М.Е. Массон
Южно-Туркменистанская археологическая комплексная экспедиция (ЮТАКЭ) 1946 года.
В соответствии с решениями, принятыми на 1-ой Всесоюзной археологической конференции в Москве в феврале 1945 года, Туркменский филиал Академии наук СССР учредил в составе Института истории, языка и литературы Южно-Туркменистанскую археологическую комплексную экспедицию (ЮТАКЭ), деятельность которой рассчитана на несколько лет. Согласно положения, рассматривавшегося в ИИЯЛ ТФАН и ИИМК АН СССР, основной проблематикой её является участие в разрешении вопросов по установлению периодизации истории Туркмении за все эпохи деятельности здесь человеческого общества, с уделением особого внимания некоторым из них (в частности, парфянской). Целью же является постепенный широкий историко-археологический охват всей территории Южного Туркменистана с учётом, что она составляет часть некогда единой области Хорасана, и изучения на ней по возможности всех категорий памятников материальной культуры прошлого и разнообразных следов былого пребывания человека.
Деятельность подготовительного периода, которой было уделено много внимания, протекала одновременно в Ашхабаде, Самарканде, Киеве и Ленинграде.
Полевые работы начались с 1 сентября 1946 г. и продолжались для основной группы участников до 9 ноября, а для пятого отряда — до 20 ноября.
Состав участников полевых работ в 1946 году был следующий: Начальник экспедиции — профессор, доктор М.Е. Массон; ученый секретарь Джан Мамед Овезов; кандидаты паук: археолог-искусствовед М.И. Вязьмитина (Киев), археолог С.Л. Вязигин (Ашхабад), археолог В.Д. Жуков (Ташкент), историк-этнограф В.Г. Мошкова (Ташкент), архитектор-историк Г.А. Пугаченкова (Ташкент), искусствовед Л.И. Ремпель (Самарканд); геолог-консультант В.И. Шумов (Ашхабад), археолог-краевед С.А. Ершов (Ашхабад); археологи-аспиранты: З.А. Альхамова. Е.А. Давидович, В.А. Левина, Б.А. Литвинский (Ташкент, САГУ); шесть коллекторов из числа студентов-археологов САГУ и два коллектора из Ашхабада. К работам было привлечено два топографа, фотограф и 9 человек обслуживающего персонала. Рабочих-землекопов несколько более тысячи рабочих дней. Объем земляных работ составил около 1.200 кубических метров.
(5/6)
Всего работало 5 отрядов: два маршрутных и три стационарных. Последние на городище Ниса были объединены в одном Багирском лагере, размещавшемся в здании старого медресе.
ЮТАКЭ с самого учреждения не обещала «сенсаций», которые зависят от случая. Их не искали, и даже подвижным маршрутным отрядам намечалось не общего характера задание обследовать местность вообще в археологическом отношении, а ставились совершенно конкретные задачи с требованием ответить на них или утвердительно, или отрицательно. Все это нашло отражение в приемах методики полевых исследований.
Большие площади изучались сплошь и последовательно с разбивкой на квадраты в 100×100 м2, причём для территории обоих городищ Нисы и площади аула Багир были изготовлены и размножены аммиачным способом рабочие планы в масштабе 1:1.000 и 1:10.000. Раскопки велись поквадратно, а размеры квадратов брались, в зависимости от характера объекта, в 2×2 м2 и 1×1 м2, при высоте снимавшихся последовательно ярусов в 0.5 м. Во всех случаях применялся статистический метод охвата массового раскопочного и подъёмного материала. Особое внимание уделялось наблюдению над самой землёй, и даже завалы изучались как антропогенные культурные слои, с использованием, для уяснения их стратиграфии, индикаторов биологического порядка. Наиболее полезными в этом отношении в условиях Южного Туркменистана оказались сухопутный моллюск Helicella candaharica и водолюбивый моллюск — «чернушка» Melanopsis praemorsa L. (var. mengrelica Mouss), облегчавшие, между прочим, выяснение площадей былых орошенных земель, определение характера погребённых почв и установление уровней былых поверхностей. Распознанию последних способствовали наблюдения над донцами норок жуков Scarabeus sacer и Gimnopleurus, а из перепончатокрылых над колониями земляных пчёл галиктов. Интересные данные удалось почерпнуть и из наблюдений за деятельностью термитов, как разрушителей в далёком прошлом старых штукатурок.
