Ю.Г. Белокобыльский
Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири.
История идей и исследований (XVIII — первая треть XX в.).
// Новосибирск: 1986. 168 с.
Заключение.
Обзор исследований по археологии Южной Сибири за двухсотлетний период завершён. Он свидетельствует о долгом и трудном становлении и развитии исторического знания, о прошлом населения этой части Северной Азии. Исследования XVIII в., несмотря на всю их естественную ограниченность, поддерживали сибирскую археологию на сравнительно высоком уровне, а в плане изучения памятников коренного населения они в известном смысле опередили даже общерусскую науку. В XIX в., особенно во второй его половине, стало остро ощущаться отставание сибирской археологии в области полевых исследований, обусловленное отсутствием должного внимания со стороны государства и ведущих научных учреждений страны. Тем не менее благодаря энергии и упорству энтузиастов накапливался фактический материал по археологии Сибири, позволивший в конце XIX — начале XX в. в самых общих чертах увязать исторические явления данного региона с процессами, происходившими в эпоху бронзы и раннего железного века на Евразийском континенте, а также выделить основополагающие проблемы южносибирской археологии. К ним относятся следующие: 1) типологической классификации памятников и содержания культурно-хронологической периодизации древней истории Южной Сибири; 2) датировка памятников и выделенных культур; 3) происхождения и взаимодействия культур, их исторические судьбы; 4) определение характера и структуры хозяйства древнего населения и его социального уклада. В процессе изучения этих вопросов наблюдается очевидная преемственность исследований с работами советских археологов.
Теперь остаётся установить путём сопоставления с современными данными науки, насколько плодотворны были усилия исследователей прошлого в решении указанных проблем.
Первая проблема. Учёные-путешественники первой половины XIX в. фиксировали лишь поражавшие их воображение памятники, а детальной обработке (с точки зрения классификации) подвергали только надмогильные сооружения. Отсутствие или крайняя ограниченность масштабов раскопок, неразвитость археологической пауки вообще не позволяли им уяснить действительное многообразие памятников и уловить наличие между ними
(148/149)
связи. Поэтому выделенные типы курганов отражали только внешние разновидности и, разумеется, не могли претендовать на раскрытие главного — поступательною развития древней культуры. Для формирования представлений о совокупности материальных объектов как комплексе, представляющем определённый культурно-исторический этап, необходимы были и иной уровень развития науки, и целенаправленные широкомасштабные раскопки, и соответствующий сравнительно-исторический анализ известных фактов. Только В.В. Радлову после значительных по тем временам раскопок удалось дать относительно правильное представление о культурном комплексе и объединить разрозненные факты в минусинскую культуру эпохи бронзы. Его последователи, восприняв идею о единстве культуры, классифицируя памятники, подразумевали в их разнообразии отражение социальных моментов, а не этапов в развитии самой культуры. Для успешного решения упомянутой проблемы необходимо было отказаться от устаревших принципов работы с материалом. Поэтому в первую очередь при проведении полевых работ С.А. Теплоухов выбрал для раскопок небольшой район (с. Батени на Енисее), где были сосредоточены разнохарактерные памятники. В ходе раскопок и анализа полученных материалов он сумел выделить основные культурные комплексы, отражавшие характерные, генетически, по его мнению, связанные между собой этапы в развитии материальной культуры древнего населения Южной Сибири. При таком взгляде на исторический процесс С.А. Теплоухов сохранял идею В.В. Радлова о минусинской культуре эпохи бронзы. Выделенные же им культуры (афанасьевская, андроновская, карасукская, минусинская курганная и таштыкский этап) воспринимаются как этапы в её развитии. В этом проявляются и методические установки С.А. Теплоухова и его предшественников, стремящихся проследить признаки единого эволюционного процесса развития культуры, акцентируя внимание на общих сходных элементах культур, а также, что присуще С.А. Теплоухову, на хронологически-эволюционной «лестнице» культурных стадий.
