Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

Часть вторая. Голубые тюрки и уйгуры, или эпоха Второго каганата.

Глава XXX. Уйгурия в VIII-IX вв.

[ Новый порядок. — Манихейство и уйгуры. — Гибель Уйгурского ханства. — Последствия. ]

Новый порядок. Переворот 780 г. упразднил преимущественное положение племени токуз-огузов. Победившие шесть племён больше всего не желали, чтобы уничтоженное положение возродилось. Поэтому они хотели слабой власти, не имевшей возможности стеснять их свободу, и они добились своего. По существу Уйгурское ханство перестало быть монархией, а превратилось в нечто вроде республики с пожизненным правителем. Власть фактически сосредоточивалась в руках племенных вождей, которые избирали ханов. Ханы эти настолько бесцветны, что история не удостаивает их характеристики. С 789 по 794 г. правил Пангуань, сын узурпатора. Однако престол он получил не по наследству, а был «поставлен вельможами». [1] В 794 г. его отравила жена и на престол вступил «сам», [2] т.е. не имевший на то права младший брат отравленного. Это скорее семейная, чем политическая драма, но вельможи вмешались, убили захватчика престола и малолетнего сына его объявили преемником.

Власть была разделена с силой; силу же имел неизвестный нам по имени полководец, названный в источнике «гйегяньгяс», воевавший в это время с тибетцами. Когда он вернулся с войском, хан и вельможи вышли навстречу и легли на животы, умоляя не убивать их. Чтобы снискать расположение гйегяньгяса, хан отдал ему все китайские вещи, полученные Уйгурией за участие в войне с Тибетом. Польщённый и растроганный гйегяньгяс обнял юного хана и обещал ему поддержку, а вещи роздал войску, и все остались довольны. Однако год спустя хан умер (разумеется, не от старости); гйегяньгяс исчез со страниц истории, а ханом был избран приёмный сын одного из вельмож — Кутлуг, сделавший военную карьеру при бывшем хане.

(425/426)

Это явилось не только торжеством выборного начала над наследственным, но тогда же была сформулирована и конституция: «Вельможи, чиновники [3] и прочие доложили: „Ты, небесный царь, сиди спустя рукава на драгоценном престоле, а помощника должен получить обладающего способностями управления мерой с море и гору; в государственное положение [вникать?]; законы и повеления должны быть даны; должно надеяться на небесную милость и благосклонность. Вот о чём мы, чиновники, просим”». [4]

Этот текст крайне важен. В нём отмечено ограничение ханской власти, так как хану придавался глава правительства — тот, кто у арабов назывался визирь, а у китайцев — чэнсян. Второе требование касалось судебной власти; твёрдая фиксация законов должна была пресечь произвол. Наконец, отмечается категорическое требование согласовывать государственные дела с церковными, т.е. считаться с главами манихейской общины. Хану оставалась только война, и действительно мы всё время видим хана Кутлуга во главе войска.

Но и тут его не оставили в покое. Надпись поясняет, чего от него хотели: «Во всей земле простолюдины и живые существа, чистые и добрые, были покровительствуемы, а злые истребляемы». [5] Терминология взята целиком из манихейского лексикона; точно так же выражается Бетюрмиш-тархан, автор «Хуастанифта». [6] Так как мы знаем, что манихеи подразумевали под добром и злом, то этот текст даёт основание утверждать, что Кутлуг проводил в завоёванной им области религиозные гонения, и едва ли не это вызвало у китайцев как в Куче, так и в Чанъани такое отрицательное отношение к уйгурам.

Впрочем, арабы не отстали от китайцев. Эмир Хорасана узнал, что на его земле проживает несколько сот зиндиков, т.е. манихеев, и пожелал их убить. Пока он собирался, к нему явился посол от хакана токуз-огузов и передал следующее: «В моих владениях втрое больше мусульман, чем в твоих — зиндиков: если ты тронешь хоть одного зиндика, я перебью всех мусульман». Те и другие остались живы.