Развёрнут был и опрос населения, особенно стариков, в части сбора преданий об интересных археологических пунктах, легенд об объектах и сведений о былых археологических находках. Велись наблюдения за нумизматическим материалом, в частности, путём учёта монет, носимых в качестве украшений и нашитых на отдельные предметы женских костюмов.
Исключительное внимание уделялось ведению разнообразных полевых записей и фиксации наблюдений, в связи с чем изготовлены были типографским способом специальной формы дневники, поквадратные описи и коллекционные регистрационные книжки. Дневники велись всеми начальниками отрядов, групп и археологами. Поквадратные описи — коллекторами или археологом, если тот копал без коллектора (независимо от наличия дневника). Маркировка материалов производилась по единой разработанной для всех отрядов системе шифров. Записи в коллекционные регистрационные книжки производились под копирку с проставлением полевого определения. Чертежи мелкие помещались в дневники или в поквадратные описи, а крупные — делались на отдельных листах. Соблюдение масштабности являлось обязательным требованием даже при изготовлении схем.
(6/7)
Основными трудностями явились не некоторые хозяйственные неполадки, не климатические условия (хотя в начале сентября на солнце от жары лопнуло два оптических инструмента, а в ноябре сотрудники дрогли от холода), не «тяжёлый грунт» (порой с трудом поддававшийся кетменю, кирке-мотыге и лому). Главное заключалось в том, что ЮТАКЭ не получила в наследство сколько-нибудь обоснованной и детализированной по столетиям хронологической шкалы даже для средневекового археологического инвентаря в виде керамики или групп строительного материала. В обиходе на месте бытовали датировки «по традиции», сложившиеся в процессе краеведческой практики, без какого-либо единого научного критерия при установлении возраста объектов. В самой терминологии археологических предметов бытовали определения по династическим или этническим наименованиям («саманиды», «сельджукиды», «узбеки», «монголы» и т.п.). Ещё менее отправных данных могла бы почерпнуть ЮТАКЭ по материалам из иранского и афганского Хорасана, для которых, как известно, в зарубежной науке вообще не выработано хронологических критериев для массовых типов археологической керамики.
Столкнувшись с таким положением на самой начальной стадии работ и убедившись не только в нечёткости, но и в сомнительности временных определений местной древней керамики, исходя из которой, до сих пор давались иногда довольно ответственные исторические заключения, ЮТАКЭ, одновременно с разрешением поставленных перед отрядами исторических задач, параллельно приступила к пересмотру указанных представлений. Наряду с выявлением групп археологических объектов различных эпох и стратиграфически уточнённых слоёв, для получения более полных и узко зажатых во времени комплексов древних бытовых предметов было произведено специальное вскрытие около десятка древних ретирадных ям-бадрабов и четырёх мусорных ям. Они содержали в ряде случаев довольно хорошо датируемые даже нумизматическими находками разнообразные, одновременные по происхождению коллекции предметов, в основном глиняной посуды и отчасти стекла. Объекты эти подвергались на месте предварительному изучению, систематизации, определению и размещались в специальном «полевом музее» одной из худжр лагерного медресе. Проконтролированные по ним прежние определения в большинстве случаев оказались дефектными: ряд типов так называемых «сельджукидов», как именовалась мнимая керамика XI-XII вв., пришлось сдвинуть к VIII-X вв.; в группу «сефевидов» (XVI-XVII вв.) ошибочно включались объекты XV века; не соответствовали своему содержанию во времени так называемые «хорезмшахи», причём ЮТАКЭ удалось впервые выявить по Южному Туркменистану настоящую утварь конца XII, начала XIII вв.; полихромная керамика XIV в. считалась принадлежащей к XVII столетию и т.п. Выявление керамических комплексов и уточнение их датировок, которые могут быть положены в основу новой шкалы для определения средневековых археологических объектов не только Южного Туркменистана, но и зарубежной части Хорасана — одно из основных достижений полевых работ ЮТАКЭ 1946 года.
