П.П. Азбелев
Опыт археологической реконструкции
социальной структуры населения Кыргызского каганата (VII-X вв.)
Предлагавшиеся ранее археологические реконструкции социальной структуры населения Кыргызского каганата основаны на противопоставлении больших погребальных сооружении малым и богатых захоронений — бедным (Евтюхова, 1948; Киселёв, 1951). Новейшие материалы позволяют привлечь к исследованию кыргызского общества сведения о конструкции наземных сооружений, о размещении погребений в пределах одного комплекса и о соотношении разных способов погребения. Основой для предлагаемой реконструкции является выяснение относительной хронологии памятников, отражающей развитие погребальных ритуалов и социальной структуры населения каганата.
Чаатасы распадаются на две группы: малые ограды с четырьмя-восемью стелами, возведённые над погребениями по обряду кремации в сопровождении грубых лепных горшков, кыргызских ваз, расчленённых бараньих туш и иногда украшений, и большие ограды, окружённые десятком и более стел, построенные над погребениями по обряду ингумации с конём (или шкурой коня) или кремации, в сопровождении всаднического набора вещей, исполненных в золоте или позолоченных. Размещение погребений в пределах биритуальных комплексов на больших чаатасах показывает социальное превосходство сравнительно немногочисленной группы носителей всаднического ритуала. Большие чаатасы датируются не ранее чем IX-X вв., но в целом традиция чаатасов появилась гораздо раньше. Поэтому можно полагать, что малые чаатасы с погребениями по обряду кремации большей частью относятся ко времени до IX в. В VII-VIII вв. эта традиция сосуществовала с традицией погребения по обряду ингумации в сопровождении жертвенного коня или его шкуры под округлыми каменными курганами или подквадратными каменными платформами.
Относительная хронология минусинских погребений периода существования Кыргызского каганата такова: на протяжении VII-VIII вв. сосуществуют традиции сооружения малых чаатасов с кремациями и всадническая традиция ингумаций под округлыми курганами и подквадратными платформами. В IX в. на смену этому симбиозу приходит принципиально новая традиция больших чаатасов с преимущественно биритуальными погребениями: нарушается жёсткая ранее корреляция способа погребения с набором сопровождения и наземным сооружением, социальное превосходство всаднической группы помимо расположения погре-
(74/75)
бений на больших чаатасах подтверждается появлением подкурганных кремаций со всадническим инвентарём (Капчалы I), отражающих восприятие автохтонным населением чуждых ему ранее традиций наземного сооружения и набора сопровождения. Сосуществование больших чаатасов, сочетающих наиболее яркие черты обеих традиций предшествующего времени, с рядовыми подкурганными кремациями и ингумациями (Капчалы I-II) позволяет констатировать факт глубоких изменений, произошедших в кыргызском обществе в IX в., и ставить вопрос об их сущности.
Сосуществование двух основных традиций (ограды и курганы) отмечается как для VII-VIII, так и для IX-X вв., но во втором периоде увеличивается число стел, площадь и высота оград, появляются золотые и серебряные вещи. Эти изменения касаются прежде всего чаатасов. Можно полагать, что во втором периоде социальный статус погребённых под оградами был гораздо выше статуса погребённых под курганами; для первого периода такая поляризация не фиксируется, Следовательно, в IX в. была выработана иерархия наземных сооружений, соответствующая социальной иерархии. Территориальное разделение рядовых погребений по признаку обряда (Капчалы I-II) показывает, что рядовое население не столь пренебрегало этническими различиями в пользу общности социального статуса, сколь высшая знать, но сам факт биритуальности больших чаатасов говорит о том, что даже аристократия в процессе консолидации не утратила осознания разности происхождения. Распространение же всаднического набора вещей на погребения со обряду кремации может быть объяснено унификацией военной организации, что было обязательным для государства, посягнувшего на уйгурское господство в Центральной Азии.
Социальная структура населения Кыргызского каганата в IX-X вв., отражённая в системе погребальных ритуалов, представляется следующей: высший уровень иерархии занимала группа, членов которой хоронили в центральных ямах больших чаатасов по обряду ингумации а сопровождении жертвенного коня или его шкуры и всаднического набора престижных изделий; второй уровень — дружинники, похороненные в пределах тех же оград и в сопровождении аналогичных вещевых комплексов, но без коней и во второстепенных ямах, по обряду кремации; третий уровень — рядовые всадники, погребавшиеся по обряду ингумации с конем или кремации на обособленных по признаку обряда могильниках, но равно под круглыми курганами и в сопровождении схожих всаднических наборов. Памятники старше IX в. не позволяют распространить эти выводы на более раннее время, и приходится связывать сложение очерченной здесь социальной иерархии с возрожде-
(75/76)
нием около 820 г. Кыргызского каганата.
Преобразования в области погребального обряда были бы невозможны без наличия соответствующих предпосылок. В основе дихотомии реформированного ритуала лежит противопоставление квадратных оград над погребениями знати округлым курганам над рядовыми могилами. Такая же система имела место и в VII-VIII вв.: подкурганные ингумации с конём сосуществовали с аналогичными погребениями под квадратными платформами, причём сопровождение последних позволяет назвать их богатыми. Таким образом, система, ставшая в IX в. общегосударственной, до этого была свойственна только всадническим ингумациям. Малые чаатасы VII-VIII вв. не дают подобных примеров; округлые и шестиугольные ограды чаатасов в Гришкином логу и у д. Абакано-Перевоз типологически близки позднейшим «сууктэрам» аскизской культуры и, вероятно, представляют вариант «пореформенной» трансформации сооружений, возводившихся над кремациями ранее.
Поэтому возможно предположить, что инородное население, практиковавшее ингумации покойных, политически преобладало над аборигенами не только в IX-X, но и в VII-VIII вв., хотя характер этого преобладания в разные периоды был различным. Если на первом этапе наблюдается совпадение этнических и социальных отличий, то в IX в. социальный статус по крайней мере для знати был существеннее происхождения. Таким образом, развитие отношений местного и пришлого населения Минусинской котловины шло не по линии прямого перерождения господствующего этноса в господствующий класс, но по пути социальной консолидации этносов на сопоставимых уровнях социальной иерархии, начиная с высшего, при сохранении этнического своеобразия.
|