A.M. Мандельштам
О некоторых результатах новых археологических исследований в Центральной Туве.
Среди крупномасштабных многолетних археологических работ, проведённых на протяжении последнего десятилетия на основных новостройках восточных областей нашей страны, важное место занимают исследования в Туве — горном крае, чрезвычайно богатом памятниками прошлого, но ещё недостаточно изученном. Здесь, на территории будущего водохранилища Саяно-Шушенской ГЭС и в прилегающих местностях раскопано значительное число погребений различных эпох. Наиболее крупные могильники расположены вблизи берегов Енисея и его притоков; отдельные курганные группы, а также ряд стоянок каменного века и более поздних периодов обнаружены в Саянском каньоне.
Новые данные, полученные в результате этих работ, значительно расширяют фактическую базу для изучения прошлого не только Тувы, но в определённой степени также всей Центральной Азии, частью которой она является по своему местоположению. Следует напомнить, что именно в столице Тувинской АССР г. Кызыле расположен географический центр азиатского материка. Немалое значение эти данные смогут иметь также для правильного понимания некоторых памятников Южной Сибири и Средней Азии, куда в прошлом неоднократно происходили передвижения центральноазиатских племён и народов.
Существенный прогресс достигнут в Туве в накоплении материалов, относящихся к почти не исследованным до этого ранним этапам истории края, в частности к эпохе бронзы. Ещё недавно представления о культуре населения этого времени основывались лишь на незначительном количестве случайных находок бронзовых предметов и результатах раскопок небольшого числа погребальных сооружений с неглубокими, перекрытыми плитами ямами или наземными низкими камерами. В них были
(5/6)
обнаружены обычно лишь остатки скелетов, лежавших на боку, головой на запад; сопровождающего инвентаря, как правило, не имелось. Эти погребения были отнесены к одному типу и датировались главным образом на основании визуальных наблюдений и косвенных данных, говорящих об их большой древности. Впоследствии были выявлены случаи перекрывания их сооружениями «скифского» периода, подтверждающие их принадлежность к эпохе бронзы. Но вместе с тем отдельные находки обломков керамики служили основанием для отнесения части таких сооружений к «скифскому» времени.
Новые данные свидетельствуют о том, что к этим памятникам необходим более дифференцированный подход; значительно чётче выявились конструктивные различия и многообразие их, а также заметное преобладание сооружений, в которых имеется наземная камера, окружёная сплошной каменной выкладкой или варьирующей по своей сложности оградой. Выявились также различия в положении погребённых, частично коррелирующиеся с вариантами устройства могилы. Раскопки небольшого могильника Байдаг III (восточнее г. Шагонара) позволили внести существенные уточнения в вопрос о датировке сооружений с неглубокой ямой. Здесь были найдены кремнёвые наконечники стрел и бронзовые изделия (обломок ножа, височные кольца), которые могут быть отнесены к позднему периоду эпохи бронзы. Наземные части сооружений здесь неодинаковы; есть основания предполагать, что это связано с возрастом погребённых.
Исследования в ряде новых памятников (Новый Чаахоль, Байдаг IV, V и др.) сооружений с узкими наземными камерами, сложенными из вытянутых камней или нескольких слоёв плит (цистообразных), подтвердили безынвентарность погребений в них. Наряду с этим установлено, что сравнительно часто в них имеется по две камеры, обычно расположенные непосредственно рядом друг с другом; вариантом их являются камеры, разделённые на две части продольной стенкой-перегородкой. Очевидно, это отражает распространение в какой-то период парных захоронений. В настоящее время появились основания выделить в особую группу сооружения с овальной или близкой по форме наземной камерой, иногда образованной вертикально установленными камнями больших размеров. Положение скелетов в них было, по-видимому, иное, чем в других сооружениях, — также на боку, но с согнутыми ногами. Некоторые из них, судя по редким случаям обнаружения в камере предметов сопровождающего инвентаря, вероятно, относятся к «скифскому» периоду.
