И.М. Дьяконов
Исторический процесс и прогресс.
Принимаем мы научную доктрину марксизма или не принимаем, но исторический процесс в любом случае остается естественным процессом, который, безусловно, имеет свои закономерности. История в целом, конечно, не сводится к развитию экономики, но вне экономического развития историю рассматривать нельзя. История — сложный процесс, в котором социально-экономическое развитие неотделимо ни от развития технологического, ни от развития социально-психологического . Тут не надо шарахаться из одной крайности в другую. Если созданная в XIX в. историческая теория марксизма обнаруживает в конце XX в. целый ряд существенных недостатков, то это не значит, что объяснения исторического процесса можно сейчас же броситься искать, скажем, через православие — хотя христианство, безусловно, имеет свою теорию истории, кстати сказать, заметно повлиявшую на марксизм, да и на другие социальные теории XIX века.
(5/6)
В наше время все концепции исторического развития имеют один важнейший, коренной недостаток. Все они построены на идее прогресса, причём прогресса, ничем не ограниченного во времени. Эта идея уходит корнями именно в христианскую концепцию будущего — «царства Божьего на земле», которая по своей основе в свою очередь восходит к историзму, свойственному предку как христианства, так и ислама — иудаизму. Она была совершенно не свойственна ни античной философии, ни философии эпохи Возрождения в Европе. Мы не встретим её ни у Монтеня, ни у Спинозы, ни у Декарта, ни у Лейбница и разве что в совершенно зачаточном виде у Ф. Бэкона. Вплоть до XVIII в. европейские мыслители единодушно считали высшим достижением исторического процесса античность. Идея о том, что человечество сейчас и навеки веков улучшается, может быть прослежена до энциклопедистов середины XVIII в. — Дидро и д’Аламбера (оба были воспитанниками янсенистов, т.е. католических христиан, оппозиционных папству). Концепция же последовательных этапов бесконечного прогресса была впервые сформулирована
(6/7)
маркизом де Кондорсе, активным участником французской революции (умер в тюрьме), в его работе «Опыт исторической картины прогресса человеческого духа», опубликованной посмертно в 1795 году. От Кондорсе тянется нить к социалистам-утопистам, прежде всего к Сен-Симону, а от него к Марксу. Другим источником идеи прогресса является философия Гегеля; Маркс и начинал как гегельянец. Сам же Гегель начинал с христианской теологии, хотя и освобождаясь от её влияния. Окончательно выработанная гегелевская философия оказала громадное влияние на всю философскую мысль XIX века. Проповедниками идеи прогресса были такие очень влиятельные философы первой половины XIX в. как Огюст Конт, Герберт Спенсер (для которого прогресс был «не случайность, а необходимость») и Джон Стюарт Милль. Неограниченность и бесконечность прогресса казалась чем-то само собою разумеющимся людям второй половины XIX и всего XX в., и это несмотря на сформулированный ещё в 1840-х годах Майером, Джоулем и Гельмгольцем закон сохранения энергии. Ничем не ограниченный, вечный прогресс (предполагающий,
(7/8)
конечно, затрату энергии) есть случай вечного двигателя и противоречит этому основному закону природы. И в этом заключается надежда человечества, поскольку «неограниченный» технологический прогресс уже привёл человечество на грань экологической гибели, чего не предвидели ни Маркс, ни другие мыслители истекших полутора веков. Вообще само понятие прогресса внутренне противоречиво, так как нет прогресса без потерь, и они тем значительнее, чем больше прогресс. Абсолютно гармоничное неподвижное будущее невозможно по законам физики. Нас ожидает будущее подвижное, и каковы будут Законы его движения, пока сказать трудно. Не обязательно оно будет прогрессом.
Перейдём всё же к необходимой периодизации исторического процесса и к установлению возможных отклонений от прямолинейного развития истории по её этапам — не только с точки зрения прогресса, но и с точки зрения потерь.
