в VI-VII вв. занятое западными туг’ю, становится наиболее вероятным местом первого применения рунической письменности, приспособления арамейского алфавита к тюркской речи. [34] Оттуда тюркизирован-
(36/37)
ный алфавит широко распространился прежде всего на восток. Пока не найдено в Восточном Туркестане рунических надписей на камне, но зато имеются документы на бумаге. Они вероятнее всего представляют памятники тюркоязычного народа ягма, обитавшего в VI-VIII вв. в Кашгарии и входившего в западный тюркский каганат. Это позволяет не считать отсутствие рунических надписей на камнях и скалах безусловным доказательством незнакомства населения ряда областей Центральной Азии с руникой. В частности, вполне возможно допустить наличие рунического письма у карлуков — одного из наиболее крупных племён, входивших в состав западнотюркского каганата. Между тем карлуки очень долго занимали территорию Западного Алтая и Тарбагатая и в том числе бассейн Зайсана и Чёрного Иртыша. Китайская хроника сохранила указания на постоянство дружественных связей енисейских кыргызов с карлуками (Ге-ло-лу). [35] Гипотеза В. Радлова о роли населения Чёрного Иртыша в передаче кыргызам руники туг’ю приобретает в новом виде большую достоверность, уже не нуждаясь в придуманной «орде тюркских князей». Вероятно, так же как ягма и как кыргызы, восприняли руническое письмо западных туг’ю и орхонские тюрки. Однако их древнейшие тексты VI-VII вв. пока ещё не выделены, так как исследователей, естественно, влекут к себе монументальные надписи Онгина, Кошо-Цайдама и Налайхи, относящиеся к первой половине VIII в.
Рис. 9. а — надпись на глиняном сосуде из Уйбатского чаатаса;
б — прорись надписи на пряслице Минусинского музея.
Что касается кыргыз, то западнотюркская письменность попала на Енисее на подготовленную почву. Уже почти два тысячелетия существовали там разнообразнейшие рисунки на скалах и на нарочито поставленных стелах. Многие из них составляют целые повествования о выдающихся событиях — сражениях, больших охотах, постройке новых поселков и переездах на новые места. Другие с различной условностью передают в символах отвлеченные представления, главным образом космогонического характера. Косые и прямые кресты, квадраты, круги, звезды, дуги и другие фигуры высекались ещё в карасукское время. В тагарскую эпоху эти
(37/38)
знаки умножились и к ним прибавились разнообразные тамги. В таштыке отмечен новый шаг вперёд — появление наряду с тамгами счётных знаков. При такой древности и разнообразии средств фиксации, в условиях нового усложнения общественных отношений, когда возникала кыргызская государственность, естественны были попытки создания собственной письменности. Один такой опыт сохранил нам обломок грубого горшка, найденный в кыргызском кургане № 2 Уйбатского чаатаса. В его нижней части, под волнистой чертой расположена целая строка различных знаков — квадрат с крестом внутри, две наклонные черты, схематическая фигура мужчины, два вписанных друг в друга круга с чертой посередине, примыкающая к нему дуга, горизонтальная черта и черта вертикальная (рис. 9а). Перед нами несомненная надпись, для которой использованы знаки, давно бытовавшие на Енисее, но только теперь поставленные в строку. Об отношении этого примитивного письма к руническому алфавиту можно заключать из того, что далеко не все рунические знаки восходят к арамейской системе. Занимавшийся этим вопросом В. Томсен не нашёл арамейских основ для 15 орхонских знаков и пришел к выводу, что они представляют собой местное дополнение. Он же в специальной таблице выделил «главнейшие и наименее сомнительные» варианты знаков, характеризующие енисейские надписи. [36] В настоящее время количество определимых енисейских вариантов может быть ещё увеличено. Уже самое количество их (до 8 к одному звуку) подтверждает относительную древность енисейского и очень близкого к нему таласского алфавита, отразившего ту стадию рунической письменности, на которой ещё не закончилось сложение буквенных форм. Однако и теперь, как и при выходе в свет «Заметок об этническом составе тюркских племён и народностей» Н. Аристова, нельзя согласиться с его теорией происхождения тюркской руники исключительно из тамг. [37] Наоборот, новые открытия в области среднеазиатских алфавитов ещё раз подкрепляют теорию О. Доннера и В. Томсена.