В 30-70-е гг. XX в., несмотря на широкие раскопки советских археологов в Южной Сибири, классификация культур С.А. Теплоухова осталась основополагающей. Уточнились только этапы развития карасукской н тагарской культур. [1] Столь же жизнеспособной оказалась идея С.А. Теплоухова о единой линии развития культур от афанасьевской до таштыкской, когда они объективно выступают как исторические этапы. [2]
Некоторые изменения по периодизации эпохи бронзы в Южной Сибири произошли в 60-70-е гг. Г.А. Максименков выделил окуневскую культуру, отнеся её к ранней бронзе. [3] М.П. Грязнов выделил поздний этап карасукской культуры — каменноложский, [4] который Н.Л. Членова и Э.А. Новгородова рассматривают в качестве самостоятельной луговской культуры [так в тексте; обычно пишут — «лугавская»]. [5]
Вместе с афанасьевской и сменившей её андроновской окуневская культура, по мнению Г.А. Максименкова, представляет энео-
(149/150)
литический и раннебронзоиый культурный пласт в древней истории Южной Сибири. Конец андроновской и первой стадии карасукской культур он связывает с началом второго важного этапа в развитии культур среднего Енисея — периода развитой бронзы и раннего железного века. [6]
Вторая проблема. Впервые относительно определённые даты эпохи бронзы в Южной Сибири были предложены в начале XX в. В.А. Городцов и А.М. Тальгрен время появления культуры раннего металла связывали со II тыс. до н.э. С.А. Теплоухов в значительной мере уточнил этот вывод, указав на самое начало II тыс. до н.э. Для времени существования афанасьевской культуры он отвёл первую половину II тыс. до н.э. (2000-1500 гг. до н.э.), для андроновской — вторую половину II тыс. до н.э., карасукской — конец II — начало I тыс. до н.э., тагарской — начало I тыс. до н.э. — начало I тыс. н.э. Современная археология добилась значительного успеха в датировке культур: афанасьевская — III тыс. до н.э. — начало II тыс. до н.э., окуневская — конец III тыс. до н.э. — начало II тыс. до н.э. , андроновская — XVII-XIV вв. до н.э., карасукская — XIV-XIII — VII-VI вв. до н.э., тагарская — VII-III вв. до н.э.
Третья проблема. На первых этапах изучения сибирских древностей проблема происхождения ранних культур в её современном смысле не ставилась. Внимание сосредоточивалось в основном на выявлении связей памятников истории и культуры с одним из существовавших народов Евразии. Особо ценны в этом отношении высказывания Д.Г. Мессершмидта и Ф.И. Страленберга о скифском характере части минусинских древностей (тагарских). Им же и Г.Ф. Миллеру принадлежит идея о том, что другая часть памятников юга Сибири оставлена предками современных народов — «татарами» и «киргизами».
В конце XVIII в. П.С. Паллас высказал три гипотезы, которые в XIX в. определили главные направления научных поисков. Согласно первой из них, в Южной Сибири существовало высокоразвитое бронзолитейное производство (последователи — Д.А. Клеменц, А.В. Адрианов, И.П. Кузнецов-Красноярский, Н.М. Ядринцев). Вторая гипотеза предполагала наличие в эпоху бронзы значительных миграционных процессов. Переселение народов будто бы шло с востока на запад, от среднего Енисея до Карпат (Г.И. Спасский, А.П. Степанов, Э.И. Эйхвальд и названные выше археологи). II наконец, в последней П.С. Паллас отождествил носителей культуры бронзы с протоугрофинскими племенами, что привело затем к выводу об алтае-саянской прародине, угро-финских народов (Э.И. Эйхвальд, И.Р. Аспелин). Г.И. Спасский в этом вопросе не последовал за П.С. Палласом, считая гуннов наиболее вероятными носителями культуры бронзы юга Сибири. Алтае-саянской гипотезе противоречили, однако, выводы М.А. Кастрена, который провёл в Южной Сибири основательные по тем временам топонимические, фольклорные, этнографические и археологические исследования.
(150/151)
В.В. Радлов впервые в сибирской археологии достаточно серьёзно поставил проблему происхождения минусинской культуры. Он не отказался от попыток идентифицировать древности с определённым народом Южной Сибири («древние енисейцы»), в чём продолжил идеи Г.Ф. Миллера. В.В. Радлов считал, что культура бронзы сформировалась где-то на просторах Центральной Азии и в готовом виде появилась на среднем Енисее, где испытала значительное влияние древних культур Иранского нагорья н «финских народов Урала». В противовес этому Д.А. Клеменц, А.В. Адрианов и И.П. Кузнецов-Красноярский настаивали на автохтонном и независимом от каких-либо влияний генезисе минусинской культуры, которая в силу своей «динамичности» напротив оказывала значительное воздействие на формирование культур Западной Сибири, Урала и Северного Причерноморья.
Д.А. Клеменц первым достаточно широко, если не считать высказываний Д.Г. Мессершмидта и Ф.И. Страленберга, поставил скифо-сибирскую проблему. Анализируя звериный стиль и оружие, он отметил поразительное сходство минусинских и скифских (Северное Причерноморье) форм, предполагая их самостоятельное в основных своих чертах развитие. Н.М. Ядринцев настаивал на происхождении скифской триады из минусинского культурного очага. В связи с этим следует отметить взгляды П. Райнеке, считавшего Южную Сибирь всего лишь передаточным звеном в цепи взаимодействия древних культур Китая и Северного Причерноморья. Особого внимания заслуживает точка зрения И.Т. Савенкова, который, открыв на Енисее палеолит и неолит, высказал предположение о генетической преемственности культур палеолита, неолита и бронзы. Они, по его мнению, испытали серьёзное влияние древних цивилизаций Индии, Среднего Востока и Средиземноморья. Первая часть гипотезы у дореволюционных археологов не нашла сторонников. Подавляющее большинство исследователей, и особенно В.А. Городцов, настаивали на пришлом характере минусинской культуры бронзы. Он утверждал, что появилась она в Южной Сибири с Иранского нагорья с элементами воздействия культурных очагов Средней Азии и Ближнего Востока. Звериный стиль, по его мнению, имеет явно месопотамское происхождение, хотя он и допускал последующее автохтонное его развитие как в Южной Сибири, так и в Северном Причерноморье. В начале XX в. только Э. Минз настаивал на южносибирском происхождении скифской культуры, а в 20-е гг. он же и Г. Боровка отстаивали идею местного южносибирского происхождения скифо-сибирского звериного стиля. Первый выводил его из карасукской, а второй — из неолитической культур.
Наиболее полно взгляды археологов первых двух десятилетий XX в. на проблему происхождения минусинской бронзы представлены в работе Г. Мергарта. Его собственные полевые работы не подтвердили открытия И.Т. Савенковым в степях среднего Енисея неолитических памятников. Уже поэтому, с его точки зрения, не может быть речи о преемственности между неолитом и культурой
(151/152)
бронзы юга Сибири. Последняя появилась на Енисее в сформировавшемся виде. Своеобразной основой её был особый культурный субстрат евразийских степей, предполагаемой прародиной которого он считал районы Средней Азии, Иранского нагорья и Ближнего Востока. Г. Мергарт, кроме того, поставил проблему взаимоотношений минусинской культуры бронзы с современными ей неолитическими культурами южносибирской тайги.
Таков круг идей дореволюционной сибирской археологии. Все они носят умозрительный характер и отражают острый недостаток конкретных материалов и отсутствие острого сравнительно-исторического анализа.
После разработки С.А. Теплоуховым культурной периодизации акценты проблемы происхождения минусинской бронзы несколько смещаются: рассматриваются вопросы происхождения каждой в отдельности культуры. Автор классификации выступает последователем своих предшественников только во взглядах на происхождение вообще минусинской бронзы: афанасьевцы пришли в Южную Сибирь «из иранского мира». Затем следует уже самостоятельное оригинальное решение проблемы. Путём внутреннего процесса саморазвития н некоторых влияний извне каждая из культур формирует основные компоненты последующей. В андроновское время С.А. Теплоухов прослеживает связи с сейминской, хвалынской и срубной культурами, сложившимися под влиянием южных традиций. В карасукское время доминирующее воздействие оказывают культуры Центральной Азии, в тагарское время опять преобладают контакты с западом (скифы). Во взглядах на скифо-сибирское искусство С.А. Теплоухов — сторонник Э. Минза.
В 30-70-е гг. археология Южной Сибири достигла заметных успехов. Неизмеримо возросла источниковедческая база, усовершенствовались методы работы с материалом, что позволило при решении проблемы опираться на строгий научный анализ исторических фактов. В связи с этим прежние идеи, казалось бы. должны быть пересмотрены. Однако именно в разработке проблем происхождения культур среднего Енисея наблюдается удивительная преемственность. Бесспорным доказательством этого может служить последующий краткий обзор взглядов советских археологов.
В 30-50-е гг. С.В. Киселёв и М.П. Грязнов безоговорочно восприняли идею С.А. Теплоухова о последовательной смене генетически связанных между собой культур. Дискутировались лишь вопросы о доле участия в их формировании тех или иных культурных очагов Евразии. Истоки афанасьевской культуры они предлагали искать на западе или юго-западе, на что, по их мнению, указывали элементы ямно-катакомбного и заманбабинского культурных регионов. Не отрицалась также связь с местным (средний Енисей) неолитом. [7]
Андроновская культура обнаружила связи с комплексами срубной, хвалынской и тазабагъябской культур. [8] Позднее С.В. Киселёв отказывается от идеи генетической преемственности между
(152/153)
афанасьевской и андроновской культурами. [9] В карасукской культуре он видел преобладающее влияние центральноазиатских элементов, [10] а М.П. Грязнов — юго-западных (памиро-ферганский антропологический тип). [11] Тагарскую культуру оба безоговорочно выводили из карасукской. [12]
Исследуя скифо-сибирский звериный стиль, С.В. Киселёв стремился объединить существовавшие в то время идеи. Тагарская звериная пластика как часть скифо-сибирского искусства происходит от карасукской, которая, в свою очередь, «имеет формы производные от аньянских XV-XIV вв. до н.э.». [13] Она развивалась параллельно со скифским (Северное Причерноморье), испытала его влияние. Истоки скифо-сибирского искусства следует искать в традициях Ближнего и Среднего Востока, а также в искусстве мастеров северных районов евразийских степей рубежа II-I тыс. до н.э. [14]
В 60-70-е гг. разработанная С.А. Теплоуховым и его последователями жёсткая схема обязательной сменяемости одной культуры другой, исключавшая возможность рассмотрения нелинейных связей между ними и затруднявшая объяснение сложностей их генезиса, уже не удовлетворяла исследователей. Поэтому предпринимаются попытки иного подхода к решению проблемы происхождения культур.
Г.А. Максименков, как уже указывалось, разделил эпоху бронзы и раннего железного века на два периода, отличающиеся характером взаимосвязей составляющих их культур. В первом периоде между ними не было генетической преемственности, так как появление их на среднем Енисее обусловлено приходом нового населения. Афанасьевская культура связывается им с энеолитом восточноевропейских степей, окуневская — с таёжными культурами Томского Приобья, Прибайкалья, района Красноярска, андроновская привносится выходцами из Восточного Казахстана. Возможно, в определённые моменты они сосуществовали, не оказывая друг на друга существенного влияния. [15] Культуры же второго периода (карасукская, луговская, тагарская) связаны между собой генетически. Г.А. Максименков допускает возможность участия андроновцев в формировании карасукской культуры, хотя и отмечает, что это не было определяющим. [16]
Другая тенденция в решении проблемы связана с работами Н.Л. Членовой, М.Д. Хлобыстиной и Э.А. Новгородовой, во взглядах которых выделяется ряд общих моментов: 1) отрицание линейности в развитии культур и признание существования некоторых из них; 2) стремление установить прямые связи между экономическими культурами и культурами развитой бронзы; 3) утверждение незначительной, роли андроновской и карасукской культур в истории среднего Енисея; 4) разработка идеи локального характера определённых памятников некоторых культур. [17] В этой системе взглядов наиболее плодотворными представляются первая и последняя гипотезы, детальная разработка которых может привести к положительным результатам.
(153/154)
Идеи Н.Л. Членовой о предполагаемой прародине культур среднего Енисея укладываются в рамки традиционных представлений. Андроновская культура сформировалась в пределах Казахстана, и роль её в истории среднего Енисея незначительна. Карасукская своими корнями уходит в культуры Средней Азии и Хорезма. В Минусинскую котловину носители её проникли через Монголию и Туву, осели в южных районах, так как на севере в это время жили андроновцы, тесные контакты с которыми начались с VIII в. до н.э. Луговская культура (каменноложский этап карасукской, по М.П. Грязнову и Г.А. Максименкову) — результат генезиса носителей неолитической, афанасьевской и карасукской культур. Тагарская культура есть конечный результат процесса смешения пришельцев из Восточного Казахстана, сформировавших основу своей культуры в Средней Азии, местных андроновцев, луговцев и карасукцев. [18] О прямой связи луговской культуры с афанасьевской и окуневской неоднократно писали А.Н. Липский, М.Д. Хлобыстина и Э.А. Новгородова. [19] Карасукская культура, по мнению Э.А. Новгородовой, сложилась в пределах Центральной Азии и на средний Енисей проникла оттуда. [20]
Во взглядах на проблему происхождения скифо-сибирского звериного стиля у современных авторов много общего с их предшественниками. Н.Л. Членова утверждает, что тагарская звериная пластика генетически связана с карасукской, уходящей своими корнями к культурам Луристана и Керкука. Сходство скифского и южносибирского стилей объясняется общностью происхождения. С V в. до н.э. тагарское искусство начинает испытывать воздействие «алтайского стиля» (Г. Мергарт). [21] А.И. Мартынов полагает, что широкому распространению скифо-сибирского звериного стиля способствовали полукочевой и кочевой характер хозяйства, а также общность происхождения скифских этносов. Поэтому несостоятельна, с его точки зрения, попытка выведения искусства из одного культурного центра. Формирование звериного стиля в каждом из районов происходило самостоятельно. [22] Раскопки кургана Аржан в Туве позволили М.П. Грязнову утверждать, что культуры скифского типа слагаются в евразийских степях к VIII в. до н.э. и развиваются синхронно, при этом культуры ранних кочевников Азии не были далёкой периферией скифского мира, а скорее наоборот. Вклад алтае-саянских племён в сложении основных скифских элементов был более значительным, чем собственно скифов, занимавших далёкую окраину древнего кочевого мира. [23] В связи с материалами Аржан особого внимания заслуживают идеи Н.М. Ядринцева, К. Боровки [так в тексте] и Э. Минза.
Четвёртая проблема. В XVIII — первой половине XIX в. исследователи механически переносили структуру хозяйства и общества современных им сибирских народов в далёкое прошлое. И только В.В. Радлов (вторая половина XIX в.), опираясь на данные своих раскопок, определил для эпохи бронзы среднего Енисея многоотраслевую структуру хозяйства: металлургия,
(154/155)
орошаемое земледелие, скотоводство, охота. Д.А. Клеменц, говоря о социальной организации носителей культуры бронзы, предположил наличие централизованной власти во главе союза племён и родов. Работы С.А. Теплоухова позволили более конкретно представить структуру хозяйства общества. Для афанасьевского времени он установил неустойчивый, переходный от присваивающих форм к производящим тип хозяйства. В андроновское время основой жизни общества становится скотоводство. В тагарскую эпоху завершается формирование сложного многоотраслевого (металлургия, скотоводство, земледелие, охота) хозяйства. На фоне этого процесса родовой строй постепенно разлагается, уступая место классовой структуре общества во главе с ханской властью, определённые черты которой фиксируются в погребальном обряде тагарской эпохи. Полевые исследования 30-70-х гг. XX в. уточнили некоторые моменты хозяйственной деятельности племен Южной Сибири в различное время, сохранив в общем представления С.А. Теплоухова.
Итак, краткий обзор идей, связанных с решением основных проблем южносибирской археологии, свидетельствует об удивительной их судьбе. Поражает жизненность, историческая реальность и истинность первых интуитивных заключений исследователей XVIII — первой трети XX в., а также избранных ими путей в решении проблем (скифский характер культур, связь образов прикладного и изобразительного творчества с религиозно-мифологической системой взглядов первобытного человека). Высказанные в качестве догадок н предположений при анализе очень ограниченного материала, они получили и получают подтверждение при обработке огромного количества исторических фактов. Даже те, которым история, казалось бы, подписала свой приговор (алтае-саянская гипотеза происхождения угро-финнов), при накоплении фактического материала и соответствующей сравнительно-исторической его обработке получают качественно новое звучание в работе Л.Р. Кызласова. [24]
Археологические работы в Южной Сибири, и в частности на среднем Енисее, развивались не только вширь, но и вглубь, т.е. исследования велись не только с охватом всё новых и новых памятников, но и с постановкой проблем. Соответственно это позволило решить многие из них, но часть из тех, что поставлены были исследователями в прошлом, ждут своего решения. К ним относятся: 1. Проблема связи минусинской бронзы с сибирским неолитом. Поставлена она в двух плоскостях. И.Т. Савенков, С.А. Теплоухов и С.В. Киселёв предполагали генетическую преемственность культуры бронзы, в частности афанасьевской, с местным неолитом. Г. Мергарт, не найдя такового на среднем Енисее, предложил исследовать характер взаимоотношений носителей культуры бронзы с современным им неолитическим населением окружающей степи среднего Енисея тайги. Второй путь в решении проблемы представляется более перспективным, так как неолитические памятники здесь до сих пор не найдены, несмотря на
(155/156)
высокую степень изученности района. 2. Проблема хозяйственного уклада населения Минусинской котловины каждой из культурных эпох и социальной структуры общества. В связи с этим необходим детальный анализ погребальных комплексов и данных раскопок поселений. 3. Проблема взаимоотношений человека и природы в эпохи бронзы, железного века и средневековья. 4. Проблема реконструкции религиозно-мифологической системы взглядов на мир посредством изучения погребальных сооружений и изобразительного творчества. 5. Проблема происхождения скифо-сибирского звериного стиля, оригинальности сибирского его варианта. 6. Существующее многообразие точек зрения на проблемы происхождения культур указывает на неясность механизма их формирования. Исследователь имеет дело с готовыми культурными формами, а также с инокультурными элементами, которые одними трактуются как свидетельствующие о генетической преемственности, другими же как результат сосуществования. Не ясны также моменты, связанные с продолжительностью существования культурных традиций, их жизнеспособностью, т.е. способностью противостоять внешним воздействиям. Поэтому заслуживают самого тщательного исследования сами культурные комплексы с целью выявления стержневых компонентов, прослеживающихся от начала до конца существования культуры, что даст возможность уловить их генезис, а также второстепенных, свидетельствующих о взаимодействии с другими культурами.
Чтобы выявить генезис культуры, необходимо знать внутренние движущие силы этого процесса. Часто под ними подразумевают изменения в хозяйственном укладе. Но не всё так просто, ибо часто изменения в культуре прямо не опосредованы изменениями в хозяйственной жизни (образы скифо-сибирского искусства отражают далеко не скотоводческий тип хозяйства, и, в свою очередь, переход к скотоводству не повлиял на немедленное изменение образного содержания искусства). Процесс познания древних культур данного региона Сибири продолжается, он, как это ни покажется парадоксальным, лишь на полпути. Каждое новое усилие археологов приносит неожиданные открытия, рождает новые методы н способы осмысления и интерпретации источников, что, естественно, заставляет иначе, порой нетрадиционно, решать стоящие перед наукой проблемы.
Примечания (с. 165) ^
[1] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, с. 184-285; История Сибири. Т. 1. Древняя Сибирь. Л., 1968, с. 180-196.
[2] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 23-484.
[3] Максименков Г.А. Новые данные об эпохе бронзы в Минусинской котловине. КСИА, вып. 101, 1964, с. 34; Максименков Г.А. Окуневская культура в Южной Сибири... МИА, № 130, 1965, с. .15; Окуневская культура и её соседи на Оби. В кн.: История Сибири. Т. 1. Древняя Сибирь. Л., 1968, с. 165-172.
[4] Грязнов М.П. Работы Красноярской экспедиции. КСИА, 1965, № 100, с. 62.
[5] Членова Н.Л. Хронология памятников карасукской эпохи. М., 1972, с. 88-131; Новгородова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. М., 1970, с. 174.
[6] Максименков Г.А. Современное состояние вопроса о периодизации эпохи бронзы Минусинской котловины. В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 49, 58.
[7] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 43-44; История Сибири, т. 1, с. 159-165.
[8] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 91-105.
[9] Киселёв С.В. Исследование бронзового века на территории СССР за 40 лет. СА, 1957, № 4, с. 28-43.
[10] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 142-145.
[11] История Сибири, т. 1, с. 184-186.
[12] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 110-112, 136-146; История Сибири, т. 1, с. 187-196.
[13] Киселёв С.В. Древняя история..., с. 176.
[14] Там же, с. 236-250.
[15] История Сибири, т. 1, с. 165-172; Максименков Г.А. Возможно ли сосуществование культур эпохи бронзы в Минусинской котловине. В кн.: Происхождение аборигенов Сибири. Томск, 1968; Он же. Современное состояние вопроса о периодизации эпохи бронзы..., с. 57-58; Он же. Андроновская культура на Енисее. Л., 1978, с. 75-86.
[16] Максименков Г.А. Современное состояние вопроса о периодизации эпохи бронзы..., с. 58.
[17] Там же, с. 48.
[18] Членова Н.Л. Памятники переходного карасук-тагарского времени в Минусинской котловине. СА, 1963, № 3, с. 50, 53; Она же. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, с. 216; Она же. Хронология памятников карасукской эпохи. М., 1972, с. 77.
[19] Липский А.Н. Афанасьевское в карасукской культуре и карасукское у хакасов. МИАЭИКрК. Красноярск, 1963, с. 80-82; Хлобыстина М.Д. Бронзовые изделия Хакасско-Минусинской котловины и развитие карасукской культуры: Автореф. канд. дис. М., 1963. с. 14; Новгородова Э.А. Локальные варианты карасукской керамики. МИА, 1965, № 130, с. 181; Она же. Локальные группы карасукской культуры (анализ украшений). Учён. зап. Моск. обл. пед. ин-та им. Н.К. Крупской, 1965, т. CXXXIII, с. 647-648.
[20] Новгородова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. М., 1970. с. 80.
[21] Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племён..., с. 110-144.
[22] Мартынов А.И. Лесостепная тагарская культура. Новосибирск, 1979. с. 118.
|