М.П. Грязнов
Миниатюры таштыкской культуры.
Из работ Красноярской экспедиции 1968 г.
В сгоревших склепах таштыкской культуры уже неоднократно находили обугленные остатки мелкой деревянной скульптуры и украшенных резьбой деревянных изделий [1]. Поэтому, приступая в 1968 г. к разборке таштыкского склепа под горой Тепсей на Енисее, мы с особым вниманием осматривали каждый уголёк в надежде, что и нам посчастливится обнаружить памятники художественного мастерства таштыкских умельцев. Результат превзошел все ожидания. В склепе, помимо уже известных по прежним находкам деревянных скульптур оленя или быка и серии фрагментов деревянных орнаментированных изделий, сохранились деревянные планки, одна полностью и шесть во фрагментах, с нарисованными на них многофигурными композициями повествовательного характера. Эти рисунки знакомят нас с неизвестным ранее, новым видом памятников изобразительного искусства, с самобытным художественным стилем таштыкских племён Енисея.
Исследованный склеп находился у подножия Тепсея на правом берегу Енисея, 30 км ниже Минусинска. Рядом с ним ещё такой же склеп, нами не раскопанный. Вокруг них два-три десятка небольших детских могил (12 из них мы раскопали) и много невидимых на поверхности ямок, в которых находилось один-два горшка и несколько костей барана, реже коровы — остатки положенного рядом с горшком мяса. Таких поминальных приношений в ямках нами открыто 33. Все эти категории памятников — склепы для взрослых, грунтовые могилы детей и поминальные приношения — однотипны по инвентарю и, следовательно, синхронны. Это пока первый случай так полно исследованного могильника таштыкской культуры.
Склеп обычного для таштыкской культуры устройства. На поверхности степи на его месте
виднелось пологое возвышение подпрямоугольной формы, размером 20х18 м, высотой
около 50 см. Посередине пологая же западина глубиной до 70 см. Всюду из земли
проступали беспорядочно разбросанные камни. Местами виднелась правильная кладка
стен из плитняка. Это каменная ограда, сложенная насухо из плитняка.
Сохранилась её нижняя часть, местами на высоту до 60 см. Она почти квадратная,
со сторонами длиной в 14 и 13 м. Внутри ограды располагался склеп, сооружённый
в яме глубиной в 1,2 м. Вдоль стен ямы поставлен тын из плотно подогнанных брёвен.
К нему прислонён изнутри сруб в два венца в виде клети, сложенной из толстых
(30-35 см) брёвен с просветами между ними, равными толщине брёвен. Внутренние
размеры построенной таким способом камеры были 7х7 м, то есть около 50 кв. м.
Пол камеры выложен из круглых неотёсанных бревен. Потолок настлан из толстых
(25 см) брёвен поверх двух толстых матиц, концы которых опирались на верхние
края стен, а средняя часть покоилась на трёх столбах-подпорках каждая. Стены и
потолок с наружной стороны закрыты берёстой. Поверх
(94/95)
всего этого склеп заложен плитняком, слоем толщиной до 50 см, и прикрыт вынутой из
ямы землёй. По форме и размерам это сооружение походило на древние жилые
землянки эпохи бронзы и раннего железа, отличаясь от них лишь тем, что кровля
была плоской, а не сводчатой или двускатной, и, по-видимому, не было
свето-дымового отверстия. Вход был сделан сбоку, посередине юго-западной
стены, но устройство его проследить не удалось. Хорошо был виден только
пологий сход со ступеньками, выложенными песчаниковыми плитками.
Склеп сгорел, как и все другие исследованные на Енисее склепы. Сгорел под землёй при
недостатке кислорода. Поэтому значительная часть деревянных и других горючих
материалов, как это происходит в угольных ямах, превратилась в крепкий звонкий
уголь, но не сгорела дотла. В отличие от угольных ям здесь процесс горения
был неравномерным. По-видимому, после того как во время пожара средняя часть
потолка рухнула, в камере оказались участки, куда кислород поступал в достаточном
количестве, обеспечивая полное сгорание. В углы склепа и местами вдоль стен
огонь не проник. Дерево там не обуглилось, но сильно истлело. Поверхностные
слои его полностью разложились. Мелкие предметы исчезли без следа. В средней части
склепа на значительных участках имелся доступ свежего воздуха. Здесь все органическое
сгорело дотла, земля прокалилась докрасна. Лишь там, где горение протекало при
недостатке кислорода, все органическое обуглилось, но не сгорело, а порой
идеально сохранило свою микроструктуру, как внутри, так и на поверхности.
Сохранились деревянные конструктивные детали склепа и разнообразные положенные в склеп предметы.
В склеп помещали пепел умерших. Нами обнаружено более 30 кучек пепла. В некоторых
случаях пепел лежал компактной массой, образуя цилиндр диаметром около 10 см,
длиной около 20 см. Впечатление, что пепел лежал в длинном мешочке. Часто,
как это уже отмечалось и другими исследователями, пепел был окружён обугленной
травой, около которой сохранились обугленные фрагменты кожи, а иногда и ткани.