Руническая письменность у кыргызов была распространена очень широко. На это указывает то обстоятельство, что в степях Кемчика, Улукема, Бейкема, Енисея, Абакана и их притоков уже найдено около 50 одних только надгробных надписей, из которых некоторые очень велики. [38] Но не только количество надгробных надписей свидетельствует о широком знании письма. Рунические эпитафии Верхнего Енисея и Минусинской котловины явно рассчитаны на широкий круг читателей, а не только на представителей знати. Рассматривая содержание этих надписей, мы уже извлекли из них ценные сообщения о внутреннем устройстве кыргызского общества в VI-VII вв. При этом мы видели постоянные упоминания о народе, составленные в таких выражениях восхваления, которые не оставляют сомнения в том, что всегда был расчёт на прочтение проезжим простым кыргызом. [39] Ещё в большей степени в том же убеждает обилие ненадгробных надписей. Большинство из них находится на скалах, часто представляя как бы беглые, торопливо начерченные остриём отметки.
(38/39)
К сожалению, этот материал остается до сих пор не только не прочитанным, но в значительной массе своей и не собранным. Только А. Адрианов во время своих работ по эстампированию енисейских писаниц списал некоторое число таких наскальных надписей-отметок. [40] Известная часть их видна также на рисунках, сделанных с писаниц экспедицией Аспелина. [41] В своих поисках писаниц я также встречал отдельные рунические знаки на камнях Майдашинских и Оглахтинских гор близ Минусинска. В этих надписях несомненно таятся важнейшие факты внутренней жизни кыргыз. В этом можно быть уверенным, исходя из содержания единственной прочитанной большой наскальной надписи, скопированной по инициативе Д. Клеменца на утесе Хая-Баши у р. Кемчика. Мы уже обращались к ней при изучении общественного строя кыргыз. Здесь же приведем её целиком, так как её текст особенно убеждает в доступности руники многим кыргызам:
«Вашего владения — моего хана и моего эля это памятник на Кара-Сэнгире. Его писал Аншин. Вы, люди, слышите владельца Кара-Сэнгир. Витязь-Инанчу, Чигши-бэг по моим заслугам я самый высший среди шести родов Кэшдим, это моё превосходство. Кара-Сэнгиром владел я — победоносный Чигши в тридцать восьмом году — премудрый Шангун. Согласно письма... хана [я] Тутук-бэг лежащей по ту сторону земли». [42]
Обращение «Вы, люди, слышите владельца Кара-Сэнгир» не оставляет сомнения в том, что памятник на Хая-Баши должны были читать очень многие. О том же можно заключить и по распространённости рунических надписей на различных бытовых предметах. Некоторые из них, вырезанные на золотых и серебряных сосудах, мы уже рассмотрели. [43] Однако
(39/40)
надписи, обычно указывающие имя владельца, встречаются и на менее роскошных вещах — на поясных украшениях, на китайских зеркалах, на пряслицах, и даже на китайских монетах. [44] Надписи на монетах особенно важны. Поскольку монеты были чеканены в 841 г., они свидетельствуют о том, что руническое письмо продолжало применяться на Енисее ещё и в IX-X вв. Это подтверждает и отсутствие в стране кыргыз древних уйгурских надписей.
Особый интерес представляет надпись, вырезанная на каменном дисковидном пряслице из Минусинского музея [45] (рис. 9б и 10). Её литеры весьма своеобразны и значительно отличаются от других енисейских. Прежде всего обращает на себя внимание редкое начертание м — , к — , p — и наличие  очевидно, в значении з или  [ср. в ДИЮСе, с. 346: "z или γ"]. Особый же интерес представляет употребление двух вариантов  и  . Эти знаки-«лесенки» до недавнего времени вообще были неизвестны в азиатской рунике, наличествуя лишь в печенежском письме и венгерских резах в значении z. [46] Теперь же они встретились сразу в двух центрах азиатского рунического письма: на енисейском пряслице и на таласской палочке, изданной С. Маловым. [47] С надписью на таласской палочке роднит надпись на минусинском пряслице и близость других начертаний:
а также общий стиль знаков. [48] Рассматривая особенности алфавита обеих надписей, нельзя не признать наряду с их большой близостью друг к другу их сильного отличия от орхонской и таласской лапидарной руники. Ни на Орхоне, ни на Таласе мы не встречаем м в вариантах  ,  и  . Нет на Орхоне и на Таласе и ш в виде  и  , а также нч или ч в виде  . Зато енисейские надписи изобилуют такими начертаниями. Основываясь на этом, я не могу вполне согласиться с выводом С.Е. Малова относительно надписи на таласской палочке, что будто бы «при первом же взгляде на буквы этой палочки видна их своеобразность в сравнении с буквами орхонской, енисейской и восточнотуркестанской рунической письменностей». [49] Совершенно очевидно, что необходимо сделать исключение для енисейских аналогий, особенно после счастливой находки В.П. Левашевой минусинского пряслица.
