|
Б.Н. Граков
|
|
Рис. 52. План городища Ремершанц у Потсдама.(Открыть Рис. 52 в новом окне) |
Рис. 53. Жилища лужицкой культуры: 1 — план дома-мегарона в Ремершанце, 2 — план жилища Бискупинского городища. 3 — конструкция дома Бискупинского городища.(Открыть Рис. 53 в новом окне) |
встречаются на нашей территории на городищах юхновской культуры. В какой-то мере длинные дома из секций напоминают разделённые на секции дома в некоторых лесных городищах Смоленщины.
Дома в лужицких городищах располагались на дворище по отношению друг к другу по-разному. Так, на городище Баальсхеббель жилища не образовывали длинных домов с секциями, стояли по отдельности и были обращены выходом к улице, шедшей по окружности городища вдоль внутренней стороны вала (рис. 54). Отдельно стоявшие дома и секционные дома Ремершанца были обращены выходом либо к свободной площади в середине дворища, либо к продольным улицам. Лучше всего особенности расположения лужицких домов с секциями прослеживаются на примере Бискупинского городища (рис. 55). Все они общей глухой стеной обращены на север, выходами секций на юг. Между каждой парой длинных домов находится поперечная улица, к которой эти дома обращены с севера входами, а с юга — глухой общей стеной. Улицы шириной 2,40-3,40 м. Они выложены поперечными брёвнами, лежащими кое-где на насыпи мощностью в 30-40 см. В некоторых местах заметно двойное наслоение брёвен гати. Перестройка производилась в связи с неоднократными пожарами. Примечательны некоторые особенности Баальсхеббеля. На нём обнаружены большие общие помещения для амбара и хлева. В середине городища стояли ещё какие-то отдельные дома, может быть, общественного назначения. Во всяком случае на примере этого городища можно с большой долей убедительности предполагать общее хозяйство коллективов. [6]
Нередко в соседстве с селищем или городищем в нескольких стах метров находится грунтовой могильник. Обыкновенно он вмещает до 200-300 погребений. Но есть случаи, когда могил в нём гораздо больше. Так, например, Ласковский могильник в Польше заключал в себе около 1800 могильных ям. [7] Погребения совершались путём сожжения. Сожжённые на стороне останки с обломками вещей и украшений ссыпались в урну, ставившуюся в неглубокую яму, нередко круглую. В раннюю латенскую эпоху в дне урны часто проделывали отверстие для души покойного. Сверху урну нередко прикрывали миской. Урной служили сосуды в виде кувшина без ручки с высоким горлом. Иногда урну укрепляли камнями или яму обставляли деревом. Над могилой делали кое-где вы-
кладку из неровных камней. Кроме урны в могилу ставили ещё несколько сосудов, иногда до 20-30 штук. Клали также отдельные орудия и оружие в целом, необгоревшем виде. В ранний период — это бронзовые изделия, позднее — железные; то серп, то копьё, то стрелы, то каменная зернотёрка и т.п. В детские могилки частенько клали грушевидные, шаровидные и в виде животных погремушки из глины. Иногда образ животных придавали кубкам, сосудам, подвескам и каким-то, может быть, культовым символам (рис. 56). В раннюю эпоху над некоторыми из ям сооружали курганы, то каменные, то земляные. К. Шухгардт полагал, что курганы вообще были более распространены, чем это представляется теперь археологам, что иные из них исчезли в результате распашки. [8] По его наблюдению, курганы лучше сохранились в местах, покрытых лесом. Не вполне исчезли курганы и в позднейшее время, в гальштатскую эпоху. Так, Королевский курган около Седдина в ГДР — это большой курган диаметром около 70 м и высотой 11 м. Под курганом находилась обширная круглая яма. Большая лужицкая глиняная урна содержала внутри выбитую из бронзового листа чеканную италийскую миску с крышкой, в которую и были ссыпаны кости сожжённого воина. В урне лежали: бронзовый серп, бронзовая булавка для закалывания одежды, бронзовая бритва. В состав инвентаря входило несколько бронзовых кубков, ситулы, бронзовый меч гальштатского типа с навершием в виде завитков. Как и бронзовая миска, многие вещи здесь италийских образцов и даже изготовления. Сосуды в этом погребении позднелужицкого типа с глубоким горизонтальным рифлением. Погребение относится к VII-VI вв. до н.э. [9]
|
|
Рис. 54. План городища Баальсхеббель: 1-8 — деревянные наземные жилища.(Открыть Рис. 54 в новом окне) |
Рис. 55. План-схема жилых сооружений Бискупинского городища.(Открыть Рис. 55 в новом окне) |
Не было в лужицком обществе обычая класть в могилы много драгоценных металлических сосудов, тем более импортных Оружие и орудия всегда клали в единичных экземплярах Седдинский курган более похож на обычные для гальштата аристократические воинские погребения. К ним он приближается и по роскоши инвентаря, и по грандиозности погребального сооружения. Едва ли может быть сомнение в том, что, с одной стороны, это воинское и богатое захоронение на территория лужицкой культуры есть одно из первых проявлений имущественного неравенства и выделения всаднической аристократии,
Рис. 56. Сосуд в виде животного из погребения лужицкой культуры.
(Открыть Рис. 56 в новом окне)
а с другой стороны, несомненный признак влияния гальштатского аристократического быта. Этот курган, однако, чаще всего считают погребением вождя-завоевателя с юга. Вполне возможно, что сношения с областью гальштата оказывали некоторое ускоряющее воздействие на развитие имущественного неравенства и общий ход разложения первобытнообщинных отношений в лужицкой культурной среде.
