главная страница / библиотека / обновления библиотеки

Этнокультурные процессы в Западной Сибири. Томск: 1983. Ф.X. Арсланова

К вопросу о связях племён Павлодарского Прииртышья с населением Западной Сибири (VII-XI вв.).

// Этнокультурные процессы в Западной Сибири. Томск: ТГУ, 1983. С. 105-117.

 

Одним из важных вопросов в изучении средневековых археологических комплексов, содержащих керамику с фигурно-штамповой орнаментацией лесостепной и лесной полосы Обь-Иртышского междуречья, является выяснение их хронологической и этнокультурной принадлежности. В этой связи особый интерес представляют материалы некоторых групп памятников из Павлодарского Прииртышья, включающих подобную керамику. По данному периоду теперь накоплен сравнительно большой материал из поселений и погребений Среднего Прииртышья, Приишимья и Приобья. [1] В на-

(105/106)

стоящее время исследователи отмечают наличие культурного единства в Обь-Иртышском бассейне, прослеживаемого, прежде всего, по керамическим сосудам с фигурно-штамповой орнаментацией, [2] а также по отдельным элементам духовной и материальной культуры. [3] При этом надо учесть, что посуда с фигурно-штамповой орнаментацией в лесных и лесостепных районах Западной Сибири происходит в основном из городищ и реже — погребений. В Павлодарском же Прииртышье она известна только из хорошо датированных захоронений двух курганных групп у села Бобровки и у села Качиры. [4]

 

Особенностью вещевого комплекса погребений Обь-Иртышского междуречья является обязательное сопровождение умерших большим количеством глиняной и деревянной посуды. Так, в бобровских десяти курганах было найдено 44 сосуда, из них 31 — с трупосожжением, остальные 13 — с трупоположением. Не останавливаясь на технике производства и орнаментации, [5] следует отметить, что сосуды горшковидной и баночной формы имеют аналогии в большинстве случаев с посудой из городищ Логиновское, [6] Мурлинское, Большой Лог, [7] Ново-Никольское, [8] Потчеваш, [9] а также поселений Иня [10] и Ордынское-5. [11] Некоторое сходство керамики из бобровских курганов обнаруживается в формах и орнаментальных сюжетах посуды могильника Рёлка. Хорошо профилированные острореберные, круглодонные или остродонные сосуды из Павлодарского Прииртышья аналогичны

(106/107)

рёлкинским. [12] Широкое использование гребенчатого и гладкого штампов для нанесения простейших узоров по венчику, шейке или верхней части тулова было присуще племенам Прииртышья и Приобья. Отличительной особенностью орнаментальных сюжетов бобровских сосудов является отсутствие штампа «уточка», встречаемого на посуде типа Рёлка. Однако надо отметить, что для широкой лесостепной и лесной полосы Сибири керамика с «уточкой» встречается в это время реже. [13] Гораздо чаще для нанесения многозональных композиций на кувшинах бобровские племена использовали фигурные штампы (ромбы, уголки, треугольники, полулунницы). Известно, что ареал фигурно-штамповой керамики ограничивается лесной и лесостепной зоной. [14] Очевидно, это не случайно. По мнению В.Н. Чернецова, «фигурный» штамп возникает в охотничьей среде, для которой он может считаться типичным. [15] На основании изучения опубликованных коллекций средневековой керамики из Прииртышья и Приобья можно наметить внешнее формальное сходство фигурных штампов, использованных в разных вариантах для орнаментации посуды. Наряду с этим для каждого локального региона выявляются специфические стилевые черты в композиционном построении орнамента. Это, по-видимому, в равной мере объясняется как узколокальными традициями, так и творческой импровизацией исполнителя, разумеется, в рамках заданного канона. Элементы узора на многих предметах являлись изображениями следов зверей и птиц. Оттиски следов, в свою очередь, как бы заменяли собой целые фигуры животных — тотемных апотропеев. [16] При рассмотрении семантики узора на глиняных сосудах Бобровского могильника именно с этой точки зрения нетрудно заметить, что фигурно-штамповым орнаментом были украшены главным образом кувшины, найденные по одному, вместе с массовой посудой (до восьми сосудов), оставленной в богатых мужских погребениях. Подобная закономерность наблюдается и в курганах могильников Малая Тебендя, Окунево, Аргаиз, Имшегал и Иня, где керамика (только в форме круглодонных горшков) с фигурно-штамповой орнаментацией происходит из

(107/108)

богатых мужских захоронений, содержащих железные и костяные наконечники стрел, зооморфные изображения.