Обнаружены фрагменты плохо сохранившихся гипсовых масок со следами росписи их
красной краской. Одна маска сохранилась почти полностью. Её удастся
реставрировать. Маски также лежали часто среди обугленной травы с остатками
кожи и ткани. Сопоставляя наши наблюдения с находками в других памятниках
таштыкской культуры и, особенно, с кожаными куклами в могильнике Оглахты, можно
предполагать, что в склепе хоронили кожаные, набитые травой куклы с зашитым
внутри мешочком с пеплом умершего, с положенной на голову гипсовой маской.
Пепел, маски и обугленная трава находились почти на всей площади склепа. Различные,
относительно крупные предметы располагались вдоль стен. Это были два деревянных
бочонка (с вином?), корыто в метр длиной, берестяной кошель, части каких-то
предметов, сохранившиеся в виде разного рода палок, брусков и досок, фрагменты
деревянных сосудов и шкатулок, донца берестяных туясков, несколько больших
глиняных сосудов. Скульптурные фигуры оленей (?) найдены — одна в северовосточном
углу склепа, другая — в центре, около суковатого основания столба (обе без
головы, размеры их около 30 см). В разных местах находились характерные
бронзовые пряжки с неподвижным язычком от узких ремешков и бронзовые подвески,
изображающие силуэт пары смотрящих в разные стороны головок лошадей, и
некоторые другие мелкие вещи. Обнаружены и кости животных в небольшом числе — овцы, коровы, лошади, косули.
Самые интересные из найденных в склепе вещей — деревянные планки с рисунками —
также оказались в разных местах могилы. Раскопку могилы вёл студент-археолог
Ленинградского университета И. Портнягин. Предупреждённый о возможности
нахождения в могиле фрагментов обугленных мелких деревянных художественных
изделий, он с большой осторожностью начал разбирать угольное заполнение
могилы сначала в центральной её части. Здесь обуглившиеся во время пожара
бревна потолка переломились и рухнули вниз, частично сохраняя свою форму,
частично рассыпавшись на мелкие куски. Они поломали лежавшие на полу мелкие
обугленные предметы и разбросали их части в разные стороны. Сюда стал проникать
наружный воздух с кислородом и местами масса горячего угля прогорела дотла, местами, заваленная землей, она
(95/96)
сохранилась. Здесь надо было перебрать все угольки, чтобы среди массы угля от рассыпавшихся
бревен потолка обнаружить фрагменты обугленных деревянных изделий. Первую
находку сделал ближайший помощник И. Портнягина, молодой рабочий из г.
Абакана, А.В. Шарапов. Это был уголёк размерами 35х35х25 мм, на одной грани
которого сохранилась верхняя часть рисунка фигуры человека, вырезанной тонкими
линиями, на другой — нижняя часть рисунка бегущего коня. Дальше расчистка
могилы пошла увереннее. Неподалеку от первого уголька с рисунками были
обнаружены и другие фрагменты того же предмета, потерявшие связь друг с другом.
Затем обнаружены фрагменты двух планок с рисунками, также лежавшие разрозненно
в разных местах центра могилы и ближе к западной стене склепа. Фрагменты четвёртой
планки с рисунками и «рукоятка» её, также разрозненные, найдены в средней части
склепа, ближе к северной его стене. Пятая планка сохранилась непотревоженной,
на своём месте, около восточной стены склепа. Наконец, отдельные мелкие фрагменты
по крайней мере ещё двух планок с рисунками находились в разных местах северной половины склепа.
Прежде чем перейти к рассмотрению этих исключительно интересных памятников
изобразительного искусства, необходимо установить время их создания. Принадлежность
всего комплекса исследуемого могильника к таштыкской культуре настолько
очевидна, что нет надобности приводить какие-либо доказательства. Но
таштыкскую культуру в целом принято определять временем с I в.н.э. (может быть, даже с I в.до н.э.) по V в.н.э., то
есть отрезком времени, исчисляемым в 5-6 столетий. Более точное определение
даты могильника требует детального анализа его материалов. Теперь деление
памятников таштыкской культуры на хронологические группы может быть сделано
более надёжно, так как в последние годы Красноярской экспедицией Института
археологии АН СССР произведены обширные систематические раскопки серии
могильников таштыкской культуры. Ни С.А. Теплоухов в 1929 г., ни Л.Р. Кызласов
в 1960 г., предложившие свои хронологические подразделения таштыкской
культуры, не располагали таким выразительным материалом, какой получен Красноярской экспедицией.
Наиболее характерным надо считать в первую очередь могильник Тепсей III.
Склеп, детские могилы и поминальные приношения дали большой однотипный материал.
