С.А. Есаян, М.Н. Погребова
Скифские памятники Закавказья.
// М.: Наука. ГРВЛ. 1985. 152 с.
Оглавление
Введение. — 3
Глава I. Памятники скифской культуры в Закавказье. — 19
Глава II. Мечи и кинжалы. — 40
Глава III. Наконечники стрел. — 53
Глава IV. Железные топоры. — 79
Глава V. Предметы конского убора. — 89
Глава VI. Предметы с изображениями в скифском зверином стиле. — 104
Глава VII. Некоторые дополнительные материалы. — 115
Приложение
[ Таблица: Элементы скифской культуры в памятниках Закавказья. ]. — 139
Заключение. ^
Проведённый анализ показывает, что элементы скифской материальной культуры в Закавказье не ограничиваются отдельными более или менее случайными находками, а составляют — как количественно, так и качественно — серию достаточно представительную. Серия эта имеет, правда, выборочный характер. В неё входят главным образом предметы вооружения и конского убора. Полностью отсутствует в Закавказье скифская керамика, и лишь некоторые детали погребального обряда в могильниках этого региона могут рассматриваться как проявления скифского влияния. Тем не менее «скифский пласт» в материалах Закавказья настолько значителен, что не может не учитываться при изучении истории и культуры как закавказских народов, так и скифов. Существенными при этом являются три момента: количество скифских элементов в комплексах Закавказья, их состав и, наконец, закономерности их распределения на территории региона. Совокупная интерпретация этих трёх моментов позволяет сделать некоторые выводы как чисто археологического, так и исторического характера.
Исследователи неоднократно отмечали значение, которое имеет сочетание в закавказских комплексах элементов местной и скифской культур для уточнения как абсолютной, так и относительной хронологии не только самих содержащих их памятников, но и соответствующих «археологических горизонтов» в целом. Особенно важным для решения проблем хронологии фактором является прослеживаемое в закавказских памятниках сочетание скифских и урартских материалов.
Экспансия Урарту в Закавказье достаточно чётко приурочивается на основании письменных данных к заключительному периоду истории этого государства, на чём в значительной мере базируется хронология не только закавказских памятников, сочетающих урартские и скифские древности, но и всего раннего этапа собствен-
(131/132)
но скифской культуры, в частности таких памятников, как Жаботинские курганы и поселение, Келермесские курганы и т.п., и таких категорий, как акинаки, костяные трёхдырчатые псалии и др. Мы видели, что предметы скифской материальной культуры, найденные в урартских комплексах Закавказья, по своим типологическим характеристикам принадлежат к древнейшему известному на сегодняшний день этапу развития скифской культуры. Поскольку, однако, они, как правило, не могут быть выведены ни из закавказской, ни из переднеазиатской культуры предшествующего времени, а скорее связаны генетически с восточноевропейскими формами, можно либо ожидать находки на собственно скифской территории комплексов сложившегося скифского облика, синхронных или предшествующих закавказским, либо признать необходимость определённого удревнения уже известных раннескифских комплексов из Северного Причерноморья.
В этой связи особенно интересно, что на Северном Кавказе сейчас уже чётко выделен горизонт предкелермесского времени, датируемый не позже середины — третьей четверти VII в. до н.э., содержащий в наборе инвентаря практически весь комплекс элементов скифской культуры ([Петренко, 1983]: см. также [Виноградов, Дударев, 1983]). В то же время в урартских и местных памятниках Закавказья встречаются скифские по типу вещи, сложение которых связано не столько с северопричерноморской, сколько с переднеазиатской культурной традицией, что также должно учитываться при установлении абсолютной хронологии соответствующих категорий вещей.