Однако всё сказанное выше позволяет ставить вопрос и о происхождении таласской деревянной палочки с рунами. Она найдена в древнем шурфе, пробитом для добычи железного купороса или квасцов на южном склоне Киргизского хребта к северо-западу от с. Дмитриевского в местности Ачикташ. Содержание её надписей, мастерски раскрытое С.Е. Маловым, вполне обосновывает его вывод о том, что эта палочка не имела аналогий с уйгурскими деревянными кольями культового или магического значения, но «является своего рода путевым жезлом, путеводной палочкой». [50]
Но кто был тот путешественник, которого привела в VII или VIII в. [51] путеводная палочка на р. Талас? Нам кажется возможным предполагать его кыргызское происхождение. За это говорит отмеченное выше отличие путеводных надписей палочки от других восточнотуркестанских рунических начертаний н, наоборот, ближайшее сходство с енисейскими надписями, особенно со строчкой, вырезанной на пряслице № 2164 Минусинского музея.
Вероятно, это был один из тех предприимчивых кыргызских воинов-торговцев, которые, проникая в дальние страны вплоть до двора китайских императоров, разносили по Востоку славу о высоком мастерстве енисейских ремесленников, оружейников и художников-ювелиров. Если это так, то таласская палочка приобретает и ещё одно значение. Она может стать первым документом, прямо фиксирующим проникновение кыргыз на Тянь-шань ранее IX-X вв.
Заканчивая этим рассмотрение кыргызской письменности, нельзя не признать в ней действительный показатель высоты культуры енисейских кыргыз, сложности их общественного устройства и прочности их связей с соседними народами Азии. Эта связь обогащала кыргыз новыми достижениями восточной цивилизации, но не могла стереть оригинальных черт, характерных для народа енисейских долин.
[1] О. Donner. Sur l’origine de l’alphabet turc du nord de l’Asie. Helsingfors, 1896.
[2] V. Thomsen. Inscriptions de l’Orkhon. Mémoires de la Soc. Fin.-Ougr., Helsingfors, 1894-1896.
[3] П. Мелиоранский. Памятник в честь Кюль-Тегина. ЗВОРАО, т. II, 1899, стр. 47.
[4] С.П. Толстов. Монеты шахов древнего Хорезма и древнехорезмийский алфавит. ВДИ, 1938, № 4, стр. 133-134.
[5] Там же, стр. 145.
[6] Ramstedt. Zwei uigurische Runeninschriften in der Nord-Mongolei (Helsingfors, 1913), и его же перевод надписей Селенгинского камня (Труды Троицко-Савско-Кяхтинского отд. Приамурского отд. РГО, т. XV, вып. 1, СПб., 1914).
[7] V. Тоmsеn. De М.A. Stein’s Manuscripts in turkish «runic» script from Miran and Tun huand. Journ. of the Asiatic Society, London, 1912, January, p. 181-227.
[8] W. Bang in Verbindung mit Dr. A. von Gabain und Dr. G.R. Rachmati. Türkische Turfantexte. IV buddistische Sutra Sakiz Jükmäk. Sitzungsberichte d. Dr. Akademie d. Wissenschaften. VIII-X, 1934, S. 97.
[9] A.Н. Бернштам. Руническая надпись в уйгурской рукописи. Зап. Инст. востоковедения АН СССР, т. VII, стр. 303-305.
[10] Е. Вlосhet. Les inscriptions turques de l’Orkhon. Revue Archéologique, III série, t. XXXII, p. 356-382; et t. XXXIII, p. 352-365.
[11] W. Radloff. Die alttürkischen Inschriften der Mongolei. Dritte Lieferung. СПб., 1895. стр. 301-302.
[12] П. Мелиоранский. Памятник в честь Кюль-Тегина, стр. 47.
[13] Цитирую по В. Бартольду. Киргизы, стр. 22.
[14] W. Radloff. Die alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, стр. 301.
[15] Там же, стр. 301.
[16] А. Бернштам. Памятники старины Таласской долины. Алма-Ата, 1941, стр. 25.
[17] В. Радлов. Разбор древнетюркской надписи на камне, найденном на урочище Аиртам-ой Кенкольской вол., Аулиатинского уезда. ЗВОРАО, Т. XI, вып. I-IV, СПб., 1899, стр. 85-87.
[18] J. Nemeth. Die Köktürkischen Grabinschriften aus dem Tale des Talas in Turkestan. Körösi Csoma Archiv, Bd. II, Budapest.
[19] С. Малов. Древнетурецкие надгробия с надписями бассейна р. Талас. Изв. АН СССР, Отд. гуманитарных наук. Л., 1929, стр. 802-804.
[20] П. Мелиоранский. По поводу новой археологической находки в Аулисатинском у. ЗВОРАО, т. XI, вып. I-IV. стр. 271-272.
[21] J. Nemeth, ук. соч., стр. 140-141.
[22] С. Малов, ук. соч., стр. 799-802.
[23] J. Nеmеth, ук. соч., стр. 137-138.
[24] С. Малов. Таласские эпиграфические памятники. Материалы Узкомстариса, вып. 6-7. М.-Л., 1936, стр. 17-23.