Своеобразный характер имеет погребальный ритуал многочисленных могильников кошубского, или поморского, варианта лужицкой культуры. [10] Здесь одиночные могилы стали сменяться семейными захоронениями. В них каждая индивидуальная урна часто стояла в особом каменном ящичке, к которому примыкало ещё несколько таких же ящичков. Пепел усопших погребали в особых урнах, на шейке которых иногда лепкой, иногда резьбой изображали грубые черты человеческого лица. В уши вдевали подвески, в латенское время иногда из стеклянных и пастовых бус. Ниже шейки резьбой делали поясок орнамента в виде двойных или тройных зигзагов, нередко имитировавший гривны, украшавшие покойника при жизни. На эту же урну схематически резьбой наносили ожерелья, булавки, оружие. Крышки урн представляли собой изображения шапок (рис. 57). Южнее лицевые урны встречаются в Познани и Силезии. С латенского времени они проникают на Вислу и на восток до границ распространения культуры, сохраняя близкую форму, но утрачивая лицо. У лицевых урн отверстия в дне для выхода души делать перестали. Вопрос о происхождении этих урн неясен. Это могло быть местное явление. Ведь лицевые сосуды, имитирующие человеческое лицо, неоднократно встречены в разное время в разных местах. Однако Ж. Дешелетт решительно полагал, что урны польского Поморья связаны происхождением с подобными этрусскими сосудами и являются результатом торговли с югом, поскольку эта
местность входит в линию янтарного берега, а один из путей в этом направлении — Эльба. [11] Помимо сходства урн лужичан с италийскими, основанием для мнения об италийском их происхождении служит то, что одинаково и в Италии и в Поморье лицевым урнам предшествовали урны в виде домиков. В эпоху латена лицевые урны в конце кон-
Рис. 57. Лицевая урна кошубской культуры.(Открыть Рис. 57 в новом окне) |
Рис. 58. Золотая чаша из Эберсвальда.(Открыть Рис. 58 в новом окне) |
цов сменяются так называемыми подколпачными погребениями, в которых урну покрывали сверху большим перевёрнутым сосудом. [12]
В металле вообще и в украшениях того времени лужицкой культуры, когда она вступила в железный век, можно заметить два течения: одно собственно лужицкое, другое — гальштатское. В характере поселений, в устройстве жилищ, в украшениях и керамике здесь много своих, совершенно особых черт. В торговых и богатых областях гальштата и латена встречаются клады дорогой утвари и драгоценных вещей. В то же время погребальный обряд там пышнее и богаче, чем у лужичан. Однообразие и сравнительная бедность погребальных инвентарей наряду с однообразием и скудостью городищен-
ского быта придают многочисленным лужицким кладам поздней поры самостоятельное значение при рассмотрении хозяйства и социальных отношений внутри племён лужицкой культуры. Клады попадаются нередко в валах городищ. Так, например, в Берлинском музее в 20-30-х годах нашего столетия кладов лужицкой эпохи было значительно более 100. Одним из самых интересных можно считать клад золотых вещей из Эберсвальда. [13] В нем свыше 30 мотков золотой проволоки разной величины и формы. Рубчатые золотая и бронзовая гривны, половина золотой очковой фибулы, несколько непонятных сломанных вещиц, брусков золота и, наконец, 8 золотых полусферических чеканных чаш. Из них 6 покрыты зонами выпуклых кружков и точек, а на 2 чашах — 8-лучевые звёзды, пространство между лучами которых сплошь покрыто выпуклыми точками (рис. 58). Это — клад материала и готовых изделий, клад золотых дел мастера. Другим примером может служить клад из Чернилова в Чехии. Он состоит из 5 больших мотков толстой золотой проволоки. [14] Такие клады наряду с курганами вроде Седдинского указывают уже на начало сильного имущественного расслоения.
Наряду с кладами золотых вещей и золота-материала нередки случаи находок и кладов бронзовых вещей, особенно украшений. Таков, например, клад бронзовых предметов из Бисхупице Меховского повета в Польше. [15] В нём 8 разных браслетов, 3 серпа, одно обломанное копьё, 3 удлинённых лужицких кельта и италийская чеканная чаша с крышкой, покрытая зонами выпуклых кружков. Судя по погнутости браслетов и сломанному копью, это — склад материала на перелив. В дер. Соколина Пинцовского повета в Польше был найден клад из 31 рубчатого и 7 гладких браслетов и 2 бракованных серпов (тоже из бронзы). [16] Это, конечно, клад готовых украшений и металла на переплавку. Поэтому возможно, что и готовые браслеты уже вышли из моды и назначались к переплавке. Эти клады, по-видимому, можно датировать концом бронзового или самым началом железного века.
Характеристика ведущих форм вещей лужицкой культуры. ^
С началом железного века в лужицких могилах эпизодически появляется оружие. С течением времени оружие численно умножалось, но только в южной части исторической области Великой Польши и Силезии могилы вооружённых воинов становятся достаточно обычными. Это совпадает как раз со временем распространения могильников кошубского типа. В VII-V вв. до н.э. бытуют мечи гальштатских типов из бронзы и железа. Затем появляются железные черешковые мечи раннелатенских форм. Копья встречаются изредка. Они преимущественно лавролистные или широколистовидные с ребром по перу, с VI в. до н.э. — исключительно железные. Топоры в основном двух образцов. Кельты были бронзовыми и железными. Они имели вытянутые пропорции, цилиндрическую втулку и являлись довольно обычными для всего времени лужицкой культуры. Такого типа бронзовые кельты имеют, как правило, одно ушко, довольно тяжелы и украшены на широких сторонах клинка, стянутого в талию, вертикальными бороздками, ребрышками или расходящимися дугами. Этот тип близок некоторым гальштатским кельтам. С начала VI в. до н.э. такие бронзовые кельты исчезают. Помимо кельтов, были распространены железные топоры с круглым проухом, с четырёхугольным невысоким молоточком на обухе и клиновидным лезвием (рис. 59).
Наконечники стрел довольно редки. Следовательно, относительно редко и применение лука. Боевые наконечники стрел бронзовые, длинновтульчатые, с двумя шипами, продолжающими обе лопасти, или лавролистные. Лишь изредка такие двулопастные наконечники имеют черешок, заканчивающийся серповидно двумя шипами внизу. Известно немного скифских втульчатых наконечников. С Бискупинского городища происходят роговые и костяные черешковые наконечники стрел. Их жало чаще всего двушипное внизу, иногда узкое коническое, иногда лавролистных контуров (рис. 60 и 61).
Железные и более ранние бронзовые ножи иногда прямые, иногда имеют изогнутую спинку и такое же лезвие с приподнятым кверху концом, то есть идут от гальштатских. Деревянная или костяная ручка накладывалась обычно на узкий черешок, продолжающий линию спинки. Бывает пластинча-
Рис. 59. Оружие лужицкой культуры: 1 — бронзовый кельт, 2 — бронзовый наконечник копья, 3 — костяной наконечник копья, 4 — железный топор.