Итак, мы можем проследить по двум независимым друг от друга источникам, что уйгурский хан выступает как покровитель манихеев, гонимых и истребляемых в странах христианских, мусульманских и зороастрийских; зато в Уйгурии манихеи воспользовались своим влиянием, чтобы организовать гонения против иноверцев.

(426/427)

Не только в Тибете и Арабском халифате, но и в Индии, [7] Китае [8] и Уйгурии нетерпимость стала знаменем эпохи. Видимо, поэтому уйгуры встречали гораздо более сильное сопротивление соседних племён, чем тюрки. Те просто требовали покорности и дани, а эти заставляли побеждённых ломать весь строй своей психики и весь уклад своей жизни; они навязывали кочевникам такие представления, которых те не могли ни понять, ни принять. Поэтому Уйгурия была окружена врагами, примирение с которыми было невозможно.

Манихейство и уйгуры. Никак нельзя заключить, что гибель манихейской церкви в Уйгурии была исторической случайностью. Манихейская религия последовательно боролась против плотского, материального начала, и её победа по сути дела означала бы прекращение физического существования её приверженцев. Хотя процесс самоистребления замедлялся искусственно, но всё же это было видовое самоубийство.

Высшей добродетелью манихеев было неприятие жизни, неудовлетворённость, которая неизбежно порождала уныние.

Вторая добродетель — непримиримость ко всему плотскому — исключала сострадание и милосердие, следовательно давала простор жестокости, возводя её в принцип.

Третья установка — изнурение плоти путём совмещения аскетизма и распутства — делала невозможной существование семьи, которая была лишь терпима, но не благословенна.

Эти три принципа диаметрально противоположны христианству, где уныние — смертный грех, милосердие — добродетель, а создание моногамной семьи — акт веры и таинство. Результаты последовательного применения манихейской доктрины в обществе, подчинённом манихейской церкви, не трудно представить.

Прежде всего необходимо отметить, что подлинными манихеями могли стать лишь немногие, главным образом из аристократии. Возможно ли было растолковать уйгурскому пастуху, неграмотному храброму воину, что его родная благоухающая степь, любимая жена и весёлые краснощекие дети — страшное зло, от которого надо отречься? Мог ли он возненавидеть свои крепкие руки, натягивающие тугой лук до уха, и своего боевого коня, не раз спасавшего ему весёлую и привольную жизнь? Как мог он представить себе абстракцию борьбы Света и мятущейся Тьмы? Совершенно очевидно, что большая часть уйгурских кочевников была манихеями лишь по названию, продолжая

(427/428)

жить привычным бытом и руководствуясь привычными представлениями. Разлагающая стихия манихейства их едва коснулась. [9]

Но последствием этого обстоятельства должен был стать разрыв между знатью и народом; народ перестал понимать своих вождей, а ханам и бегам стало не о чем говорить с необразованной массой. Это не могло повести к укреплению страны. Ведущая часть уйгурского общества приняла новую веру со страстностью неофитов, причем её больше всего устраивала проповедь непримиримости, дававшая выход природной воинственности уйгуров.

Войны с тибетцами, карлуками и кыргызами приобрели теперь для уйгуров высший смысл: они сделались борьбой за веру. Результатом этого оказалось крайнее обострение всех проблем внешней политики. Войны нужно было вести силами народа, чуждого той религии, за которую ему приходилось сражаться. Последовавшая катастрофа была в большой мере обусловлена этим направлением внешней и внутренней политики.

Но самым губительным последствием манихейства было разрушение семьи. В основном оно коснулось главенствующих слоёв уйгурского общества — тех людей, которые в силу социальных причин смогли воспринять и ассимилировать высокую культуру Ирана и Средиземноморья. Радения и оргии, прерывавшие периоды безбрачия, не могли привести к получению здорового потомства. Наиболее приобщённая к культуре часть уйгуров могла давать лишь неполноценное потомство. Короче говоря, она вырождалась.