 

Что касается конфигурации штампов, составляющих орнаментальный узор на бобровских кувшинах, то для них характерны треугольники, ромбы, уголки, полулунницы. Аналогичные штампы использовали племена Казахстана ещё в эпоху бронзы. Однако композиционно орнамент средневековой посуды находит большее сходство в материалах VII-XII вв. н.э. лесной и лесостепной полосы Обь-Иртышского междуречья, где он традиционно сохранился до XX в. [17] Следует заметить, что отдельные элементы штампового орнамента применялись литейщиками-ювелирами на зооморфных изображениях, в частности, птиц. Обычно это чередующиеся ряды уголков, покрывающих крылья, туловище и хвост. [18] Подобные композиции из чередующихся рядов, нанесённых уголковым штампом, прослежены на посуде Бобровского могильника, а также на сосуде из малотебендинского кургана. Примечательно, что туловище птицы, изображённой на родовых тамгах обских угров, всегда передано в виде гладкого ромба или ромба с точкой в центре. [19] Ромб как орнаментальный элемент очень часто присутствует на бобровских кувшинах, причем в самых разнообразных вариантах. Нет ли здесь смысловой связи? Ведь в процессе создания тех или иных зооморфных форм ханты и манси тоже использовали имевшиеся геометрические узоры, более или менее соответствующие по своей конфигурации силуэтам (или части тела) какого-либо конкретного зверя или птицы. [20]

 

Особого внимания в этом плане заслуживают схематичные антропоморфные изображения на ряде сосудов из курганов и городищ Обь-Иртышского междуречья. Истоки антропоморфных изображений на посуде уходят в глубокую древность и связаны с идеологическими представлениями племен Средней Азии, Западной и Восточной Сибири, а также При-

(108/109)

морья. [21] Семантика этого сюжета достаточно хорошо освещена и не вызывает сомнения у специалистов о его культовом смысловом значении. [22] Большая часть исследователей Сибири композиции с контурными изображениями человека связывает с южными культурными общностями. [23] Осуществлялись эти связи, как предполагает В.И. Матющенко, «через племена, расселенные в конце III — начале II тыс. да н.э. в степях Казахстана». [24]

 

Накопленный к настоящему времени материал из разновременных памятников свидетельствует о существовании достаточно тесных контактов населения северо-восточного Казахстана с западносибирскими племенами на протяжении многих столетий. Ещё одним подтверждением существовавших контактов является найденный (пока единственный в Казахстанском Прииртышье) сосуд с антропоморфными изображениями.

 

Известно, что композиции из фигурок человека бытовали достаточно широко на посуде и металлических изделиях в Обь-Иртышском междуречье, Восточной Сибири, Средней Азии, Казахстане и на Кавказе. Сакральный характер этого узора сохраняется долго, однако стиль и техника исполнения в разное время были не совсем идентичны. В памятниках эпохи бронзы и раннего железа Сибири контурные фигурки на посуде были нанесены в основном прочерченными линиями, а в средневековье использовался гребенчатый штамп, который применялся, кстати сказать, вплоть до XIX в. Судя по этнографическим материалам, своеобразной имитацией оттисков зубчатого штампа является точечный орнамент, передающий контуры фигурок человека или лица на металлических, пластинках и подвесках к шаманскому костюму самодийской группы народов Сибири. [25] Прочерченными линия-

(109/110)

Рис. 1.
1, 3, 4 — могильник у д. Рёлка; 2 — случайная находка из Павлоградского Прииртышья; 5 — могильник у д. Малая Тебенда; 6 — могильник у д. Бобровка, курган 1; 7 — могильник у д. Имшегал, курган 1.
3-7 — глиняные сосуды, 2 — бронза.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

 

ми обозначены фигурки людей на керамике с поселения Самусь IV.