(Открыть Рис. 59 в новом окне)
тый черешок во всю ширину клинка. Он всегда короткий. Костяные или деревянные пластинки прикреплялись к нему при помощи медных или железных заклёпок.
В противоположность соседним гальштатским воинам лужицкие почти не пользовались колесницами. Колесницы встречены только в чехословацких могильниках на юге ареала этой культуры. О существовании всадников свидетельствуют положенные при погребённых удила. Сначала удила бронзовые с неподвижными большими кольцами на концах. Позднее их делают из железа. При этом конечные кольца либо составляют единое целое с коромыслом, либо неподвижно зажаты в тесной петле, то есть сходны с латенскими. Псалии бронзовые и железные. Относящиеся к VIII-VII вв. до н.э. имеют 3 отверстия с выступами в виде муфточек. Это — псалии гальштатских типов. Есть ещё псалии, у которых среднее отверстие заменено петлёй; в неё продевались удила. Конец всех таких псалиев может быть загнут, он заканчивается большой шляпкой или полушарным утолщением. Весьма архаичны однопластинчатые роговые удила, на концах которых пробиты квадратные отверстия для привязывания псалиев (Бискупинское городище). Подобного рода удила есть и в украинской лесостепи. Они найдены на городищах чернолесской культуры, например на Субботовском. Один экземпляр таких удил происходит с селища на Тарасовой горе — самом раннем поселении скифского времени на р. Тясмин. Вернее все-
го, что и на Бискупинском городище они не могут быть отнесены ко времени более позднему, чем рубеж VII-VI вв. до н.э. С того же городища происходят единичные роговые псалии, изогнутые в слабую дугу, с тремя
|
|
Рис. 60. Бронзовые наконечники стрел лужицкой культуры.(Открыть Рис. 60 в новом окне) |
Рис. 61. Костяные наконечники стрел лужицкой культуры.(Открыть Рис. 61 в новом окне) |
сквозными круглыми отверстиями. Подобного рода псалии достаточно известны и в Скифии, где они есть ещё в первой половине VI в. до н.э., например псалии из погребения с бронзовыми стремевидными удилами у с. Константиновка Мелитопольского района. [17] Совершенно подобные псалии известны в лесных городищах на территории СССР (городецкая культура в Чувашии) и в позднейших могильниках кобанской культуры на Северном Кавказе. Вероятно, в лужицкой культуре употреблялись роговые псалии и других форм, так как псалии гальштатского типа с тремя отверстиями в муфточках, сделанные из рога, есть на предскифских поселениях чернолесской культуры (Субботовское городище), где они могут относиться к VIII-VII вв. до н.э. (рис. 62).
На Бискупинском городище было найдено колесо, составленное из двух ясеневых досок, с квадратным отверстием посередине. Такое колесо вращалось вместе с осью. С двух сторон от центрального отверстия сделано по большому полукруглому прорезу, вероятно, для облегчения колеса. Это колесо много примитивнее, чем гальштатские и латенские колёса со многими спицами, часто окованные медными или железными шинами и имевшие в более позднее время ступицу токарной работы. Конечно, такие сложные колёса применялись и лужичанами. На Бискупинском городище несколько раз были найдены глиняные игрушечные колёса с четырьмя спицами. Колёса иногда оковывались шинами, как в гальштате.
Принадлежностью одинаково и мужского и женского обихода служили булавки и фибулы, которыми закалывали запа́х одежды или плащ. Булавки из бронзы или из железа принадлежат нескольким типам, более или менее однообразно живущим всё это время. Поскольку булавки встречаются при трупосожжениях, как сопровождаемых оружием, так в изобилующих украшениями, следует считать, что их употребляли оба пола. Едва ли не более всех преобладает булавка, у которой головка представляет собой односторонний завиток в один оборот из раскованной пластинки. Этот тип возник в Средней Европе и Приднепровье в конце эпохи бронзы и прожил затем до конца скифской эпохи в области распространения скифской культуры и её вариантов. Второй тип — булавки с односторонней многовитковой большой плоской спиралью. Эти булавки также восходят к бронзовой эпохе и живут в лужицкой культуре до её конца. На советской территории они известны в предскифское время в бассейне Днестра; в области культур скифского типа они не распространились, но привились в культурах лесной полосы вплоть до верхневолжских и верхнеокских городищ, где прожили почти до самого их конца. По крайней мере, головка одной такой булавки найдена
Рис. 62. Конская сбруя лужицкой культуры: 1 — роговые удила, 2 — роговой псалий, 3 — костяная бляха, 4 — бронзовые удила, 5 — железные удила и псалии.
(Открыть Рис. 62 в новом окне)
на городище Березняки, одном из самых поздних городищ дьяковской культуры.
Третий тип — булавки с головкой из двух больших плоских спиралей, обращённых в разные стороны в одной плоскости. Эти обычно очень крупные булавки мало известны на территории СССР: они встречаются в ранних могилах зарубинецкой культуры в Белоруссии.
Четвёртый и пятый типы — гвоздевидные булавки с небольшой конической или круглой плоской головкой. И тот и другой типы — основные для лесостепных культур скифского времени. Первый достаточно обычен для чернолесской культуры. Оба типа есть и в Европе. Они ведут своё происхождение от булавок эпохи бронзы на Западе. Есть также булавки с приплюснутой сфероидальной или остроребёрной головкой, порой усложнённой сверху добавочной шляпкой меньшего размера, и булавки плавно, как лебединая шея, извивающиеся наверху и снабжённые планкой или конической головкой. Последние два типа относятся к концу гальштата или к началу латена. На территории СССР они не привились. Булавки часто плавно согнуты в средней или нижней части иглы. Это, конечно, результат закалывания такими булавками одежды из толстых и довольно грубых тканей. Все без исключения перечисленные типы булавок есть не только в погребениях, но и на Бискупинском городище. Эта категории украшений в противоположность фибулам на территории СССР в лесных и лесостепных культурах появилась рано и широко распро-
Рис. 63. Булавки лужицкой культуры.(Открыть Рис. 63 в новом окне) |
Рис. 64. Гривна (1) и фибула (2) лужицкой культуры.(Открыть Рис. 64 в новом окне) |
странилась (рис. 63). Булавки известны ещё в предскифское время, особенно в чернолесской культуре. На этом примере можно хорошо проследить наличие здесь хотя и небольших сношений с племенами лужицкой культуры.