Процесс вырождения не быстр; для того чтобы последствия его стали ощутимы, нужно не меньше трёх поколений, т.е. лет 80. Именно столько продержалась манихейская Уйгурия.

Но прежде чем дали себя знать эти отрицательные стороны принятия манихейства, сказались и его положительные стороны — приобщение к западной культуре.

Китайская духовная культура столь специфична, что кочевники не хотели и не могли её принять. На примере Тоньюкука мы видели, что даже тюрки, получившие китайское образование, стремились противопоставить своё мировоззрение китайскому. Так же вели себя тибетцы; и уйгуры не были исключением. Но это обрекало их на отсутствие культурного обмена, и только волна выходцев из Согда и Ирана открыла им доступ к культуре не менее совершенной, чем китайская.

Ибн Хордадбег описывает Уйгурию как самую обширную из тюркских стран. «Хакан токуз-огузский пребывает в большом городе с 12 железными воротами, жители города исповедуют манихейство; у

(428/429)

хакана на возвышенности, в кремле его, стоит золотой шатёр, в котором вмещается до 900 человек; он виден издали на расстоянии пяти фарсахов». [10] В этом роскошном дворце сидели слабые, бездарные ханы, от которых остались только их пышные титулы. Страной управляли племенные старейшины или манихейские «совершенные», имена которых в истории не сохранились.

До 839 г. в Уйгурии никаких крупных событий не было, за исключением восстания кыргызов (около 815 г.) и перехода племени татар с Амура к Иньшаню (около 820 г.). [11] Косвенно это указывает на ослабление мощи державы, и надо предполагать, что внутри страны боролись какие-то группировки, как всегда бывает при слабом правителе; но какие это были группировки, мы не можем даже гадать. В 832 г. хан, по имени Геса, был «убит от своих подчинённых» [12] и его сменил двоюродный племянник, по имени Ху. При нём и разразилась катастрофа.

Гибель Уйгурского ханства. К середине IX в. сила Уйгурии была уже в прошлом. Разложение аристократии принесло свои плоды. Вельможи соперничали друг с другом, а покорённые племена начали отпадать. Выше было отмечено отпадение шато в 794 г. В 835 г. отошли татабы. Но более страшным для Уйгурии оказалось восстание кыргызов. Кыргызский князь, лелея мечту о независимости, поддерживал дружеские связи с арабами, тибетцами и карлуками. [13] Около 818 г. кыргызский князь Ажо объявил себя ханом. Мать его была тюргешской княжной, а жена — дочерью тибетского полководца; следовательно, и с теми, и с другими у него были родственные связи. Попытка уйгурского Бао-и-хана подавить восстание не имела успеха. Ажо, не довольствуясь освобождением от чужеземного ига, требовал безоговорочной капитуляции противника. «Твоя судьба кончилась, — обращался он к уйгурскому хану. — Я скоро возьму Золотую твою орду, поставлю перед нею моего коня, водружу моё знамя. Если можешь состязаться со мною, — приходи; если не можешь, то скорее уходи». [14] А в то же время на юге восстановили свои силы воинственные шато и также угрожали уйгурам. [15]

(429/430)

В 832 г. на золотой престол в Каракоруме воссел Кут-тегин (кит. Ху-дэлэ; перс. Хутуглан-хакан [16]) с титулом Айдынлык улуг Мунмиш Кюлюг Бильге Чжан-синь хан. По наследству от предшественников он получил в ханши китайскую царевну [17] и клубок неразрешимых противоречий. Дальнейшие события столь скупо описаны в «Таншу», что можно восстановить лишь общий ход, но не причины их. [18]

В 839 г. вельможа Кюлюг-бег (кит. Гюйлофу), опираясь на пришедших к нему на помощь шато, напал на Каракорум. Хан кончил самоубийством, и вельможи, сочувствующие восстанию, поставили ханом малолетнего Кэси-тегина. [19]

