главная страница / библиотека / обновления библиотеки / Содержание
[ каталог выставки ]Эпоха Меровингов — Европа без границ.
|
|
|
Илл. 1. Историко-археологическая ситуация на Юге России на рубеже VII/VIII вв. (составитель И.Р. Ахмедов).(Открыть Илл. 1 в новом окне) |
Илл./Abb./Fig. 2. Кат.номер / Kat.Nr. / cat.no. I.27.4.(Открыть Илл. 2 в новом окне) |
собой комплекс погребального инвентаря мужского захоронения с конём — обряд, широко распространённый среди раннесредневековых кочевников и полукочевников Евразийских степей. Археологический анализ этого уникального по степени богатства комплекса показал, что в нём отсутствуют аналогии сри древностям салтово-маяцкой культуры, с которыми принято связывать население Хазарского каганата бассейна Дона. Несмотря на отсутствие прямых аналогий романовским вещам, прототипы аграфов есть среди аварских древностей и сами романовские аграфы схожи по многим конструктивным признакам с некоторыми типами аварских двухчастных застёжек (Дунапатаи, Абони, Юлле), а по стилю орнаментации (пальметты с «растрёпанными» лепестками) — с вещами из Перещепина, в частности, с пряжкой (см. статью Щукина). Некоторые особенности растительного орнамента, отсутствующие на перещепинских изделиях, дают основание соотнести аграфы с ранними образцами школы А согдийской торевтики (начало VIII в.). Золотые обкладки из Романовской, также близкие по орнаментации к перещепинским и предметам из Ясиново, соотносятся со II периодом хронологии аварских древностей (680-720 гг.) (Илл. 2). Наличие престижных предметов погребального инвентаря, к числу которых относится и золотая серьга — неотъемлемый атрибут тюркских знатных воинов, свидетельствующих о высоком социальном статусе погребённого, а также византийских золотых монет позволяет предположить, что владелец принадлежал к правящей элите каганата.
Культуру населения черноморского побережья Кавказа времени сложения каганата ярко отражают погребальные комплексы Борисовского могильника (Кат. номер I.3).
Этот некрополь, известный исследователям с первой четверти XX в., располагался в северной части Черноморского побережья Кавказа, недалеко от Геленджика, на берегу бухты Рыбацкой. Территория могильника занимала возвышенное место прибрежной террасы, подходя к самому берегу. Первые раскопки здесь были проведены в 1911-1912 гг. и опубликованы в Известиях Императорской Археологической Комиссии. За два полевых сезона на могильнике было раскопано 135 погребений, разделявшихся по обряду на две основные группы: трупоположения и трупосожжения, причём как те, так и другие могли быть помещены в каменные гробницы и в грунтовые ямы; встречены были также погребения вещей без присутствия человеческих останков. Трупоположения концентрировались в северо-восточной части могильника, а в юго-западной — в основном располагались сожжения. На могильнике выявлено три хронологических этапа погребений. Древности первой, ранней группы захоронений, датируются по аналогиям с могильником Суук-Су в районе Гурзуфа (нижнем слоем погребений) V-VII вв., вторая группа, весьма немногочисленная, является переходной, отражающей черты как первой, так и третьей групп. Третья группа связывается с древностями классического могильника салтово-маяцкой культуры — Верхнесалтовского, особенно по аналогиям в предметах вооружения и в бусах, а также с катакомбами Балты и Чми и датируется временем «после VII в. и не позже IX».
Борисовский могильник входит в круг аланских памятников Центрального Предкавказья и включает комплексы, датирующиеся от рубежа VI-VII до IX вв. На выставке представлена часть ранних вещей из могильника (например, кинжал с боковыми выступами из погребения 41) (Кат. номер I.3.1.1). Это специфическое оружие, восходящее к образцам позднеримского времени, в VI-VII вв. характерно только для черноморского побережья Кавказа. Несмотря на устоявшееся название этих артефактов, многие исследователи считают их наконечниками своеобразных алебард — оружия всадников.
Поздний горизонт, представленный экспонируемыми на выставке предметами, отражает процессы инкорпоривания западной части Северного Кавказа в структуру Хазарского каганата. К новациям раннехазарского времени относятся, например, ритуально согнутая сабля (Кат. номер I.3.3.1), стремена с прямой подножкой (Кат. номер I.3.3.2), детали защитного доспеха — железные наплечники и поножи, защищавшие голени всадника (Кат. номер I.3.6.1-3). Атрибутом воинов являлись также железные фибулы для застёгивания
верхней одежды (плаща?) и ременные наконечники, украшенные орнаментом (Илл. 3). Время бытования этих вещей синхронно началу сложения салтовской культуры. Они принадлежат кругу так называемых кубано-черноморских кремаций — культуры, возможно, оставленной касогами. Появление их на «зихской» окраине каганата некоторые исследователи связывают со «стабилизационной» деятельностью хазар во второй трети VIII в., когда молодое государство сотрясали бурные события борьбы с арабами, переселения части аланских племён. Необходимость защиты южных подступов к Приазовью и Тамани, жизненно важных регионов для Хазарии, объясняет это явление.