С началом гальштатской эпохи в лужицких могильниках Чехии и Силезии бытовали все основные формы гальштатских фибул. С наступлением латена их сменили фибулы ранней и средней латенских схем. Несколько иначе обстояло дело в Северной и Восточной Польше, где фибулы гальштатских форм малочисленны, но преобладают булавки. Впрочем, в эпоху среднего латена и здесь возросло число фибул среднелатенской схемы. Именно
эти формы получили на нашей территории своё оригинальное развитие в могильниках ранней стадии зарубинецкой культуры.
Гривны бывают массивные или проволочные, иногда витые. Концы их мягко заострены или оформлены в виде завитков. Гривны сделаны из бронзы, железа, золота (рис. 64).
Браслеты различны. Они часто массивные литые и имеют гладкую поверхность. Концы их совершенно или почти замкнуты. Встречаются браслеты с далеко заходящими
Рис. 65. Браслет лужицкой культуры.
(Открыть Рис. 65 в новом окне)
друг на друга концами. Очень типичны для Польши массивные браслеты, у которых почти сведены концы, а поверхность покрыта нарезками в виде косых и прямых поперечных линий (рис. 65). Такие браслеты ещё в предскифское время проникают в Среднее Приднепровье, особенно на правый берег. Есть в лужицкой культуре и гальштатские типы с косыми рёберчатыми насечками, с крупными выпуклостями. Единицами они проникают на территорию чернолесской культуры (Залевкинский клад). [18] Спиральные и простые проволочные кольца служили перстнями.
Много было в ходу подвесок: к фибулам, браслетам и кольцам. Здесь есть гальштатские трапециевидные подвески. Очень обычны подвески треугольной формы с большим кольцевидным ушком. Они гладкие или покрыты рельефным орнаментом в виде ёлочки, расходящейся от вершины. Есть прорезные треугольные, несколько напоминающие подгорцевские подвески. Некоторые из таких подвесок попадают в чернолесское время на правобережье Днепра.
Нашивные бляшки просты и многочисленны. Известны бляшки полушарные с двумя отверстиями и плоские из двух соединённых широкой перекладиной кружков. Как показала находка совершенно таких же бляшек в небольшом кладе Субботовского городища чернолесской культуры, они прикреплялись при помощи тесьмы за эту перекладину. Какие части одежды ими обшивали — неясно. Есть и другие бляшки более или менее сложных форм. Например, бляшки в виде низкого сегмента с коническим остриём на середине.
Ожерелья составлялись из проволочных тугих спиралей-трубочек и простых трубочек из бронзы, из пастовых рубчатых пронизей, синих и красных с белыми и жёлтыми кружками и глазками. Есть глиняные, роговые и бронзовые приплюснуто-шаровидные и яйцевидные бусины. На Бискупинском городище найдено 76 бус, 55 из них синего стекла с разными узорами. Как и в Западной Европе, число бус, особенно импортных, растёт к концу бытования культуры.
Среди домашних занятий было, конечно, изготовление глиняной посуды. Хотя районы культуры различаются археологами по отличиям в керамике, всё же общие черты есть всюду. Керамика лужицкой культуры, относящаяся к железному веку, продолжает развитие форм предшествующего времени. Широко распространены горшки с острым ребром и конически суживающейся к устью верхней частью, иногда большей, чем низ сосуда. Они бурого цвета, то покрытые лощением, то просто сглаженные рукой. Они по большей части без ручек, но бывают с ушками. У некоторых из них ребро стало скругляться. Похожие на кринки сосуды, ведущие начало от «амфор» эпохи бронзы, утрачивают резкость перехода от тулова к шейке. На этом месте в ряде случаев сохраняются ручки-ушки. Эти сосуды тоже бывают покрыты лощением бурого или чёрного цвета. Обе группы сосудов часто исполняли роль погребальных урн. Орнаменты на обеих формах сходны. Под шейкой ниже одной-трёх бороздок или горизонтальных каннелюр свисают полукруглые фестоны, выполненные каннелюрами же, или равнобедренные треугольники вершинами вниз, по-разному заштрихованные. У острорёберных горшков под ребром бывают горизонтальные ручки-упоры. Очень распространены
Рис. 66. Керамика лужицкой культуры: 1 — горшок с острым ребром по тулову, 2 — сосуд-урна, 3 — подставка, 4 — баночный сосуд, 5, 7, 6, 9 — миски и чаша, 6, 10 — кринкообразные сосуды.
(Открыть Рис. 66 в новом окне)
«баночные» сосуды. Они иногда подлощены, по большей части просто сглажены, иногда с комковатой поверхностью. В отличие от баночных сосудов срубной культуры лужицкие банки иногда имеют ручки-ушки почти под устьем. Очень много мисок, иногда лощёных, иногда просто сглаженных. Край их по большей части срезан прямо, лишь изредка он слабо отогнут или, наоборот, загнут внутрь. Дно мисок сравнительно широкое. Бока плавно поднимаются к краю, но бывают и остроребёрные. Многие миски имеют ушко под устьем, редко — два. Орнаменты немногочисленны и редки: выступы под ребром, резные линии с одним или двумя рядами треугольников. Замечательна одна простая миска с Бискупинского городища. На ней под двумя рядами геометрического орнамента резными линиями изображены схематически олени и всадник. Многочисленны кубки и так называемые черпаки. Они либо острорёберны и напоминают горшки той же формы, либо подражают баночным сосудам, либо имитируют миски. В последнем именно случае польские и чешские археологи называют их черпаками. У всех черпаков одна общая черта — небольшая ленточная ручка. Она едва приподнимается выше края и одним концом прилеплена к нему, а другим — к середине тулова. Есть и другие сосуды разных, более редких форм. К их числу принадлежат, например, миска с круглыми отверстиями на дне — дуршлаг и плоские тарелки с вертикальным краем (рис. 66).
