А.А. Гаврилова

Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён.

// М.-Л., 1965. 145 с.

Часть первая. Публикация могильника Кудыргэ

Глава 3. Могилы тюркского времени.
     2. Обряд погребения и вещи.

Могилы кудыргинского типа сооружались неглубокие, от 60 см до 1.60 м. Надмогильные сооружения реже имели вид прямоугольника (могилы 1, 4, 18), чаще — овала из камней (могилы 2, 3, 5, 6, 7, 9-13). Раскопки 1948 г. показали, что над могилами делались плоские насыпи (табл. XIII, Г, Д) или, быть может, овальные ограды, затем развалившиеся и образовавшие насыпь.

Иногда выкладки делались меньших размеров, чем могильные ямы (могилы 7, 9, 11). Была ли в таких случаях яма расширена подбоем, как показано на разрезе могилы 9 (табл. XIII, Б), или подбой сделан при раскопках, производившихся в пределах каменной выкладки, — остаётся неясным.

По обряду погребения наблюдается четыре варианта: 1) из 20 могил 9 погребений человека с конем (могилы 6, 7, 9-13, 15 и 18); 2) 4 отдельных погребения коня, одного (могилы 1, 3, 8) или двух (могила 22); 3) 2 погребения человека со сбруей вместо коня (могилы 2 и 4); 4) 5 погребений человека без коня и без сбруи (могилы 6, 23, 24, 25, 26).

Ориентировка погребённых, как правило, южная, в одном случае на ЮВ (могила 18), в другом на З (могила 24). Положение погребённых, как правило, вытянутое, на спине, в одном случае на левом боку (могила 26), в двух со слегка согнутыми коленями (могилы 4, 26). Руки обычно вытянуты, редко положены на живот (могилы 18, 25) или согнуты в локтях и кисти лежат перед лицом (могила 26). Кони, как правило, положены в том же направлении, иногда в обратном, головой на С (могилы 3, 13, 15) и СЗ (могила 18). В могиле с двумя конями ориентировка коней разная — на Ю и С. Конь лежит чаще слева от погребённого (могилы 5, 7, 12, 13, 18), иногда справа (могилы 9-11), как правило, обращён головой к погребённому, редко спиной (могилы 13, 18), в двух случаях на ступеньку выше (могилы 5, 11). Заупокойная пища — баранина, находилась в могилах с конём (могилы 7, 13, 18) и в конской могиле (могила 22), в могиле без коня лежали кости животных (могила 4). Разграблены две могилы полностью (могилы 23 и 24), в одной конское захоронение (могила 18) в другой захоронение человека в гробу (могила 15), гроб сделан из досок, но не лиственницы, как сообщалось ранее, а сосны, [8] хорошей сохранности, 2.05x0.65 м, высотой 26 см. Две широкие доски длинных стенок имели пазы на концах. В них вставлялись «шипы» коротких стенок. Дно из двух широких досок, покрыт узкими досками шириной в 20 см (табл. XIII, В).

Пол погребённых определён в большинстве случаев предположительно, по вещам. Из 15 могил с погребениями человека 6 могил с оружием определены как мужские (могилы 2, 5, 9, 11, 15, 18), 4 как женские (могилы 4, 10, 12, 13), хотя в одной также были остатки оружия (могила 12). Из могил без вещей или с нехарактерными вещами по антропологическим данным одна мужская (могила 26) и одна женская (могила 25). Пол остальных погребённых не определён (могилы 6, 7, 23).

Найденные в могилах остатки оружия, сбруи, бытовые предметы, незначительные обрывки одежды, личные украшения и металлические украшения вещей дают довольно полное представление об убранстве коней и погребенных, а также о времени

(28/29)

бытования подобных изделий, об их распространении. Учитывая, что в самом могильнике мы имеем опорную нижнюю дату, нам остаётся уделить особое внимание определению верхней даты этой группы могил.

Оружие представлено мечом, кинжалами, остатками колчанов, стрел, сложными луками, куском кольчуги, блоком от аркана и, видимо, приспособлениями для стрельбы из лука.

Меч плохой сохранности, железный, лежал у стенки могилы 9, за левым боком погребённого. Меч был, видимо, подвешен на ремнях (не сохранившихся) с двумя медными пряжками с железным язычком (табл. XVII, 12). Сохранились обломки двухлезвийного клинка и часть крестовидной перекладины у основания рукоятки, сделанной из железа и дерева, прикрепленного железными заклёпками. Обломки четырёх железных обойм от ножен со следами древесины на нижней стороне и берёсты на верхней указывают, что ножны были деревянные, скреплённые железными обоймами и склеенные берёстой для предохранения клинка от сырости (табл. XVII, 13). Описанный меч обнаружен на Алтае впервые. Мечи с заклёпками на рукоятках известны у сарматов (Мерперт, 1955, стр. 163), в частности на могильнике Курпе-бай в Западном Казахстане (Синицын, 1956, рис. 31). Мечи с шипами на рукоятках известны на Борисовском могильнике на Северном Кавказе, в ранней группе могил VI-VII вв. (Саханев, 1914, рис. 17). Известные на Алтае мечи, найденные в десяти могилах, не полностью могут быть привлечены для сравнения. Два из них — меч и сабля утрачены (Катанда II, кург. 1, 1865 г., и Катанда II, насыпь большого кургана), два известны лишь по рисункам (Берель, кург. 2, и Сростки I, кург. 2, 1930 г.). Остальные мечи относятся к двум типам — двухлезвийным (Кокса, кург. 1, впускная могила) и однолезвийным, палашам (Сростки I, кург. 2 и 4, 1925 г.; Сростки I, сборы Копытова; Яконур, кург. 1, могила Е; Красноярское, кург. 3, могила 2). Из всех перечисленных мечей к кудыргинскому близок только коксинский, двухлезвийный, но без заклёпок на рукоятке, сохранившейся не полностью (утрачено перекрестие). Отличается кудыргинский меч от раннего берельского с кольцом на рукоятке, характерным для мечей сарматских, и от сросткинских и более поздних — однолезвийных.

Кинжалы плохой сохранности, железные, находились в могиле 9; длинный остриём к острию меча, короткий на поясе погребённого. От короткого кинжала осталась массивная рукоятка с не сохранившимся перекрестием и двухлезвийный клинок с закруглённым концом, утраченным при чистке и воспроизведённым по рисунку, сделанному до утраты конца (табл. XVII, 1). От длинного кинжала, вернее колющего оружия, с прямоугольным в сечении клинком и, вероятно, с заострённым, не сохранившимся концом остались части рукоятки из железной пластины с возвышающимися петлями для ремней, прикреплённой железными заклёпками к деревянной пластинке (табл. XVII, 11). Заклёпки на рукоятке сближают этот кинжал с описанным выше мечом, позволяя предполагать, что они имеют общее происхождение, являясь, возможно, трофейным оружием, поэтому и положены отдельно. Кинжал с закруглённым концом имеет аналогии среди ножей с таким же концом, известных в ранней группе могил Борисовского могильника (Саханев, 1914, табл. I, 22) и в могиле катандинского типа на могильнике Капчалы II на Енисее (Левашева, 1952, рис. 5, 31).

Колчаны уцелели в незначительных остатках в могилах 5, 9, 12, 22. Лучше сохранился колчан в могиле 5, свернутый из одного слоя бересты, укрепленный спереди деревянным кантом (табл. XI, 18, а), сшитый сзади. Если мы расположим куски со следами от шва, исходя из того, что промежутки между ними были равны, то получим общий вид колчана со срезанным верхом. Вероятно, колчан слегка расширялся книзу (табл. XI, 18, б), хотя он изображен на плане могилы 5 с расширяющимся верхом, видимо из-за плохой сохранности его нижней части (табл. XI, А). Колчаны, изображённые на восточных серебряных изделиях, чаще расширены кверху, но в последних и стрелы укладывались оперением кверху (Смирнов, 1909, табл. XXXIII, 61),

(29/30)

тогда как в нашем колчане стрелы лежали наконечниками вверх, оперением вниз, указывая, что описанный колчан расширялся книзу. Лежали колчаны обычно справа от погребённого, о чем можно судить, если колчан не сохранился, по положению наконечников стрел (могилы 2,5). Лишь колчан в могиле 9 лежал у стенки могилы и два колчана в могиле 22 — у спины лошади, видимо притороченные к передней и задней лукам седла. Из 6 колчанов 4 из могил 5, 9, 12, 22 были украшены медными бляшками с изображением зверя (табл. XVII, 6) или четырёхлепестковыми, описанными ниже (табл. XII, 2; XXIV, 4, 5). Для подвешивания колчана применялись крюк (могила 22) или пряжки (могилы 2, 5, 22).