Этот могильник может служить эталоном для сравнения с другими памятниками
таштыкской культуры на Енисее. Лучше всего он характеризуется своеобразным
керамическим комплексом. Наиболее многочисленные сосуды бочонковидной или баночные
с выпуклыми боками (рис. 1, 1-4). Украшены они узкой полоской очень простого
орнамента, расположенной обычно ниже верхнего края сосуда на одну треть его
высоты. Другая своеобразная форма — горшки хорошей выделки, лощеные, с прямым
горлышком, с парой характерных ушек для подвешивания сосуда, иногда с рядом
налепных шишек по выпуклому краю сосуда (рис. 1, 5, 7). Третья форма —
изящные горшки с прямым высоким горлом, со сливом, со своеобразным валиковым
налепным орнаментом (рис. 1, 6). Это три основных формы, между которыми
наблюдаются различные переходные формы. Кроме могильника Тепсей III,
тем же единым, хотя и многообразным, типом керамики характеризуются почти все
рассмотренные Л.Р. Кызласовым таштыкские склепы, а также исследованные
Красноярской экспедицией таштыкские поселения: Крестик около с. Потрошилова
(М.П. Грязнов, сборы 1964-1968 гг.), Унюк, в устье р. Сыды (раскопки Л.П.
Зяблина, 1967-1968 гг.), Тепсей X (раскопки М.П. Грязнова, 1968 г.). Керамика на
поселениях отличается решительным преобладанием первой формы сосудов, притом
преимущественно крупных размеров. Эту многочисленную группу памятников
назовем тепсейским этапом таштыкской культуры.
Другой своеобразный тип памятников таштыкской культуры представлен также выразительным
и характерным материалом. Сюда относятся группа могильников и поселение в
районе с. Батени и ряд других могильников. В районе Батеней это прежде всего
могильник Таштык. Его исследовал С.А. Теплоухов в 1925 г. Именем его он назвал
таштыкскую культуру. С.А. Теплоуховым произведены и раскопки могильников у
Горького озера (1924 г.) и в урочище Копи (1925 и 1928 гг.). Два больших
склепа и три малых раскопаны в пункте Барсучиха IV (С.А. Теплоухов, 1923 г.; Е.Ф. Седякина, 1960 г.; М.П. Грязнов,
(96/97)
Рис. 1. Керамика тепсейского этапа из таштыкских склепов (6, 8), грунтовых могил (3, 7) и поминальных ямок (1-2, 4-5) в могильнике Тепсей III.
1967 г.) и 14 малых коллективных могил в срубах в пункте Барсучиха II
(Л.П. Зяблин, 1960 г.; Е.Ф. Седякина, 1961 г.; М.П. Грязнов, 1967 г.) [2].
Разведочные раскопки произведены на поселении Таштык II (М.П. Грязнов, 1955 г.). Далее на север от Батеней
большой материал дали раскопки Э.Б. Вадецкой. В 1967 г. она исследовала один
склеп и 47 малых коллективных могил в могильниках Новая Чёрная IV и V и в
1968 г. 33 таких же могилы, 4 склепа и поминальное место в могильнике Мысок
близ д. Аёшка [3]. Наконец, к этому же типу
памятников таштыкской культуры принадлежат на юге могильник около д. Быстрой
(близ г. Минусинска), раскопанный в 1929 г. С.В. Киселёвым [4],
и знаменитый Оглахтинский могильник, раскопанный А.В. Адриановым в 1903 г. [5],
а далеко на севере, за пределами Минусинской степной котловины, поселение и могильник
у с. Михайловки на р. Кие в Мариинской лесостепи [6].
Перечисленные памятники довольно разнообразны по устройству могил и погребальному обряду,
но они едины по инвентарю и составляют однородную цельную группу, несомненно, хронологически еди-
(97/98)
ную, относящуюся к ограниченному отрезку времени. Назовем представленный ею период
батенёвским этапом таштыкской культуры.
Очень характерна керамика батенёвского этапа. Это главным образом кубки на
коническом поддоне, часто с двумя ушками по верхнему краю, имитирующие
бронзовые котлы скифского типа (рис. 2, 9-13), и гладкие баночные сосуды
обычно со слегка выпуклыми стенками (рис. 2, 1-8). На поселении
преобладает вторая форма. Обе эти формы часто без какого-либо орнамента или же
с минимальным декором в виде ряда бугорков, ямок или полулуний по верхнему
краю. Иногда кубки опоясаны налепным валиком. И по форме и по орнаменту
керамика батенёвского этапа очень близка к керамике предшествующего тесинского
этапа и генетически с нею связана. Некоторые сосуды из могильников, например,
Таштык или Мысок трудно отличить от тесинских. Как и в тесинских, в могилах
батенёвского этапа часто находятся костяные булавки, но в отличие от
тесинских они круглые в сечении и вместо отверстия наверху снабжены круглой или
гвоздевидной шляпкой. В могильнике Новая Чёрная IV уникальная булавка
с фигурами козлов наверху была ещё тесинского типа. В могилах тепсейского этапа булавки неизвестны. В мо-
Рис. 2. Керамика батенёвского этапа из таштыкских склепов (1-4), грунтовых могил
(6-12) и поминальной ямки (5) в могильнике Мысок и из грунтовой
могилы в могильнике Барсучиха II (13).
(98/99)
гильнике Копи найден миниатюрный бронзовый котелок, подобный таким же тесинского этапа.
В памятниках тепсейского этапа аналогии с тесинскими уже не наблюдаются. Зато
можно усмотреть некоторое приближение их к памятникам кыргызского времени.