Довольно часто глину применяли для ткацких грузил и для пряслиц. Были и другие области их применения, например из глины делали игрушки. Среди них есть специально слепленные кружки до 4 см диаметром. Такие кружки известны в милоградской культуре и на Бельском городище скифского времени под Полтавой. Много погремушек, особенно в виде бочёночков. Близкие к ним нередко встречаются на дьяковских городищах по Оке и Волге. Есть фигурки птичек. Некоторые из них служили тоже погремушками. Встречаются также статуэтки свинок, бычков и т.п. Всё это хорошо представлено на Бискупинском городище. Именно там найдены обломки глиняных колёсиков с четырьмя спицами. Впрочем, бывали и более интересные игрушки. К их числу можно отнести бронзовый серпик-миниатюрку с того же городища.
Кроме глиняной посуды известна и деревянная. Всё в том же торфе Бискупинского городища были найдены овальные блюда из дерева с выступами вместо ручек по краю, ковши и т.п.
Встречаются, особенно в чешских вариантах культуры, бронзовые ситулы и цисты, бронзовые миски и кубки, часто с чеканным орнаментом, или даже золотые чаши, уже знакомые нам по кладам. Во многом они напоминают италийские образцы, а некоторые прямо привезены из Италии.
Металлургия и домашние занятия, сельское хозяйство и промыслы. ^
Металлургия лужичан отразилась, в частности, в описанных выше кладах: в золотых — ювелирное дело, в бронзовых — меднолитейное мастерство по изготовлению орудий и украшений. Кроме литья, эти клады указывают на распространённость умения выбивать из листов золота или бронзы чаши и миски, покрытые чеканными кружками, выпуклостями, точками и звёздами. Едва ли золотых дел мастера и торговцы золотом жили в каждом из укреплённых поселений. Иное дело бронзолитейные мастерские. Они, может быть, были распространены повсеместно. По крайней мере, известны случаи находок у городищенских валов следов бронзолитейных мастерских. В Чехии такие остатки были встречены неоднократно. На Бискупинском городище найдено довольно много приспособлений для бронзолитейного дела. [19] Например, концы прямых и плавно под углом изогнутых сопел и различные глиняные формы для отливки гвоздевидных булавок с дисковидной головкой, для полых и массивных браслетов и гривен, для длинного стержня и т.п. У форм имелись отверстия для выхода воздуха и для вливания металла. Среди этих вещей есть льячки из глины с полой ручкой и овальным толстостенным ковшичком для жидкого металла. Найденные сопла могли служить и для кричных горнов (рис. 67).
Рис. 67. Льячка (1) и сопло (2) с Бискупинского городища.
(Открыть Рис. 67 в новом окне)
О металлургии железа свидетельствует наличие в погребениях и на городищах оружия, орудий и украшений оригинальных лужицких типов. Более точных сведений о кузнечном лужицком деле нет.
На почве металлургии развилось у лужичан плотничное и деревообделочное мастерство. Нам уже известно их строительное искусство. Топор был главным инструментом. Его следы хорошо видны на столбах Бискупинского городища. При забивке столбов пользовались деревянными и роговыми колотушками. Для строек кроме брёвен изготовляли деревянные колки и гвозди. Из дерева, как показывает пример того же городища, делали посуду, мутовки для сбивания масла, ручки кельтов, деревянные плуги и сохи, древки стрел, рукояти ножей, поплавки к удочкам и сетям.
Кроме металлургии и деревообделочного мастерства, лужичане трудились над обработкой рога и кости. Из них они делали наконечники копий и стрел, удила, псалии, бляшки для сбруи. Мотыги разного фасона изготовляли из трубчатых костей и оленьих рогов. Струги из рёбер, гладилки, шилья и
проколки из трубчатых костей вырабатывали для шитья и кожевенных работ. Делали и многое другое. По широте бытового употребления предметов из кости лужицкие городища сходны с предскифскими и ранними скифскими, а также с ранними городищами лесной полосы Восточной Европы. Это вызвано, конечно, общностью форм хозяйства.
Круг женских домашних занятий в основном заключался в обработке продуктов сельского хозяйства и промыслов. Женщина обрабатывала поля мотыгой; тёрла на зернотёрке зерно в муку; скоблила и мяла кожи костяными стругами и гладилками. Костяными проколками и шильями, железными иглами сшивали одежды и, может быть, обувь, так как некоторые из железных игл согнуты. У этих последних есть ушко; костяные иглы часто имеют на тупом конце зарубку для привязывания нитки. Бо́льшую часть костяных и роговых вещей лужичан сохранило Бискупинское городище. Оно же сберегло в фрагментах и деревянные части вертикальных ткацких станков и вместе с ними высокие усечённые глиняные пирамидки с отверстием наверху — грузики для натягивания основы. Грузики эти довольно высоки (до 24 см, рис. 68). Пряслица для веретён тоже из глины, в большинстве случаев в виде глиняного кружка до 5 см в диаметре с широким отверстием. В небольшом числе есть пряслица в виде приплюснутого шарика. [20]
Весь описанный быт основывался на развитом сельском хозяйстве. Земледелие было пахотным. На Бискупинском городище обнаружены деревянные лопатовидные вставные сошники к деревянным плугам типа известного плуга из Деструпа в Ютландии. Вероятно, в ходу были плуги с узким плоским ползуном вроде упоминавшихся выше гальштатских лёгких плугов. Применение мотыг несомненно. Есть долотообразные орудия из
Рис. 68. Ткацкий станок лужицкой культуры. Реконструкция.(Открыть Рис. 68 в новом окне) |
Рис. 69. Деревянный сошник (1), железное тесло (2) и железный серп (3) с Бискупинского городища.(Открыть Рис. 69 в новом окне) |
трубчатых костей, есть мотыги из отростков оленьих рогов, у которых иногда ручкой служила более длинная ветвь. Не исключена возможность применения в качестве мотыги железных тёсел с боковыми выступами, поскольку в Скифии они служили именно для копки земли. Для уборки хлеба сначала употребляли бронзовые серпы. Но в эпоху городищ они уже сменились железными. Два таких серпа известны с Бискупинского городища. Они напоминают скифские, но много шире, дуга их ближе к прямому углу, но для ручки сделан такой же упор-столбик, поставленный под прямым углом к плоскости серпа (рис. 69). На том же городище были известны: мягкая пшеница, ячмень, просо, бывшие основным хлебом, лён и семена сорняков. Для изготовления муки служили каменные овальные зернотёрки до 30-40 см длиной, круглые и цилиндрические тёрочники.