«Божественные всадники».
Хазары, как и все тюрки на определённом этапе общественного развития, были шаманистами. Моисей Каганкатваци описал их религию в рассказе о миссионерской деятельности епископа Исраила среди язычников — савиров. Они приносили «..жертву огню и воде, поклонялись некоторым богам путей, так же луне и всем творениям, которые в глазах их казались удивительными...». Культовая практика савиров требовала постоянных жертвоприношений, коллективных камланий и «битв на мечах в нагом состоянии». Наиболее почитаемым был Тенгри-хан, властитель всех остальных Тенгри — богов, бог неба и света, наделяемый эпитетом «чудовищный, громадный герой». Ему приносили в жертву лошадей, строили святилища, посвящали дубы, амулеты с его символическими изображениями носили на себе.
На территории каганата известно огромное количество амулетов — подвесок различных форм, наряду с которыми есть немногочисленные находки скульптурных изображений всадников. Всего известно пять бронзовых небольших изображений. Три из них найдены в приазовских степях, одна в Саратовском Поволжье, и одна на территории Литвы. Все они сходны между собой не только по размерам и технике исполнения, но и по иконографическим особенностям. Для этих изображений характерны несоразмерность реалистично изображённой фигуры лошади и укрупнённой фигуры всадника с гротескными чертами. Лицо напоминает условно обозначенную маску, голова преувеличенно большая, в тех случаях, когда руки сохранились, правая поднята к уху, а левая прикрывает рот. С этими скульптурами перекликаются многочисленные находки «бронзовых» уродцев, более грубые версии изображений
|
|
Илл./Abb./Fig. 3.
|
Илл./Abb./Fig. 4. Кат.номер / Kat.Nr. / cat.no. I.37.1.(Открыть Илл. 4 в новом окне) |
всадников или сидящих верхом на каком либо животном (в частности на волке). Фигурка всадника, представленная на выставке, происходит с территории Нижнего Подонья (Илл. 4). Общая иконографическая схема изображения соответствует описанному стандарту, хотя правая рука всадника заломлена назад, что объясняется, судя по всему, литейным браком, а левая обломана. Лицо плохо проработано, оно как бы лишено глаз, но уши сильно выделены, шея не выделена сзади, спина как бы переходит в затылок.
Все они являются случайными находками, поэтому их атрибуция и интерпретация весьма затруднительна. Однако большинство исследователей склонны считать их культовыми изображениями, использовавшимися в ритуальной практике раннесредневековых тюрков.
Каменную статую, найденная[-ую] под Бердянском в начале XIX в., также можно отнести к образам того же круга (Кат. номер I.26.1) Несмотря на выветренность и сколы на поверхности камня, здесь видны тщательно проработанные седло и сбруя лошади. Голова всадника с широким лицом и остатками прически помещена прямо на крупные большие ноги. Возможно, что при изготовлении статуи торс героя был повреждён и мастер решил на остатках камня в верхней части показать голову — как значимую часть изображения. Возможно, она изображает тюркского героя
— богатыря, наделённого чертами древнеболгарских вождей рода Дуло и может быть датировано временем Хазарского каганата.
Амулеты в виде коня и всадника в VIII в. распространяются и у алан-овсов в горных районах Северного Кавказа как атрибуты дружинного культа. Вероятно, они являются атрибутом принадлежности воинов, носивших эти амулеты, к царской дружине — аланской гвардии.
Так или иначе, образ всадника в тюркской мифологии имел основополагающее значение. Некоторые исследователи полагают, что эти изображения могли использоваться в родовых святилищах как генеалогические персонажи. В условиях сложения протогосударственных и государственных тюркских образований (Великая Болгария, Хазарский каганат) изобразительное воплощение традиционных образов могло играть первостепенную роль в жизни кочевых коллективов. Сакральная роль хазарского кагана как обладателя божественной силы, которая должна была оберегать коллектив от всех несчастий и приносить удачу, хорошо освещена специалистами по истории Хазарского каганата.
Предполагается, что на определённом этапе, а именно в эпоху становления каганата, до принятия правящей элитой иудаизма, культ божественной силы кагана сливается до некоторой степени с культом антропоморфизованного бога неба-солнца, которого также считали «героем» — вождём, наделённым магической силой. Этим героем был небесный всадник Тенгри-хан. Создание культа кагана-вождя, связанного божественной силой с богом неба-солнца, должно было укреплять идеологию молодого государства.
Подобная ситуация прослеживается и в Дунайской Болгарии до принятия христианства. Здесь культ вождей поддерживался ханами, часто они сами были участниками жертвоприношений. Известно и место поклонения — храмы в Мадаре, где поклонялись мадарскому всаднику — хану Тервелю (700-718 гг.) или хану Круму (803-814 гг.), чьё изображение высечено на Мадарской скале.
Литература / Literatur / Bibliography. ^
главная страница / библиотека / обновления библиотеки / Содержание