Наиболее отчётливо историческое развитие видно в сфере технологии. Марксистская теория говорит, однако, не о технологии вообще, а о производительных силах, под
(8/9)
которыми, в первую очередь разумеются человеческие (личностные) и вещественные (технологические) элементы, осуществляющие взаимодействие человека с природой в процессе общественного производства. Однако развитие личностных отношений в процессе производства можно (а с нашей точки зрения — и нужно), с одной стороны, рассматривать в рамках факторов, относящихся к социально-производственным отношениям, и, с другой, в рамках социального сознания и мотивации производственных (и иных общественных) поступков, то есть социальной психологии. Поэтому мы будем сопоставлять совместимость существующей каждый раз системы производственных отношений не с нерасчленённой категорией производительных сил, а с уровнем технологии, — с одной стороны, и с состоянием социально-психологических процессов, с другой. Социальная деятельность человека зависит от их социально-психологической оценки.
Это значит, что переход от одной системы производственных отношений к другой их системе, и шире — от одного типа хозяйствования к другому, от одной системы соци-
(9/10)
альных отношений к другой (даже когда эта перемена не носит характера смены принципа социальных отношений, а сводится к этническим, религиозно-идеологическим или же внутрисословным сдвигам) должен сопровождаться сменой социальных ценностей. То, что было антиценностью, должно стать ценностью, а что было ценностью, должно стать антиценностью. Такая перемена не может сразу стать массовой: для приведения в движение массы нужно появление эмоционального лидера или лидеров (это явление Л.Н. Гумилёв называет пассионарностью — объяснение его с нашей точки зрения неправильно: преувеличена роль этносов в возникновении «пассионарных ситуаций»).
Осознание того, что существующая система производственных отношений (или характера государственного устройства, или характера идеологии) ограничивает возможности развития общества, не приводит непосредственно к насильственной или постепенной замене этой системы. По сути, лишь развитие новой технологии индустриального общества было невозможно без соответствующего коренного преобразования производ-
(10/11)
ственных отношений; но и здесь переход к новой системе не всегда был резким и не всегда синхронизирован с переворотами в технологии. Тем более это верно в отношении более ранних систем.
Есть лишь одна область технологии, где прогресс имеет непосредственное влияние на смену производственных отношений. Это прогресс в производстве оружия (замечено Ф. Энгельсом, но не опубликовано). Где нет металлического оружия, там не может быть классового общества (ни даже предшествующей его стадии, выделенной современными этнографами, — чифдома).
Эксплуатация целых отрядов рабов классического типа возможна лишь когда воин имеет стальной меч, стальной панцырь и настоящие шлем и щит. Оправданием создаваемых социальных отношений является, грубо говоря, имперская психология. Если от эксплуатации классических рабов пришлось отказаться, то не из-за переворота в производительных силах (в смысле технологии), а из-за малой производительности рабского труда. Не последнюю роль играло здесь пассивное по преимуществу сопротивление. Воин
(11/12)
на защищённом панцырем коне, сам закованный в броню и опирающийся на новое достижение архитектурного искусства — укреплённый замок, может обеспечить эксплуатацию крестьянина, который в предшествующую эпоху и составлял основную массу войска.
Со средневековьем покончили не столько великие географические открытия (хотя и они тоже), сколько пушка, сведшая на нет роль средневекового рыцаря и поставившая промышленное предпринимательство выше сельскохозяйственного. Тут возникают и альтернативные идеологии, ведущие к психологии капитализма. Атомная и водородная бомбы поведут (если человечество сохранится) ко всемирному торжеству пост-индустриального общества, базирующегося на защите прав человека. Оно, конечно, само полно противоречий и никак не может рассматриваться как абсолютное будущее. Но в этом разберутся будущие поколения, если они состоятся.
Не все изменения в военной и иной технологии обуславливают смену общественных отношений (производственных). Их обусловливают только такие изменения, которые сопровождаются сменой ценностной ориентации.
|