Все отряды хорошо справились со своими задачами. Для маршрутного отряда №4, возглавлявшегося С.Л. Вязигиным и состоявшего из пяти человек, это было выяснение наличия или отсутствия
(7/8)
следов стены, которой, по свидетельству Страбона (I в. н.э.), был обнесён по распоряжению селевкида Сотера I (280-261 г. до н.э.), для защиты от кочевников, плодородный оазис Маргианы и которая имела в окружности якобы до 1.500 стадий (т.е. около 250 км). Об остатках каких-то валов к северу от Байрам-Али имелись лишь устные сведения. Отряд установил наличие следов стены Антиоха в двух районах и проследил их к северо-западу от Байрам-Али (в расстоянии от последнего около 30 км), примерно, на протяжении 22 километров и к северо-востоку — на протяжении 8 километров. В современном состоянии стена Антиоха представляет собой вал высотой от 1 до 3 метров и носит у населения наименование Хиляки-чиль. Археологический разрез её показал, что она сделана из пахсы. Из собранного археологического материала заслуживает быть особо отмеченным торс терракотовой фигурки, напоминающей гермафродита, повидимому культового характера, сделанной в традициях эллинистического искусства. В процессе обследования района осмотрено несколько городищ и других археологических объектов, причем установлен большой важности факт, что в средние века орошенные земли простирались вглубь песков много севернее территории, окружённой стеной III в. до н.э.
Для изучения проблемы Так-Языр-Дурун, связанной с выяснением истории заселения Бахарденского района туркменским племенем языр, был поставлен опыт создания смешанного этнографо-археологического отряда, в состав которого входили: этнограф В.Г. Мошкова в качестве начальника и Б.А. Литвинский — в качестве археолога. Опросные сведения, полученные от проживающих в районе карадашлы, потомков древних туркмен-языров, кроме сбора преданий и легенд, выявили впервые, что карадашлы считают своих предков выходцами из засыпанного песками Шахри-Ислама и потому до сих пор возят хоронить своих покойников на старое родовое кладбище у этого городища. Археолого-топографическая разведка главнейших городищ района дала ряд новых археологических наблюдений и позволила, вопреки мнениям В.В. Бартольда и А.А. Марушенко, придти к заключению, что крепость Так была на месте Шахри-Ислама, что само это городище представляет собой остатки города Языр, а что средневековый Дурун был самостоятельным укреплённым пунктом у развилки двух водоотводов (откуда его название, искажённое от Ду-раван) и что ему соответствуют руины современного одноименного городища. Собранный археологический материал уточняет представления о планировке и о времени существования этих городов, из которых Дурун, после замирания Шахри-Ислама, стал играть более видную роль.
В центре внимания ЮТАКЭ 1946 года находились развалины Нисы на землях селения Багир. Изучением городища «Старая Ниса» занимался 1-й отряд, возглавлявшийся С.А. Ершовым и имевший в своем составе трёх археологов и одного коллектора. Работы на городище «Новая Ниса» протекали под руководством М.И. Вязьмитиной, являвшейся начальником 2-го отряда, в составе двух археологов и трех коллекторов. Наконец, обследование пригородной части и ближайших окрестностей вел 3-й отряд, состоявший из начальника его В.Д. Жукова, одного археолога и двух коллекторов. Вопросами архитектуры Нисы занималась Г.А. Пугаченкова. В составе Багирской же группы находился искусствовед Л.И. Ремпель, рабо-
(8/9)
тавший в основном над специальной темой по древней скульптуре Туркмении.