 

Контурные антропоморфные изображения эпохи бронзы, по-видимому, подверглись переработке в среде племён эпохи раннего железа и воспроизведены на посуде в ещё более схематичных линиях, символизирующих фигуру человека. [26] В этой связи уместно напомнить, что две или три наклонные линии на оленных камнях изображают лицо человека. [27] Од-

(110/111)

нако сохраняется и реалистический стиль изображения человека в виде личины или объёмной фигурки, отлитых в металле. [28]

 

Схематично изображение человека (рис. 1, 1, 3, 4) и на посуде могильника Рёлка. [29] Самобытны личины на глиняной посуде Кижировского городища. [30] На большинстве из них изображены пять вертикальных черточек и лишь на одной — четыре. Возможно, это было связано с половым различием, так как, судя по этнографическим материалам обских угров, «у мужчин имеется пять душ, у женщин — четыре». [31] Связь числа «4» и «5» с женским и мужским полом можно проследить по многим угорским обрядам и представлениям. Стилизованная манера передачи фигурок человека сохраняется до XIX в. у ряда народов самодийско-угорской группы населения Сибири. [32]

 

Таким образом, на протяжении многих столетий антропоморфные изображения, как правило, являлись составной частью орнаментального мотива и завершали многозональные композиции расположенные по венчику и шейке сосуда. Орнаментальный бордюр горшка обычно состоял из оттисков простого и фигурного штампов, характерных для средневековой посуды лесостепной и лесной полосы Западной Сибири. Воспроизводились контурные фигурки человека на сосудах разных форм — в Среднем Прииртышье на круглодонных слабопрофилированных горшках, в Павлодарском — на узкогорлых кувшинах. Кстати, на Логиновском городище, судя по публикациям, керамика с фигурно-штамповым орнаментом представлена также сосудами кувшиновидной фор-

(111/112)

мы, [33] в то время как на памятниках лесного и лесостепного Прииртышья преобладающей формой являются круглодонные горшки. [34] Надо отметить, что посуда с антропоморфными изображениями в основном повторяет общепринятые в быту формы сосудов.

 

Наиболее чётко изображены три фигурки человека с опущенными руками на фрагменте глиняного сосуда из малотебендинского кургана [35] (рис. 1, 5). У всех этих фигурок схематично переданы голова, глаза и рот — в виде ромба с тремя круглыми ямками в центре. Руки, ноги и туловище обозначены прямыми или наклонными линиями, оттиснутыми зубчатым штампом. Ноги двух фигурок слегка согнуты и расставлены. В области туловища центрального изображения дополнительно нанесена вертикальная короткая линия. Такие же две вертикальные линии воспроизведены ниже ног соседней фигуры (слева), являющиеся составной частью орнаментальной композиции. Антропоморфные фигурки были изображены, повидимому, по окружности тулова сосуда и отделены друг от друга четырьмя вертикальными рядами чередующихся оттисков уголкового штампа. Ещё более схематично переданы шесть фигур человека — с поднятыми (под углом 45°), соединёнными руками и расставленными ногами — на горшке из кургана Имшегал (рис. 1, 7). [36] Голова обозначена круглой ямкой, контуры рук, туловища и ног намечены прямой и наклонными короткими линиями. Между фигурами, в таком же стиле, изображены голова и поднятые руки (без, торса и ног), а все вместе составляет как бы хоровод взявшихся за руки людей.

 

Стилистически близки к имшегальским антропоморфным изображениям схематически переданные контуры человека (21 фигурка) и на сосуде из бобровского кургана (рис. 1, 6). Глаза, рот, как и на малотебендинских фигурках, обозначены тремя круглыми ямками. Над головами — по четыре коротких наклонных линии (оттиснуты мелкозубчатым штампом). Строго определенное число этих линий, как и на Кижировском сосуде, является, возможно, показателем пола.

 

Рассмотренные композиции стилизованных человеческих

(112/113)