Зима выдалась многоснежная, пало много овец и лошадей, к голоду добавилась моровая язва, и к весне 840 г. уйгуры ослабели от голода, эпидемии и смятений, вызванных переворотом. Враг Кюлюг-бега, старейшина Кюлюг-бага, призвал на помощь кыргызов и взял Каракорум. Хан и Кюлюг-бег были казнены, юрты их сторонников сожжены. Уйгуры в панике рассеялись. Часть бежала на юг и подчинилась тибетцам; вельможа Пан Торэ увел 15 аймаков в Джунгарию и покорился карлукам, а 13 родов ханского аймака (вероятно, потомки токуз-огузов с пополнениями) в марте 841 г. объявили ханом Уге-тегина и решили продолжать борьбу против кыргызов. Однако вся Халха, [20] Каракорум, а также все сокровища уйгуров были в руках врага, и только природная воинственность и инерция войны толкали уйгуров на дальнейшее сопротивление.

В числе трофеев, добытых кыргызами в Каракоруме, оказалась китайская царевна, жена трёх уйгурских ханов. Не желая портить

(430/431)

отношения с Китаем, кыргызы отправили её домой с приличным эскортом и свитой. Уге-тегин напал на караван, перебил всех кыргызов и освободил царевну, которая стала его ханшей. Однако, не надеясь удержаться в Халхе, Уге перешел Гоби и оказался на берегах Хуанхэ во главе огромной, голодной и деморализованной орды. Китайское правительство хотело договориться с уйгурским командованием, зная, что последнее не искало войны. Но голодные кочевники, не дождавшись конца переговоров, начали добывать себе пропитание грабежами. Вельможи видели, что положение грозит трагической развязкой, и брат Уге-тегина Умус казнил вождя союзных шато Чисиня, [21] чтобы свалить на него все вины. Тогда другой вождь, Насечур, возглавил войска Чисиня — 7 тыс. кибиток — и увёл своих сторонников в Маньчжурию. Там он был разбит китайцами и бежал обратно к Уге, который его казнил. Другие уйгурские вельможи предложили покорность китайскому императору.

Не имея средств для прокорма своих подданных, Уге разрешил им напасть на Шаньси (841 г.). Китайские войска были разбиты, северная Шаньси и Ордос разгромлены. Это решило судьбу уйгуров — китайское правительство отказало им в поддержке и мобилизовало против них армию. В 842 г. уйгуры были разбиты и отброшены от северо-восточного угла Ордоса в Маньчжурию. Кидани, до сих пор сохранявшие верность уйгурскому хану, увидев толпы голодных беглецов, грабящих кого попало, восстали и поддались Китаю. [22] В начале 843 г. уйгуры были снова разбиты и израненный Уге со своими сторонниками бежал к племени «чёрная телега», но оно выдало уйгуров. Уге был убит, а его подданные большей частью рассеялись. [23]

Брат Уге, Энянь-тегин, возглавил остаток уйгуров. Жил он на добровольное вспомоществование татабского старейшины, но в 847 г. китайские войска разбили татабов и Энянь бежал к татарам (шивэй). Китайцы потребовали его выдачи, и последний глава уйгуров с женой, сыном и девятью всадниками уехал куда-то и пропал без вести.

Кыргызский хан, узнав, что последние уйгуры скрываются у татар, пришёл в Маньчжурию с десятитысячным войском и выловил беглецов. Немногие спасшиеся, «укрываясь в лесах и горах, пропитываясь грабежом», [24] пробрались на запад к Пан Торэ.

Последствия. Уничтожение уйгурской державы было не только военно-политической акцией. Не случайно сразу же по разгроме уйгур-

(431/432)

ского войска китайское «правительство собрало книги мониев [манихеев] и идолов и все предано огню на дороге, а имущество взято в казну». [25] Такая решительность со стороны веротерпимых китайцев показывает, что дело обстояло весьма серьёзно, и очень жаль, что у нас так мало сведений о причинах такого отношения китайцев к манихейству. Во всяком случае ясно, что манихейская община была разгромлена, и это открыло дорогу буддийской пропаганде.

