А.К. Амброз.
Южные художественные связи
населения Верхнего Поднепровья в VI в.
Внимание археологов уже давно привлекает своеобразный комплекс находок из дер. Хотыща Могилевской обл., происходящий, как предполагает П.Н. Третьяков, из «домиков мёртвых». [1] В 1912 г. И.А. Сербовым была собрана на пашне значительная коллекция вещей, известная лишь по перечню. Были найдены «три бронзовые с позолотой бляшки с птичьими головками и выпуклой фигуркой человека», «девять бронзовых фибул», семь бронзовых витых и массивных с утолщёнными концами браслетов, две бронзовые гривны с привесками и три витых перстня, наконец, «24 янтарные разной величины (от самых мелких до небольшого яйца) и формы (в том числе 8 грушевидных) бус и 10 стеклянных бус, синих и красных бочонковидной формы». [2] В 1930 г. там же нашли часть массивной бронзовой позолоченной пряжки (рис. 1, 1) и два бронзовых браслета. [3] Уже единственная опубликованная пряжка позволяла говорить о существовании в лесах Верхнего Поднепровья очага своеобразной и художественно яркой культуры, сформировавшейся в раннем средневековье на фоне широких внешних связей. Однако других аналогий долго не было, кроме близких по стилю бронзовых пластины и пряжки, случайно найденных при земляных работах на Борковском могильнике в г. Рязани (рис. 1, 3, 4) [4] и по стилю сильно отличающихся от местных окских украшений. Находка Е.А. Шмидтом массивной серебряной пряжки (рис. 1, 2) на городище близ дер. Демидовка Смоленской обл. [5] впервые позволила связать украшения типа Хотыщи с конкретной культурной средой — с памятниками типа Тушемли — Колочина.
Для рассматриваемой группы пряжек характерны следующие устойчивые признаки: овальное гладкое кольцо равномерной толщины и той своеобразной вытянутой формы, которая встречается у многих пряжек VI в.; широкий изогнутый шип с поперечной площадкой-перекладиной; вытянутый овальный щиток с заклёпками в полукруглых выступах; резьба двух типов: трёхгранно-выемчатая (рис. 1, 1, 2; в зарубежной литературе — «кербшнит») и в виде грубой прямоугольной решётки (узор состоит как бы из рядов пирамидок; рис. 1, 2-4; 2, 7). При общей близости формы и декора каждая пряжка весьма индивидуальна по орнаментации. Борковская — с решётчатым узором (рис. 1, 3), хотыщинская — с В-образной резной рамой, окружающей заштрихованное «поле» (рис. 1, 1), демидовская — с крупными многовитковыми спиралями, вырезанными техникой трёхгранно-выемчатой резьбы (рис. 1, 2). Для всех трёх находок характерны массивные головы орлов с длинными желобчатыми клювами, довольно неуклюже посаженные на низких прямоугольных выступах. В Борках птичьи головы украшают пластинку из гарнитура к пряжке (рис. 1, 4). В Хотыще, судя по описанию, также были 3 бронзовые с позолотой бляшки с птичьими головками и выпуклой фигуркой человека. Итак, перед нами цельный и устойчивый набор мотивов и форм. Рассмотрим его отдельные элементы.
Изображения головок хищных птиц были широко распространены в искусстве раннего средневековья от Северного Кавказа до Испании. По особенностям их трактовки всю эту зону можно разделить на две части: крымско-кавказскую, в которой головки обычно схематичны и имеют короткий крючковатый клюв (исключения редки), и более западную, где клюв чаще изображается очень длинным, желобчатым и нередко слабо изогнутым (и здесь есть исключения). На территории СССР длинные желобчатые клювы западного типа имелись лишь на среднеднепровских пальчатых фибулах; как и на верхнеднепровских пряжках, птичьи головки в декоре этих фибул посажены на узкие прямоугольные выступы. Однако среднеднепровские изображения очень деградированы, по сути уже рудиментарны, и сами фибулы относятся к более позднему времени — к VII в. На юге СССР резные орлиные головки с маленькими клювами встречаются преимущественно на боспорских пальчатых фибулах и
(70/71)
северокавказских инкрустированных брошах VI в. [6] Но для данной темы особенно интересны орлиные головки пряжек.
Небольшие трапециевидные пряжки VI в. изредка находят на Северном Кавказе (рис. 2, 4) и на Боспоре (рис. 2, 1, 3). [7] Они имеют вытянутое кольцо, изогнутый язычок, их обойма спереди овальна и завершается сзади выступом с птичьей головой. Но в отличие от верхнеднепровских пряжек их кольцо неравномерной ширины и чаще прогнуто В-образно, птичья головка помещена на массивном трапециевидном выступе; большинство пряжек выгнуто из тонкой пластинки и сделано или целиком из одного листа металла (рис. 2, 4), или с подвижным кольцом (рис. 2, 1, 3), но обычно полым снизу. Эти пряжки были вариантом довольно многочисленной на Северном Кавказе, в Башкирии (VI-VII вв.) и Венгрии (VII в.) группы пряжек с диском на конце широкой трапециевидной пластины (рис. 2, 2). [8] Ещё больше отличаются от верхнеднепровских пряжек большие прямоугольные орлиноголовые пряжки Крыма и Среднего Подунавья VI и первой половины VII в. [9]
Таким образом, верхнеднепровские пряжки и по форме, и по стилю не имеют аналогий среди древностей юга СССР. Стилистически наиболее близки верхнеднепровским западные изображения орлиных голов с длинными желобчатыми клювами, выполненные техникой трёхгранно-выемчатой резьбы. Они появились на среднем Дунае в декоре больших пряжек и пальчатых фибул второй половины V в. и широко распространились в VI в., охватив область от Румынии и Болгарии до Испании и Франции. [10] Наиболее близки образцы VI в. (рис. 1, 5). Орлиная головка демидовской пряжки имеет два клюва (рис. 1, 2). Мотив двух соприкасающихся орлиных головок обычно встречается в двух вариантах: 1) две частично слившиеся головы с намеченными глазами (рис. 2, 4), 2) треугольный выступ с двумя птичьими клювами (рис. 1, 2). На территории СССР такая композиция довольно редка (рис. 2, 4, из Чегема в Кабардино-Балкарии), на западе встречается чаще. [11] Почти точная аналогия демидовскому изображению — средний луч франкской пальчатой фибулы VI в. (рис. 1, 5). [12] Но и на западе нет орлиноголовых пряжек, подобных верхнеднепровским.
Спиральный резной узор (рис. 1, 2) также распространён не везде. Он не встречается на Кавказе, на Оке и в Приуралье. На территории СССР он имелся лишь на боспорских пальчатых фибулах VI в. и на крымских пряжках второй половины VI — первой половины VII в., но крымские узоры сделаны иначе, чем демидовские.
В Крыму изредка тоже изображали многовитковые парные спирали, но, как правило, спирали были малооборотными и имели вид S-видных фигур или бесконечных «бегущих» спиралей. [13] Главное же отличие крымских изделий в том, что они лишь подражают трёхгранно-выемчатой резьбе. Они не вырезаны ножом в виде резких граней с прямым скатом, а выдавлены по воску в виде округлых желобков. Тем более не идут в сравнение прочерченные циркулем спирали среднеднепровских
(71/72)
Рис. 1. Украшения из Верхнего Поднепровья и их аналогии.
1 — Хотыща; 2 — Демидовка; 3, 4 — Борки; 5 — Монсо-ле-Нёф, Франция; 6 — место находки неизвестно; 7 — Блучина, Чехословакия;
1-3, 6, 7 — пряжки, 4 — пластина;. 5 — фибула.
Рис. 2. Украшения с территории СССР, Австрии и ФРГ.
1 — якобы окрестности Симферополя (маловероятно; может быть, Керчь?); 2 — Тырны-Ауз; 3 — Керчь; 4 — Чегем; 5 — Унтерзибенбрунн, Австрия; 6 — Спас-Перекша; 7 — Посудичи; 8 — Блюменфельд, ФРГ;
1-5, 8— пряжки; 6 — фибула; 7 — пластина.
(72/73)
пальчатых фибул VII в. [14] Спирали, исполненные трёхгранно-выемчатой резьбой, характерны для позднеримских изделий дунайских и рейнских провинций IV в. и для заимствовавшего многие провинциальные элементы искусства древнегерманских племён на Дунае, в Италии, в Средней и в Северной Европе второй половины V и VI в. (рис. 1, 7). [15] Но своеобразие трактовки демидовских спиралей — многооборотность и особенно их произвольное пересечение с рамкой — говорит о работе местных мастеров, лишь знакомых с техническими приёмами дунайских ювелиров. Мастера Верхнего Поднепровья по-своему перерабатывали заимствованные мотивы.
Резной решётчатый орнамент кроме пряжек из Демидовки и Борков (рис. 1, 2-4) имеется на пластинке из Посудичей Брянской обл. (рис. 2, 7), на дунайских и италийских пряжках второй половины V и VI в., на боспорских и меровингских пальчатых фибулах VI в., на одной днепровской пальчатой фибуле VII в. [16] Однако недостаток местных образцов (при простоте самого орнамента) пока не позволяет судить о том, как появился этот мотив в Верхнем Поднепровье.
Итак, судя по орнаментам, наиболее вероятная дата верхнеднепровских пряжек — VI в. Рельефный резной декор второй половины V в. (он имелся на среднем Дунае, кое-где далее к западу и в Скандинавии) сложнее, более богат и ещё весьма далёк от наших образцов. В VI в. он стал проще и однообразнее, его ареал значительно расширился, охватив на юге СССР Крым. Для VI в. характерны также очень вытянутые овальные массивные кольца пряжек, круглые в сечении и имеющие равномерную толщину (рис. 1, 2, 3, 6). Они распространены очень широко: на византийских, крымских и германских пряжках [17] — и могут служить хорошим хронологическим признаком.
Последний элемент украшений, который следует здесь рассмотреть,— округлая обойма с тремя заклёпками на боковых выступах (у двух пряжек средний выступ заменён птичьей головкой). Впервые такие обоймы появились в искусстве подчинённых гуннам народов Европы в первой половине V в. и обычно покрыты инкрустацией (рис. 2, 5). [18] Со второй половины V в. некоторые из них украшались трёхгранно-выемчатой резьбой. Например, серебряные позолоченные пряжки этого времени из богатой могилы в Блучине (Чехословакия) орнаментированы такими же большими спиралями, как и пряжка из Демидовки, но формы кольца и обоймы у них более ранние (рис. 1, 7). [19] На территории СССР кроме инкрустированных пряжек гуннской эпохи найдена большая гладкая пряжка VI в. с полым снизу В-образным кольцом (Бирский могильник в Башкирии). [20] Место верхнеднепровских пряжек в общей эволюции всей группы можно определить точнее. Обоймы пряжек из Хотыщи и Демидовки имеют прогиб края со стороны кольца (рис. 1, 1, 2), что придаёт им так называемую «почечную» (nierenförmig) форму, по принятой у зарубежных археологов терминологии. «Почечные» пряжки с инкрустацией или с трёхгранно-выемчатой резьбой были распространены во второй половине V и первой половине VI в. в обширной области от среднего Дуная до Франции. Особенно близки верхнеднепровским пряжкам экземпляры первой половины VI в. (рис. 1, 6; пример пряжки рубежа V и VI вв. — рис. 2, 8). [21] Сходны формы обоймы, кольца и шина с поперечной пластинкой у основания, а также применение трёхгранно-выемчатого декора.
Однако пряжки из Верхнего Поднепровья и Борков нельзя относить к привозным вещам, настолько они своеобразны по комбинации, казалось бы, широко распространённых элементов и их трактовке. Это произведения местной ювелирной школы, связанные в одну группу ярко выраженной однородностью и созданные в несомненном контакте с ремеслом Среднего Подунавья. Найденные до сих пор предметы показывают, что резной декор был здесь в VI в. основным способом орнаментации по металлу. Этим Верхнее Поднепровье заметно выделялось
(73/74)
среди окружающих областей. Судя по пряжке из могильника Макорзно под Трубчевском, [22] местное ювелирное искусство осталось своеобразным и в VII-VIII вв.
Выделение верхнеднепровского очага художественной металлообработки хорошо согласуется с тем, что в соседних районах уже были известны другие подобные очаги. Они также соответствуют отдельным археологическим культурам, например верхнеокский (с фибулами и керамикой шаньковского типа), среднеокский (с крестовидными фибулами и другими типами украшений) и другие очаги. Для всех них характерны далёкие связи, лучше всего прослеживаемые именно по металлическим украшениям.
Знакомство ювелиров Верхнего Поднепровья с ремеслом далёких областей на Дунае не только не исключительно, а даже скорее характерно для VI в. Истощённый разорительными вторжениями Боспор уже давно потерял роль законодателя моды для далёкой варварской периферии. Боспорская культура V и VI вв. локальна. Ограниченно воздействуя на небольшую округу, она сама во многом ориентировалась на Подунавье. В Среднем Поднепровье искусство VI в. пока неизвестно, а местная «культура пальчатых фибул», относящаяся уже к VII в., буквально насыщена дунайскими элементами, полученными не в боспорской интерпретации, а непосредственно с запада. Чем объяснить проникновение дунайского влияния в столь удалённые области? В первой половине VI в. на среднем Дунае существовало сильное королевство гепидов, унаследовавшее не только земли и богатства уничтоженной им гуннской державы, но и многие традиции гуннской эпохи. Влияние народов Среднего Подунавья и в их числе гепидов распространялось на запад до Рейна и к востоку до Крыма и Поднепровья. [23] Каковы конкретные пути и способы его распространения, пока не всегда известно. Но ясно, что речь идёт не о каком-то общем влиянии гепидов на жизнь удалённых от них народов, а лишь о передаче гепидами некоторых черт подунайской моды, освященной в глазах современников ореолом воспоминаний о былом могуществе и блеске гуннской державы.
Внешние связи населения Верхнего Поднепровья не ограничивались юго-западом. В том же слое Демидовского городища найден обломок бронзовой северокавказской двупластинчатой фибулы варианта IIВ. [24] Её дата — вторая половина VI — первая половина VII в., установленная по аналогиям в Борисовском и Пашковском могильниках на Северо-Западном Кавказе. Фибулы более деградированной формы найдены в большом количестве в могильнике Чирюрт в Дагестане, датированном подражаниями византийским монетам второй половины VII в. [25] Находки в Демидовке этой фибулы и эмалевой лунницы [26] наиболее позднего типа подтверждают дату пряжки, полученную выше путем типологического анализа.
О связях Верхнего Поднепровья с Крымом данных пока нет. Нельзя считать Крым и посредником в распространении дунайского влияния на север, так как в боспорской и остроготской среде Крыма заимствованные с Дуная элементы известны в местной переработке и заметно отличаются от собственно дунайских. Но полностью исключать возможность каких-то связей с Крымом всё же нельзя. Косвенно об этом говорит находка на соседней территории памятников шаньковского типа (на городище у дер. Спас-Перекша на р. Угре) пальчатой фибулы с рельефным орнаментом, подражающей боспорским образцам, но со значительной переработкой прототипа (рис. 2, 6). [27] Если связи с Боспором и существовали, их удельный вес был невелик, если судить, например, по тому, что большинство пальчатых фибул Среднего Поднепровья (кроме, может быть, трёх) восходило к иным прототипам и не имело соответствий в боспорском искусстве VI-VII вв.
(74/75)
[1] П.Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.-Л., 1966, стр. 279.
[2] I.A. Cepбaу. Археолёгiчныя абсьледваньнi у вадазборах рэк Пpoнi — Ухлясьцi у был. Магiлеушчыне. «Працы сэкцыi археолёгii БАН», т. III. Менск, 1932, стр. 240.
[3] А.И. Ляуданскi. Розныя знахадкi. «Працы сэкцыi археолёгii БАН», т. III, стр. 244, табл. I, 5.
[4] А.А. Спицын. Древности бассейнов рек Оки и Камы. MAP, № 25. СПб., 1901, стр. 42, табл. XIV, 18, 19.
[5] Е.А. Шмидт. Исследования в Смоленском Поднепровье. «Археологические открытия 1967 года». М., 1968, стр. 41, 42; см. также статью Е.А. Шмидта в этом сборнике, стр. 68-69.
[6] Т.М. Минаева. Могильник Байтал-Чапкан. «Материалы по изучению Ставропольского края», вып. 2-3. Ставрополь, 1950, рис. 24, а; она же. Археологические памятники на р. Гиляч в верховьях Кубани. МИА, № 23, 1951, рис. 5, 6; J. Werner. Die Fibeln der Sammlung Diergardt. Berlin, 1961, табл. 27, 113; 28; 32, 127; 33, 128; 44, 255-257; H.И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов, ч. II. ЗООИД, т. XXVII, 1907, табл. XIII, 1.
[7] В.Ф. Миллер. Некоторые замечания о культуре, обнаруживаемой могильниками Осетии и горских обществ Кабарды. МАК, т. I, 1888, табл. XXIII, 12 (Чегем); F.R. Martin. Fibulor och söljor från Kertch. «Königliches vitterhets historie och antiquitets Academiens Månadsblad», 1894, Bihang. Stockholm, 1897, рис. 74; ИАК, вып. 35, 1910, стр. 33, рис. 20 (Керчь); Одесский археологический музей, инв. № А47071 (рис. 2, 3; серебро, Керчь), инв. № А48189 (рис. 2, 1; бронза, найдена якобы около Симферополя).
[8] Коллекции Нальчикского краеведческого музея (Тырны-Ауз, рис. 2, 2; Гижгид и Тызыл — все предметы относятся к VI-VII вв.); N. Fettich. Le découverte de tombes princières hunniques á Szeged-Nagyszéksós. Budapest, 1952, табл. XXXVIII, 10 (Кудинетово, VI в); Н.А. Мажитов. Бахмутинская культура. М., 1968, табл. 5, 35; 29, 3, 4; N. Fettich. Das awarenzeitliche Gräberfeld von Pilismarót — Basaharc. Budapest, 1965, рис. 5, 11; 168, 9; 176, 1.
[9] Н.И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов, ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VIII и IX; А. К. Амброз. Дунайские элементы в раннесредневековой культуре Крыма VI-VII вв. КСИА, вып. 113, 1968, рис. 1, 1-8.
[10] G. Annibaldi, J. Werner. Ostgotische Grabfunde aus Acquasanta Prov. Ascoli Piceno. Germania, т. 41, вып. 2. Berlin, 1963, табл. 42; 44, 1; 45, 2, 3; 46, 1; 47 (вторая половина V в.); рис. 9 (первая половина VI в.); J. Werner. Указ. соч., табл. 2, 2, 6; 4, 11; 7, 19; 13, 57; 16, 75; 17, 76; 39-44 (VI в.).
[11] В. Salin, Die altgermanische Tierornamentik. Stockholm, 1904, рис. 81; J. Werner. Указ. соч., стр. 24, табл. 16, 75; Н. Dannheimer. Die germanische Funde der späten Kaiserzeit und des frühen Mittelalters in Mittelfranken. Berlin, 1962, стр. 176, табл. 3, 5 — все VI в.
[12] J. Werner. Указ. соч., стр. 15, табл. 4, 11.
[13] Н.И. Репников. Указ. соч., ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VI, 2, 8; VIII, IX; он же. Указ. соч., ч. II. ЗООИД, т. XXVII, 1907, табл. XIV; J. Werner. Указ. соч., табл. 26-32; А. Götze. Gotische Schnallen. Berlin, 1907, табл. IX и X.
[14] Н.И. Репников. Указ. соч., ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VI, 7; J. Werner. Slawische Bügelfibeln des 7. Jahrhunderts. «Reinecke-Festschrift». Mainz, 1950, табл. 36, 1-5; 37, 7-9; Б.А. Рыбаков. Древние русы. CA, XVII, 1953, рис. 17, 1.
[15] В. Salin. Указ. соч., рис. 116, 117, 177, 319, 344, 380-394, 405, 406, 479-481; G. Annibaldi, J. Werner. Указ. соч., табл. 37-40, 42-47.
[16] П.Н. Третьяков. Указ. соч., стр. 262, рис. 77, 5; G. Annibaldi, J. Werner. Указ. соч., табл. 38, 2 и рис. 9; I. Werner. Die Fibeln..., табл. 5, 14; 7, 22; 8, 26; 11, 41, 42; 12, 43-45; 13, 50; 30, 119; Б.А. Рыбаков. Указ. соч., рис. 10, 4.
[17] А.Л. Якобсон. Раннесредневековый Херсонес. МИА № 63, 1959, рис. 136, 1-3; J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen des alamannischen Gräberfeldes am alten Gotterbarmweg in Basel. «Helvetia antique». Festschrift E. Vogt, Zürich, 1966, рис. 1, 3, 5; 2, 9.
[18] J. Werner. Beiträge zur Archäologie des Attila-Reiches. München, 1956, стр. 130, рис. 2, 1, табл. 4, 1; 10, 9-11; 16, 11, 13.
[19] К. Tihelka. Knižeci hrob z období stehování národů u Blučiny. «Památky archeologické», т. LIV, вып. 2. Praha, 1963, рис. 3; 9, 14.
[20] H.А. Мажитов. Указ. соч., табл. 5, 26.
[21] J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen..., стр. 286, рис. 1-3 (особенно рис. 1, 1-6).
[22] Л.В. Артишевская. Могильник раннеславянского времени на р. Десне. МИА, № 108, 1963, стр. 94, 95, рис. 6, 1.
[23] J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen..., стр. 283, 286, 287, 289, 290; А.К. Амброз. Указ. соч. И позднее, в VII в., имеются яркие примеры далёких связей. Так, производство фибул VI-VII вв. в Мазурии включало франкские, тюрингские, лангобардские элементы, но особенно много там имитировались фибулы дунайских славян VII в.
[24] Е.А. Шмидт. Указ. соч., стр. 41; см. также его статью в этом сборнике, стр. 68-69.
[26] Е.А. Шмидт. Указ. соч., стр. 41; см. также его статью в этом сборнике, стр. 69.
[27] Н.И. Булычов. Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волги и Днепра. М., 1899, стр. 24, табл. XVIII, 1.
|