Описанный колчан со срезанным верхом близок к колчанам, бытовавшим южнее, в Туве (Вайнштейн, 1958, табл. IV, 129; Грач, 1960б, рис. 63 и 76), тогда как севернее бытовали колчаны со щекой вверху, отличающиеся от кудыргинского и характерные для могил с конём, и на Енисее (Евтюхова, 1948, рис. 112), и на Алтае (Евтюхова и Киселёв, 1941, рис. 19 и 50). Отличаются от кудыргинского и колчаны со щекой из могил аварского времени Подунавья (Laszlo, 1955, рис. 70 и сл.).

Наконечники стрел плохой сохранности, что к сожалению, не позволяет судить о полном их количестве. Характерны для данных могил трёхлопастные наконечники как широколопастные (могилы 9, 11, 18), иногда с маленькими отверстиями в лопастях, иногда с роговой свистункой, с круглыми отверстиями (табл. XXII, 3), так и узколопастные (могилы 2, 5, 22). Единичны наконечники: маленький, сделанный, видимо, по типу деревянных (табл. XI, 8), железный плоский с закруглённым концом (табл. XI, 14) и шипастый маленький (табл. XIX, 16). Ещё найдены обломок рогового наконечника с выемкой на насаде (табл. XXI, 5) и 10 деревянных тупых наконечников, не имеющих черешков; остаётся неясным — как ими стреляли (табл. XI, 1-7). Подобные деревянные «пули» иногда с ромбическими насечками, есть в памятниках катандинской группы (Курай V, кург. 1; Туэкта, кург. 4, «тайник», 1935 г.). Это позволяет предполагать, что они применялись в целях ритуальных, так как ромбические насечки имеют вид орнамента, ненужного для практических целей. Кудыргинские широколопастные стрелы, роговая с выемкой на насаде и свистунки близки к хуннским. Среди хуннских наконечников есть роговой, с выемкой на насаде, широколопастной, железный и свистунки с круглыми отверстиями (Руденко, 1962, табл. IV, 6, 7, 10, 11). Трёхлопастные стрелы с подобными свистунками своеобразны по форме лопастей, трапециевидной, характерной для стрел из памятников Алтая (Евтюхова и Киселёв, 1941, рис. 54) и Тувы (Грач, 1960б, рис. 75, 96), в отличие от треугольной, характерной для территории более южной, где судя по Кенкольскому могильнику, отражены сарматские традиции, в длительном бытовании стрел узколопастных с треугольными лопастями (Сорокин, 1956, рис. 2). Типология лопастных стрел не разработана, еще малы имеющиеся серии подобных стрел разных периодов. Заметно лишь, что в разные периоды трёхлопастные стрелы сопутствуют разным типам стрел, на чем мы остановимся ниже.

Сложные луки представлены роговыми накладками разной степени сохранности, позволяющими различать луки двух разновидностей: 1) с длинными, сильно изогнутыми концевыми накладками, кроме срединных (табл. XVII, 5; XXIV, 8), [9] — в могилах человека с конём и в захоронениях коней (могилы 9, 18, 22) и 2) с короткими концевыми, срединные не сохранились (табл. VIII, 3), — в могиле без коня (могила 2).

Уцелели между накладками остатки древесины от кибиты — лиственной породы, видимо рябины (могила 22). Все накладки изборождены снизу и по краям сверху мелкой штриховкой для прочного приклеивания к кибите, лишь срединные накладки от второго лука в могиле 22 с крупной ромбической штриховкой снизу и мелкой сплошной сверху. Эту деталь следует запомнить. Длина лука, судя по положению

(30/31)

срединной и концевых накладок в могиле 22, около 1.1 м. Количество накладок 4: пара срединных и пара концевых. К луку с короткими концевыми накладками близок лук из Тувы, с тем же количеством накладок, как на луках кудыргинских (Грач, 1960б, рис. 65).

(30/31)

Луки с сильно изогнутыми концевыми накладками отличаются от хуннских (Руденко, 1962, табл. IV, 3), сармато-аланских (Werner, 1932) и саяно-алтайских, слабо изогнутых, подобных луку из могильника Уйбат II (Евтюхова, 1948, рис. 112). Луки с сильно изогнутыми концевыми накладками бытовали южнее, в Центральном; Тянь-Шане в подбойных могилах первой половины I тысячелетия н.э. (Кибиров, 1959, рис. 19, 5; 26, 28). Отличаются от кудыргинских количеством накладок: не 4, а 7 — 3 срединные и по две пары концевых. Известны луки с сильно изогнутыми концевыми накладками в памятниках аварского времени Венгрии (Sebestyйn, 1930, рис. 2-5) и соседних с Венгрией областей. Они также отличаются количеством накладок: не 4, а 10 и 11. На значении этих отличий мы остановимся ниже.

Обрывок кольчуги около стремени в могиле 22 позволяет составить представление о способе его изготовления и применении. Обрывок 7 х14 см изготовлен из круглых по форме и в сечении колец, наиболее совершенным способом скреплённых, а именно: через 4 кольца пропущено схватывающее их пятое кольцо, чем достигалась большая плотность кольчуги (табл. XXIV, 1, а, б). Судя по форме обрывка и его местонахождению, он был, видимо, привязан к подножке стремени, чтобы в нём не скользила нога. Несоответствие этому виду брони кудыргинских наконечников стрел, в основной массе не приспособленных для пробивания кольчуги, указывает на её иноземное происхождение. Откуда попал этот обрывок кольчуги на Алтай, — из сасанидского Ирана, где кольчуги изготовлялись (Иностранцев, 1909, стр. 69-71), или из Средней Азии, где известны изображения весьма плотных кольчуг на росписях в Пянджикенте (Беленицкий, 1959, табл. VII), — пока неясно. В Пянджикенте найден незначительный обрывок кольчуги, но с таким ли скреплением, как на описанном обрывке, сказать трудно. Известно, что переход от панциря к кольчуге у сарматов сопровождался изменением формы стрел для пробивания этого вида брони (Медведев, 1953, стр. 27). Не исключена возможность, что сарматская традиция в изготовлении среднеазиатских стрел, упомянутая выше, говорит о о тех же стимулах, что и у сарматов, о переходе от панциря к кольчуге у среднеазиатских племён, а следовательно, и о возможном среднеазиатском происхождении кольчужного описанного обрывка.

Блок от аркана, подвешенный к поясу погребённого в могиле 9, сделан из камня. Прямое основание, округлая головка и два отверстия для продевания ремня, закреплённого, судя по сношенности, узлом в большом отверстии (табл. XVII, 3) — обычная форма подобных блоков. Такой же блок из кости известен в могиле хуннского времени (Ильмовая падь, ГЭ-1354—125). Изображение всадника с арканом отражено на Сулекской писанице на Енисее (Appelgren-Kivalo, 1931, рис. 93).

К предметам неясного назначения относятся две вещи, найденные около колчана в могиле 5: обломок рогового цилиндрического кольца с орнаментом (табл. XI, 15) и часть деревянной прямоугольной пластинки (табл. XI, 16). Роговое кольцо высотой 1.8 см и диаметром около 2 см близко по размерам к кольцам для натягивания тетивы высотой от 2 до 2.8 см, а пластинка, сделанная из рябины длиной в сохранившейся части 8.5 см и шириной 2.2 см, могла быть защитной пластинкой при стрельбе из лука — вещами, известными по этнографическим данным (Weissenberg, 1895, рис. 82-88 и 95-96). Так известно, что кольцо, сделанное из камня или кости, надевалось на большой палец правой руки, оттягивающей тетиву, а защитная пластинка, сделанная из кости или железа, привязывалась к большому пальцу левой руки для защиты, руки от отдачи при спускании тетивы. Подобный способ натягивания тетивы применялся в сасанидском Иране (Иностранцев, 1909, стр. 69-71) и с первой половины I тысячелетия н.э. в Арктике (Руденко и Станкевич, 1951). Таким способом достигалось натягивание тетивы до уха, отражённое на изображениях стреляющих всад-

(31/32)

ников на сасанидском серебре и на обнаруженных на среднем Енисее копёнских бляхах (Киселёв, 1951, табл. LVII, 1-4). Так, видимо, натягивали тетиву и всадники, изображенные на облицовке седельной луки из могилы 9 (табл. XVI, 1). Подобных вещей не было обнаружено при раскопках, быть может, потому, что они делались из плохо сохраняющихся материалов — дерева и рога. У нас ещё нет полной уверенности, что описанные вещи можно отождествить с упомянутыми этнографическими, отличающимися формой кольца и большей шириной защитных пластинок, но следует привлечь внимание к поискам подобных вещей при раскопках, как бы ни были незначительны их остатки.