В X в. на уйгурский язык переводится сутра «Золотой блеск», [26] что указывает на появление большого числа читателей подобной литературы. В дальнейшем буддизм полностью вытесняет манихейство.

После разгрома уйгуров отношения между Китаем и кыргызами испортились, так как китайцы отказались способствовать усилению кыргызского ханства. [27] Но войны не возникло.

Кыргызы отметили свою победу над уйгурами в двустрочной надмогильной надписи, известной под названием «Енисейский памятник». [28] «От вас, мой эль, моя госпожа, мои сыны, мой народ, от всех вас в 60 лет [я отделился = умер]. Мое имя Эль-Туган-тутук. Я был посланником божественному элю. Народу шести бегов я был бегом».

«Народ шести бегов», или «шестисоставной народ», — это уйгуры после 780 г. Над ними был бегом и «älči» Эль-Туган-тутук. Слово «älči» вообще значит «посол», но здесь оно, очевидно, употреблено в смысле «уполномоченный», и в таком понимании не возникает противоречия с тем, что он был одновременно начальником (bаγ) и послом по отношению к одному и тому же народу. Обращается он не к хану, а к qunčui = княжне (с кит. языка; термин употреблялся голубыми тюрками). Это важно для датировки: Ажо умер в 847 г., значит Эль-Туган-тутук его пережил и обращается к его наследнице. Таким образом мы узнаем, в какое положение попали уйгуры, оставшиеся в Халхе: они вошли в состав кыргызского эля как покорённый народ, так как только для управления таковыми назначались чиновники с титулом тутук. [29]

Весьма важно, что держава уйгуров названа «божественным элем», кыргызская надпись отмечает теократический характер Уйгурского ханства, описанный выше.

Несравненно удачнее сложились обстоятельства у другой группы уйгуров, которую Пан Торэ увел на западную окраину. Укрывшиеся у

(432/433)

карлуков уйгуры вскоре разделились на две группы: большая часть обосновалась в Куче, которую они сумели в своё время отстоять от тибетцев, а другая — на границе Тибета, около Бишбалыка. [30]

Внутренняя война, раздиравшая Тибет, не могла не отразиться на областях, покорённых тибетцами во времена их могущества. В 848 г. в Дуньхуане вспыхнуло восстание местного (т.е. китайского) населения. Во главе повстанцев оказался способный офицер Чжан И-чао. Он назвал своих сторонников «войском, покорным долгу» и к 850 г. с помощью уйгуров захватил Хами и Турфан. [31] Однако ему не удалось окончательно изгнать тибетцев, удержавшихся в Ганьчжоу, и резня продолжалась не менее 10 лет. [32]

В этот период уйгуры накапливали силы. Сведения, поступавшие в Китай, несмотря на отрывочность, дают возможность, установить, что новое уйгурское ханство оказалось жизнеспособным. В 856 г. в Куче сидел уже новый хан, Манли, пожелавший возобновить союз с Китаем. [33] Но уже через год дорога в Уйгурию оказалась перерезанной, [34] по-видимому, тибетцы начали контрнаступление. [35] Тогда в дело вмешались джунгарские уйгуры. Князь Бугу Цзунь, [36] укрепившийся в Бишбалыке, выступил на помощь китайцам и противникам тибетского правительства, поддерживавшего религию бон, которых возглавлял тогонский полководец Тоба Хуай Гуан, сподвижник вождя тибетских буддистов — Шан Биби. Перед лицом воинствующего бона манихеи, буддисты и конфуцианцы забыли свои разногласия, объединились и соперничали только в храбрости. Диктатор Тибета, полководец Шан Кунжо, [37] попробовал, как некогда, силой сломить врагов, но «племена за ним не пошли», [38] и тибетское наступление захлебнулось. Бугу Цзунь взял тибетские крепости в Сичжоу (Турфанский оазис), Бэйтине (очевидно, пограничный форт у Бишбалыка), Луантай (около Урумчи), Цзинчэн (250 ли к западу от Урумчи) и тем самым покончил с тибетским преобладанием в Притяньшанье.