Скотоводство охватывало все породы домашних животных. 98,8% от всего числа костей принадлежит домашним животным. Здесь были: свинья, корова, овца и коза. Поскольку плуги известных лужичанам типов повсюду тянули волы, они, вероятно, служили и здесь для этой цели. Лошадь шла и под верх, и в упряжь, и для разных нужд. Стадо охраняли большие собаки вроде овчарок. Коровье масло сбивали такими же мутовками из верхушки ёлки, какие в ходу и по сей день. Творог откидывали на глиняном дуршлаге.
Всего 1,2% находимых костей приходится на долю диких животных. Среди промысловых животных — медведь, волк, барсук, выдра, заяц, бобр, кабан, олень, зубр, следовательно, били и пушных зверей, и таких, которые шли на мясо. Может быть, именно охота на оленей изображена на упомянутой миске с Бискупинского городища. Оленьи рога шли на стрелы и копья. Ничего неизвестно о ловушках, но в Польше деревянные капканы на оленей типа, известного ещё в бронзовом веке, дожили почти до наших дней. Такой доисторический капкан известен из Бранденбурга, то есть из области лужицкой культуры. Охотились и на водоплавающих птиц; довольно много утиных костей было найдено на Бискупинском городище.
Свидетельством рыболовства служат бронзовые крючки с бородкой, круглые поплавки, вырезанные из коры, применявшиеся для сетей, а, может быть, также и для удочек. С ними же связаны различные грузила. Деревянные вёсла и уключины служили для лодок, употреблявшихся, конечно, и для рыболовства, и для передвижения по озеру.
Общественные отношения и вопрос об этнической принадлежности лужицкой культуры. ^
Каким формам родо-племенной организации могут соответствовать лужицкие укреплённые поселения? Длинные дома Бискупинского городища по-разному были восприняты учёными. Так, ознакомивший с ними широкий круг советских читателей, безвременно скончавшийся М.В. Воеводский сравнивал их с длинными домами матриархальных племён ирокезов. [21] Он счёл невозможным прямо высказаться за наличие здесь материнского рода и ограничился тем, что рассматривал секции длинных домов, отделённые друг от друга глухими стенами и имеющие изолированные выходы, как жилища отдельных семей, обособившихся довольно прочно по сравнению с парными семьями матриархальных племён. Поселение же в целом он отнёс к «поздней стадии родового общества». П.Н. Третьяков считает длинные дома таких, типов за жилища патриархальных больших семей, а всё Бискупинское поселение за родовое или общинное объединение. [22] Пожалуй, будет осторожнее не решать вопроса о том, род или соседская община оставили каждое из таких городищ. Судя по общему стойлу и житнице Баальсхеббеля, приходится считать, что хозяйство в таком небольшом укреплённом поселении велось сообща. О том же свидетельствует однообразная и небогатая обстановка отдельных секций длинных домов. В то же время, на наш взгляд, трудно отрицать появление родо-племенной лужицкой аристократии ещё в начале железного века. Достаточно вспомнить Королевский курган — погребение богатого воина, относящееся к этому времени. Драгоценные клады золотых сосудов и мотков золотой проволоки, может быть, не только клады золотых дел мастеров,. но и богатых людей. В конце лужицкой культуры имущественное неравенство резко возросло. Но всё-таки невозможно не усмотреть трудового быта жителей даже таких мощных укреплённых поселений, как Бискупинское, и отрицать общественное совместное хозяйство больших патриархальных семей и даже целого рода или общины, как в Бискупине. [23] К концу культуры рост значения отдельных семей внутри большой семьи выражен не только в наличии секций, отгороженных наглухо друг от друга в одном длинном строении, но и в распространении повсеместно ящичных семейных погребений. В то же время, за исключением Поморья и Силезии, нигде не выработался обряд обязательного положения в мужские могилы оружия: функция воина не подчёркивалась как нечто основное. Поэтому едва ли можно, подобно гальштатскому обществу, реконструировать лужицкие племена как повсеместно достигшие стадии военной демократии. Может быть, к ней ста-
ло приближаться в пределах этой культуры лишь население двух только что указанных областей, где воинственный характер мужских погребений достаточно подчёркнут. Этому отнюдь не противоречат укреплённые деревни лужицких земледельцев железного века.
Около десятка местных вариантов культуры могут соответствовать нескольким союзам племён или племенам. Наличие богатств сначала в виде стад и запасов хлеба, затем в виде металлической утвари и украшений побуждало к стремлению обогатиться за счёт соседей и вело к необходимости укреплять племенные или родовые центры, а то и поселения отдельных общин. И. Костшевский полагает, что начавшееся в конце VI в. до н.э. проникновение носителей поморского варианта лужицкой культуры на юг, в глубь основной её территории, вызвало усиленное строительство укреплённых поселений и обычай подчёркивать воинские функции мужчин в погребениях. Впрочем, троекратное исправление бискупинских стен указывает на постоянную военную опасность, что скорее возможно отнести за счёт внутренних межплеменных столкновений, а не только за счёт внешних нападений.
В вопросе об этнической принадлежности древних лужичан не существует единого мнения. Так, германские археологи конца XIX в. были склонны видеть в лужицких городищах культовые места одного из племён свевов, а именно семнонов. О семнонах в «Германии» Тацита говорится, что они давным-давно сидят за Эльбой и оттуда вышли все остальные свевы. Тацит свидетельствует и о нахождении в их земле религиозного центра. К. Шухгардт доказал, что городища — не святилища, а поселения, но приписал их тем же семнонам. [24] Он придавал столбовым домикам с сенями на столбах роль прототипа мегаронов микенской культуры, хотя ныне известно, что этот тип средиземноморского дома был уже во второй Трое (рубеж III-II тысячелетий до н.э.), а в Сирии существовал ещё раньше.