Сбруя представлена остатками узды, сёдел, пут и треноги. Большой интерес представляют резные украшения роговых изделий, особенно седельных накладок.

Узда сохранилась в незначительных остатках ремней, украшенных бляшками, удил и псалий. Изображения на описанном выше «изваянии»-валуне и седельной луке из могилы 9 позволяют составить полное представление об узде изучаемого времени.

Ремни уздечные обычно сложены вдвое и скреплены бляшками, украшавшими, как отмечено при раскопках, ремни переносья (могила 1) и оголовья (могила 8). Иногда соединены парами, свисавшими, вероятно, от переносья на щеки коня (табл. XIV, 8). Бляшками, описанными ниже, были украшены узды, обнаруженные, кроме упомянутых отдельных конских могил (могилы 1, 8), в могилах человека с конём — и мужских (могилы 5, 9), и женской (могила 10).

Удила железные, сохранившиеся в 11 экз. из 10 могил, находились в челюстях коня, в могиле 22 — в челюстях коня и жеребенка. Все удила относятся к типу однокольчатых удил, состоящих из двух звеньев с одним сомкнутым кольцом на каждом внешнем конце (табл. VII, 1; VIII, 8 и др.). Однокольчатые удила появляются на Алтае с пазырыкского этапа периода ранних кочевников. Отличаются от удил с восьмёркообразными кольцами, или двукольчатых, появившихся в памятниках катандинской и сросткинской групп, на чем мы остановимся ниже.

Псалии сохранились лишь в трёх удилах — по паре роговых, имеющих форму рога, в могилах 1 и 13 (табл. VII, 1; XX, 36), пара железных в могиле 4 (табл. X, 9). В остальных псалии полностью истлели, хотя отпечатки их еще были видны до чистки удил на внутренней стороне удильных колец. Подобные удила неприменимы без псалий, закреплявших ремни оголовья. Все сохранившиеся псалии однотипные, двудырчатые.

Псалии в форме рога бытовали наряду с другими на пазырыкском этапе периода ранних кочевников Алтая в сочетании с такими же однокольчатыми удилами (Руденко, 1953, табл. XXX, 4) в Туве, с утраченными удилами (Грач, 1960а, рис. 38) в Подунавье, с удилами двукольчатыми (Hampel, 1905, III, табл. 208, 10). Железные псалии с однокольчатыми удилами известны на Енисее, на могильнике Капчалы II (Левашева, 1952, рис. 5, 42), в могиле 19 с монетой, не дающей точной даты и ошибочно отнесённой к IX в. [10] К вопросу о датировке могильника Капчалы II мы ещё вернемся.

Изображения узды на седельной накладке из могилы 9 (табл. XVI, 1) и кудыргинском валуне (табл. VI, 2) в основном совпадают. Отчётливо виден ремень на переносье и нет налобного ремня. Изображения на лбу лошади на рисунке на валуне относятся, видимо, к надетой на нее маске. На этом же рисунке видно, что узды применялись и в кудыргинское время с поводом-чумбуром, как и в пазырыкское время (Грязнов, 1950, рис. 20), в чём нас убеждают и находки блоков.

Малые роговые пряжечки без язычка (табл. VIII, 7; XXII, 11; XXIII, 3) вполне могли быть использованы как блоки для скользящего повода на чумбуре. Блок

(32/33)

с клювовидной головкой известен на Верхней Оби в могиле фоминского времени (Грязнов, 1956, табл. LI, 4), на Енисее, на могильнике Капчалы II (Левашева, 1952, рис. 5, 39), в Казахстане на могильнике Егиз-Койтас (АКК, 1960, табл. VI, оконч. 135).

Таким образом, кудыргинская узда, сделанная из сложенных вдвое ремней, скреплённых бронзовыми бляшками, украшавшими и переносье, и оголовье, имела двудырчатые псалии, однокольчатые удила и повод-чумбур. Подобная узда бытовала в Саяно-Алтае в ранней группе могил могильника Капчалы II, сооружавшихся, судя по упомянутой монете, не ранее начала VII в.

Седло также может быть восстановлено в основных чертах, несмотря на неполную сохранность: почти нет деревянной основы, но есть роговые канты и накладки седельных лук; нет ремней, но есть металлические украшения ремней, стремена с обоймами для ремней путлища и подпружные пряжки.

Роговые канты находились и в могиле без коня (могила 4), и в могилах с конём (могилы 5, 7, 9), и в конской могиле (могила 22). Сохранились большей частью в обломках, редко почти целиком (табл. XII, 12). Подобные сегментовидные в разрезе канты, изборождённые снизу для прочного приклеивания, известны и на Алтае (Яконур, кург. 5, впускная могила) и вне Алтая, в Туве (Грач, 1960, рис. 38).

Роговые накладки на луки седла — одна полная, состоящая из двух половин (могила 9), от трёх — обломки (могилы 5, 13, 15), два из которых найдены у лопаток и верхних рёбер коня — от передних лук мужских сёдел (табл. XV, 12; XXI, 6); у задних ног коня — обломок от задней луки мужского седла (табл. XII, 13) и еще один — у таза коня — от задней луки женского седла (табл. XX, 35). Нижние стороны последних изборождены для лучшего приклеивания к деревянной части луки, имевшей вид тонкой дощечки. Верхние стороны покрыты или резным орнаментом, или линейным, или в виде «плетёнки», или изображением охотничьих сцен, описанных ниже. На концах лук, как видно по накладкам, имелось иногда по одному отверстию и по паре у середины основания каждой половины для прикрепления их к основе седла — деревянным полкам. Дугообразная форма луки позволяет предполагать, что дугообразными в сечении были и седельные полки. Это предположение подтверждается находкой целиком сохранившегося деревянного седла в могиле у с. Бородаевка, в Нижнем Поволжье (Синицын, 1947, табл. IX), на чем мы подробнее остановимся ниже.

К сожалению, у нас ещё нет полных комплектов роговых накладок мужских и женских сёдел: от мужских седел полностью сохранились только накладки на передние луки (могила 9), от женского только обломок с одной луки (могила 13). Но если исходить из однотипности передней и задней луки, судя по бородаевскому седлу, то можно предполагать, что и недостающие накладки на луки на седлах кудыргинских повторяли форму имеющихся лук. В таком случае кудыргинское женское седло отличалось от мужских формой луки: на мужском седле луки имели форму крыловидную, на женском — округлую. Это предположение подтверждается находкой накладок на женское седло из могилы катандинской группы, отличающихся от накладок на мужские седла.

Изучавшие седла кочевников венгерские археологи считали, что женские сёдла не отличались от мужских, лишь были богаче украшены (Laszlo, 1943, стр. 124), но приведённые данные говорят, что женские седла отличались и формой седельных лук. На вопросе о типах седел кочевников мы остановимся ниже.

Металлические украшения седельных принадлежностей находились в могилах мужской (могила 2) и женских (могилы 4, 13). Бляшками разных типов и каплевидными подвесками (табл. XX, 17-26) украшен прямоугольный предмет в ногах погребённой в могиле 12, но неясно, был ли это чепрак, о чем говорит форма предмета: прямоугольные чепраки изображены на седельной накладке (табл. XV, 12) и на валуне; на последних видны украшения, обрамляющие края (табл. VI, 2); или, быть может, бляшки относились к положенному на чепрак седельному ремню. Видимо,

(33/34)

от седельных ремней происходят бляшки из женских могил, обнаруженные около таза коня в могиле с конём (могила 13: табл. XX, 34) и близ остатков седла — в могиле без коня (могила 4: табл. X, 14-20). Видимо, седельные ремни украшались только на женских седлах, но сохранившиеся роговые украшения седельных лук, как мы увидим, на мужском седле богаче, чем на женском.