фигурок на средневековых сосудах Прииртышья, несомненно, отражают проявление какого-то культа, стабильно существовавшего у населения разных эпох лесного и лесостепного региона. Устойчивость конкретных орнаментальных узоров при индивидуальной форме производства сосудов объясняется, по-видимому, не только развитием художественных принципов, но и их смысловым содержанием. [37] Толкование этих изображений можно извлечь из археологического материала предшествующих эпох и данных этнографии. На наш взгляд, убедительна трактовка бордюрного орнамента и антропоморфных изображений на самусьских сосудах, данная В.Д. Славниным на основе интеграции археологических и этнографических источников. [38] Предложенная интерпретация декора сосудов ранней бронзы как отражения картины мира в понимании не только рыболовов-охотников, но и земледельцев находит подтверждение и в поздних прииртышских средневековых материалах. Особенно это касается обряда, связанного с культом предков, тотемистическими и анимистическими представлениями древних племён. Основанием для такого суждения является удивительное композиционное сходство орнамента на самусьских и средневековых сосудах. Единство наблюдается в позе антропоморфных фигурок (с опущенными или поднятыми руками), наличии между ними разделительных полос (из вертикальных линий), в расположении контуров фигуры человека (по окружности сосуда, всегда под орнаментальным бордюром). Примечательно и однообразие узоров (крестовидные фигуры или волнистые и ломаные линии) орнаментального пояса, окаймляющего верхнюю часть сосудов. Следует отметить общность в построении отдельных фигур, воспроизведенных без головы или когда обозначена только голова без туловища. [39] Близость изобразительных приёмов и орнаментальных композиций самусьских и прииртышских сосудов отражает древнейшую традицию сакрального характера узора на посуде.

 

Изучение геометрических узоров на глиняных и металли-

(113/114)

ческих изделиях позволяет проследить сохранение их в различных вариациях с эпохи неолита до позднего средневековья. Нельзя не упомянуть в этой связи выявленную В.И. Матющенко историческую преемственность в культуре Томско-Нарымского Приобья, [40] а также возрождение отдельных узоров предшествующих эпох в керамике типа Рёлка [41] и прииртышских курганов. [42] Процесс переосмысления и «оживления» старых геометрических узоров был отмечен Е.Ю. Кричевским, позднее обратил на это внимание и крупнейший исследователь орнамента народов Сибири С.В. Иванов. [43] Рассмотренные на средневековых сосудах орнаментальные композиции, включающие антропоморфные изображения, восходят к одному древнейшему прототипу. Они выражали господствующие религиозные представления, связанные с образом человека, но в каждом отдельном случае приобретали, по-видимому, новые семантические оттенки. Показательны в этом отношении, аналогии мотивам орнамента прииртышских сосудов в памятниках предшествующих эпох, а также этнографических материалах, наглядно свидетельствующие о существовании культа предков и связанных с ним сложных ритуальных церемоний. Для древних людей личина и фигурка человека являлись изображением души умершего сородича. Местом обитания души могли быть и зооморфные фигурки. Иногда таким убежищем души (до её переселения в другое, тело) является котёл, который надевали покойнику на голову. [44] Не исключено, что в кувшинах с антропоморфным и фигурно-штамповым орнаментом хранилось питьё для ритуальных целей согласно обычаю обских остяков хранить воду для исцеления болезней в золотой чаше с изображением на ней золотого кумира. [45]

(114/115)

 

Одновременно следует упомянуть о наличии схематичных изображений человека на посуде VI-VII вв. осёдлого населения Средней Азии и Казахстана. [46] Контурная фигура человека с расставленными руками и ногами передана там при помощи рельефного налепа. Поза антропоморфных изображений на сосудах тождественна бронзовым литым фигуркам, найденным в памятниках Средней Азии и Казахстана, а также соседних регионов; по мнению Л.М. Левиной, и те и другие передают один и тот же образ. Если учесть, что бронзовые фигурки изображали стоящих мужчин [47] (судя по воспроизведенным признакам пола), то аналогичные рисунки (с расставленными ногами и разведенными руками) на глиняном сосуде из кургана Малая Тебендя также следует отнести к разряду мужских образов.

 

Для характеристики прииртышских многофигурных антропоморфных композиций, представляющих собой как бы хороводы людей с поднятыми руками, не меньший интерес представляют поясные наконечники и накладки со схематическим изображением фигурок человека из дьяковских памятников VII-VIII вв. н.э. [48] По аналогии с воспроизведёнными на Огубской пластине изображениями, олицетворяющими, по мнению Т.Н. Никольской, богиню плодородия, [49] есть основание и прииртышские фигурки на сосудах (рис. 1, 3, 4) отождествить с женскими образами. В пользу этого говорит и наличие четырёх наклонных линий, оттиснутых над схематичным изображением головы на сосуде из Бобровского могильника, что соответствует, по В.Н. Чернецову, «четырём душам женщины».