Так, наиболее грубо изготовленные сосуды, бочонковидные и баночные, по
характеру их обработки сходны с кыргызскими сосудами. Железные язычковые пряжки также близки к кыргызским.
Батеневский и тепсейский типы памятников следует рассматривать как хронологические
группы, соответствующие двум этапам развития таштыкской культуры. При этом
батенёвский этап, связанный с тесинским, представляется более ранним, а
тепсейский более поздним. Батеневский этап можно датировать временем приблизительно
I-II вв.н.э., а тепсейский — где-то в пределах III-V вв.н.э.
Не исключено, что между батеневским и тепсейским этапами был ещё один, нами
пока не выявленный. Может быть, тепсейский этап был настолько различен в своей
ранней и поздней частях, что эти части, пока не различимые, представляли собой
последовательные этапы развития культуры. Но все это можно будет ясно увидеть
только после новых достаточно обширных раскопок хорошо выраженных археологических комплексов.
Сейчас для нас ясно, что склеп в могильнике Тепсей III, а,
следовательно, и найденные в нём рисунки на планках, относятся примерно к III-V вв.н.э., т.е. предшествуют
знаменитым рисункам на костяной луке седла в Кудыргэ у тюрков Алтая,
появлению у кыргызов на Енисее многофигурных композиций, изображающих сцены
охоты богатырей (бронзовые барельефы Копёнского чаатаса, серебряный «кубок
Мессершмидта») и созданию великолепных росписей в пещерах Синьцзяна и на стенах домов древнего Пенджикента.
Первая планка, как уже отмечено, сохранилась в небольших фрагментах. От всех других
она отличается тем, что это не дощечка, а трёхгранная призма, и названа она
здесь планкой только для единообразия в обозначении рассматриваемых предметов
с рисунками. Ширина граней этой призмы предположительно 5-6 см. На одной грани
изображены бегущие влево один за другим кони. На второй — идущие или бегущие
влево же воины и какие-то, пока непонятные, сооружения или предметы. Рисунки
третьей грани также не определены. Уже и по этим немногим фрагментам можно было
предполагать наличие здесь цельной многофигурной тематической композиции, что
находками последующих планок с рисунками полностью подтвердилось.
От второй планки сохранилась средняя часть в 46 см длиной и несколько мелких
фрагментов. Ширина ее 5,5-6 см. На одной стороне изображены бегущие вправо
звери — два оленя (безрогие самки) и медведь (рис. 3, 1). На другой
стороне — более сложная композиция (рис. 3, 2). Большая часть
фрагмента заполнена фигурами, изображёнными в движении налево в такой последовательности.
Три коня в ряд (сохранилась правая нижняя четверть изображения). За ними
предмет, в который они может быть впряжены (?). Далее верхняя часть фигуры
человека со штандартом (?) в руках. Затем пробел — одна или две фигуры не
сохранились. Два непонятных предмета. Воин с луком в одной руке и стрелой в
другой, с колчаном на поясе. Голый человек (с отрубленной рукой?) со стрелой в
груди. Стреляющий из лука воин. Далее конь, повёрнутый направо, и перед ним нога идущего воина.
Также на 46 см в длину сохранилась и третья планка. Сохранился и один конец её.
Ширина 5-5,5 см. На одной стороне 4 фигуры бегущих вправо оленей самцов. Один
из них, передний, возможно, лось (рис. 3, 3). На другой стороне, на
конце планки, слева, бегущий налево медведь (рис. 3, 4). За ним идущий
направо человек с каким-то большим предметом на спине, или выходящий из этого
предмета. Предмет узорчато украшен. Навстречу этому человеку идёт или бежит
конь, с какими-то украшениями или предметами на холке и крупе, но не с седлом.
На нём или над ними небольшой хищник (гепард?, собака?). Далее бежит налево,
за конём, воин (со стрелой в руках?). За ним другой воин, в прыжке, стреляющий
налево из лука. Наконец, последняя сохранившаяся фигура, — воин, стреляющий из
лука направо. В его бедре торчит стрела.
Более сложный сюжет представлен на четвёртой планке, сохранившейся в средней части
на длину в 63 см. Ширина её 7,5-8 см. На одной стороне изображены всадники и кони, бегущие налево (рис. 4, 1).
(99/100)
Рис. 3. Рисунки на планке 2 (1, 2) и планке 3 (3, 4) (увеличить).
От крайней левой фигуры сохранилась только задняя половина коня и рука всадника,
держащая в поводу второго коня. Этот конь с седлом и украшениями на голове и
шее. Третья фигура всадника на коне с таким же украшением на голове, как и у
предыдущего коня. У всадника волосы связаны в пучок, грудь рассечена (рис. 6, 1).
Он держит в поводу четвёртого коня, без седла, только с уздой. Пятая фигура
— всадник на коне, стреляющий из лука. На поясе у него саадак, головной убор
или прическа с каким-то узлом или шишкой на макушке. Шестая фигура — всадник на
коне, с луком в руке, с колчаном (?) у пояса, на его голове нечто похожее на
плоскую шляпу с полями. Шея коня с непонятными украшениями. Последняя фигура
сохранилась частично. Это пара копытных животных (быков?), запряженных в дышло с ярмом.