[25] Н. Heikel, Altertümer aus dem Tale der Talas in Turkestan. Travaux ethnographiques, VII, Helsinki, 1918, p. 11,1 и 11,14.
[26] Н. Heikel, ук. соч., табл. XXIII и XXIV.
[27] Там же, стр. 139-140 и 142-143.
[28] С. Малов. Таласские эпиграфические памятники, стр. 23-26.
[29] С. Малов. Древнетурецкие надгробия бассейна р. Талас, стр. 804-805.
[30] С. Малов. Таласские эпиграфические памятники, стр. 27-28.
[31] С. Малов Таласские эпиграфические памятники, стр. 23-38.
[32] А. Бернштам Археологический очерк Сев. Киргизии. Фрунзе, 1941, стр. 60.
[33] Ср. С. Малов. Древнетурецкие надгробия, стр. 800 и А. Бернштам. Археологические очерки Сев. Киргизии, стр. 61.
[34] А. Бернштам. Тюргешские монеты. Труды отдела Востока Гос. Эрмитажа, (36/37) т. II, 1940, стр. 105-111. О тесной связи каганата с городскими центрами Средней Азии см. С. Толстов. Тиранния Абруя. Исторические записки, т. III, М., 1939, стр. 3-53.
[35] Иакинф (Бичурин). Собрание сведений и т.д., ч. I, стр. 449. Сообщение об обшей границе (стр. 448) относится уже к IX в.
[36] V. Thomsen, Inscriptions de l’Orkhon, стр. 10-44.
[37] Н. Аристов. Заметки об этническом составе тюркских племён и народностей. «Живая старина». 1896, вып. III и IV, стр. 410, 418, 420.
[38] См. W. Radloff. Die alttürkischen Inschriften der Mongolei, стр. 299-387. (21 тувинская, 12 минусинских надгробных и 4 наскальных надписи); С.Е. Малов. Новые памятники с турецкими рунами (3 тувинских надгробных надписи); С.В. Киселёв. Неизданные надписи енисейских кыргызов (1 минусинская и 3 тувинских надгробных и 2 «светских», но вырезанных на стелах). Кроме того, мне прислали из Тувы ещё 5 надписей, собранных экспедицией Тувинского обл. музея, а во время экспедиции 1947 г. мы собрали ещё ряд новых надписей на Элегесте, Енисее и Уюке.
[39] С.В. Киселёв. Общество и государство енисейских кыргызов. Изв. АН СССР, серия истории и философии, 1946, т. III, № 5.
[40] Хранятся в архиве А.А. Спицына в ИИМК АН СССР.
[41] Appelgren-Kivalo, Alt-Altaische Kunstdenkmäler, рис. 77 и сл. Перевод надписей с Писаной горы около Сулека см. W. Radloff. Die alttürkischen Inschriften., стр. 345.
[42] W. Radloff. Die alttürkischen Inschriften..., стр. 326-327. У Радлова сказано «Кыргызского хана», однако осмотр надписи в 1947 г. показал, что имеющиеся в этом месте знаки не дают оснований к транскрипции «кыргыз». Повидимому, там было начертано другое слово.
[43] С.В. Киселёв. Ук. соч.
[44] W. Radloff. Ук. соч., стр. 346.
[45] Рисунок и слепок любезно предоставлены мне В.П. Левашевой, Инв. № пряслица 2164.
[46] J. Nemeth. Die Inschriften des Schatzes von Nagyszent-Mikloš. Bibliotheca Orientalis Hungarica, II, Budapest — Leipzig, 1932, Beilage, V, VI.
[47] C.E. Малов. Таласские эпиграфические памятники, стр. 28-38.
[48] Я решаюсь употребить выражение «стиль» потому, что перед нами надписи на различном материале и, тем не менее, очень сходные по почерку. Очевидно, они подчинены не только одной алфавитной традиции, но и одному почерковому стилю.
[49] С.Е. Малов. Таласские эпиграфические памятники, стр. 30.
[50] Перевод надписи: «Поднявшись я перевалил через вершину горы. Своих домашних товарищей... Теперь открывая сосуды... Крайняя равнина. Помогая друг другу на новом пути через вершину горы и поднимаясь выше, огибая таким образом... Я по-
(40/41)
дошёл; вот — равнина. Переваливая через внутреннее ущелье восхождение хорошо... Открывая [дорогу] и высоко переправляясь, немного...» (там же, стр. 31).
[51] Это время определяется в связи с тем, что древние шурфы Ачикташа, по словам М.Е. Массона, оказались засыпанными землёй с обломками керамики IX-X вв. См. М.Е. Массон. К истории открытия древнетурецких руничных надписей в Ср. Азии. Материалы Узкомстариса, вып. 6-7. стр. 13.
|