 

Рассмотренный керамический материал из курганов Казахстанского Прииртышья свидетельствует о том, что племена, жившие на территории Павлодарской области, были окраинной группой лесостепного населения Западной Сибири. В силу своего географического положения им суждено было стать, в какой-то степени, проводниками культурных достижений населения Среднего Прииртышья и Приобья в более западные районы, а возможно и наоборот. В этой связи сле-

(115/116)

дует обратить внимание на взаимопроникновение племён Обь-Иртышского междуречья, в результате чего получали распространение определённые изделия и культурные традиции, не характерные для местного казахстанского населения. Так, в Павлодарской области случайно обнаружен птицевидный идол с человеческой личиной (рис. 1, 2). [50] Стилизованная фигурка представляет собой одностороннее изображение птицы с развёрнутыми крыльями и распущенным, хвостом (длина 5,5, ширина 4,2 см). Перья на крыльях показаны пересечёнными линиями — «сеткой». Хвостовое оперение передано пятью поперечными линиями. Прижатые к туловищу ноги обозначены в виде отпечатка трёхпалой птичьей лапы. Глаза воспроизведены двумя точками в середине полой головы. На брюшке имеется изображение личины человека, состоящее из наклонно поставленных овалов глаз (наружными углами вниз) и дуговидного (концами вниз) рта; на оборотной стороне — скобообразная петля для крепления. Точных аналогий данному образцу неизвестно, однако близкие по сюжету и стилю фигурки найдены в Мурлинском кладе, могильнике Рёлка, [51] Прикамье [52] и Приуралье. [53] Кроме того, в Казахстанском Прииртышье распространяется керамика с фигурно-штамповым орнаментом, устойчиво и широко бытующая в лесостепной и лесной областях Сибири. То же можно сказать и относительно антропоморфных изображений на глиняных сосудах. В свою очередь, изделия (поясные и сбруйные наборы, оружие), присущие степным скотоводческим тюркоязычным племенам Верхнего Прииртышья, проникали в соседние лесостепные и лесные районы. Надо полагать, что в результате этнических диффузий, происходивших в VII-XI вв., шёл процесс тюркизации отдельных групп самодийско-угорского населения.

 

Визуальное изучение черепов из Бобровского могильника позволяет сделать вывод о неоднородности населения, оставившего этот погребальный комплекс. «В целом создается впечатление, — отмечает О. Исмагулов, — что в тюркское вре-

(116/117)

мя ни одна локальная группа Казахстана не имела таких, столь разнообразных, смешений, как прииртышские насельники VII-IX вв. [54] «Исходя из их общей антропологической близости автор предполагает, что это население тяготеет к иным этническим группам, в частности к урало-алтайской группе. Одновременно в палеоантропологических материалах синхронных курганов Барабинской степи отмечен монгольский компонент, имеющий южное происхождение. [55]

 

Таким образом, намеченное сходство в материальной культуре Павлодарских курганов не случайно, так как оно отражает существовавшие процессы инфильтрации племён Обь-Иртышского междуречья.

 


 

[1] См.: Мошинская В.И. Городище и курганы Потчеваш. — МИА, 35. М., 1953; Чернецов В.Н. Нижнее Приобье в I тыс. н.э. — МИА, 58. М., 1958; Грязнов М.П. История древних племён Верхней Оби. — МИА, 48. М.-Л., 1956; Генинг В.Ф., Корякова Л.Н., Овчинникова Б.Б., Фёдорова Н.В. Памятники железного века в Омском Прииртышье. — В кн.: Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. Томск, 1970; Чагаева А.С. О хронологии памятников Чувашского мыса. — Там же; Агеева Е.И., Максимова А.Г. Отчёт Павлодарской экспедиции 1955 года. — Тр. Ин-та истории, археологии и этнографии АН Каз. ССР. Алма-Ата, 1959; Арсланова Ф.X. Бобровский могильник. — Изв. АН Каз. ССР. Сер. общ. наук. Алма-Ата, 1963, вып. 4. Она же. Памятники Павлодарского Прииртышья (VII-XII вв.). — В кн.: Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата, 1968; Могильников В.А. Археологическая разведка на севере Омской области. — КСИА, 1973, вып. 136; Он же. Исследование Малотебендинских курганов. — КСИА, 1969, вып. 120; Генинг В.Ф., Евдокимов В.В. Логиновское городище. — ВАУ. Свердловск, 1969, вып. 8; Уманский А.П. Археологические памятники у с. Иня. — В кн.: Изв. Алтайского отдела географического общества СССР. Барнаул, 1970, вып. 11; Троицкая Т.Н. Красный Яр — Памятник позднего железного века. — В кн.: Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978; Коников Б.А. Новые материалы I тыс. н.э. из лесостепного и таежного Прииртышья. — В кн.: Этнокультурные явления в Западной Сибири. Томск, 1978.