В свою очередь, в Закавказье, где принято в последнее время выделять «скифский период», присутствие скифских форм служит одним из важнейших критериев при установлении абсолютной хронологии содержащих их памятников. Значение этого критерия очевидно, однако не менее ясно сейчас и то, что при его использовании необходимо учитывать объём и характер содержащихся в том или ином комплексе скифских древностей и что узкая датировка памятника, основанная на типологической характеристике нескольких обнаруженных там скифских стрел, легко может оказаться ошибочной. Информативны — как, впрочем, и для самой Скифии — лишь более или менее большие серии таких стрел. Комплексов, содержащих подобные серии, в Закавказье
(132/133)
немного, но в тех случаях, когда их удаётся обнаружить, даты, полученные независимо друг от друга на основании анализа скифских и закавказских материалов, в основном совпадают.
Широкое использование данных о скифских древностях, найденных в Закавказье, существенно и для решения ряда проблем археологии самого этого региона, к примеру, для уточнения относительной хронологии ряда памятников. Так, именно находки вещей скифского облика в Тейшебаини и в определённой группе погребений Самтаврского могильника позволяют отнести эти памятники к одному и тому же достаточно узкому периоду. Сравнение же наборов скифских стрел из Кармир-блура и Арин-берда показывает, что они совершенно различны. Это различие можно объяснить или хронологически, или культурно-исторически, или, наконец, совместным действием обоих этих моментов. Так, мы пытались показать, что Тейшебаини был разрушен племенами, использовавшими наконечники северных — причерноморских — типов, а стрелы Арин-берда скорее принадлежат к мидо-ахеменидской разновидности и, возможно, датируются несколько более поздним временем.
Принципиально важен также характер распределения памятников скифской культуры на территории Закавказья. В целом обнаруженные здесь вещи скифских типов чётко разделяются на две хронологические группы с разными географическими ареалами. Памятники архаической скифской культуры, количественно явно преобладающие, сосредоточены главным образом (не считая отдельных находок стрел) на территории Северного и Западного Закавказья, к северу от р. Куры и к западу от р. Арагви, а вне этой зоны — преимущественно в урартских центрах. Памятники же VI-IV (а в основном, очевидно, V-IV) вв. до н.э. представлены на территории Северо-Восточного Закавказья — в районе слияния Куры и Иори и в Кахетии. Нельзя при этом не отметить, что представленные здесь скифские вещи отличаются не только хронологически, но и совсем иным, нежели в «архаической зоне», набором. В гл. I были в общих чертах охарактеризованы три различные модели взаимодействия местной закавказской и скифской культур. Проведённый затем более подробный анализ типологии и хронологии скифских находок в Закавказье в целом подтвердил эту картину. Попробуем те-
(133/134)
перь предложить историческую интерпретацию фактов, приведших к формированию этих моделей.
В той зоне Закавказья, где сосредоточены наиболее архаичные скифские древности, скифский культурный компонент значительно весомее, чем в тех районах, где найдены скифские вещи более поздних типов. Скифские вещи, как правило, вкраплены на западе региона в местные по характеру памятники, однако, если речь идёт о могильнике, они обычно не распределяются по всем погребениям, а сосредоточены в нескольких из них, где и сочетаются друг с другом, а нередко сопровождаются и конскими захоронениями — элементом обряда, возводимым в этом районе скорее всего также к скифской культурной традиции. Прочие погребения тех же могильников сохраняют чисто местный облик. Подобная закономерность позволяет предположить, что в этих областях Закавказья в VII-VI вв. до н.э. в местную этническую среду был вкраплен определённый скифский компонент. Набор вещей скифских типов и характер содержавших их погребений, а также само число таких погребений свидетельствуют, что этот компонент составляли преимущественно воины, пришедшие сюда без семей и в значительной степени усвоившие местную культуру, по сохранившие самобытность в том, что касалось их воинского (в том числе всаднического) снаряжения, и в известной мере в тех чертах погребального обряда, которые наиболее тесно связаны с традиционным для них образом жизни.