На городище «Старая Ниса» изучалась одна из башен восточного фаса внешней стены, сложенной из пахсы и сырцового квадратного кирпича. В центральной группе развалин начат сплошной раскоп здания с четырёхлопастными колоннами, причём внутри его была вскрыта площадь в 20×6 м2, что составляет примерно 2/9 всего помещения. Верхний культурный слой с остатками здания, с 1930 года считавшегося «сасанидским» и датировавшегося III-VII вв., дал материал, относящийся по времени не ранее конца XII — начала XIII вв. Раскопки руин нижерасположенного помещения парфянской эпохи установили наличие нескольких этапов в существовании на этом месте строений, выявив совершенно новые датировки для каждого из них, картину эволюции архитектурного стиля, период запустения городища в послепарфянское время и нового частичного обживания городища в средние века.
На городище «Новая Ниса» производилось поквадратное изучение всей поверхности. Осуществлён археологический разрез городской стены в северо-восточной части города; неподалеку отсюда начат раскоп на месте некрополя парфянской знати; вскрывалась баня начала XIII в. в цитадели. Историко-топографическое изучение пригородной части шло от недавнего прошлого вглубь веков, в связи с чем впервые наметилась история самого селения Багир, выросшего на месте развалин Нисы. Раскапывались остатки прежней стены с западной стороны, наметилась наиболее густо населённая часть пригорода — рабада, опознан мавзолей шейха XI в. Али Абу Даккака, руины средневековой мечети Намазгох (считавшиеся до сих пор развалинами дворца правителей Нисы XVIII в.); отысканы остатки средневековой ханаки Серави.
Собранный за полевой сезон работ археологический материал включает тысячи объектов, весьма разнообразных по своему составу, дающих ряд совершенно целых предметов и большое число таких, по которым восстанавливается их первоначальная форма. Предметы концентрировались в лагере и были систематизированы и размещены в четырёх полевых музеях.
Наиболее ранние объекты представлены кремневыми находками с городища Новая Ниса, среди которых, по определению А.П. Окладникова, имеются отжимник, нуклеусы, нуклевидный скобель, скребки, острие-проколка, пластинки с ретушью. Многочисленные крупные и мелкие отщепы, равно как и нуклеусы, говорят о местном изготовлении этих орудий первобытного человека, в обработке которых налицо следы микролитической традиции. По времени они могут быть отнесены к неолиту или ранней бронзе. К эпохе «бронзы» относятся также некоторые фрагменты керамики анауского типа, встреченные на городище Новая Ниса и к юго-востоку от Багира, неподалёку от места пересечения подъездного пути из этого селения с большой Фирюзинской дорогой.
Составлена интересная коллекция древних строительных материалов разных эпох, начиная с парфянских жжёных строительных кирпичей невысокого качества и. в частности, нескольких замковых плит жжёного кирпича. Очень интересны встреченные на городище Новая Ниса кирпичеподобные каменные блоки того же периода из зеленоватого песчаника, каменные торовидные базы парфянской эпохи. Собра-
(9/10)
мы облицовочные кирпичные плиты поздне-арсакидского времени, половые шестиугольные глазурованные кирпичи XII-XIV вв., разнообразные образцы глазурованных и неглазурованных архитектурных декораций XIV-XVII вв., среди которых — плитки штампованного орнамента голубой или зелёной поливы и многоцветные майолики.
Заслуживают упоминания коллекции железных наконечников стрел от парфянского времени до XIII в. н.э., бусин, украшений и амулетов, начиная от раковин «каури»; крупных пифосов-хумов дофеодального и феодального времени; каменной посуды из стеатита; средневековой стеклянной утвари и плоского оконного стекла; китайского фарфора XV в. и позднее; набор металлических объектов от деревянной двери начала XIII в. в виде гвоздей, костылей, декоративных набивных украшений, цепи, «накидки»; некоторого количества монет из находок на городище Ниса и др.