[2] См.: Генинг В.Ф. Южное Приуралье в III-VII вв. н.э. — ПАДИУ. М., 1972, с. 271-273; Фёдорова Н.В. О культурной принадлежности Обь-Иртышских памятников I тыс. н.э. — В кн.: Ранний железный век Западной Сибири. Томск, 1978, с. 79-80.

[3] См.: Арсланова Ф.X. Бобровский могильник; Агеева Е.И., Максимова А.Г. Указ. соч., с; 54-56.

[4] См.: Арсланова Ф.X. Памятники Павлодарского Прииртышья. Указ соч., с. 106-107.

[5] См.: Генинг В.Ф., Евдокимов В.В. Логиновское городище. Указ. соч., с. 117-118.

[6] См.: Чагаева А.С. Указ. соч., с. 237, табл. 1.

[7] См.: Могильников В.А. Культура племён лесного Прииртышья IX — начала XIII вв. н.э. — Тр. Камской археологической экспедиции, Пермь, 1968, вып. IV, с. 272, рис. 2.

[8] См.: Мошинская В.В. Указ. соч., с. 207, табл. IX.

[9] См.: Уманский А.П. Указ. соч., с. 62, рис. 5.

[10] См.: Романцева В.Д. Жилища поселения «Ордынское-5». — Вопросы археологии Сибири. Новосибирск, 1972, вып. 38, с. 63, рис. 2.

[11] См.: Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби. — Томск, 1977, рис. 13, 19; 23, 10, 11; 27, 11; 28, 4; 30, 10-12; 36, 9, 10, 14.

[12] См.: Там же, с. 60, табл. 5.

[13] См.: Фёдорова Н.В. Указ. соч., с. 79.

[14] См.: Чернецов В.Н. Указ. соч., с. 238.

[15] См.: Там же.

[16] См.: Иванов С.В. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М.-Л., 1963, с. 100, 160.

[17] См.: Чиндина Л.А. Древние личины из Васюганья. — СА, 1971, № 4, с. 234, рис. 2, 4.

[18] См.: Иванов С.В. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX — начала XX вв. — ТИЭ, нов. сер. М.-Л., 1954, т. XXII, с. 31-32, рис. 11; 16, 8; 23, 4.

[19] См.: Иванов С.В. Орнамент народов Сибири как исторический источник, с. 160.

[20] См.: Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). Ч. 2. Самусьская культура. ИИС. Томск, 1973, вып. 10, с. 97-102, рис. 62, 63, 67-69.

[21] См.: Славнин В.Д. Некоторые аспекты развития ранних форм религии в лесном Приобье в эпоху металла. — В кн.: Этнокультурная история населения Западной Сибири. Томск, 1978, с. 14, 15, рис. 1; Студзинская С.В. Изображения человека на сосудах из Приморья и Восточной Сибири. — В кн.: Этнокультурные явления в Западной Сибири. Томск, 1978.

[22] См.: Матющенко В.И. Указ. соч., с. 112, 113; Пелих Г.И. Происхождение селькупов. Томск, 1972, табл. XXIV.

[23] Матющенко В.И. Указ. соч., с. 114.

[24] См.: Иванов С.В. Скульптура народов Севера Сибири XIX — первой половины XX вв. Л., 1970, с. 103-107, рис. 92-96.

[25] См.: Плетнёва Л. М. Керамика Томского Приобья эпохи раннего железа. — В кн.: Из истории Сибири. Томск, 1973, вып. 7, с. 133, рис. 1, 5, 7, 12, 13.

[26] См.: Савинов Д.Г., Членова Н.Л. Западные пределы распространения оленных камней и вопросы их культурно-этнической принадлежности. — В кн.: Археология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978, с. 73.

[27] См.: Плетнёва Л.М. Памятники кулайского типа в Томском Приобье. — В кн.: Проблемы хронологии и культурной принадлежности
(110/111)
археологических памятников Западной Сибири. Томск, 1970, с. 166, табл. 1.