Данные о Западном Закавказье как о зоне особой концентрации архаических скифских древностей заставляют в новом свете оценить упомянутую во Введении античную традицию, связывающую именно эти области Кавказа со скифским этносом. Археологический материал позволяет, пожалуй, считать её не чисто умозрительной, но порождённой определёнными особенностями этнической истории этой местности. Рассмотренные факты необходимо принимать во внимание и при толковании вопроса об этнической принадлежности народа скифинов и о происхождении их этнонима.
Нельзя не отметить, что выявленное тяготение раннескифских памятников в Закавказье к его западным областям оказывается несколько неожиданным с точки зрения ландшафтного районирования региона. Степные просторы Ширака и Юго-Восточного Закавказья, как будто самой природой предназначенные для кочевни-
(134/135)
ков-скифов, не содержат памятников, свидетельствующих о сколько-нибудь длительном их здесь обитании. При всей парадоксальности этого вывода можно утверждать, исходя из уровня археологической изученности региона, что вряд ли дальнейшие изыскания существенно изменят соотношение памятников, которое представляется явным сегодня. Это соотношение должно, очевидно, рассматриваться как свидетельство того, что скифы, внедрившиеся в среду местного населения Западного Закавказья, утратили привычный им кочевой уклад и переняли образ жизни тех племён, среди которых селились.
Анализ типологии и хронологии древностей скифского облика из указанной зоны говорит о том, что содержащие эти предметы погребения скорее синхронны периоду активности скифов в Передней Азии, чем относятся к эпохе его завершения. Поэтому подобные находки нельзя рассматривать как археологические следы обратного движения всей массы скифов после окончания их походов на юг. Они, возможно, указывают, что Закавказье было органической частью тех областей древнего Востока, которые стали ареной активной деятельности скифов. Что касается маршрутов скифских походов в Переднюю Азию, то география рассмотренных находок вряд ли может быть использована для их реконструкции. Нельзя не учитывать, что единовременный переход через Кавказ едва ли мог оставить ощутимые археологические следы в виде находок вещей скифского типа. Для целей такой реконструкции ценны, пожалуй, лишь косвенные свидетельства. Выявленные факты взаимодействия местной и скифской культур в зоне распространения архаических скифских древностей неоспоримо свидетельствуют о вполне мирных отношениях между их носителями и местным населением. Это позволяет предположить достаточно активное использование скифами перевалов Центрального Кавказа вместо длинного и чреватого столкновениями восточного пути. Впрочем, и в центральном районе фиксируются следы разрушения местных поселений, иногда в сочетании с находками стрел раннескифских типов. В этой связи следует ещё раз вспомнить, что скифские походы, возглавляемые разными вождями и в разное время, могли пролегать по различным путям.
Любопытно, что археологические следы той волны передвижений в Переднюю Азию северопричерномор-
(135/136)
ских племён, которую древние источники связывают с именем киммерийцев, в Закавказье не обнаруживаются: здесь фактически нет комплексов культуры Северного Причерноморья и Предкавказья, обычно интерпретируемой как киммерийская. Факт этот может быть истолкован двояко: либо передвижение киммерийцев через Кавказ было столь быстрым, что оказывается археологически неулавливаемым (зона же их активности на Ближнем Востоке недостаточно освещена в специальной литературе, и вопрос о киммерийских памятниках оттуда пока остаётся открытым), либо археологический облик исторических киммерийцев отнюдь не исчерпывается тем кругом памятников, которые сегодня принято связывать с этим народом. Но делать из такого отсутствия памятников вывод, что киммерийцы «не проникали в страны Закавказья» ([Тереножкин, 1976, с. 203]; см. также [Мурзин, 1978, с. 23]), прямо противоречащий письменным источникам, весьма рискованно.
Характерной особенностью вещей архаического скифского облика из комплексов той зоны Закавказья, где они встречаются наиболее часто, является их особая близость к скифским материалам из Тейшебаини. Показательно и то, что в этой же зоне мы находим вещи урартского (причём в их специфическом — кармирблурском — варианте) происхождения. Факты эти должны, на наш взгляд, интерпретироваться как свидетельство достаточно тесных связей тех скифов, которые расселились в указанной зоне, с жителями закавказских центров урартской культуры. Такие связи в известной мере объясняют механизм усвоения всей раннескифской культурой ряда элементов урартского происхождения, очерчивают те территории, где, видимо, протекал процесс этого усвоения, подтверждая в то же время письменные данные о союзнических отношениях, существовавших в определённый период между урартами и скифами.
После VI в. до н.э. количество скифских вещей в очерченных районах Закавказья резко сокращается. Представленные в здешних памятниках этого времени предметы, которые могут быть сближены со скифскими древностями, отражают, несомненно, местное развитие форм, некогда воспринятых у скифов, а не продолжающийся процесс проникновения сюда вещей из собственно скифского ареала.
Скифские материалы из Закавказья, как показывает
(136/137)
их анализ, не могут быть использованы для локализации где бы то ни было на территории этого региона раннего «скифского царства». Данное обстоятельство не является, конечно, решающим аргументом для отрицания самого существования этого царства. Однако характер распределения памятников архаической скифской культуры делает наименее вероятной его локализацию в Восточном Закавказье, в пределах Мильской степи, т.е. там, где его чаще всего помещают. Если допустить подобную локализацию, то пришлось бы признать, что основавшие это царство скифы полностью утратили собственную культуру — ту самую, которая столь ярко представлена в этот же период как в Причерноморье, так и в других районах Закавказья. Учитывая же чисто умозрительные истоки концепции о самом существовании такого царства, не имеющей прямого подтверждения в источниках, следует признать, что археологическая ситуация наносит этой концепции ощутимый удар.
К совершенно иным результатам приводит попытка согласования археологических материалов со свидетельствами источников об области Сакасена. Именно там, где эта область локализуется по данным письменных источников, т.е. в северо-восточных районах Закавказья, мы находим достаточно многочисленные комплексы скифского облика, относящиеся к V-IV вв. до н.э. (Мингечаур и др.). Сами по себе эти находки были бы, видимо, недостаточны для утверждения о наличии в составе населения этого района в указанное время довольно значительного скифского компонента, но согласование данных археологии и топонима позволяет допустить вероятность этого, однако, повторяем, лишь для достаточно позднего времени.
В заключение закономерно поставить вопрос о том, в какой мере взаимодействие закавказских и скифской культур определило их облик. Среди вещей скифских типов, найденных в Закавказье, имеются, как уже отмечалось, экземпляры, изготовленные местными мастерами. Но подобные формы так и не стали органичным элементом местной культуры. Есть некоторые основания полагать, что скифские мотивы могли бы быть выявлены при анализе закавказского фольклорно-мифологического материала, но это тема специального исследования.
Что же касается скифской культуры, то среди форм, усвоенных ею в архаический период, большинство свя-
(137/138)
зано с переднеазиатскими, в том числе урартской, традициями. Закавказье же оставалось периферией той зоны, в пределах которой протекала деятельность скифов в Передней Азии. Однако некоторые элементы (форма топоров и др.) были, очевидно, восприняты скифами именно из закавказских культур.
Авторы данной работы, будучи по роду своей деятельности специалистами по археологии Кавказа, подошли к собранному в данной книге материалу прежде всего с позиций этой области знания. Поэтому проделанный ими анализ носит в известной мере предварительный характер. Мы рассматривали нашу работу как один из шагов в направлении упорядочения и систематизации скифских материалов из Закавказья, что в последнее время стало предметом усилий многих кавказоведов. Цель этих усилий — сделать скифский материал из Закавказья максимально доступным для широкого круга скифологов. Если наша работа способствует этому, мы можем считать свою задачу в значительной мере выполненной.
|