Исключительно богато представлена керамика разных эпох, особенно для периодов после арабского завоевания. Выделяется своеобразие стилистически общих комплексов Нисы и Бахарденского района в сравнении с иными известными среднеазиатскими керамическими группами. Среди них четко вырисовываются следующие:
1. Керамика IX-X вв. Группа безглазурной тонкостенной керамики кремовой и особенно серой глины (последняя, видимо, специфична именно для местной керамической продукции — в иных районах Средней Азии она почти не встречается). Значительная поливная группа; полива — близкая к мавераннахрской поташной. Основные виды: а) грубоватая темнозеленая; б) желтовато-коричневая; в) «мраморовидная» с подтеками жёлтой, зелёной, белой, иногда с подглазурным процарапанным орнаментом. Полихромная орнаментированная керамика (главным образом чаши) розоватой поливы, с росписью зелёным, марганцево-чёрным, яркожёлтым. Преобладающие формы: чаши со скругляющейся во внутрь закраиной и плоским поддоном, глубокие тарелки с аналогичным сечением стенок, кувшины с крутыми плечиками, широкой горловиной и плоским дном. Орнаментация безглазурной керамики — иногда простейшая линейная (концентрическими полосками, зигзагом) и косыми насечками; изредка штампом (например, вереница птичек) и налепом (например, в виде выпуклых цветочков). На полихромной керамике либо отвлечённые, в радиальном от центра расположении узоры, либо зооморфные мотивы (по преимуществу изображения птиц).
2. Керамика XI в. Отмечаются некоторые изменения сечений — в очертаниях профиля, в форме поддона, который уже не просто срезан, но имеет утолщение. Наряду с безглазурной керамикой серой и кремовой глины широко представлены поливные типы. Наблюдается явное совершенствование полив — более блёстких и чистых, чем в предыдущей группе. Среди них: 1) «мраморовидная»; 2) зелёная; 3) коричневая с растёками медвяножёлтой краски.
3. Керамика XII — начала XIII вв. а) Обширная группа безглазурной керамики, главным образом сероглиняной. Богатство форм, при известном огрублении сечений. Широкое применение и большое разнообразие орнамента. Здесь отмечается техника штампа — вдавленного (особенно характерен мотив в виде латинской буквы S), налепного (в форме особых выпуклых шишечек), реже — рельефного,
(10/11)
выполненного с помощью особых матриц-калыпов, нередко заключающего надписи, мотивы стилизованных цветов и даже зооморфные сюжеты 1). [сноска: 1) Среди отдельных керамических объектов этого рода специального внимания заслуживает безглазурный сосуд с выпуклым туловом и широкой горловиной, украшенный отштампованными в матрицах орнаментами. Последние расположены концентрическими полосами и заключают: мотив звериного гона — изображение псов, мчащихся за львами и зайцами; вьющийся побег со стилизованными цветами лотоса; две надписи — вверху и внизу, выполненные одна куфой, другая почерком насх, но обе содержащие одно и то же благопожелание: «богатство, счастье, могущество, долголетие и благоденствие (да будут с вами)!» Форма сосуда, техника изготовления, орнамент, эпиграфические особенности, равно как и сама формула надписи позволяют датировать кувшин XII столетнем. Любопытно, что на плоскости поддона также содержится орнамент; изображение хищной птицы, терзающей утку. Таким образом этот изысканный сосуд, помимо выполнения утилитарной функции, был предметом эстетического любования. Сосуды, близкие к описанному по технике и орнаментации, содержатся в некоторых мировых коллекциях; таков, например, кувшин со звериным гоном и надписями из Метрополитен-Музея, опубликованный в Survey of Persian Art. Однако, до сих пор уточнения по месту изготовления и даже находки они не имели. Между тем, некоторые данные говорят в пользу их южно-туркменистанского происхождения. В Ашхабадском музее хранится немало объектов подобной керамики, причём преимущественным местом их обнаружения является Мерв или Мервский район. Здесь особенно интересен вскрытый при закладке шурфа у мавзолея Мухаммеда хананья (XII в.) кувшин, орнаментация (звериный гон, побег с лотосами) и надписи которого представляют почти прямую реплику описанного сосуда из Нисы. Если добавить к этому, что в Мерве, обширное керамическое производство которого отмечено советскими археологами, нередко встречаются матрицы для нанесения подобных отштампованных орнаментов, то есть все основания считать Мерв возможным центром производства этой группы орнаментированной безглазурной керамики, откуда наиболее роскошные экземпляры могли вывозиться и в другие города — о частности в Нису.] Часто орнамент процарапанный, подражающий технике и мотивам гравированного металла. Некоторые богато орнаментированные хумы украшаются капельками голубой глазури, как бы в подражание вставкам бирюзы на металлических сосудах. б) Поливная керамика, как правило, без орнаментации; широкое применение голубых и ярко-зелёных полив. в) Тонкостенные чаши с голубоватой или белой поливой на кашинном черепке (кашин — особая пористая силикатная масса керамического теста).
4. Керамика XIII в. Развитие предшествующих керамических групп. Сероглиняная керамика — преимущественно крупные, тяжеловатые кувшины, горшки, крыночки. Богатая, подражающая металлической, орнаментация — гравированная или налепная (например, в виде колец на петлях). Поливная керамика — яркоголубая и яркозелёная. Совершенствование кашинной керамики, давшей великолепный набор почти цельных чаш, чашечек, блюдец с характерными прямыми стенками и высоким кольцевым поддоном. Появление ажурной орнаментации — в виде залитых глазурью, просвечивающих дырочек-проколов, образующих несложный линейный орнамент.
5. Керамика XIV в. Пока выявлены по преимуществу поливные типы. Широкое распространение получает орнаментированная глазурованная керамика. Изменение сечений чаш, стенки которых становятся округлы. Отмечены сосуды желтоватой глины с голубыми капельками глазури в шахматном расположении. Два основных полихромных типа в два или в три цвета, краски которых мутноваты, расплывчаты: 1) белый фон, роспись лиловато-черной и растекающейся голубой; 2) роспись
(11/12)
лиловато-чёрной краской под голубой глазурью. Орнамент отвлечённый, обычно в центральной композиции; иногда — имитация надписей, абсолютно нечитаемых. Для голубой группы характерна на дне динамическая фигура (типа свастики), образованная четырьмя, шестью или бо́льшим числом стилизованных рыбок — мотив, характерный для так называемой «султанабадской» посуды XIV в. и известный для Самарканда этой же эпохи.
6. Керамика XV-XVI вв. В эволюции её отмечается по крайней мере три этапа: первая половина XV столетия, вторая его половина и XVI-й век. Керамика эта, как установлено для тех же эпох в отношении керамики Мавераннахра, отмечена радикальным изменением стиля в сравнении с предшествующим периодом, оригинальностью форм и росписей, при известной стилистической связи с китайскими фарфорами эпохи Минг. Она изготовлена на кашинном черепке, очень тонка и легка. Роспись нанесена кобальтом; к концу XV в. отмечается введение в окраску различных светлокоричневых оттенков. Орнаментация свободно-живописная — преобладают растительные сюжеты, нередки изображения животных и птиц, часто на поверхности чаш и блюд развёртывается целый пейзаж.
Обильная керамика последующих столетий пока ещё хронологически недостаточно уточнена для того, чтобы дать ей чёткую классификацию.
Весь описанный материал для Нисы и Бахарденского района массовый, буквально попираемый ногами. Наличие бракованных экземпляров — несомненный показатель местного его изготовления. В общем он не похож ни на мавераннахрский, ни на хорезмийский керамический материал: это, безусловно, местная керамика, имевшая притом, судя по сравнительным данным из Мервского района, локальный характер.
Среди керамических объектов привозного происхождения следует отметить некоторое число находок люстра. Таковы обнаруженные в кладке стен средневековой бани фрагменты чашки чудесного золотистого люстра с надписями, стилизованным растительным орнаментом и головкой мужчины с удлинённым разрезом глаз и небольшой бородой — по типу близкие к прославленным образцам рейского керамического производства XII — начала XIII столетия. В Новой Нисе встречены и менее совершенные образцы люстровой керамики, может быть принадлежавшие продукции каких-то провинциальных мастерских. В раскопках у северо-западного участка стены Новой Нисы обнаружено несколько фрагментов той тонкой полихромной керамики, которую именуют «миная»; среди них особенно интересен черепок с золотыми голубками по белому фону. Специальный интерес составляют люстровые изразцы, принадлежавшие, видимо, облицовке какого-то богатого здания: две восьмиконечные звезды и вписывающаяся между ними крестовина. Последняя — яркосинего цвета; слегка выпуклая орнаментация отвлечённого характера нанесена белым ангобом и надглазурным золотом. Что касается звёзд, то одна из них заключает изображение старца с цветком в руке и с «жестом рассуждения», вторая — юношу, сидящего под сенью дерев, на берегу бассейна; по контуру их обрамляют стихи, прославляющие любовь и красавицу. Рисунок очень
(12/13)
тонок, несколько перенасыщен; основные цвета — белый фон, росписи золотистокоричневого оттенка, с мазками синен и бирюзовоголубой краски; поверхность мягко переливает радужными оттенками. Стилистический анализ, сближающий эти звёзды с серией люстровых изразцов из Дамгана, датируемых 1267 г., так называемого «кашанского типа», позволяет отнести их также ко второй половине XIII в., хотя характер расцветки и орнаментации крестовины имеет аналогии ещё в облицовках некоторых шах-зиндинских мавзолеев XIV столетия. Во всяком случае, примечателен самый факт употребления в Нисе для облицовки какого-то парадного здания этих роскошных люстровых изразцов в эпоху Хулагидов.
XIV же веком может быть датирован необыкновенно изящный кувшин, найденный в цитадели Новой Нисы, тонкого кашинного черепка, с бирюзовой поливой и росписью в виде отдельных сочных чёрных штрихов, принадлежащий к той, пока ещё окончательно не определённой по месту изготовления, керамической группе так называемых «вераминов», одним из пунктов изготовления которой, возможно, была Ниса.
Особую группу явно привозных изделий составляет китайский фарфор. Следует прежде всего отметить находки в Шахри-Исламе (средневековый Языр) фрагментов бледнозелёного селадона (XI-XIII вв.). Но особенно значительную группу дала Новая Ниса, на территории которой (преимущественно в так называемом Тимуридском квартале шахристана) собрано было большое количество фрагментов тонкого фарфора двух видов — белого, с просвечивающим ажурным подглазурным узором, и фарфора типа «кобальт». Преимущественная датировка — XV столетие, подтверждение чему дают не только стилевые аналогии, но и находка в комплексе других фрагментов донца чашечки с маркой императора Ченг-Хоа из династии Минг (1465-1487).
Среди памятников искусства, изучавшихся экспедицией, уникальной является роспись на стенах резервуаров бани начала XIII в. На лучшем образце она представляет собой панно геометрического узора, выполненного по яркокрасному фону белой краской и обрамлённого рамой жёлтого фона с чёрными рисунками цветочного орнамента и арабскими надписями с благопожеланиями.
Чрезвычайно важно открытие пехлевийской надписи в несколько строк на хуме конца II-III вв. н.э. в Старой Нисе. Принципиально интересно обнаружение на бронзовом сосуде XII в. из Новой Нисы фрагмента льняной ткани; железных криц сыродутной плавки на городищах Старая Ниса, Новая Ниса и Шахри-Ислам (Языр), свидетельствующих не только о существовании местного железного производства, но и о близости месторождений железной руды; стеклянных шлаков, подтверждающих местное происхождение многочисленных предметов стеклянной утвари из числа археологических находок.
Не говоря о прочих многочисленных установленных новых фактах и сделанных частных археологических наблюдениях, в итоге исследовательских полевых работ ЮТАКЭ первого года можно наметить следующие существенные выводы:
1. Парфянский город Ниса погребён под позднейшими наслоениями городища «Новая Ниса», в котором, исключая цитадель, на период до арабского завоевания приходится многометровая толща (до 7 мет-
(13/14)
ров), в два раза и более превышающая мощь культурных слоёв, накопившихся со второй половины VII века.