На второй стороне планки представлены, по-видимому, также батальные сцены (рис.
4, 2). Следуя слева направо изображены такие фигуры. Воин, идущий влево
(сохранилась часть фигуры). Воин, идущий направо, с колчаном на поясе. Воин,
идущий направо, с луком в руке и стрелами за поясом (может быть, пронзённый
стрелами?). На голове шишка (рис. 5, 1). Лук и колчан, помещенные на
свободном поле рисунка между двумя воинами на уровне их плеч. Воин, бегущий
направо (может быть, падающий?), с рассечённой спиной. Лук и колчан, как и в
предыдущем случае, между двумя соседними фигурами воинов. Воин, бегущий
направо с заломленными в локтях руками. На голове шишка, проткнутая каким-то
предметом. Непонятный предмет с зубчатым краем. Идущий направо воин с луком в
одной руке и стрелой в другой, с колчаном на поясе, с шишкой на голове. Волосы
завязаны в пучок (рис. 5, 2). Два воина на лодке, обращённые в
противоположные стороны, лицом к противникам. Оба в длинных шубах (?), в
плоских шапочках на голове. Один с колчаном за поясом, другой со стрелой в
руке. У обоих луки простые, в то время как у всех остальных фигур на всех
планках луки сложные. Воин, идущий направо. Одна рука направлена вперед,
другой вынимает (?) стрелу, пронзившую грудь. Волосы распущены. На
(100/101)
Рис. 4. Рисунки на планке 4 (1, 2) и планке 5 (3, 4) (увеличить).
поясе колчан и сложный лук со спущенной тетивой в футляре [7].
Воин, идущий направо, с рассечённой грудью и заломленными в локтях руками. На
поясе такие же колчан и лук. Сложный лук и два каких-то непонятных предмета,
изображенные между двумя воинами на уровне их бёдер. Воин, бегущий направо, с
луком и колчаном, как у двух предыдущих воинов.
Полностью сохранилась пятая планка. Это прямоугольная дощечка, длиной в 110 см, шириной
10-11 см. На одном конце её ручка для держания, длиной в 14 см, похожая на
рукоять меча или кинжала (такая же ручка, как отмечено выше, сохранилась и от
четвёртой планки с рисунками). Планка лежала на полу склепа в непотревоженном
виде. Только трещинами она разделена на отколовшиеся, но оставшиеся лежать на
месте части. Та сторона планки, которая была в склепе обращена наверх,
сохранилась плохо. Сторона, обращенная вниз, прекрасно сохранила большую
часть рисунков. На ней изображены бегущие звери (рис. 4, 3 и 4). Олени
(маралы) самцы один за другим бегут направо. Третий из них, считая справа,
припал передними ногами на колени. Над ним изображён бегущий волк (?) с повёрнутой
назад головой. Направо от них помещены три самки оленя, скачущие (или лежащие
с поджатыми под себя ногами?), обращенные головой налево, навстречу бегущим самцам (рис. 6, внизу).
(101/102)
Рис. 5. Планка 4. Рисунки на второй её стороне. Воины пешие и на лодке.
Одна из них ранена стрелой в грудь. Перед ней летящая с распростёртыми крыльями
птица. На другой стороне планки сохранились только части нескольких фигур, не
всегда понятных. Большой непонятный предмет, подобный изображённому на третьей
планке, только без узоров на нём. Человек, бегущий направо, нога другого человека,
всадник на бегущем налево коне. Очевидно, как и на других планках, здесь
представлены какие-то батальные сцены. Шестая планка представлена фрагментом
всего в 18 см длиной. Ширина планки 7,5 см. На одной стороне её видна часть
фигуры бегущего оленя (?) и совершенно непонятные изображения. На другой
стороне великолепное, но плохо сохранившееся изображение воина в тяжёлых доспехах, со сложным луком в руке (рис. 7).
От седьмой планки сохранилось 4 фрагмента протяжённостью около 17 см. Планка узкая,
всего 3,5-4 см шириной. На одной её стороне нарисованы бегущие направо
олени-самцы. На другой — воины в доспехах, лежащие, падающие. Один с луком в руке, другой извлекает стрелу из тела.
Все изображения дошли до нас в виде линейных рисунков. Контуры фигур и некоторые
их детали вырезаны тонкой линией острием ножа. Но было бы ошибкой думать, что
тепсейские рисунки именно такими линейными и были в своё время. Они
(102/103)
Рис. 6. Наверху — планка 4. Рисунки на первой её стороне. Осёдланный конь и всадник (увеличить).
Внизу — планка 5. Рисунки на первой её стороне. Олени (увеличить).
Рис. 7. Планка 6. Воин в доспехах.
плохо видны сейчас на обугленных планках, но ещё менее различимы были на свежем
дереве. Это только контуры рисунков, выполнявшихся затем красками. Какие были
краски, вряд ли удастся установить. Только в редких случаях в линиях надрезов
сохранились спекшиеся, превратившиеся в уголь, совершенно незначительные
остатки краски. Многие фигуры частично, а иногда и почти полностью,
заштрихованы тонкими, более тонкими, чем контуры рисунка, линиями. В некоторых
случаях штриховкой передаются отдельные детали изображения — рисунок волос на
голове воина, хвост коня. Обычно же штриховка, заполняющая более или менее
значительные участки фигуры, не представляет собой какое-то изобразительное
средство. Она придаёт лишь силуэтный характер изображаемым фигурам, да и то не
полностью. Если штриховку фигур воинов на четвёртой планке (рис. 5) ещё можно
было бы представить как желание художника отделить изображаемую фигуру от фона
или от фигуры коня, на котором воин сидит, то штриховка ног коня на той же
планке (рис. 6, наверху) и других фигур на других планках, с этой точки
зрения, не объяснима. По всей вероятности, штриховка играла какую-то служебную
роль в изобразительном процессе. Возможно, это дела-
(103/104)
лось для того, чтобы отметить те места, которые подлежат в дальнейшем раскраске,
может быть, для других подобного рода целей, но не использовалась как изобразительный
приём. Ножом на дереве делался набросок только основных контуров рисунка,
детали же его выполнялись красками. Впрочем, в некоторых случаях резаными
линиями изображались и отдельные мелкие детали, панцирные пластинки на
доспехах воина (рис. 7) и волосы на голове воина и на хвосте коня и др.
На планках, как правило, представлено два сюжета — на одной стороне планки бег
зверей, на другой — батальные сцены. Бегут олени (точнее, маралы) самцы с большими
рогами и в меньшем числе самки без рогов, с огромными ушами. Среди них есть
также медведь, волк (?) и летящая птица. В одном случае самка изображена с вонзившейся
в неё стрелой, в другом — убитый самец с вытянутой задней ногой и поджатой под
себя передней. Возможно, это изображения общественных охот типа бурятских
зэгэтэ-аба [8] или тех, которые практиковались
еще хуннами в качестве военно-тренировочных занятий, например, известные охоты
Модэ при основании им хуннуского союза [9].
Изображение всадников на четвёртой планке можно рассматривать как картину угона военной
добычи (рис. 4, 1). Можно спорить, конечно, по поводу каждой отдельной
фигуры. Действительно ли первые два всадника мчатся с добычей после боя, а
следующие за ними два их преследуют? Зачем же тогда за ними мчится пара быков в
ярме? Третий слева всадник действительно ли стреляет в бегущих перед ним, или
только держит лук наготове? И много других вопросов можно поставить. Но общая
картина все же ясна. Все всадники изображены в стремительном беге. Они вооружены.
Один из них даже ранен — рассечена грудь. Нет сомнения, что это батальная
картина — уход с добычей с поля боя.
Более сложно содержание картины на обороте той же планки. Здесь представлены воины
трёх разных племён или народов (рис. 4, 2). В средней части
сохранившегося фрагмента изображены два воина в лодке. Оба, в отличие от всех
других, в длинных шубах с плоскими шапочками с простыми луками в руках. Они ведут
бой на две стороны. Справа убегающие или уходящие от них воины. Все (сохранилось
три) с распущенными волосами, с луками и колчанами на поясе. Сложный лук в
чехле со спущенной тетивой. Один воин с рассечённой грудью, другой пронзён стрелою
в грудь. Слева от воинов в лодке — идущие или бегущие на них воины со сложными
луками с натянутой тетивой, с прическами или головными уборами, завершающимися
шишкой. Два ранены — у одного рассечена грудь, у другого — спина. Это тоже
батальная картина, но трудно сказать — изображён ли здесь какой-то один эпизод или несколько?
На второй и третьей планках конкретный смысл изображений менее понятен. Ясно
лишь, что на них изображены вооружённые воины, стреляющие, бегущие, раненые и
в других положениях, а также какие-то непонятные предметы, быки, запряжённые
в какой-то снаряд (?), бегущий медведь, кони и др. Очевидно, и здесь перед
нами батальные картины, непонятного пока нам содержания.
Нет сомнения, что рисунки на тепсейских планках повествовательные, рассказывающие
о каких-то событиях, исторических или легендарных, но не мифологических.
Вероятно, это иллюстрации к популярным в то время историческим преданиям,
рассказам, легендам, а, может быть, и к историческим песням. Еще более вероятно,
что это просто рассказ или воспроизведение в картинках наиболее интересных
преданий и легенд. Археологическими памятниками, конкретнее памятниками
изобразительного искусства, уже засвидетельствовано наличие в Южной Сибири.
героического эпоса в эпоху ранних кочевников (V-I вв.до
н.э.) и в тюркское и кыргызское время (VII-X вв.н.э.)
[10].
Теперь можно говорить о том, что у древних народов Сибири в III-V вв.
н. э. был еще один жанр в фольклоре — исторические предания, рассказы или легенды.
Перед нами редкий в археологии случай, когда изобразительное искусство не
(104/105)
является декоративным, прикладным, орнаментальным. Тепсейские планки с рисунками не
были предметами утилитарного или декоративного назначения. Рисунки на них не
служили украшением какого-то предмета. Единственное их назначение заключалось,
по-видимому, в том, чтобы в картинках передать содержание исторических
преданий. Это были миниатюры, выполненные на длинных планках, которые удобно
было держать за рукоятку и рассматривать сначала картины на одной стороне, а
потом, перевернув планку, на другой. В этом отношении тепсейские миниатюры
отличаются от близких иногда по содержанию картин в настенных росписях
Пенджикента и Варахши. Декоративность росписей выражена не только в том, что
изображения заключены в орнаментальные пояса, но и в орнаментальной композиции
самих изображений, в ритмическом повторении сходных сюжетов. Тепсейские же
художники совершенно не применяли какие-либо орнаментальные украшения для
своих миниатюрных картин, хотя бы в виде простых линий или рамок. В их композициях
нет ни ритма, ни симметрии. Композицию своих картин они строили исключительно
лишь в соответствии со смысловым содержанием изображенных предметов.
В архиве Топрак-калы в древнем Хорезме имеется документ, написанный на дощечке с
ручкой, подобной тепсейским планкам, но меньше по размерам и иных пропорций [11].
Документ относится ко II или III в., то есть близко к тому времени, когда создавались
тепсейские рисунки. Отсюда можно предполагать, что во II-V вв.
древние народы азиатских степей и пустынь, возможно, широко использовали
деревянные дощечки для письма и миниатюр, как в своё время в других местах и у
других народов этой цели служили папирус и пергамент, а только для письма —
глиняные таблетки и берестяные листки.
Тепсейские рисунки, полусгоревшие, требуют сложной и длительной реставрации, которая в
настоящее время только начата в реставрационных мастерских Эрмитажа под
руководством Е.Г. Шейниной. Материалы ещё не изучены. Приведённые здесь
зарисовки выполнены в поле студентами-археологами Е. Араповой и Н. Давыдкиной,
которые, несмотря на все их старания, не могли, укрываясь в полутёмных
палатках от холода и резкого ветра, рассмотреть на отдельных фрагментах все детали
рисунков. Также и приводимые здесь фотографии сделаны с нереставрированных ещё
фрагментов. Естественно, что предлагаемая публикация является предварительной.
Когда будет закончена реставрация и изучены все материалы, несомненно, будут
сделаны не только существенные дополнения и уточнения в представленных рисунках,
но также и некоторые их исправления. Тепсейская «галерея» рисунков настолько
нова, интересна и своеобразна, что совершенно необходимо скорейшее её опубликование,
хотя бы в основных её чертах.
Тепсейские рисунки представляют собой новый для нас стиль древнего искусства в Азии, ранее
неизвестный, несмотря на то, что некоторые его памятники были открыты ещё в
прошлом веке и давно уже опубликованы. О них речь будет несколько дальше. Для
тепсейских рисунков характерны своеобразные приёмы изображения человека и животных.
В изображениях человека плечи его и бёдра всегда даются в фас, а голова и ноги в
профиль. Руки раскинуты по сторонам тела, иногда обе направлены в одну сторону.
При такой условности изображения художник всё же получал самые разнообразные
позы и положения, всегда динамичные, стремительные, полные жизни. Такие условности
в изображении фигуры человека не свойственны ни искусству скифского времени в
Сибири, ни китайскому искусству ханьского и тем более танского времени. Их нет,
конечно, и в более совершенном искусстве раннесредневековых настенных росписей в Синьцзяне и Средней Азии.
Тепсейские рисунки отличаются удивительной легкостью композиции. Люди и животные
изображены как бы в воздухе — нет под их ногами земли, нет той плоскости или
уровня, по которому бы располагались действующие фигуры. Этим искусство
тепсейских художников отличается от тяжелых композиций в искусстве всех древних
цивилизаций и сближается с легким живым построением фризовых композиций в античном искусстве.
Можно вполне уверенно утверждать, что тепсейские рисунки местного енисейского
исполнения. Это следует из того, что все они выполнены в своеобразной манере,
(105/106)
несвойственной народам других мест Евразии. Наиболее своеобразен прием изображения ног у
коня и зверей. Передние по отношению к зрителю ноги анатомически правильно, а
ноги второго от зрителя плана механически сдвинуты и поставлены рядом с
первыми, как бы оторванные от корпуса животного (рис. 6, наверху). Может
быть, это дальнейшее неудачное развитие изобразительного приема, употреблявшегося
в предшествующий исторический период. Ранние кочевники Алтая и тагарские
племена на Енисее, наряду с изображением ног, вполне анатомически правильным,
допускали несколько условный прием как бы дублирования ноги — рядом с передней
по отношению к зрителю ногой они повторяли такие же очертания нижней части
второй ноги, вплотную примкнутой к первой. Искажений анатомического строения
животного при этом не получалось. Тепсейские же художники всю ногу второго
ряда отодвигали в сторону рядом с ногой первого ряда и получали искаженное
положение ног. В более поздних памятниках искусства древних племён Саяно-Алтая
этого уже не наблюдалось. У зверей и коней на пластинке из Кудыргэ правая и
левая ноги изображены параллельно, близко одна к другой, без искажения
анатомического строения [12]. В изображениях
кыргызского времени на бронзовых бляхах Копёнского чаатаса и на серебряном
кубке в г. Красноярске у всех коней и зверей задние ноги изображены
своеобразным стандартным приемом — нога переднего плана полностью, а заднего
плана видна за ней лишь частично, то спереди, то сзади (часть бедра спереди,
лытка сзади, копыто спереди) [13]. В более же совершенном искусстве
настенных росписей Синьцзяна и Согда ни одного из указанных примитивных
стандартов в изображении ног животных уже не наблюдается.
Местное изготовление тепсейских рисунков подтверждается ещё и тем, что в разных
пунктах Минусинской степной котловины имеются наскальные рисунки, по стилю и
сюжетам изображения аналогичные тепсейским. Еще В.П. Левашева в 1939 г.
отнесла к таштыкскому времени наскальный рисунок, изображающий воина с копьём,
в доспехах, мчащегося на коне [14]. Л.Р. Кызласов включил в
число памятников изобразительного искусства таштыкской культуры «наскальные
рисунки великолепно выполненных скачущих воинов, головы коней которых
украшены... оттянутыми назад султанами» [15]. В 1968 г. Н.Н. Нащокин
обследовал и скопировал на озере Туе большую многофигурную писаницу. Резными
линиями изображены конные и пешие воины, звери, котлы и другие предметы, выполненные
совершенно в том же стиле, что и на тепсейских планках. Отсюда следует, что
произведения того же жанра, стиля и сюжетов, что и на планках с Тепсея, были
широко популярны, видимо, по всей Минусинской степной котловине и выполнявшие
их художники находились здесь, в степях.
Планки тепсейского склепа, судя по манере и приёмам изображения, по технике
выполнения, расписаны не менее, чем шестью разными художниками. Отсюда можно
заключить, что искусство миниатюры было широко распространено в таштыкском
обществе. Имелось, очевидно, довольно значительное число более или менее искусных исполнителей.
Тепсейская «галерея» рисунков, несомненно, представляет собой одно из звеньев общей линии
развития изобразительного, повествовательного искусства азиатских народов.
Ценность её заключается не только в том, что мы получили теперь представление
об искусстве малоизвестного в этом отношении периода, да ещё в местности, удалённой
от культурных центров того времени. Она особенно интересна тем, что знакомит
нас не с парадным искусством росписей дворцовых помещений и богатых домов, как
это имело место в раннем средневековье Средней Азии, и не с храмовыми
росписями религиозного содержания, как это было в древнем Синьцзяне, а с массовым
народным искусством основных слоёв патриархально-феодального общества. Тепсейские
миниатюры, близкие к ним наскальные рисунки творились не для возвеличения
господствующего класса, а для удовлетворения эстетических и познавательных потребностей самого народа.
[1] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, табл. XXXVI, XXXVIII; Л.Р. Кызласов. Сырский чаа-тас. СА, XXIV, 1955, рис. 25-27, 29-33; Он же. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М., 1960, рис. 38-43, 49, 50.
[2] Е.Ф. Седякина. Таштыкские погребения могильника Барсучиха IV. СА, 1965, 4; М.П. Грязнов. Работы карасукского отряда. Сб.: Археологические открытия 1967 года. М., 1968.
[3] Э.Б. Вадецкая. Раскопки на месте д. Новая Чёрная. Сб.: Археологические открытия 1967 года, М., 1968; Она же. Раскопки таштыкских могил у д. Аёшки. Сб.: Археологические открытия 1968 года. М., 1969.
[4] С.В. Киселёв, ук. соч., стр. 400-409 и табл. XLIV.
[5] Г.П. Сосновский. О находках Оглахтинского могильника. ПИМК, 1933, № 7-8; А.М. Таllgren, The South Siberian Cemetery of Oglakhty from the Hun Period, ESA, XI, Helsinki, 1937.
[6] Г.С. Мартынова. Новые памятники таштыкской культуры. Известия лаборатории археологических исследований, вып. 1. Кемерово, 1967.
[7] Изображения сложного лука, носимого на поясе, со спущенной тетивой, в футляре, известны по стенным росписям в Синьцзяне (пещера Майа), в Таджикистане (Пенджикент), на известном щите с горы Муг, на серебряном ковше из Коцкого городка. См.: Живопись древнего Пенджикента. М., 1954, рис. 25 и табл. V, XXXIII, XXXV; Я.И. Смирнов. Восточное серебро. СПб., 1909, табл. XXII.
[8] Д.А. Клеменц и М.Н. Хангалов. Общественные охоты у северных бурят. Материалы по этнографии, т. I. СПб., 1910.
[9] Н.Я. Бичурин. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, I. М.-Л., 1950, стр. 45.
[10] М.П. Грязнов. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири. АСГЭ, вып. 3, 1961.
[11] С.П. Толстов. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, стр. 218-220.
[12] М.П. Грязнов. Древнейшие памятники..., рис. 5, стр. 17.
[13] Там же, рис 6, 7.
[14] В.П. Левашева. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края. Красноярск, 1939, рис. 18.
[15] Л.Р. Кызласов, ук. соч., стр. 21, рис. 32.
|