Значительный интерес представляет обнаружение в 1981 г. в долине р. Темирсуг (правый приток Енисея) больших курганообразных сооружений, в центральной части которых имеется
(6/7)
наземная камера из плит с узкой прямоугольной внутренней частью, расположенной над неглубокой, также узкой ямой. Ввиду разрушений, произведенных грабителями, некоторые детали их конструкции пока неясны. Скелеты, судя по расположению сохранившихся костей, лежали здесь головой на запад, вероятно, на боку. В целом сейчас имеются веские основания для разделения сооружений, относящихся к эпохе бронзы, на несколько типов, различающихся прежде всего конструкцией центральной — «погребальной» части: более дробное членение их возможно в соответствии с устройством периферийной части. Опыт исследований последних лет позволяет ожидать обнаружения в дальнейшем и других, пока не выявленных типов.
Это обстоятельство, а также неясности в вопросе датировки затрудняют в настоящее время выработку классификации и периодизации указанных погребальных сооружений. Но бесспорны их многочисленность и многообразие, так же как явственные отличия от сооружений, характерных для Южной Сибири. Ареал одного из наиболее распространённых в Туве типов таких сооружений эпохи бронзы, т.н. «цистообразных», очевидно, значительно шире и включает в себя, во всяком случае, Северо-Западную и частично Центральную Монголию. [1] Весьма важным представляется вопрос о западных пределах территории распространения в это время погребальных камер вышеуказанного устройства. Здесь уместно отметить принципиальное сходство некоторых вариантов их с более поздними монументальными каменными сооружениями, хорошо известными в Средней Азии, т.н. «муг-хона», в северо-восточных её областях и «склепами» в северо-западных.
Одним из важных открытий, сделанных в последнее десятилетие, следует считать обнаружение в южной части обширного могильного поля Аймырлыг (в низовьях р. Чаахоль, левого притока Енисея) погребений, по основным чертам чрезвычайно близких к типичным для окуневской культуры Минусинской котловины. Это прямоугольные каменные ящики из больших, вертикально установленных плит, имевшие перекрытия из таких же плит; скелеты в них лежат на правом боку, или реже на спине, всегда с согнутыми ногами. Часть таких ящиков составляет компактную группу на небольшом останце; в других местах они расположены без видимого порядка, иногда на сравнительно значительном расстоянии друг от друга (но не исключено, что здесь остатки групп, частично уничтоженных обвалами террасы). Оград, насыпей или иных наземных признаков здесь не прослеживается. В сравнительно бедном сопровождении инвентаря преобладают керамика и каменные бусы белого цвета, в основном цилиндрической формы. Глиняные сосуды почти все баночной формы, наружная поверхность их, включая и днище, сплошь
(7/8)
покрыта характерным для керамики окуневской культуры геометрическим, неповторяющимся орнаментом. Специфической особенностью инвентаря является наличие в нём небольших каменных сосудов различной формы; на стенках одного из них процарапано изображение лошади.
Погребённые в этих каменных ящиках по своему физическому типу являются выраженными европеоидами и близки к носителям афанасьевской культуры Южной Сибири. Вместе с тем они явственно отличаются от погребённых в могильнике Байдаг III, у которых в сочетании признаков, сближающих их с населением Забайкалья периода преобладания там плиточных могил, заметно выражены монголоидные черты. [2]
Благодаря указанным погребениям стала возможной твердая культурная атрибуция ряда сделанных ранее находок, в частности разрушенного погребения в грунтовой яме, обнаруженного в долине р. Уюк. [3]
В последние годы слои с керамикой окуневского облика открыты на стоянке Тоора-Даш в Саянском каньоне Енисея. [4] Сравнительно широкое распространение культуры окуневского типа в Туве теперь может считаться установленным фактом и есть основания полагать, что она сыграла значительную роль в истории этого края. Так, характерные для неё каменные ящики по всем деталям, включая использование обломков плит для зашивания стыков стенок, совпадают с типичными для «скифского» периода. Очевидно, здесь перед нами истоки традиции, сохранившейся на протяжении почти двух тысячелетий.
Вместе с тем теперь в более широком аспекте вырисовывается значение окуневской культуры, или точнее группы очень близких друг к другу культур, как определённого этапа в развитии значительной территории: речь должна идти уже не только о Южной Сибири, но и о Центральной Азии. Различия в физическом типе носителей их в разных областях — Туве и Минусинской котловине — особенно отчётливо показывают важность исследования вопросов генезиса. Решение их, по-видимому, будет иметь не только конкретно-историческое, но в известной мере также и методическое значение.
В специальной литературе длительное время дискутировался вопрос о времени появления европеоидного населения в Центральной Азии: от решения его зависит интерпретация некоторых известий письменных источников и, что важнее, понимание определённых сторон развития здесь исторического процесса. Теперь появились надёжные свидетельства того, что европеоидное население обитало тут уже, во всяком случае, в первой половине II тыс. до н.э. Некоторые данные, ещё нуждающиеся в подтверждении, позволяют предполагать появление его (но
(8/9)
неясно, в каких масштабах) и раньше. Уместно также отметить установленное антропологами сходство черепов из вышеупомянутых погребений на могильном поле Аймырлыг с черепами из ранней части Тулхарского могильника в Южном Таджикистане, относящейся ко второй половине II тыс. до н.э. [5] Это ставит весьма сложные вопросы более широкого характера, для решения которых нужны новые данные. Но, вероятно, уже сейчас можно говорить о том, что при решении проблемы племенных передвижений в Среднюю Азию с севера в эпоху бронзы следует учитывать и движения, происходившие в направлении Южной Сибири и Центральной Азии.
Несмотря на интенсивный характер археологических работ в Туве в последние два десятилетия, тут не обнаружено погребальных памятников, достоверно относящихся к андроновской и карасукской культурам. О возможном воздействии первой говорит находка в разрушенном погребении на могильном поле Аймырлыг характерных бронзовых браслетов с завершениями концов в виде конических спиралей, но в других материалах подобных свидетельств нет. К карасукской культуре типологически может быть отнесён ряд бронзовых предметов из числа случайных находок. Однако единственное известное сейчас погребение, где обнаружены изделия этой группы (нож и лапчатая подвеска), имеет ряд особенностей, сильно затрудняющих такую атрибуцию.
Особенно интенсивно в последнее десятилетие велись исследования памятников, относящихся к эпохе ранних кочевников. Наряду с нередко лишь выборочными раскопками небольших могильников в разных пунктах производились также систематические работы на уже упоминавшемся выше могильном поле Аймырлыг — самом крупном памятнике в зоне затопления водохранилища Саяно-Шушенской ГЭС. Оно имеет общую протяжённость свыше 10 км и состоит из более чем 40 отдельных групп курганов и других погребальных сооружений, образующих вытянутую с юга на север полосу на левобережной террасе р. Чаахоль. Почти во всех этих группах (кроме относительно удалённых от реки) обнаружены многочисленные погребальные сооружения «скифского» периода: они составляют как бы основу памятника, хотя захоронения здесь производились уже в эпоху бронзы и продолжались также впоследствии, вплоть до монгольского времени.
Благодаря значительным масштабам ежегодных раскопок здесь исследовано большинство могил этого периода (более 300), что позволило получить полноценные серии различных предметов сопровождающего инвентаря, а также ряд новых важных данных относительно конструкции погребальных сооружений, обряда погребения, системы расположения могил и некоторых
(9/10)
явлений, остававшихся неясными при исследованиях других могильников. Новые материалы в отдельных случаях поставили на очередь рассмотрение вопросов, ранее не встававших. В методическом аспекте проведённые тут раскопки показали, что систематические работы на большом памятнике позволяют получить результаты, качественно отличные от тех, которые дают выборочные исследования равного объёма на ряде меньших могильников.
Существенное значение имеет то, что в этом случае мы можем оперировать памятником, в целом выступающим как комплекс различных объективных явлений и при том в их реальной взаимосвязи. При условии большой длительности его «функционирования» чисто археологические данные приобретают специфическое значение как отражение внутренней структуры общества и процессов его развития. В этом плане заслуживают внимания прежде всего новые данные, свидетельствующие о существовании взаимосвязи между конструкцией погребальных сооружений, системой их расположения и некоторыми чертами погребального обряда. Для могильного поля Аймырлыг (имея в виду «скифский» период) установлено принципиальное единообразие наземных частей погребальных сооружений (их следует так именовать, поскольку они не являются курганами). Это, за весьма редкими исключениями, невысокие каменные выкладки прямоугольной формы. Конфигурация и размеры их зависят от формы и величины расположенных под ними ям, которые, в свою очередь, определяются конструкцией и размерами находящихся в них внутримогильных устройств. Последние же довольно отчётливо зависят от числа и расположения погребённых в них.
Типичными для рассматриваемого памятника, как и вообще для могильников «скифского» времени, являются прямоугольные деревянные срубы с полом из тонких плах и плоским бревенчатым перекрытием (чаще всего трёхвенцовые), а также каменные ящики из больших вертикально установленных плит с плоским перекрытием из таких же плит и их обломков. Число погребённых в срубах составляет обычно не менее двух и достигает иногда 15 и более, в соответствии с этим варьируют размеры срубов и отчасти их конфигурация. Большинство каменных ящиков — небольшие, прямоугольные и содержат одиночные захоронения, но имеются также сравнительно большие, где число погребённых более двух.
Сооружения со срубами всегда располагаются сравнительно правильными цепочками, обычно вытянутыми с юга на север. Часто в группе имеется лишь одна такая цепочка, но иногда их бывает несколько, различных по величине, лежащих параллельно друг другу. В цепочках встречаются также большие каменные
(10/11)
ящики, выступающие в данном случае как функционально равнозначные срубам. Малые ящики частично образуют самостоятельные цепочки или менее чёткие подгруппы и частично концентрируются в непосредственной близости от сооружений со срубами и больших ящиков. В последнем случае в них, как правило, погребены дети младших возрастов. Ряд наблюдений, сделанных при раскопках, позволяет видеть здесь прихоронения; они совершались не только около сложных сооружений, но также внутри них, на перекрытиях и в заполнениях ям.
Следует отметить, что группы, на которые распадается могильное поле, варьируются по размерам и составу. Но при этом указанная выше схема расположения и наличие как больших, так и малых погребальных сооружений наблюдается повсеместно. Это позволяет ставить вопрос о существовании деления общества на какие-то внутренние группы, характеризовавшиеся, возможно, различным общественным положением его членов. Выяснение сущности этого вопроса является одной из задач дальнейших исследований.
О неоднородности общества свидетельствует также наличие почти во всех группах сооружения со срубом, окружённого большим кольцом из редко расположенных, вертикально установленных очень крупных камней или блоков. Такое кромлехообразное усложнение, очевидно, обусловлено тем, что тут погребены лица, занимавшие особое положение по сравнению с теми, кто захоронен в соседних сооружениях.
В пределах могильного поля выявлены также свидетельства различий иного порядка: в южной части его намогильные выкладки окружены сплошным кольцом из камней, причём это же наблюдается и в случае наличия кромлехообразного кольца. Такая локальная особенность сочетается с некоторыми другими чертами своеобразия: срубы сложены не из брёвен, а из брусьев. Здесь, вероятно, следует предполагать различия этнографического порядка. Возможность выявить их в пределах одного памятника представилась впервые.
Заметно расширились также представления относительно погребального обряда рассматриваемого времени; он, бесспорно, был во многом сложнее, чем это могло казаться по имевшимся ранее данным. Новые материалы подтверждают правильность существующей характеристики его основных черт: типичным является положение погребённых на боку (левом или, редко, правом) с согнутыми руками и ногами, размещение скелетов в погребальной камере рядами и ориентировка их на запад. Вместе с тем теперь необходимо внести некоторые коррективы. Наряду с положением на боку нередко встречается также положение ничком, но всегда с согнутыми руками и ногами. Детальное исследование показало, что зафиксированные во многих срубах
(11/12)
скопления смещенных костей в действительности являются своеобразными захоронениями частично разложившихся тел умерших или уже лишённых мягких тканей частей скелета, которым придавалось положение, воспроизводящее (с разной степенью точности) реальное анатомическое. В некоторых таких случаях обнаружены остатки кожи животных и ткани, позволяющие предполагать, что до погребения тела хранились в каких-то мешках из этих материалов.
Во многих случаях в срубах (и больших каменных ящиках) имеется несколько рядов погребённых (до 5, а может быть, и более), причём они не всегда совпадают по направлению. Обычно полным бывает лишь один ряд — основной, расположенный в западной части камеры, остальные же состоят из ограниченного числа погребённых. Однако «неполнота» не определяет число рядов: принцип их «построения» пока ещё остается неясным.
Анализ имеющихся данных позволяет прийти к заключению, что положение погребённого в конкретном ряду является определяющим для его ориентировки, которая нередко отличается от принятой, характерной. Вместе с тем это положение не сопряжено с различиями по составу сопровождающего инвентаря. Предполагать в погребённых, занимающих крайние восточные ряды, какую-то неполноправную или зависимую часть населения нет оснований. При них встречается тот же набор вещей, как и при погребённых, помещённых в основных рядах.
Всё это вместе взятое даёт основание предполагать существование сложной системы выработанных норм, определявших всю погребальную обрядность, в которой отражались все аспекты положения умершего в обществе. В выяснении их, очевидно, немалую роль сыграют те многочисленные палеоантропологические материалы, которые получены при раскопках.
Многочисленные и разнообразные предметы, найденные в срубах и каменных ящиках, частично повторяют известные ранее, но частично являются и новыми, дополняя таким образом наши представления о материальной культуре исследуемого времени. Она выступает во всё более полном облике, всё отчётливее вырисовываются черты, объединяющие её с другими синхронными культурами скифо-сибирского круга, и черты, составляющие её специфику. Важным моментом является то, что теперь мы располагаем устойчиво повторяющимися сочетаниями изделий определённых категорий, позволяющими разграничивать характерное и нетипичное и отчасти проследить процесс распространения нововведений.
Из числа ранее неизвестных предметов наиболее интересны вырезанные из берёсты антропоморфные фигурки. Сочетание в них человеческих и звериных (а также птичьих) черт даёт
(12/13)
основание предполагать их культовый характер. Если это так, то мы можем видеть тут отражение каких-то до сих пор не улавливавшихся в археологических материалах обрядовых действий, являвшихся составной частью погребального ритуала. Возможно, что аналогичные изображения не являлись редкостью, однако, будучи изготовленными из нестойких материалов, обычно не сохранялись.
Новым фактом является также относительное обилие глиняных сосудов различных форм, украшенных монохромной росписью. Мотивы последней имеют нечёткий и недифференцированный характер: преобладают многовитковые, разнонаправленные спирали, волнистые и иные изогнутые линии. В ограниченном количестве встречаются также более сложные геометрические фигуры и композиции, не поддающиеся пока определённой интерпретации. Смысловое содержание этой росписи пока остаётся неясным, но есть основания полагать, что она, во всяком случае частично, повторяет ассортимент мотивов, характерный для вышивок и аппликаций.
Одной из важных особенностей следует считать наличие в новых материалах сравнительно большого количества разнообразных по своему назначению предметов, украшенных изображениями в чётко выраженном «зверином стиле». Это не изделия «парадного» облика, а вещи, употреблявшиеся в повседневной жизни, имевшие чисто утилитарное назначение. Декоративное оформление их заметно варьирует по объёму и уровню исполнения: имеются костяные предметы (футляры, накосники), почти сплошь покрытые многофигурными композициями, выполненными чрезвычайно тонкой искусной резьбой, и изделия (подвески), на которых лишь намечены изображения голов животных. Но во всех случаях мы вправе говорить о народном искусстве, отражающем широкое распространение «звериного стиля» у местного населения.
Результаты раскопок на могильном поле Аймырлыг позволят также подойти с новых позиций к рассмотрению вопросов хронологии «скифского» периода в Туве. Согласно представлениям, сложившимся ещё на начальном этапе археологических исследований здесь, временные рамки его определились в пределах VII-III вв. до н.э. В качестве рубежа, разделяющего этот период и последующий «гунно-сарматский», было принято вхождение Тувы в территорию гуннского государства; это событие рассматривалось как обусловившее смену культур. Относительно реального «механизма» такой смены конкретных суждений не было высказано.
Такая точка зрения объясняла различия археологических культур, относящихся к этим двум последовательным периодам. Однако в настоящее время здесь необходимы коррективы. В ря-
(13/14)
де погребальных сооружений, несомненно принадлежащих к культуре «скифского» времени, обнаружены предметы, не свойственные ей, но известные в памятниках, которые связывают с сюнну. Наиболее показательными являются некоторые типы костяных наконечников стрел с расщеплённым черешком и железных пряжек.
Вся сумма имеющихся в настоящее время данных позволяет считать, что существование культуры «скифского» периода не прекращается на рубеже III и II вв. до н.э.; хронологические рамки её должны быть расширены за счет включения в них хотя бы части II в. до н.э. Соответственно не следует полагать, что события, связанные с подчинением Тувы сюнну, вызвали исчезновение местного населения.
[3] Вайнштейн С.И. Археологические раскопки в Туве в 1953 г. — Учёные записки Тувинского научно-исследовательского института языка, литературы и истории, вып. II. Кызыл, 1954, с. 142.
|