Стремена, обнаруженные в 13 могилах — разной степени сохранности, относятся к четырём типам: I — с петлеобразным ушком, обычно высоким (табл. XIX, 22); II — с прямоугольным ушком без шейки (табл. XXIII, 9); III — с прямоугольным или трапециевидным ушком с шейкой (табл. VII, 4): к нему относится, видимо, и стремя из могилы 10 (табл. XVIII, 19); все три типа имеют или плоскую подножку, или усиленную снизу валиком или ребром; сечение боковин округлое или прямоугольное, форма стремени округлая; IV — необычная форма: с прямоугольным ушком, без шейки, сделано из широкой пластины, расплющенной в верхней части, для подножки, имеющей т-образное сечение (табл. XIV, 7). Преобладают стремена III типа, найденные и в могилах с конём (могилы 9, 10, 18), и без коня (могилы 2, 4), и в конских могилах (могилы 1, 8). Стремена I типа есть и в могилах с конём (могилы 5, 9, 11, 15), и в конской могиле 22, стремена II типа только в конских (могилы 3, 22), стремена IV типа — в могиле с конём (могила 7). Иногда на одном седле разные стремена — I и II (могила 22), I и III типов (могила 9), что характерно для южных районов, где, как в Кудыргэ, разные стремена (I и II типов) находились на одном седле, в Наинте-Суме в Монголии (Боровка, 1927, табл. IV, 36, 37) и в Туве (Вайнштейн, 1958, рис. 122, 123). Стремена II типа также известны в могиле с конём близ Самарканда (Спришевский, 1951, рис. 3, 2) и в могиле аварского времени в Подунавье (Marosi et Fettich, 1936, табл. 31). Редкая форма — IV тип — известна лишь по случайным находкам на Верхней Оби (Барнаульский музей) и среднем Енисее (Tallgren, 1917, рис. 86). Пока могильник Кудыргэ — самый ранний памятник на Алтае, где сёдла были со стременами, не считая миниатюрных стремян таштыкского времени, найденных при раскопках одной из оградок (Арагол). По письменным источникам известно, что стремена были хорошо известны в V в. н.э. (Olshausen, 1890, стр. 209). Стремена I и III типов в Подунавье, найдены с золотыми монетами — Юстина (518— 527 гг.) и Фоки (602-610 гг.), в могиле аварского времени (Hampel, 1905, III, табл. 265); стремена I типа — с упомянутой медной монетой 621-907 гг. на могильнике Капчалы II (Левашева, 1952, рис. 5, 55); стремена III типа — с медной монетой 713-741 гг. в Туве (Грач, 1960б, рис. 90).

Не исключена возможность, что I тип стремян, имитирующий петлю, предшественницу стремян металлических, — более ранний тип, но и переживший все остальные. Так, в памятниках сросткинских на стременах чаще петли I типа, но обычно приплюснутые, а стремена отличаются от кудыргинских более широкой подножкой.

Обоймы для ремней путлища: железные в могиле с конём (табл. XIII, 6) и медные в могиле без коня (могила 4) (из них одна лежала на ушке стремени — табл. X, 19), — указывают на ширину ремней путлища — около 2 см. Такая же обойма на ушке стремени обнаружена в могиле аварского времени в Подунавье (Hampel, 1905, III, табл. 205, 1a).

Подпружные пряжки — обычно две роговые (могила 15), или одна роговая, другая железная (могила 11), или обе железные (могилы 2, 7, 10, 12, 22), реже по одной роговой (могилы 9, 13, 18) или железной (могилы 1, 4, 5) — указывают на применение, как правило, двух подпруг, необходимых для езды по горам. Все роговые пряжки с округлой головкой, иногда с железным язычком (табл. XV, 13), чаще с роговым (табл. XIX, 20), иногда орнаментированным (табл. XXI, 8; XXII, 8). Также распространены и на юге — в могиле с конём на оз. Иссык-Куль (Зяблин, 1959, рис. 2, 4), в Туве (Грач, 1960а, рис. 38) и на западе, на Борисовском могильнике на Северном Кавказе (Саханев, 1914, рис. 19, 7, 8) и в аварское время в Подунавье (Hampel, 1905, III, табл. 242, 2а). Отличаются от пряжек с заострённой головкой, но

(34/35)

иногда оба типа сосуществовали как в берельской группе могил на Алтае (Берель, рис. 6, 10 и 7, 11), так и в сросткинской на Алтае и Верхней Оби (Грязнов, 1956, табл. LV, 20), указывая что пряжки не могут служить надежным основанием для датировки.

Роговые застёжки от пут и треноги, называемые иногда костыльками, или цурками, найденные в 2 экз. у головы коня в могиле с конём (могила 11), были приняты за уздечные застёжки (Руденко и Глухов, 1927, стр. 46). В конской могиле 22 их найдено 3 экз. (табл. XXIII, 4-6). Подобные застёжки применяются до настоящего времени на путах в 2 экз. для передних ног или на треногах — в 3 экз. для двух передних и задней ноги, но иногда из дерева, не из рога, чем, видимо, и объясняется, что их нет в памятниках берельской и сросткинской групп, но они часты в памятниках катандинского типа и на Алтае (Евтюхова и Киселёв, 1941, рис. 47), и Енисее (Левашева, 1952, рис. 5, 48), и в Туве (Грач, 1960б, рис. 58 и др.); где, подобно кудыргинским, они делались из рога.

Резные роговые изделия украшены изображением сцен охоты, линейным орнаментом и в виде «плетёнки». Вся резьба по рогу выполнена ножом и инкрустирована черной массой.

Изображение охоты на седельной накладке мужского седла — образец искусства и заслуживает специального изучения. Здесь даётся лишь описание изображений и некоторые дополнения к ранее высказанным наблюдениям. Рисунок выполнен ножом или резцом: остриём нанесены резные контуры изображений, обушной частью — треугольные углубления, имитирующие на некоторых фигурах шерсть. И линии, и треугольники заполнены чёрной инкрустацией, местами выпавшей (табл. XVI, 1).

Центральное место занимают фигуры двух тигров, идущих навстречу друг другу. Полосатость тигровой шкуры передана языковидными фигурами, шерсть на мордах и хвосте одного из зверей — треугольными углублениями. Конец лапы, не поместившийся на одной пластинке, дорисован на другой.

Левое и правое крыло заполнены изображениями охотничьих сцен. На одном крыле виден всадник, за ним зверь с кисточкой на конце хвоста, по предположению С.И. Руденко и А.Н. Глухова — собака. Её изображение полностью не сохранилось. Всадник стреляет из лука с коня в бегущих перед ним медведя и двух маралов, самца и самку. По-видимому, к этой же сцене относятся бегущие от всадника по направлению к тиграм две косули — самец и самка и изображённый над тигром заяц.

На другом крыле изображение второго всадника. Голова его, приходившаяся на край луки, срезана. Всадник стреляет с коня в бегущего перед ним кулана и бросившегося в сторону горного барана. Изображения копыт барана, находившиеся по краям накладки, также срезаны. По-видимому, к этой же сцене относится и изображение упавшей косули, помещённое под тигром, и бегущей лисицы над тигром. Не связаны с этой сценой лишь две рыбы, изображённые под всадником и куланом.

Все животные, кроме раненой косули, зайца и медведя, изображены в летящем галопе. Туловище медведя и всех копытных, кроме лошадей, заполнены треугольниками, изображающими шерсть. Рядом треугольников оттенён рог барана. Всадники изображены в шароварах и мягкой обуви. Вероятно, на них были рубахи. В верхней части туловища видна лишь ниспадающая с головы до пояса бахрома, относящаяся, видимо, к головному убору. Всадники стреляют из луков широкими стрелами. Слева подвешен изогнутый футляр для лука — горит. На конях нет ни седла, ни стремян, только четырёхугольные чепраки. Узды изображены с носовым ремнём и ремнём оголовья. Над гривами коней по три вертикальные черточки, видимо указывающие на особую стрижку в виде трёх зубцов, как на конях, изображённых на валуне (табл. VI, 2).

С.И. Руденко и А.Н. Глухов, кроме общего описания этой замечательной находки, отметили местные и заимствованные элементы в рисунке, считая, что представленные на них тигры — животные чуждой фауны — «изображены в каких-то

(35/36)

застывших традиционных позах, как будто взятых художником с каких-то чуждых ему образцов» (Руденко, Глухов, 1927, стр. 49). Затем эти изображения неоднократно служили иллюстрацией охоты кудыргинцев (Потапов, 1953, стр. 88) или эпического сюжета о героической охоте (Грязнов, 1956, стр. 143; 1961, стр. 17-18). И, наконец, изображения тигров трактовались как иранские сасанидские образцы, переработанные местным художником (Киселёв, 1951, стр. 478). Описанная находка уникальна и имеет аналогии лишь в деталях. Так, с сасанидскими изображениями тигров близок лишь один элемент — изображение шерсти в виде языковидных фигур, расположенных в поперечном и иногда в продольном направлениях (Смирнов, 1909, табл. CXIV, 287), но на этом сходство и кончается: сасанидские изображения более условны, чем кудыргинские. В изображении упавшей косули тоже есть элемент сходства с изображением раненых зверей в искусстве пазырыкском — изображение зверя с перевёрнутым крупом и повернутой назад головой, но и изображения зверей в искусстве ранних кочевников более условны, чем кудыргинские. Описанное изображение отражает некоторые традиции искусства ранних кочевников Алтая и, быть может, сасанидского искусства, но преобладает в нем не условность, а реализм: так мог изображать животных только тот, кто их многократно наблюдал, — и в этом основная особенность описанных изображений.

Орнамент в виде «плётенки» украшает луку женского седла (табл. XX, 35) в могиле с конём (могила 13) и игольницу (табл. X, 4) в могиле без коня (могила 4). Орнамент состоит из ряда выполненных циркулем кружков с точкой в центре и расположенных между ними витков с инкрустацией фона, точек и линий чёрной массой.

На Алтае подобного орнамента ещё не обнаружено. Вне Алтая им украшены колчаны в могилах с конём на Енисее в курганах Таштык, седловина (Теплоухов, 1929, рис. 35), и Уйбат II, кург. 1 (Евтюхова, 1948, рис. 114).

Линейный орнамент украшает роговое кольцо — зигзагообразная линия по краю и дугообразная по всей поверхности (табл. XI, 15), седельную накладку — линии по краю (табл. XXI, 6), подпружные пряжки — линии по внутреннему краю (табл. XXI, 1) или по всей поверхности и зигзаги на язычке (табл. XXII, 8). Роговые пряжки с орнаментом в других памятниках пока не обнаружены.

Бытовые предметы состоят из керамики, железных ножей, оселков, принадлежностей сумок, прибора для добывания огня и вещей, назначение которых определено предположительно (зуб марала — амулет, копоушка, игольница).

Керамика представлена черепками и целыми сосудами, из них только последние, найденные в могиле 22, относятся ко времени сооружения могилы. Черепки из засыпи (могилы 2 и 4), судя по срезанному внутрь краю венчика и орнаменту из ямок и бугорков, относятся к периоду раннего железа, берёзовской культуре, известной по памятникам Верхней Оби и попали в могилу случайно.

Два глиняных горшка находились в могиле 22 у спины и крупа осёдланного коня, быть может, были в сумках, притороченных к седлу. Оба сосуда баночной формы, с ногтевым орнаментом у края слегка отогнутого наружу венчика. Вылеплены из глины с большой примесью дресвы, особенно в области днища. Днище в одном случае плоское (табл. XXIV, 13), в другом на небольшом поддоне (табл. XXIV, 14). Цвет коричневатый с поверхности, тёмный в изломе.

На Алтае глиняные сосуды в кочевнических могилах крайне редки; сосуды, обнаруженные в могилах катандинской группы (Курай III, кург. 1, 2), всегда плоскодонные, баночной формы (Евтюхова и Киселёв, 1941, рис. 27), именуемые обычно сосудами типа «чаатас», так как подобные сосуды находятся и в кыргызских могилах — чаатасах. Описанные кудыргинские пока самые ранние сосуды ряда сосудов из позднекочевнических алтайских могил. Вне Алтая сосуды в могилах с конём также редки. Из них наиболее близок к алтайским сосуд с процарапанным орнаментом в могиле катандинского типа в Туве (Грач, 1960а, рис. 32). Кроме глиняных сосудов, применялась посуда металлическая и деревянная. Так, в разграбленной могиле 15 найден обломок венчика бронзового котла (табл. XXI, 3), а следы де-

(36/37)

ревянного предмета около головы погребённого в могиле 9, возможно — остатки деревянного сосуда. Посуда могла изготовляться и из берёсты и кожи, материалов плохо сохраняющихся, чем, видимо, и объясняются редкие находки посуды в кочевнических могилах, в том числе и кудыргинских.

Ножи железные, плохой сохранности, находились и в могилах человека с конём (могилы 9-11, 13, 18), и человека без коня (могила 4), и в конской могиле (могила 22). Как правило, они делались с деревянной рукояткой, так как на черешках следы древесины, за исключением одного — с железной рукояткой и продетым в неё кольцом для подвешивания к поясу (табл. XXIV, 10).

Оселки целые и обломки также находились в могилах 4, 11, 18 и 22. Делались они и с отверстием, для подвешивания к поясу (табл. X, 6), и без отверстия (табл. XIX, 9). Тогда их носили в сумках, от которых сохранились металлические принадлежности, описанные ниже. Носили оселки у правого бока (могилы 4, 11). Сильная сточенность оселков говорит об их применении по прямому назначению, но один из оселков, кроме того, использовался для растирания красной краски цвета киновари, сохранившейся на оселке и тёрочнике из темно-красного окатанного камня в мужской могиле 18 (табл. XXII, 1, 2). Куски красной краски (сурика?) со следами их растирания обнаружены на Верхней Оби также в могилах юношей, относящихся к переходному этапу верхнеобской культуры (Грязнов, 1956, стр. 118 и 125).

Принадлежности  сумок  представлены палочкой-застёжкой и бляшками.

Палочка-застёжка бронзовая, литая, видимо отлита по деревянному образцу, так как имеет вид точёного изделия (табл. XIX, 7). Подобные застёжки есть не только в ранних памятниках, что отметил С.В. Киселёв (Киселёв, 1951, стр. 496); но и в поздних: на Борисовском могильнике (Саханев, 1914, рис. 22, 10) и могильнике Сростки I (кург. 6а, 1925 г.). Судя по остаткам войлока с прилипшей тканью, видимо от войлочной сумки под застёжкой, эта сумка была украшена округлыми бляшками, также с остатками войлока (табл. XIX, 8). Дисковидной бронзовой бляшкой плохой сохранности, найденной на оселке, была украшена сумка в конской могиле 22.

Прибор для добывания огня в могиле 5, подвешенный справа погребённому мужчине, сохранился не полностью. Есть нижняя сосновая дощечка и берёзовая накладка — упор (табл. XII, 5, а, б; 6, а, б), нет лучкового сверла, применявшегося обычно в таких приборах. На нижней дощечке отверстие для подвешивания к поясу. Углубления на нижней дощечке с обеих сторон разной формы: округлые, иногда глубокие, со следами огня от сверления с одной стороны и ромбические, подготовленные к сверлению — с другой (табл. XII, 6, а, б). От углублений отходят желобки, предназначенные, очевидно, для подсыпания какого-то горючего вещества. На упоре — обуглившееся углубление от лучкового сверла (табл. XII, 5, б).

Приборы для добывания огня сверлением многократно находились в памятниках раннего железа, вплоть до хуннских, но для периода позднего железа описанный прибор пока единичен. Усовершенствованием с хуннского времени можно считать дополнение желобков для горючего вещества, на нижней дощечке, у хуннов такие желобки не делались (Руденко, 1962, табл. XXV, 3). Но необычно применение деревянного упора, у хуннов упоры делались более прочные — из рога и кости (Руденко, 1962, рис. 46). Не применялся ли кудыргинский прибор в целях ритуальных? Но тогда наряду с этим прибором следовало бы ожидать бытования железных кресал, известных пока лишь в памятниках катандинского типа на Алтае и вне Алтая, разнообразных по форме. Не служила ли кресалом железная пластинка из могилы 15 (табл. XXI, 4)? Если кресала подобной формы будут обнаружены в дальнейшем, то наше предположение о применении кудыргинского прибора для добывания огня трением, в целях ритуальных, найдет своё подтверждение. Напомним, что и деревянные «пули», находившиеся в этой же могиле, быть может, также ритуального назначения, как указано выше.

Предположительное назначение имеют следующие вещи: молочный зуб марала, носившийся, видимо, в мешочке, так как он не просверлен (могила 15), — вероятно

(37/38)

амулет; железный стерженёк с петлей на одном конце для подвешивания и лопатообразным расширением на другом (табл. XVIII, 6) — вероятно копоушка, увеличившаяся в размерах от коррозии [больше похоже на обломок пинцета. — П.А.], и роговой футляр (табл. X, 4), обозначен в описи как игольница, что весьма вероятно, так как он обнаружен в женской могиле (могила 4). Эта поделка, сохранившаяся в нижней части не полностью, сверху снабжена двумя отверстиями для подвешивания, а снизу несколькими, для прикрепления дна. Верхний и нижний края украшены широко распространённым орнаментом в виде «плетенки».

От одежды остались небольшие обрывки шелковой ткани [11] и застёжки, принадлежности поясов, обувные пряжки. К личным украшениям относятся серьги, колты, бусы и кольца.

Ткани шёлковые, тёмно-коричневые, плотные, находились в могилах с конём, на плечевой кости погребённого (могила 9), под украшением-застёжкой и на войлоке от сумки (могила 11). Минерализованные остатки такой же ткани на обувной пряжке, также в могиле с конём (могила 10), и на поясной пряжке и в области ног в могиле без коня (могила 4) указывают, что эти одежды были длинными.Происхождение их от одного куска, характерное для тканей привозных, подтвердил и анализ: ткани оказались одинакового переплетения и плотности. Переплетение — по терминологии, введенной В. Сильван — репс основной сложный. Плотность нитей основы 52— 56 в 1 см, нитей утка 26-32 в 1 см. Нити основы и утка непряденые. Кромок нет. Фрагменты мелкие, до 4.5x2 см.

Характерно для них переплетение с преобладанием на лицевой стороне нитей основы. Подобное переплетение применялось обычно для изготовления узорчатых тканей. Можно предполагать, что и мужчины (могилы 9 и 11), и женщины (могилы 4 и 10) были погребены в длинных шёлковых узорчатых одеждах. Фигуры в таких одеждах изображены на описанном выше валуне (табл. VI, 2). Кроме того, кудыргинцы носили шаровары и, видимо, рубахи, судя по изображению на описанной седельной накладке (табл. XVI, 1).

Застёжки — украшения одежды представлены двумя образцами, относящимися к мужской одежде. Одна из них — псевдопряжка-застёжка (табл. XX, 2), относящаяся, как показано ниже, к широко распространённым вещам, находилась слева у нижней челюсти.

Второй образец застёжек — серия из шести ажурных медных бляшек с растительным орнаментом с тремя бронзовыми петельками, из них одна с петелькой на шёлке in situ (табл. XIX, 5). Сохранность неполная: все бляшки с изломом снизу позволяют предполагать, что они были скреплены шарниром (табл. XIX, 4), и, вероятно, одна петелька находилась между двумя бляшками в горизонтальном положении и скреплялась с петелькой или крючком, или шнурком. Вряд ли можно сомневаться, что найденная слева псевдопряжка-застёжка служила застёжкой одежды: одежда ребёнка, изображенного на валуне, также застегивалась слева (табл. VI, 2). Если одежда застегивалась слева, то она запахивалась справа налево и правая пола была наверху, что характерно, как установлено на основании древних изображений тюрок, для тюркского покроя (Liu-Mau-Tsai, 1958, рис. 1, 2).

Но нет ли противоречия между текстами письменных источников, соответствующих древним изображениям, и переводом Бичурина — тюрки «левую полу наверху носят», и почему, в то время как у тюрок правая пола была наверху, их называли левополыми? Противоречия тут нет, если следовать точно значению слова «пола», раскрытому следующим образом: «...пола — половина, нижняя часть распашной одежды» (Даль, 1882, III), или «нижний край каждой из половины распахивающейся спереди одежды» (Словарь русского языка, 1959, III). Совершенно оче-

(38/39)

видно, что только у правой полы, запахивающейся налево, нижний край может быть левым, поэтому тюрок и называли левополыми. Следует оговориться, что кудыргинская одежда с застёжкой слева, но сверху, не имеет полного совпадения с тюркской, застегивающейся сбоку.

Обувные пряжки — маленькие, серебряные и медные, обнаружены в области ног в двух женских могилах с конём (могила 10) и без коня (могила 14). Пряжки однотипны (табл. X, 6; XVIII, 4, 5) и подобны найденным в могиле на Алтае (Евтюхова и Киселёв, 1941, рис. 58). Кроме того, в могиле 4 найден кусок кожи, сшитый сухожильными нитками, вероятно от обуви.

Принадлежности поясов представлены поясными пряжками и бляшками. Поясные пряжки, чаще железные, обнаружены по одной в могиле с конём (могилы 7, 12, 13, 18), три, одна и две — в могилах без коня (могилы 2, 4, 6). Кроме того, в двух мужских могилах с конём находилось по две пряжки, одна обычная, медная, с пластинкой для ремня и железным язычком, другая — медная пряжка-крючок в виде головки гуся (могила 9), или пряжка на шарнире со шпеньком (могила 11), указывающие, что на погребённых было по два пояса. Пряжки с пластинкой для ремня (табл. XV, 3; XVIII, 3) — широко распространенный тип пряжек до Византии на западе (Чаллань, 1956, стр. 261 и сл.). Широко распространены и пряжки со шпеньком (табл. XIX, 6), известные от Прикамья (Генинг, 1953) до Средней Азии, на горе Муг (Бентович, 1958, рис. 5, 3; 34, 2), отличающиеся от кудыргинской лишь тем, что они без шарнира. Пряжка-крючок в виде головки гуся, на железной пластинке с бронзовыми бляшками (табл. XV, 5) для изучаемого периода уникальна. Применение подобных пряжек известно лишь в более раннее время — I в. до н.э. — III в. н.э. (Münsterberg, 1912, стр. 203).

Обычай носить два пояса установлен для одинцовских племен Верхней Оби. Высказано предположение о затягивании ими верхней и нижней одежды (Грязнов, 1956, стр. 116). По два пояса портупеи у знати племен Подунавья реконструирует Д. Лашло, один — для колчана, другой — для меча (Laszlo, 1955, рис. 47, 60, 80). Не исключена возможность, что и у кудыргинцев обычай носить два пояса для колчана и для меча был привилегией знатных.

Пояс с медной пряжкой из могилы 9 украшен тремя серебряными бляшками в виде цветка (табл. XV, 2) и серебряным наконечником с геометрическим орнаментом (табл. XV, 4). Еще богаче украшен пояс из могилы 11. Кроме медной пряжки, на нем были медные бляшки, одна в виде цветка (табл. XIX, 7), две четырёхлепестковые (табл. XIX, 2) и два богато украшенных ажурных наконечника — большой для конца ремня, с изображением зверей (табл. XVIII, 24), и малый для подвесного ремешка, с изображением грифона (табл. XVIII, 25), описанных ниже. Пояса с подвесными ремешками появляются на Алтае с пазырыкского этапа периода ранних кочевников и бытуют в катандинских и сросткинских памятниках с изменениями, на чём мы остановимся в дальнейшем.

Серьги представлены двумя типами: I — серебряные литые, с полой каплевидной подвеской и маленьким колечком для подвешивания (табл. XX, 1, 30; XXI, 1), только в могилах с конём (могилы 12, 13, 15), и II — медные, с каплевидной или округлой сплошной подвеской, с маленьким колечком для подвешивания (табл. IX, 2; XVIII, 1) или лировидной дужкой, с отверстиями на концах (табл. XII, 4), в могилах и с конём (могилы 5, 10), и без коня (могила 4). Мужчины носили по одной серьге (могилы 5, 15), женщины по две (могила 4) и по одной (могилы 10, 12, 13), или вторая серьга, быть может, не сохранилась. Изображения подобных серег и с каплевидной, и с округлой подвеской есть на каменных изваяниях Тувы и Монголии (Евтюхова, 1952, рис. 62, 2, 3, 7, 8), на пенджикентских росписях (Живопись, 1954, табл. XXXVII; Скульптура и живопись, 1959, табл. VI). Серьга с каплевидной подвеской есть на Кавказе (Уварова, 1900, табл. LXXIV, 12).

Колты представлены двумя имитациями в могиле без коня (могила 4). Вытисненные из медной пластинки, обложенной листовым золотом, створки не скреплялись

(39/40)

узкой полоской золотого листка (Руденко и Глухов, 1927, стр. 41), представляющего оторвавшийся край подогнутого вниз листка фольги, а склеивались черной смолистой массой, заполняющей полость. Сохранились две створки одного экземпляра и одна — другого, сделанные с разных оригиналов, отличающихся орнаментом.

Орнамент одного колта одинаковый с обеих сторон, состоит из ряда перлов по краю, ряда фигур в виде калачиков, ряда оттиснутых по зерни треугольников, направленных вершинами в разные стороны, и полушаровидного бугорка в центре (табл. IX, 3). Орнамент другого состоит из ряда более крупных перлов по краю полосы, украшенной треугольниками по краям, и полушаровидным бугорком посередине. Обрамление треугольников бугорка и полосы оттиснуто по зерни (табл. IX, 4). В первой публикации эти колты названы эстампажами с византийских оригиналов (Руденко и Глухов, 1927, стр. 41). Но византийские колты известны лишь по фрескам, поэтому пока можно говорить о западных оригиналах, не уточняя места их изготовления. Из наиболее близких оригиналов подобных колтов, с рядами перлов по краю, известны золотые колты в коллекции М.П. Боткина (OAK, 1891, стр. 36), из раскопок могилы VI-VIII вв. близ Уфы (Ахмеров, 1951, рис. 36, 1-3), из Кубанской области (б. Михаэлсфельд), где золотые колты найдены вместе с вделанной в замок украшения золотой монетой Юстиниана 527-565 гг. (Кондаков, 1896, рис. 106). Имитации колтов изготовлялись и на Верхней Оби; судя по подобным изделиям в могиле, видимо, конца одинцовского времени, колты появляются на Оби с IV в. (Грязнов, 1956, рис. 18, 3, 4).

Бусины, найденные по одной в мужских могилах с конём (могилы 9, 11), от двух до пяти— в женских, и в могилах с конём (могилы 10, 13), и без коня (могилы 4), главным образом стеклянные, реже каменные, одна — янтарная.

Стеклянные бусины, разнообразные по форме и отделке, позволяют судить о способе их изготовления, установленном З.А. Львовой, давшей следующее их описания.

Одна бусина из прозрачного желтоватого стекла овальной формы, приплюснутая с боков, с гранями, незаметно переходящими одна в другую (табл. IX, 5). Верхний слой расстеклован, не прозрачен, бурого цвета; в одном месте верхнего слоя можно проследить структуру стекла, с прожилками и бороздками, указывающими, что бусина сделана из согнутой пополам стеклянной палочки, проткнутой затем для получения отверстия для нити, имеющего с одной стороны вид щели.

Одна бусина из чёрного матового стекла с белым пояском посередине (табл. IX, 6) имеет пористую поверхность и слабую ирризацию. Внешне бусина похожа на каменную. Способ её изготовления неясен.

Одна бусина из желтовато-зеленоватого стекла, обтянутого золотой фольгой, покрытой золотисто-жёлтым стеклом (табл. IX, 7) имеет расстеклованную, не прозрачную, коричневого цвета, поверхность; отколовшийся вместе с фольгой верхний слой указывает, что бусина сделана из отрезка рифлёной трубочки, обтянутой фольгой и покрытой стеклом.

Все три бусины из могилы 4. Из них только бусина с подглазурной позолотой имеет близкие аналогии с бусинами, обнаруженными в одинцовской могиле на Верхней Оби (Грязнов, 1956, стр. 111).

Одна большая круглая бусина, сплошь покрытая узором, с широким отверстием (табл. XVII, 2). Сделана из зеленоватого полупрозрачного стекла. Узор — жёлтые глазки с красным обрамлением, белыми и черными лучиками — получен из расплющенной палочки, состоящей из желтого стержня, обернутого красным слоем и слоем из продольных полосок белого и чёрного цвета. Приплюснутая к поверхности бусины многослойная стеклянная палочка вдавливала глазки и указанное выше их обрамление, не выступавшие наружу, так как бусина окатана.

Одна бусина из желтоватого стекла (табл. XVIII, 3), вытянута вдоль, о чём говорят пузырьки вытянутой формы. Из-за неровности отверстия неясно, сделана ли бусина из трубочки или из палочки.

(40/41)

Обе бусины из могилы 10. Из них имеет аналогии бусина узорчатая. Бусины с красными глазками и белыми ободками известны на Борисовском могильнике (Саханев, 1914, рис. 23, 1, 2, 5). Бусины подобной техники проникали в Восточную Европу в VIII-X вв. из стран Ближнего Востока. Не исключено ближневосточное происхождение и описанной узорчатой бусины.

Одна бусина неправильной формы, бракованная, изготовленная из перехваченного с двух сторон щипцами отрезка стеклянной трубочки из темно-бурого стекла, у поверхности расстеклована, более светлой окраски. Три бесформенные бусины из белой пасты с коричневатым налётом. Оба типа из могилы 13. Последние известны среди салтовских бус.

Одна бусина круглая, с глазками (табл. XVIII, 22), сделана из прозрачного зеленого стекла. Глазки из непрозрачного стекла чёрного цвета, с желтым обрамлением. Едва заметные бороздки, идущие от одного отверстия к другому, указывают, что бусина сделана из отрезка стеклянной палочки, но широкое отверстие непохоже на проткнутое.

Глазчатые бусины имели широкое распространение, но бус подобной техники нет среди образцов, проникших в Восточную Европу в VIII-X вв.

Одна бусина янтарная, овальная, с неровными гранями, переходящими одна в другую (табл. XV, 1). Просверлена с одной стороны.

Проникновение янтарного изделия на Верхнюю Обь в одинцовское время с запада, из Прибалтики или с востока — с Лены отмечает М.П. Грязнов (Грязнов, 1956, стр. 116). Большое количество янтарных бусин имеется на Борисовском могильнике (Саханев, 1914, стр. 134-135).

Найденные в мужских могилах одна стеклянная бусина и одна янтарная, под подбородком, служили, видимо, застёжками рубах.

Сердоликовые бусины — одна округлая приплюснутая, другая цилиндрическая (табл. IX, 8, 9), просверлены в обеих сторон, единичные находки на Алтае.

Кольца обнаружены в могилах с конём женской (могила 10) и мужской (могила 12) и без коня, также женской (могила 4) и мужской (могила 2). Носили кольцо на левой руке (могила 10) или на указательном пальце правой руки (могилы 2, 4), или одно, или два (могила 4), или пять (могила 12). Из сохранившихся колец одно серебряное (табл. XX, 4) и четыре таких же медных узких и одно медное из широкой каннелированной пластины (табл. XX, 5). Кольца — также редкие находки на Алтае, указывающие на своеобразие личных украшений кудыргинцев.

Металлические украшения, составляющие наиболее богатую часть убранства погребённых и конской сбруи, сохранились не полностью. Лишь упомянуто металлическое украшение головного убора (могила 12).

Бляшки от сбруи и убранства человека находились в могилах человека с конём (могилы 5, 9-13), человека без коня (могила 4) и в отдельных конских могилах (могилы 1, 8, 22). Все бляшки литые, на шпеньках, иногда с шайбочками.

Наборы сбруйных бляшек многочисленны. Сбруйные наборы, обнаруженные в восьми могилах (могилы 1, 4, 5, 8, 9, 10, 12, 13), включают от 4 до 113 бляшек в наборе, в том числе концевых, фигурных, округлых и псевдопряжек, не считая каплевидных подвесок от чепрака из могилы 12. К этим же формам относятся и немногочисленные бляшки от убранства человека, кроме нескольких ажурных литых, с изображением грифона, оленя (?), группы зверей, представляющих особый интерес.

Изображения грифона на поясном наконечнике с прямым основанием и прямоугольной бляшке от колчана однотипны. Грифон с головой орла и туловищем льва изображён стоящим на четырёх широко расставленных лапах, с поднятым изогнутым хвостом. Отчетливо видны клюв, ухо, два крыла в виде поднятых вверх отростков с овальным расширением на конце (табл. XVIII, 25). Меньшая отчётливость изображения на прямоугольной бляшке объясняется её худшей сохранностью (табл. XXIV, 12).

(41/42)

Образ грифона известен в двух видах — орлиноголового и львиноголового, представленных и в искусстве ранних кочевников Алтая (Руденко, 1961, стр. 47 и сл.), и в декоративной живописи Средней Азии (Пугаченкова, 1959). В металлических изделиях поздних кочевников представлен только орлиный грифон. Наиболее близка к описанным по форме и по изображению грифона бляшка из могилы с конём близ Самарканда. Она представляет собой наременный наконечник с таким же прямым основанием и с рядом перлов по краю, как на кудыргинской бляшке. Грифон изображён лишь с одним отличием: вместо клюва — выступающий из широкой пасти язык (Спришевский, 1951, рис. 2, 5). Изображения грифонов, известные на изделиях аварского времени в Подунавье, отличаются от кудыргинские: грифоны изображены сидящими и без крыльев (Hampel, 1905, III, табл. 154, 3), за исключением одного, найденного вместе с изделиями аварского времени в албанском кладе, стоящего, отличающегося от кудыргинских лишь изображением конечностей — двух, а не четырех, и формой крыла (Strzygowski, 1917, рис. 21 и табл. V, 13). Кудыргинские бляшки специально изучались Н. Феттихом в связи с исследованием металлопластики кочевников. Сравнивая кудыргинские изображения с изображениями на изделиях аварского времени Подунавья, Н. Феттих, будучи введен в заблуждение плохим воспроизведением кудыргинских образцов, опубликованных до их чистки, пришел к выводу об упадке, дегенерации звериного стиля на Алтае кудыргинского времени (Fettich, 1929, стр. 70). Теперь можно заметить, что обе серии изображений грифонов — и аварского времени, и азиатские — относятся к высоким образцам звериного стиля, имеющим, видимо, разное происхождение, что подтверждает предположение И. Стржиговского о разном происхождении упомянутого изображения грифона из албанского клада и сидящих грифонов аварского времени (Strzygowski, 1917, стр. 23 и 40).

Изображение зверя на бляшке на куске берёсты с другого колчана (могила 9) неясное. Но длинные прямые четыре ноги, рог на голове и фигура, похожая на ветку за спиной (табл. XVII, 6), позволяют сближать это изображение с изображением оленя на дне одной из сасанидских серебряных чаш (Смирнов, 1909, табл. XXVIII, 136), к сожалению, не поддающейся точной датировке (Тревер, 1937, стр. 5-6).

Изображение группы зверей на наременном большом наконечнике с прямым основанием (могила 11) заключено в рамку с полустершимся орнаментом в виде «плетёнки». В отличие от изображения зверей на седельной накладке здесь трудно определить, какие звери изображены. В центре стоит рогатый зверь как бы готовящийся к прыжку, с раскрытой пастью и поднятым длинным хвостом. Неясно, изображен ли рог на морде зверя или это дефект литья. Перед рогатым зверем стоит зверь, видимо кошачьей породы, с опущенным хвостом и повернутой назад головой. За рогатым зверем — неясное изображение третьего зверя, также с повернутой назад головой (табл. XVIII, 24). Передние ноги первых двух зверей широко расставлены, как и на изображении грифона (табл. XVIII, 95). Изображение зверя с повёрнутой назад головой на наременном наконечнике не с прямым, а фестончатым основанием обнаружено в могиле с конём между Айна-Булак и Сары-Озек в Семиречье (Максимова, 1960, табл. 11, 3).

Концевые бляшки, включая и описанные выше, с изображениями зверей, относятся к следующим типам: 1) фигурные (табл. VII, 3; XIV, 8-10; XV, 11); 2) языковидные (XVIII, 8, 9); 3) с прямыми краями и прямым основанием, иногда орнаментированные (табл. XVIII, 10; XV, 4), или с изображениями зверей (табл. XVIII, 24, 25), или с отверстиями сверху (табл. X, 14; XVIII, 17). Эта своеобразная серия имеет аналогии в Туве, где, по устному сообщению С.И. Вайнштейна, найдены концевые фигурные бляшки, близкие к кудыргинским и 1-му и 2-му типам — на западе, в могильниках типа Борисовского на Северном Кавказе (Саханев, 1914, рис. 20, 3, 7, 9) и в Подунавье.

Округлые бляшки изготовлялись четырёх видов: 1) полусферические (табл. VII, 2; XIV, 8); 2) дисковидные (табл. XII, 7; XV, 9, 10); 3) в виде цветка (табл. XV,

(42/43)

2; XIX, 1); 4) в виде конуса с надетым на него валикообразным кольцом (табл. XIX, 8). Такие группы бляшек широко распространены, но из них три формы вместе бытовали в могилах аварского времени Подунавья: и полусферические (Hampel, III, табл. 270, 9), и в виде цветка (Laszlo, 1955, табл. IX, 5), и с валикообразным кольцом (Laszlo, 1955, табл. I, 6-8; IV, 7, 8).

Фигурные срединные бляшки преобладают гладкие, иногда с ребром (табл. X, 15, 16), реже с орнаментом, в виде однотипных завитков (табл. XVIII, 11, 12, 13; XIX, 3-5), иногда украшены полусферическими лепестками (табл. X, 18, 19). Некоторые из них широко распространены. Так, гладкие фигурные бляшки из могилы 5 (табл. XII, 8, 9) подобны бляшкам, бытовавшим от Прикамья неволинского этапа ломоватовской культуры (Спицын, 1902, табл. XVII, 13; коллекция Неволинского могильника, МАЭ, 3551—1195), до Тянь-Шаня (Кибиров, 1957, рис. 4). Бляшки трёхлепестковые (табл. XX, 14) известны в могилах аварского времени Подунавья (Hampel, III, табл. 182), как и рельефные четырёхлепестковые (табл. XXIV, 5) аналогичные аварским (Hampel, 1935, рис. 14, 7). Другая рельефная четырёхлепестковая бляшка (табл. XX, 34), как отмечено С.В. Киселёвым, совпадает по форме с бляшкой сарматского времени из Буеровой могилы на Тамани (Ростовцев, 1918, табл. II, 7), но не является полной её аналогией, так как бляшка из Буеровой могилы прикреплялась не шпеньком, а петелькой.

Псевдопряжки и псевдопряжки-застёжки относятся к числу широко распространённых вещей. Псевдопряжки-застёжки (табл. XV, 7; XX, 2), или тау-образные застёжки, как назвал их Л.А. Мацулевич (Мацулевич, 1927, стр. 139), распространены на территории от наших восточных границ до бассейна Дуная (Hampel, 1905, III, табл. 180, 9). Близкая к описанным застёжка обнаружена с византийскими монетами Юстина (518-527 гг.) и Юстиниана (527-565 гг.) на могильнике Суук-Су в Крыму (ИАК, вып. 19, табл. V, 9).

Подобным застёжкам обычно сопутствуют псевдопряжки, также имеющиеся в Кудыргэ (табл. XX, 15), отличающиеся от западных по форме. Форму западных псевдопряжек имеют кудыргинские бляшки, но без характерных для псевдопряжек имитаций язычков (табл. XIV, 9, 10).

Каплевидные подвески — миниатюрные, медные, подвешивались, видимо, на колечках, представленных лишь одним экземпляром (табл. XX, 16), кроме одной, отлитой вместе с колечком (табл. XX, 17). Форма и размеры подвесок варьируют: 17 подвесок представлены 10 изображенными здесь вариантами (табл. XX, 17-26), служившими, видимо, украшением чепрака. Пока не имеют аналогий. Сходство их с подвесками, изготовлявшимися в период ранних кочевников на Алтае, указанное С.В. Киселёвым (Киселёв, 1951, стр. 496), как уже отмечалось, весьма отдалённое (Полторацкая, 1961, стр. 67).

Монета из могилы 15, медная, хорошей сохранности, с надписью на одной стороне, другая сторона гладкая (Руденко, 1926, рис. 2; табл. XXI, 2), отлита в 575-577 гг. (определил А.А. Быков, Гос. Эрмитаж). По надписи она подобна монетам, опубликованным с датами 561-578 гг. (Lockhart, 1915, табл. 44, 256-258). Прежнее определение этой монеты В.А. Алексеевым периодом более ранним (26 г. до н.э. — 220 г. н.э.) оказалось ошибочным.

Итак, мы имеем нижнюю дату для кудыргинских могил типа могилы 15 — не ранее конца VI в. Но для определения их верхней даты, приведенные аналогии недостаточны. Поэтому нужно установить относительную хронологию вещей, бытовавших на Алтае, что целесообразнее сделать после описания кудыргинских могил монгольского времени и других хронологических групп алтайских могил, начиная от предкудыргинских и кончая часовенногорскими.

[8] Определения древесины выполнены сотрудниками кафедры древесиноведения Лесотехнической академии под руководством проф. С.И. Ванина.

[9] Концевые накладки на лук из могилы 22 на табл. XXIV, 8 склеены не точно, с большим изгибом, чем в действительности.

[10] Проверить определение монеты из Капчалы II, несмотря на то что эта часть коллекции не сохранилась, мне удалось на основании указания Л.А. Евтюховой, что эта монета совпадает с монетами из Тюхтятского клада. Проверка определения последних М.В. Воробьевым показала, что они относятся к 621-907 гг.

[11] Остатков шерстяной ткани и меха соболя, упомянутых ранее (Руденко и Глухов, 1927, стр. 41), в коллекции не оказалось. Можно предполагать, что сохранившиеся в коллекции обрывки шелковой ткани были приняты за шерстяные, так как они потеряли шелковистость от лежания в земле. Но изготовление этой ткани из непряденых нитей позволяет не сомневаться, что эта ткань шелковая.