Китайский полководец Чжан Ки-юн нанёс поражение в Ганьсу самому Шан Кунжо, захватил много пленных и большое количество доспехов, [39] бывших в то время дефицитным снаряжением. Шан Кунжо

(433/434)

На этом выиграли уйгуры. Бугу Цзунь создал небольшое, но крепкое княжество, включавшее кроме Бишбалыка и Турфанского оазиса Кучу, северный берег оз. Лобнор и Джунгарию до р. Манас. [40] Это маленькое владение не заслуживало названия ханства, и владетель его носил титул «идыкут». Однако из этого зёрнышка выросла средневековая Уйгурия.

[1] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 328.

[2] Китайское выражение для определения узурпации.

[3] Очевидно, те, что у тюрок назывались буюрук.

[4] В.П. Васильев, Китайские надписи..., стр. 24; G. Schlegel, Die chinesischen Inschriften..., S. 131.

[5] В.П. Васильев, Китайские надписи..., стр. 25; G. Schlegel, Die chinesischen Inschriften..., S. 132.

[6] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 120-125.

[7] I. Prasad, History of Mediæval India..., pp. 26-28; H.К. Синха и А.И. Банерджи, История Индии, стр. 98, 102, 104.

[8] Н.И. Конрад, Начало китайского гуманизма.

[9] Доказательством этого является сохранение свадебного обряда (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 333) и рунической письменности с языческим содержанием (С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 80-92).

[10] С. Millet, Sur le nom de céréales..., p. 207. «Золотой ордой» называл столицу Уйгурии и кыргызский хан в 839 г. (см. Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т I, стр. 355).

[11] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 377.

[12] Там же, стр. 333.

[13] Н.Я. Бичурин, Собрание сведении..., т. I, стр. 355.

[14] Там же, стр. 355-356.

[15] Там же, стр. 361.

[16] Вероятно, Кут-оглан (В. Бартольд, Отчёт..., стр. 105).

[17] Уйгуры сохранили древний обычай наследования жён.

[18] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 334.

[19] Гардизи сообщает, что в восстании приняли участие карлуки, жившие в Уйгурии. Они истребили 12 начальников и всех сторонников уйгурского хана, которого звали Хутуглан-хакан, после чего власть в степи взял в свои руки карлук Илмалмасын-джабгу (В. Бартольд, Отчёт..., стр. 105).

[20] Халха — в современном смысле слова. Это название появилось в XIV-XV вв.

[21] Отождествление уйгурского министра Чнсиня с вождём шато Чисинем — домысел автора. Может быть, это разные люди, но маловероятно.

[22] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 369.

[23] Там же, стр. 335-337.

[24] Там же, стр. 337.

[25] Там же.

[26] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 140.

[27] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 357.

[28] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 78-79.

[29] К аналогичному заключению о дате этой надписи пришёл Л.Р. Кызласов, с той лишь разницей, что «шестью бегами» он считает территорию Тувы, а не всей Уйгурии, в это время захваченной кыргызами (Л.Р. Кызласов, Новая датировка памятников..., стр. 114). Думается, что в IX в. границы между Тувой и Уйгурией не было.

[30] J.R. Hamilton, Les Ouighours..., pp. 10-11.

[31] Ibid., p. 12.

[32] V. Minorsky, Hudud al-Alam, p. 85.

[33] J.R. Hamilton, Les Ouighours..., p. 10.

[34] Ibid., p. 10.

[35] Ibid., pp. 15-16.

[36] Гамильтон считает его наследником Манли-хана.

[37] Он иногда именуется лун (министр) Шажо (см. Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 338).

[38] J.R. Hamilton, Les Ouighours..., p. 15.

[39] Ibid., p. 14.

[40] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 362.

наверх