[28] См.: Чиндина Л.А. Культурные особенности среднеобской керамики эпохи железа. — В кн.: Из истории Сибири. Томск, 1973, вып. 7, с. 168, табл. 3, 3, 10; Матющенко В.И. К вопросу об этнической принадлежности Еловско-Ирменских памятников и историческая преемственность в культуре населения Толесско-Нарымского Приобья. — ИИС. Томск, 1973, с. 83, рис. 1, 4.

[29] См.: Старцева Л.М. Керамика городища Кижирово. — Вопросы археологии и этнографии Западной Сибири. Томск, 1966, с. 77, табл. VI, 3.

[30] Чернецов В.Н. Представление о душе у обских угров. — Тр. ИЭ АН СССР. М., 1959, т. 2, с. 113, 139.

[31] См.: Иванов С.В. Скульптура народов Севера Сибири XIX — первой половины XX вв., рис. 92-96.

[32] См.: Генинг В.Ф., Евдокимов В.В. Указ. соч., табл. 55, 56.

[33] Могильников В.А. Культура племён лесного Прииртышья IX — начала XIII вв. н.э., с. 272, рис. 2, 3.

[34] См.: Могильников В.А. Исследование Малотебендинских курганов, с. 90, рис. 39.

[35] См.: Коников Б.А. Указ. соч., с. 67, табл. V, 6.

[36] См.: Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби. Указ. соч., с. 126.

[37] См.: Славнин В.Д. Указ. соч., с. 16-18.

[38] См.: Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век), рис. 62, 63; Могильников В.А. Исследование Малотебендинских курганов, с. 87, рис. 36, 3; 39; Чиндина Л.А. Культурные особенности среднеобской керамики эпохи железа, табл. 3, 3, 8, 10.

[39] См.: Матющенко В.И. К вопросу об этнической принадлежности Еловско-Ирменских памятников и историческая преемственность вкультуре населения Томско-Нарымского Приобья, с. 83.

[40] См.: Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби, с. 126.

[41] См.: Арсланова Ф.X. Могильник ранних кочевников на правобережье Иртыша. — Изв. АН Каз. ССР. Алма-Ата, 1962, вып. 2 (10); с. 80, табл. III; с. 81, табл. IV; Корячкова Л.Н. Могильник Саргатской культуры у с. Красноярка. — СА, 1979, № 2, с. 194, рис. 2; с. 197, рис. 5; с. 198, рис. 6, 5, 6; Арсланова Ф.X. Памятники Павлодарского Прииртышья (VII-XII вв.), с. 10-12, табл. 1, рис. 118-123.

[42] См.: Иванов С.В. Орнамент народов Сибири как исторический источник, с. 20-22.

[43] См.: Чернецов В.Н. Представление о душе у обских угров, с. 139.

[44] Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби, с. 99.

[45] Левина Л.М. К вопросу об антропоморфных изображениях в Джетыасарской культуре. — В кн.: История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968, с. 174, рис. 3; с. 176, рис. 4.

[46] См.: Там же, с. 169, рис. 2.

[47] См.: Розенфельдт И.Г. Детали ритуальных поясов с позднедьяковских городищ. — СА, 1980, № 1, с. 268, рис. 1-11.

[48] См.: Никольская Т.Н. Культура племен бассейна Верхней Оки в I тыс. н.э. — МИА, 72. М., 1959, с. 108, рис. 39.

[49] Место находки неизвестно. Хранится в Павлодарском областном музее.

[50] См.: Чернецов В.Н. Бронза Усть-Полуйского времени. — МИА, 35, М., 1953, т. 1, с. 153, табл. XII, 2, 3.

[51] См.: Чиндина Л.А. Могильник Рёлка на Средней Оби. Рис. 35, 9.

[52] См.: Оборин В.А. Древнее искусство народов Прикамья. Пермский звериный стиль. — Пермь, 1976, рис. 2, 9а.

[53] См.: Грибова Л.С. Пермский звериный стиль. М., 1975, табл. VI, 2.

[54] Исмагулов О. Антропологические данные о тюрках Прииртышья. — В кн.: Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. Алма-Ата, 1969, с. 84.

[55] См.: Дрёмов В.А. Антропологические данные о древнем населении Обь-Иртышского междуречья: Усть-Тартасский могильник. — В кн.: Этнокультурная история населения Западной Сибири. Томск, 1978, с. 181.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки