О.Н. Бадер
Бартымская чаша.
Очередная находка древнего восточного серебра в западном Приуралье сделана в Молотовской обл., на р. Бартым, притоке Шаквы, впадающей, в свою очередь, в Сылву, недалеко от Кунгура.
В августе 1947 г. тракторист Дубовской МТС Березовского района, Хабир Капизов, работая на поле у дер. Бартым, выпахал серебряный ладьевидный сосуд со следами сорванного плугом поддона и с рельефными изображениями, местами стёртыми о землю. В октябре тов. Капизов доставил свою находку в Молотовский областной музей, который и поручил мне описать её. [2]
(84/85)
Находка представляет собой довольно тяжёлый серебряный сосуд (весом около 700 г) ладьевидной формы (рис. 17). Близкие по форме сосуды известны в специальной литературе как ложчатые чаши. Длина её 26 см, ширина 9,2 см и высота 6 см.
Металл, из которого сделана чаша, был подвергнут спектральному анализу А.М. Шавриным [3] в соответствующей лаборатории Молотовского университета. Анализом установлено, что бартымская чаша сделана из серебра со значительной примесью меди, довольно значительной — свинца и хорошо заметной — олова; отмечена также слабая примесь золота и следы кремния, магния, висмута и алюминия.
Рис. 17 [стр. 84]. Бартымская чаша (вид снизу). В овале припая видно изображение рыбы.
Рис. 18. Бартымская чаша. Очертания сверху и поперечные разрезы.
В плане сосуд представляет собой правильный овал (рис. 18). На дне сохранились следы припая от полого поддона [4] тоже овальной формы, размером 9,2х3,7 см; ширина припая 6,5-8 мм. Минимальная толщина стенок сосуда, судя по краям пробоины, несколько больше 1 мм, толщина округлых в разрезе краёв — около 3 мм.
Внутренняя поверхность чаши совершенно гладкая; на наружной поверхности на таком же чистом фоне — рельефные изображения. Техника изготовления чаши представляется как литьё с последующей чеканкой контуров и деталей и шлифовкой.
Во многих местах в виде узкой полосы у основания рельефных фигур сохранился слабый золотистый налет — след позолоты. В углублениях, внутри фигур, этих следов почти нигде не замечено, а на плоскости фона — нигде, кроме такой же узкой полоски вокруг основания поддона. Вероятно, рельефы выделялись позолотой на серебряном фоне.
Рельефные изображения расположены на боковых стенках и представляют собой с каждой стороны пару птиц, смотрящих друг на друга и разделённых фигурой в виде вычурного кубка или жертвенника (?). Внутри овального поддона — рельефное же изображение рыбы, длиной 6,2 см (рис. 17).
Фигуры птиц не вполне стандартны по размерам как в целом (например, длина 129х126 мм), так и в деталях. Не вполне симметрично и расположение их на сосуде (рис. 17). Каждая из птиц (видимо, павлинов) составлена из ряда других изображений. Так, на груди, на спине птиц и в одном случае внизу, перед ногами, — человеческие профили; в другом случае внизу профиль похож на голову животного с очень длинной мордой или, скорее, хоботом (слона? рис. 19 а). Задняя часть туловища павлинов представляет собой морду зверя с широко раскрытой пастью, с торчащими в ней зубами — вероятно, кабана, проглатывающего большую рыбу (?), заменяющую в то же время хвост павлина, что подчёркивается изобра-
(85/86)
жениямй на его поверхности мелких концентрических кружков, напоминающих характерный рисунок в виде «глазков» на павлиньих перьях. Верхняя часть каждой обращенной к зрителю лапы павлина дана в виде небольшой рыбы с головой, намеченными плавниками и раздвоенным хвостом.
Человеческие лица особенно хорошо выполнены на спине павлинов, заменяя сложенные крылья. Изображены лица с довольно длинным, прямым носом, в одном случае утолщённым на конце. Хорошо выражены пухлые щеки и большие бороды. На головах — головные уборы в виде довольно высоких шапок или шлемов. Уши почти всегда видны, в одном случае за-
Рис. 19 а, б. Бартымская чаша. Рельефы на боковых сторонах.
крыты, может быть свисающей со шлема кольчугой, переданной мелкими колечками с точкой в центре, одновременно рисующими перья на спине павлина. Лица на груди павлинов, сообразно с их местом на профиле птиц, более коротки, без бород, с выраженными подбородками, с короткими, выступающими вперёд мясистыми носами и толстыми губами. Черты лица, в частности глаза, переданы здесь хуже.
Полиморфные фигуры в искусстве являются одним из распространённых мотивов в древней Месопотамии и Закавказье, где они бытуют даже в средние века. Они проникли и в Предкавказье, притом ещё в очень раннее время; так, полиморфные фигуры имеются на известных ножнах из Келермесского кургана и из кургана у ст. Елизаветовской [5] на золотой чеканной же пластинке из четвёртого Семибратнего кургана на Кубани и пр.
Над спинами павлинов, начиная от шеи и будучи как бы прикреплены к ней, простираются горизонтально своеобразные предметы в виде вышитых (?), частью сложенных складками шарфов с двумя расширенными концами (рис. 19 а, б).
Не только хронология, но и культурная принадлежность, и следовательно, вопросы происхождения находок восточного металла в области Урала разработаны ещё далеко недостаточно; поэтому и научная диагностика по отношению к новой бартымской чаше представляет существен-
(86/87)
ные трудности, усугубляемые её уникальным характером как по форме, так и по рельефам.
Прежде всего, сличая бартымскую чашу с опубликованными памятниками этого рода, мы приходим к выводу о принадлежности её к числу сасанидских изделий. Среди них мы находим хотя и не полные, но наиболее близкие аналогии по форме. Такова, прежде всего, сасанидская ложчатая чаша из дер. Кулагыш б. Кунгурского уезда. [6] Этот сосуд имеет форму «как бы раскрытой и растянутой в одном направлении цветочной чашечки»; [7] края его волнисты, фестончаты, тогда как ложчатая, ладьевидная форма бартымской чаши совершенно проста. Особенно интересно аналогичное бартымской находке единственное украшение кулагышской чаши — «рельефное украшение рыбы, припаянное некогда виутри на дне, — отломано и утеряно, равно как и ножка. Только по форме припайки угадывается эта фигурка, указывающая, быть может, на назначение блюд такой формы». [8]
Однако первоначальное назначение этих многолопастных, как и вообще всех ложчатых чаш, несмотря на многочисленные литературные свидетельства о сасанидском Иране, определять трудно. Вероятнее всего, что это или пиршественные чаши, или сосуды для жертвенников. [9] Близкие, но многолопастные сасанидские чаши известны из Слудки, Пермского у. [10] (серебро с позолотой) и из Перещепинского клада б. Полтавской губ. (золото); [11] обе сохранили полые овальные ножки. Ещё дальше на запад, включая Польшу, сделаны находки ещё двух ложчатых многолопастных чаш, не включённых, однако, И.А. Орбели и К.В. Тревер в число сасанидских памятников. [12]
Рыбы не раз встречались среди изображений на сасанидском металле; [13] , [14] птицы — более часты. В сасанидской бронзе из Дагестана имеются водолеи в форме гуся и утки, [15] в серебре — в виде рельефов, [16] также рельефы и в бронзе. [17] Среди рельефов встречается характерная манера передачи лап птицы, вполне аналогичная бартымским рельефам. Чаще всего изображаются не павлины, как у нас, а фазаны.
Особенно интересна в данном случае фигура фазана, изображенная на блюде, из дер. Чуринской б. Глазовского у.; в клюве он держит ожерелье. [18] , [19] . На голове фазана аналогичный нашим хохолок или рожки в виде полумесяца, напоминающие царский головной убор Сасанидов. У чуринского фазана также имеется крайне важная деталь, сближающая его с бартымскими павлинами, — развевающийся за шеей двухконечный шарф, хотя и более схематично поданный.
Те же самые шарфы постоянно встречаются за головой и за плечами фигур сасанидских царей. Аналогии здесь настолько многочисленны, что мы не станем все их приводить и ограничимся общей ссылкой на изданные атласы.
(87/88)
То, что шарфы эти принадлежат к числу царских регалий, вытекает из стремления художника показать их при царской фигуре во что бы то ни стало, для чего концы его, будучи по композиции закрыты фигурой, неестественно поднимаются в воздухе над плечами. [20] У царей даже пояс, мечи, луки и конская сбруя украшены подобными шарфами различной величины. [21]
Примечательно, что подобные шарфы имеются, помимо царей, не только на бартымских павлинах и на чуринском фазане, но и на фигурах некоторых других животных: в нескольких случаях на козлах [22] и в одном случае на олене, [23] хотя и несколько иного вида. Говоря об упомянутых ожерельях и шарфах (лентах) при фигурах животных и чудовищ, Смирнов замечает: «Так как ожерелья этого рода видим мы и на царях, то естественно все изображения эти ставить в зависимость от многочисленных и повсеместных сказаний о чудесном происхождении драгоценностей или регалий». И далее: «...ленты, такие же, как и на царях, на шее некоторых животных могут указывать на принадлежность последних царским зверинцам: на рельефе Так-и-Бостана мы видим такого барана с лентами, бегущим перед царём на охоте...». [24] Так или иначе, ленты и шарфы должны обозначать царских животных.
То же самое следует сказать и о значении шара с полумесяцем над головой павлина. Подобные шары являются непременной принадлежностью каждого «царя царей». [25]
Пытаясь определить время изготовления бартымской чаши, мы принимаем во внимание: 1) её форму, 2) профили голов на спине павлинов и 3) развевающиеся за головами павлинов шарфы.
Признак формы даёт мало. Перещепинская ложчатая чаша была в VII в. зарыта в землю, изготовлена же, следовательно, раньше. Наиболее близкая нашей чаша из Кулагыша вместе с другими описанными Смирновым в цитированной брошюре [26] вещами относится им к V-VII вв., следовательно, не раньше V в. Бартымская чаша, если исходить из её более простой формы, может быть отнесена к более раннему времени, но это суждение не убедительно.
Сравнивая профили на спине павлинов с изображением царей на сасанидских монетах, необходимо признать трудность такого сравнения, вследствие весьма схематического характера монетных изображений и недостоверности наших профилей как царских. Все же укажем на наибольшее сходство их с некоторыми царями раннего периода, например: с Арташиром I, Папаканом, Варахраном II, Нарсе, Ормуздом II; а если обратиться к датированным изображениям на блюдах, то в особенности с Варахраном I.
Таким образом, все сделанные выше сопоставления говорят о раннесасанидском происхождении бартымской чаши. Несколько уточнить дату позволяет манера, в которой изображен шарф. На датированных царских фигурах блюд такие шарфы имеются у Варахрана I, Шапура II, Шапура III, Бахрама Гура и Хосрова I Ануширвана. По форме и деталям бар-
(88/89)
тымские шарфы похожи на таковые же у Бахрама Гура, [27] ещё более — у Варахрана I [28] и в особенности — у Шапура III. [29]
Аналогичные результаты даёт и сравнение бартымских шарфов с шарфами каменных рельефов Сасанидов. Наиболее близки к бартымским, притом чрезвычайно похожи шарфы рельефов царей Шапура I (242-272) в Nagsh-i-Rajab и Варахрана I (Bahram, 273-277). [30] У рельефов царей Нарса и Хосрова шарфы тоже похожи, но менее близки нашим бартымским.
Из сделанных сопоставлений наиболее вероятная дата бартымской чаши лежит между царствованием Шапура I и Шапура III, т.е. между 242 и 388 гг. При этом большинство аналогий, так же как и указанное выше сходство рельефов головы с изображениями Варахрана I (273-277), заставляют отнести бартымскую чашу к III в.
Надо думать, что изучение семантики изображений бартымской чаши даёт небезынтересный материал и для её датировки. На нашем докладе о находке, сделанном 2 февраля 1948 г. в ГИМ (Москва), Б.А. Рыбаков высказал предположение, что бартымская чаша является произведением иранских несториан: и павлин, олицетворяющий бессмертие, и рыба являются раннехристианскими символами. К этому мнению присоединилась Н.В. Пятышева, указавшая, что вполне аналогичные фигуры двух павлинов, разделённых чашей, изображены на мозаичном полу раннехристианского храма в Херсонесе Таврическом.
На втором докладе о находке, сделанном нами 10 июня 1948 г. в Отделе Востока Гос. Эрмитажа, существенные мнения были высказаны крупнейшими специалистами по древнему металлу и археологии Переднего Востока. К.В. Тревер при первом знакомстве с изображениями бартымской чаши пришла к заключению, что чаша, видимо, относится к досасанидскому времени и по своему происхождению, быть может, с Ираном не связана, являясь раннекушанской. И.А. Орбели считает чашу также до-сасанидской и привёл соображения, говорящие о её закавказском происхождении. Л.А. Мацулевич привёл аргументы также в пользу закавказского происхождения бартымской чаши. Принимая во внимание вытянутые, слонообразные лица среди рельефов, а также характер разделяющих птиц жертвенников с волютами, встречающихся в I и II вв., он полагает, что находка восходит к парфянскому времени.
Несмотря на столь единодушно высказанное мнение о досасанидском возрасте описанного памятника, автор берёт на себя смелость остаться при своём мнении о раннесасанидском происхождении чаши. [31] Наиболее убедительным основанием для этого служат, по нашему мнению, шар с полумесяцем — типично сасанидский головной убор, и в особенности поразительное, до мельчайших деталей, сходство шарфа с шарфами ранних Сасанидов, в особенности же Варахрана I, на время которого — III в. — указывают и некоторые другие приведённые выше сопоставления. Некоторые же архаичные черты в описанном памятнике должны рассматриваться как вполне вероятные пережитки или подражания более ранним образцам.
Описанный памятник по месту находки не является изолированным. Кунгурский край издавна известен этого рода находками, представляя собой один из основных районов распространения их в Прикамье.
Наша находка не первая и на р. Шакве. В 1903 г. здесь, у с. Комарова, найдено серебряное блюдо с изображением льва, загрызающего быка,
(89/90)
и с рыбами внизу. [32] Более того, в 1925 г. серебряное блюдо обнаружено и у деревень Кокчиково и Бартым. Вот что мы находим о нём в краткой заметке «Находки в округе», опубликованной тогда же в «Сборнике Кунгурского общества краеведения: [33] «Серебряное блюдо. Крест. дер. Кокчиково Шаквинского сельсовета, Березовского района, Кунгурского округа. Галитша Давлетшин ныне летом выпахал на полосе блюдо чистого серебра. На внутренней стороне блюда ясно видно изображение юноши на троне, по обеим сторонам стоят два воина с копьями. У подножья трона лежит арфа и ещё какие-то предметы.
На нижней стороне блюда есть какие-то надписи, разобрать которые могут только, конечно, специалисты. Блюдо доставлено в Кунгурский музей.
Весом блюдо 2 фунта и 6 золотников».
В том же году в журнале «Кунгурско-Красноуфимский край» помещён фотоснимок найденного блюда, [34] а в соответствующей заметке указано, что находка выпахана Г. Давлетшиным в июне 1925 г. Новая заметка о находке появилась в №11-12 того же журнала, где о ней упоминается и в статье А.В. Шмидта, [35] определяющего блюдо как византийское.
Из Кунгурского музея в 1926 г. блюдо было передано в Гос. Эрмитаж, где оно было подробно описано и издано Л.А. Мацулевичем. [36] Последний доказывает византийское происхождение блюда и датирует его VI в.
До сего времени нельзя считать окончательно решённым вопрос о назначении драгоценных сосудов у древнего населения Урала, хотя их использование в культовых целях вряд ли подлежит сомнению. Необходимо накопление проверенных наблюдений относительно места нахождения и условий залегания каждой новой находки, ибо старые местонахождения, как общее правило, оставались необследованными.
Преследуя эту цель, автор направил в дер. Бартым студентов Молотовского университета В. Оборина и В. Денисова для предварительного обследования места находки, как только последняя обнаружилась.
Прежде всего, рекогносцировкой было установлено, что находки Галитша Давлетшина (1925) и Хабира Капизова (1947) были сделаны на одной и той же пашне, более того, в одном и том же пункте. Правда, чаша 1947 г. в момент обнаружения была уже смещена и пункт её залегания не установлен точно (трактор с начала пахоты успел пройти по пашне один круг), но обнаружена она была точно в пункте находки 1925 г. Этот пункт находился в 170 м к северу от дер. Бартым, на пологом склоне к р. Бартым, на её правом берегу, на высоте 4-5 м над уровнем реки.
В 1925 г. Галитша Давлетшин обнаружил находку, впервые распахивая нетронутую полосу. В 1947 г. тракторная вспашка производилась здесь также впервые, что говорит о возможности здесь новых находок.
В момент обследования (1 ноября 1947 г.) земля была покрыта снегом, и это мешало осмотру пашни; но в пункте находок был сделан пробный шурф размером 1 м 2, не обнаруживший признаков культурного слоя. Под поверхностью до глубины 22 см залегает тёмносерый пахотный, почвенный слой подзолистого характера; под ним на 20 см — желтоватый песок и затем — плотная глина. Следовательно, чаша лежала в нижнем горизонте почвы, — проткнувший её плуг шёл на глубине 22 см.
(90/91)
По словам местного населения, место находки представляло собой раньше якобы насыпной курган. Позднее по склону кургана была проложена дорога, и по обеим сторонам её насыпь была распахана. Но вдоль дороги, между нею и пахотой, были оставлены небольшие полоски непаханной насыпи. Остатки этой насыпи и по сей день сохранились вправо от дороги, если итти из деревни, в виде поросшего отдельными кустами бугорка шириной в 1,5-2 м и высотой до 0,5 м. Без сомнения, этот останец должен явиться первоочередным объектом исследования.
В самой деревне Бартым, по словам старожилов, на огородах не раз находили медные монеты, а на пахотном поле к ЮЗ от деревни — медные и серебряные фигурки животных и монеты, причем место это называется «могильник». Серебряные изделия при погребениях наиболее вероятны в ломоватовскую эпоху, т.е. синхроничны распространению в Прикамье древнего восточного серебра. Все упомянутые находки утрачены.
Неподалеку, между деревнями Кокчиково и Кисели, на южном склоне большого холма, в уцелевшей среди пашен небольшой осиновой роще видны остатки 26 круглых насыпей курганов, уже разорванных пашней на две части. Высота курганов в настоящее время в среднем около 0,6 м, диаметр — 4-5 м.
К сожалению, все курганы имеют в центре кладоискательские ямы. По словам местных жителей, поиски ценных вещей производились здесь ещё очень давно, причём старики якобы находили в этих курганах серебряные и золотые вещи. Последний раз раскопки одного из курганов производились лет десять назад; здесь были найдены черепки неорнаментированной посуды. Среди населения этот памятник известен как «чудской могильник»; с ним связано обычное в Приуралье предание о самопогребавшейся чуди. В старину местное население устраивало здесь игрища. Вероятнее всего, перед нами один из редких, мало изученных могильников харинского времени (IV-VI вв.). Контрольные его раскопки ещё могут дать ценный научный материал.
Наконец, километрах в пяти к СЗ от Кокчикова, у дер. Верхняя Сая, опросом установлено городище, известное под названием «крепости», с хорошо сохранившимся земляным валом 3-4 м высотой.
[1] Краткая информация о бартымской чаше была помещена в «ВДИ», 1948, №3, стр. 166.
[2] Золотой сосуд, обнаруженный в 1943 г. на скупочном пункте в гор. Молотове и опубликованный А.П. Смирновым (ВДИ, 1946, №1 и КСИИМК, вып. XIV, 1947), по заявлению работника скупочного пункта Л.К. Бодня, происходит не из Молотовской обл., а из Сибири, что было заявлено принесшей его на пункт женщиной. Вместе с сосудом ею были сданы массивный золотой браслет (весом свыше 400 г), округлый в сечении, с своеобразным замком и вставленным в него в средней части большим продолговатым негранёным камнём молочного тона, наконечник для ремня и другие золотые поломанные вещи. Со слов женщины, эти вещи были найдены вместе с сосудом при рытье ям; там же находились ещё другие вещи, например железные кинжалы с золотыми рукоятками, потерянные затем детьми. По заявлению Л.К. Бодня, все вещи были сделаны из червонного золота.
Приведённые сведения получены автором от Л.К. Бодня в марте 1949 г.
[3] Пользуемся случаем выразить А.М. Шаврину свою благодарность.
[4] Свежесть следов припая говорит о том, что поддон был сорван плугом в момент находки.
[5] К.В. Тревер. Сэнмурв — Паскудж, собака — птица. ИГАИМК, вып. 100 (сборник в честь Н.Я. Марра), 1933.
[6] Я.И. Смирнов. Восточное серебро, 1909. Атлас, табл. 75; И.А. Орбели и К.В. Тревер. Сасанидский металл, 1935, табл. 57.
[7] Я.И. Смирнов. О сасанидских блюдах. Казань, 1894, стр. 6.
[8] Там же.
[9] И.А. Орбели и К.В. Тревер. Указ. соч.
[12] Я.И. Смирнов. Восточное серебро. 1909. Атлас, табл. 76 и 77.
[13] И.А. Орбели и К.В. Тревер. Указ. соч., табл. 33.
[14] Я.И. Смирнов. Указ. соч., табл. 158, 289.
[15] И.А. Орбели и К.В. Тревер. Указ. соч., табл. 80, 81.
[16] Там же, табл. 28, 29, 33.
[17] Там же, табл. 65.
[18] Я.И. Смирнов. Указ. соч., табл. 90.
[19] И.А. Орбели и К.В. Тревер. Указ. соч., табл. 28.
[20] Я.И. Смирнов. Указ. соч., табл. 51, 52.
[21] Там же, табл. 58, 59 и мн. др.
[22] Там же, табл. 108, 109.
[23] Там же, табл. 134.
[24] Я.И. Смирнов. О новом издании имп. Археологической комиссии «Восточное серебро». Протокол заседания Вост. отд. ИРАО, 26 февр. 1909 г. Записки Вост. отд. ИРАО, т. XIX, стр. XXVIII-XXXIV.
[25] К.В. Тревер. Резной аметист из собр. Эрмитажа. Сообщения ГАИМК, вып. 2, 1931.
[26] Я.И. Смирнов. О сасанидских блюдах. Казань, 1894.
[27] И.А. Орбели и К.В. Тревер. Указ. соч., табл. 10.
[28] Там же, табл. 4.
[30] A Survey of Persian Art, vol. IV. London and New York, 1938, табл. 154-157.
[31] О.Н. Бадер. Уникальный сасанидский сосуд из-под Кунгура. Вестник древней истории, 1948, №3.
[32] Я.И. Смирнов. Восточное серебро. 1909, табл. 289.
[33] Сб. Кунгурского об-ва краеведения, вып. 1, Кунгур, 1925, стр. 40.
[34] Журнал «Кунгурско-Красноуфимский край», 1925, №8-10.
[35] А.В. Шмидт. Кунгурско-Красноуфимский край в археологическом отношении. Там же, 1925, №11-12.
[36] Leonid Matzulewitsch. Byzantinische Antike. Archäologische Mitteilungen aus russischan Sammlungen, т. II, 1929. IV — Die Schüssel aus dem Dorfe Kopčiki, стр. 25.
|