2. Выяснена общая канва по истории Нисы, начиная от парфянского времени до русского завоевания.
3. Установлено резкое отличие всего комплекса разных категорий местных памятников материальной культуры прошлого всех исторических эпох, от таковых же Мавераннахра, Тохаристана, Хорезма и лежащих к югу и юго-западу областей Ирана.
4. При широком охвате всех памятников материальной культуры прошлого Южного Туркменистана уже сейчас выявляется два крупных культурно-исторических района: восточный, с центром в Мервском оазисе, тяготеющем к Тохаристану, и западный, менее от него зависящий и составляющий свои особый культурный круг.
За время полевой деятельности экспедиция провела и научно-агитационную массовую работу, прежде всего, по линии 1-й научной конференции ЮТАКЭ, в порядке выездной сессии в Ашхабад с публичными выступлениями на трёх заседаниях по археологической тематике Туркменской ССР. По окончании раскопок в Туркменском филиале Академии наук СССР состоялся публичный отчёт начальника ЮТАКЭ о результатах полевых работ экспедиции.
В Багире по городищу, раскопочным площадкам и по полевым музеям в сентябре и октябре проводились экскурсии организованных групп трудящихся и школьников Ашхабада. В прессе помещались информации о ходе работ, а сами они были засняты на киноплёнку, причём часть материалов была включена в №67 Союзного журнала «Кинохроника».
Попутно с работами в местных архивах, музеях и других научных организациях, коллектив научных работников ЮТАКЭ, включавший специалистов разных отраслей знания, осуществил в Ашхабаде консультационную работу, по линии Музея истории революции. Краеведческого музея Туркмении, Управления по делам архитектуры. В Музее краеведения З.А. Альхамова и Е.А. Давидович произвели определение восточных монет нумизматического фонда. М.Е. Массон и Г.А. Пугаченкова давали консультации по вопросам охраны, ремонта и изучения мечети Анау, инструктировали Московскую архитектурную группу по вопросам, связанным с проведением обмерных работ на некоторых архитектурных памятниках Ташаузского округа.
Результаты научно-исследовательских полевых работ 1946 года и планы на 1947 год были заслушаны в Ленинграде на заседаниях Учёного Совета ЮТАКЭ в составе председателя, академика В.В. Струве, заместителя председателя, члена-корреспондента АН СССР А.Ю. Якубовского, членов — академика И.Ю. Крачковского, членов-корреспондентов А.А. Фреймана, Н.В. Пигулевской, докторов наук В.А. Крачковской, М.И. Артамонова, С.Н. Замятнина. Заседания протекали в расширенном составе с привлечением специалистов Института Востоковедения. Института истории, Института этнографии, Ленинградского отделения Института истории материальной культуры, Института языка и мышления, Государственного Эрмитажа, Исторического факультета ЛГУ, Русского музея и Управления по делам архитектуры. Работы получили положи-
(14/15)
тельную оценку. Были утверждены планы нового года, одобренные в Москве Институтом истории материальной культуры Академии наук СССР.
Последовавшая камеральная обработка материала заключалась в химических анализах, изготовлении шлифов для микроскопического изучения, в реставрации некоторых объектов, описании добытых материалов, составлении подробной картотеки (с описанием и чертежами) по керамическим комплексам, изготовлении архитектурных и археологических чертежей, рисунков, фото, планов и т.п. В архиве ЮТАКЭ сосредоточено десять полевых дневников и несколько тетрадей поквадратных описей. Подготовлена серия научно-исследовательских работ, часть которых составляет содержание настоящего тома «Трудов ЮТАКЭ».
В связи с определившимся масштабом работ и их союзной значимостью, ЮТАКЭ с 1947 года включена в состав организаций, непосредственно состоящих при Президиуме Туркменского филиала Академии наук СССР.
|