Однако связывать данные Тацита о германцах первых веков Римской империи с лужицкими племенами трудно. Поэтому даже Г. Коссина, вдохновитель нескольких поколений шовинистически настроенных германских археологов, предпочитал считать эти племена сначала карпидами, а затем иллирийцами, что очень сомнительно ввиду гораздо более южных и исконных связей иллирийцев. [25]
Чешские и польские археологи уже довольно давно видели в лужицких племенах древнейших славян. [26] В последнее время особенно потрудились над этим вопросом польские археологи. Так, перед самой второй мировой войной И. Костшевский боролся с тенденциозными утверждениями немецких учёных. Его взгляды решительно поддержал и развил польский лингвист Т. Лер-Сплавинский. Он полагал, что общеславянский язык кристаллизовался в западной лужицкой области и распространился на восток вместе с другими элементами той же культуры. Впрочем, он полагал, что некоторая часть лужичан могла войти в число предков соседних кельтов и иллирийцев. Археолог Т. Сулимирский особенно широко стал пропагандировать этот взгляд. Он утверждает, что лужицкая культура к началу железного века достигла Западного Буга, а затем её очень сильное влияние распространилось вплоть до Днепра, образовав сначала высоцкую, а затем ряд других смешанных культур на правобережье Среднего Днепра, в которых лужицкие элементы сыграли крупную роль. Близки к этим взглядам мысли чешского археолога Я. Филипа. Он прямо приравнивает лужицкие племена к древнейшим славянам и выдвигает много аргументов разной степени убедительности. Среди этих аргументов прежде всего тот, что лужицкие племена обитали на территории позднее чисто славянской, что славянские городища сплошь и рядом возникают на месте лужицких. Он находит в погребальном обряде и в археологической культуре славян многочисленные черты сходства с лужицкой. Я. Филип наиболее полно развивает взгляд на лужицкие племена как на предков славян.
Вопросам славянского этногенеза более всех из советских археологов отдаёт внима-
ния П.Н. Третьяков. Он признает за лужицкими племенами роль одной из групп ранних славян. По его мнению, земледельческие племена с культурой скифского типа, обитавшие в правобережном лесостепном Приднепровье, сыграли большую роль в образовании позднейших восточных славян. [27]
В 1949 г. украинской археологии сильно помогло открытие А.И. Тереножкиным чернолесской культуры. Можно считать категорически верным, что культура скифского времени в Среднеднепровском правобережье и на Ворскле есть наслоение на чернолесскую основу скифских форм быта, причём, последние далеко не во всем затушевали эту основу в новой смешанной археологической культуре. А.И. Тереножкину удалось показать, что отдельные явления лужицкой культуры есть в Приднепровье, но, в общем, это лишь некоторый и очень небольшой результат соприкосновения обеих групп племён, что ни о какой серьёзной экспансии лужицкой культуры в этом направлении говорить нельзя. [28] Сущность чернолесской культуры остаётся во многом иной, чем лужицкой, но всё же в ней, особенно в керамике, есть несколько черт центральноевропейских.
В настоящее время среди польских лингвистов появилась тенденция (К. Мошинский) отрицать славянскую принадлежность лужицкой культуры. А.И. Тереножкин принимает эту новую гипотезу и утверждает праславянство чернолесских племён. Все три точки зрения — и польских учёных, и П.Н. Третьякова, и А.И. Тереножкина — конечно, более или менее гипотетичны, поскольку речь и лужицкого и чернолесского населения, может быть, навсегда останется неведомой.
Польские и чехословацкие археологи склонны усматривать в находках скифских наконечников стрел на территории лужицкой культуры результат набегов скифов, видя их в населении Подолии. [29] Но этих находок довольно много, а племена Подолии с культурой скифского облика были далеко не так воинственны, как собственно скифы. Конечно, отрицать такие столкновения нельзя, однако наконечники стрел, находимые в валах лужицких городищ, как и сами укрепления, могут быть и, вероятнее всего, были следствием внутренних столкновений лужицких племён. Влияние скифской культуры сказывается и в знаменитом золотом кладе 1882 г. из Веташкова (немецкое Феттерсфельд) в окрестностях Губина. [30] Он содержал скифский акинак архаического типа со звериными изображениями, рукоять другого акинака, золотую рыбу, покрытую изображениями зверей (вероятно, скифский конский наносник), и несколько других вещей в том же стиле. П.Н. Третьяков предполагает, конечно, условно, что владелец клада мог быть славянским военачальником с юго-востока или скифским завоевателем. Во всяком случае трудно следовать за польскими и чешскими археологами в том, что именно «скифские» набеги привели лужицкую культуру к упадку. Традиции этой культуры прослеживаются в керамике и в обряде подколпачных погребений Польши, очень похожих по своему ритуалу на старые лужицкие.
Мы не можем здесь высказать иных мнений, кроме приведённых выше, и не решаемся ещё полностью присоединиться к мнению А.И. Тереножкина. Однако нам думается, что лужицкая культура, в общем, одноэтнична и её местные деления соответствуют, скорее всего, отдельным племенам или союзам племён. За это говорит уж очень большое единство этой культуры в основных формах её материального выражения. Конечно, это не исключает возможность покрытия ею на окраинах соседних, иных по языку племён. Только нет возможности проследить это наверняка, как можно сделать, например, по отношению к степной скифской культуре дельты Дона, где, по греческим свидетельствам, жили меоты, хотя культура их вполне тожественна с нижнеднепровской.
[1] С. Schuchhardt. Alteuropa. Berlin, 1941, SS. 240-241; Ю. Неуступный. Первобытная история Лужицы. Прага, 1947, стр. 47; П.Н. Третьяков. Восточнославянские племена. М., 1953, стр. 40-41; J. Kostrzewski. Wielkopolska w pradziejach. Warszawa — Wrocław, 1955, str.78-102; см. также Ю.В. Кухаренко. Археология Польши, М., 1969, стр. 68-71.
[2] J. Kostrzewski. Op.cit., pp. 127-184 (карты №9, 10); Ю.В. Кухаренко. Ук.соч., стр. 75-98; Е. Baudou. Die regionale und chronologische Einteil ung der jüngeren Bronzezeit im Nordischen Kreis. Stockholm, 1960. О памятниках лужицкой культуры на территории СССР писали довольно много. Сулимирский высказал мнение о широком проникновении этой культуры на Украину (Т. Sulimirski. Zagadnienie ekspansji kultury łużyckiej na Ukraine. «Wiadomošci archeologizne», t. XIV. Warszawa, 1936, str. 44). Однако это положение не получило поддержки у советских и польских учёных (Ян Домбровский. Проблемы восточных связей лужицкой культуры. СА, 1970, №3, стр. 76, здесь полно собрана литература по этому вопросу).
[3] С. Schuchhardt. Op.cit, р. 241; J. Filip. Počátky slovanského osídleni v Československu. Praha, 1946, str. 36.
[4] С. Schuchhardt. Op.cit. pp. 245-247.
[5] J. Kostrzewski. Osada bagienna w Biskupinie. «Przegląd archeologiczny», t. 2-3. Poznań, 1933-1936; idem. Wielkopolska w pradziejach, str. 160; Z.A. Rajewski. Biscupin gród prasłowiański. Poz-
(79/80)
nań, 1947;. П.Н. Третьяков. Ук.соч., стр. 72; Ю.В. Кухаренко. Ук.соч., стр. 73 (см. в этой работе библиографию по Бискупинскому городищу).
[6] С. Sсhuсhhardt. Op.cit., pp. 245-248; idem. Vorgeschichte von Deutschland. Berlin, 1928, SS. 152-154.
[7] С. Schuchhardt. Op.cit., p. 241; J. Filip. Počátky..., str. 34.
[8] С. Schuchhardt. Op.cit., p. 241.
[9] С. Schuchhardt. Op.сit., р. 242, tabl. XLVI; A. Kickebusch. Das Königsgrab von Seddin. «Führer zur Urgeschichte», Bd I. Leipzig, 1928. Как уже говорилось, мечи с навершиями в виде завитков относятся в основном к до собственно гальштатской эпохе, но некоторые экземпляры заходят в неё.
[10] Ю.В. Кухаренко. Ук.соч., стр. 93-98, J. Kostrzewski. Wielkopolska..., str. 165.
[11] J. Déchélette. Manuel d’archéologie préhistorique, celtique et gallo-romaine, vol. II, part. 3. Second âge du fer où époque de la Tène. Paris, 1914, pp. 1504-1506.
[12] Ю.В. Кухаренко. Ук.соч., стр. 98-101; J. Kostrzewski. Wielkopolska..., str. 181-185.
[13] С. Schuchhardt. Der Goldfund vom Messingwerk bei Ebersswalde. Berlin, 1914.
[14] J. Filip. Pravěké Československo. Praha, 1948, tabl. 30.
[15] Z. Durczewski. Grupa gornoslasko-malopolska kultury łużyckiej w Polsce. «Prace Prehistoryczne Śląskie PAU», 1939-1946, №4. Krakow, tabl. XCIX.
[16] Z. Durczewski. Op.cit., tabl. XCIX.
[17] П.Д. Либеров. Курганы у Константиновки. КСИИМК, вып. XXXVII. М., 1951, стр. 137-143, рис. 45, 6.
[18] П. Третьяков. Звіт про археологічні дослідження 1946 р. в басейні річок Росі i Тясмину. АП, т. І. Київ, 1949, стор. 230.
[19] J. Kostrzewski. Op.cit., pp. 160-161.
[20] J. Kostrzewski. Op.cit., p. 149, tabl. 423.
[21] М.В. Воеводский. Остатки торфяного поселения лужицкой культуры в Польше. ВДИ, 1938. №2(3), стр. 224-237.
[22] П.Н. Третьяков. Восточнославянские племена. стр. 74-76.
[23] В данном случае, говоря о «трудовом быте жителей» Бискупина, Б.Н. Граков противопоставляет свой взгляд точке зрения Я. Филипа на лужицкие городища как на торговые в административные пункты (J. Filip. Počátky.., str. 30).
[24] С. Schuchhardt. Op.cit, pp. 237-238; idem. Vorgeschichte..., S. 162.
[25] G. Коssinа. Die indogermanische Frage archäologisch beantwortet. «Zeitschrift für Ethnologie», 1902. Berlin, SS. 211-212; idem. Zur älteren Bronzezeit Mitteleuropas. Mannus, 1912, SS. 173, 287.
[26] L.L. Pič. Starožitnosti zemmé České, Bd II, 3. Praha. 1905, str. 186-187, 215-280; J. Filip. Počátky...; idem. Pravéké Československo, str. 198 и сл.; J. Kostrzewski. Od mezolitu do okresu Wędrówek ludów. Prahistoria ziem polskich. Kraków, 1938-1948; idem. Kilka osad kultury grobów skrzykowych i zagadnienie przynależności etnenej tej kultury. «Przegląd Archeologiezny», t. VI. Poznań, 1939; T. Lehr-Splawinski. O pochodzeniu i praojczyźnie Słowian. Poznań, 1946; T. Sulimirski. Zagadnienie ekspansji kultury łużyckiej na Ukraine. «Wiadomości archeologiczne», 1936, t. XIV. Warszawa, str. 44; Ю. Неуступный. Ук.соч., стр. 66-70.
[27] П.Н. Третьяков. Восточнославянские племена, стр. 78-82.
[28] А.И. Тереножкин. Предскифский период на Днепровском правобережье. Киев, 1961, стр. 228-238; его же. Лужицкая культура и культуры Среднего Поднепровья. КСИИМК, вып. 67. М., 1957, стр. 3-16; К. Moszynski. Rierwotny zasiąg jeżyka prasłowiańskiego. Krakow, 1957.
[29] Т. Sulimirski. Zagadnienie úpadky kultury łużyckiej. «Slavia antiqua», 1948, t. I. Poznań; idem. Kultura łużycka a Scytovie. «Wiadomości archeologiczne», 1939, t. XVI. Warszawa, str. 76.
[30] A. Furtwängler. Goldfund von Vettersfelde. «Berlinen Winckelman Programm», 1883, S. 43; Ю. Неуступный. Ук.соч., стр. 72-73, рис. 22-23, табл. V.